Могло бы

      Она защищалась, но это ничуть ее не оправдывает, убийство есть убийство, неважно, как и с какой целью совершено. Закон предусматривает наказание за убийство, и религии твердят, что убивать — плохо, и сам факт совершения подобного разрушает душу и терзает сердце. Дени никогда не хотела Визерису смерти, он был ее братом, он был ее единственной семьей, до появления Джона и Миссандеи — единственным близким человеком, его болезнь — не его вина, а его беда, Дени должна была лечить его серьезно, обратиться к врачу, не только просить рецепты лекарств, а договориться о госпитализации, но… Она откладывала, она невесть на что надеялась, ей было стыдно отправлять в психушку родного брата, страшно оставаться одной, а когда в ее жизни появился Джон — было стыдно признаться, что в ее семье процветает безумие, тем самым и себя ставя в ряд вероятных психов. Вот и достеснялась. Визериса больше нет, Дейенерис тоже скоро не будет. Электрический стул — у нее по спине уже бежит электричество.       — Я умру, — тихо и обреченно говорит Дени, принимая свою судьбу безропотно и покорно. Умереть так умереть, что тут поделаешь, она заслужила наказание, она должна тоже исчезнуть, чтобы проклятая семья была стерта с лица земли навеки.       Сердце сжимается от боли только при мысли о Джоне, о том, что он теперь все знает, и видит что ее такой — уставшей, уничтоженной, потерянной и — Дени уверена — некрасивой. Нет ничего красивого в девушке за тюремной решеткой, с наручниками на запястьях и искусанными в кровь губами, с потухшим взглядом и ожиданием смерти. Смерть уже смотрит на Дейенерис Таргариен, и коса ее нависает над сребровласой головой дамокловым мечом, неотвратимая и неизбежная.       Дени прижимается к Джону так крепко, словно может спрятаться в его объятиях и от мира, и от смерти, и от обвинения, и от призрака Визериса, что тоже может наблюдать, таясь в тени. Джон целует ее, Дени всхлипывает и отвечает на поцелуи, думая, что это последний раз, это последняя их возможность быть вместе, быть рядом и прикасаться друг к другу. От Джона исходит тепло, Дени понимает, что замерзла — возможно, в камере холодно, возможно, ее озноб вызван нервами, что натянуты, как тетива лука. Дени спокойна, но одновременно в ней бушует буря; со смертью она смирилась, но с потерей Джона — нет.       Когда Дейенерис родилась, на улице бушевала такая же буря, как сейчас у нее внутри, ураганный ветер ломал ветви деревьев, с неба лились потоки дождя, вспышки молний то и дело освещали небо, превращая ночь в день, а громовые раскаты оглушающе грохотали, отчего сигнализации автомобилей выли, словно от страха. Когда-то Дейенерис слышала, что это недобрая примета — родиться в грозовую ночь, но она не верила в приметы, в легенды и богов, она верила в одну себя.       Больше Дейенерис Таргариен не верит ни во что.       Жалкое зрелище — наследница богатой семьи, красавица, умница, золотая девочка, современная принцесса — что с ней стало? Что она делает здесь, почему она сюда попала, почему на ее запястьях наручники, почему она ждет казни? Дома сейчас так хорошо, наверное — тепло, уютно, можно свернуться клубочком в кресле и листать книгу или страницы интернета на ноутбуке, слушать музыку, не думать ни о чем плохом, отдыхать… Вот бы вернуться домой.       Но у Дейенерис Таргариен больше нет дома.       Перед глазами — безвольное тело Визериса; Дени трясла его, но он был, как тряпичный.       Перед глазами — черный гроб с изображением алого дракона, внутри этой коробки — сначала отец, потом мать, потом Рейегар, Элия, Рейенис и Эйегон.       Перед глазами — их с Джоном первая встреча, вкус ягодного десерта, американские горки, ощущение полета и счастья.       Еще — Миссандея, их долгая дружба, проверенная годами, и учеба в университете, которая Дени нравилась, и столько планов, амбиций и перспектив…