Writober 2023: Arshelex

Закат там, наверху, в Мондштадте наверняка мягкий, будто одеяло из овчины, ненавязчиво-розовый - заливает собой голубое Анемо небо. Вечерний ветер прохладен и обласкивает ветряные астры, одуванчики и подсолнухи; Аякс закрывает глаза, представляя рыцарей Ордо Фавониус, закованных в железо, как раки в хитин: они спешат домой после службы. Они там, наверху, и счастливы. Закат в Лиюэ горяч, ярко-оранжев, как кусочки кор ляписа с тонкими прожилками; греет ладони и кожу. Под закатным солнцем искрится вода в многочисленных родниках и водопадах, вода - на отмелях, посеребренных ракушками, и в бухтах, засоренных людьми. Вечерняя гавань Лиюэ кипит и звучит шумом рынков, голосами ушлых торгашей, на улицах пахнет рыбой и глазурными лилиями. Идиллия, какая она есть. Закат в Иназуме... неизвестен. Бабушка говорила, мол, до сумасшествия Электро богини оттуда в Снежную везли шелковые фиолетовые ткани и пахучие лепестки сакуры. Аякс надеется, что люди на закрывшихся завесой гроз островах еще живы. Закат в Снежной холодный и белый, что погрызенная кость: от мороза синеют пальцы и губы, а солнце пустое, до белизны бесполезное - совсем не греет. Из сугробов торчат обмороженные конечности пьяниц. Лошади в повозках воротят крупом, перебирают снег копытами, фыркают, выдыхая в воздух теплые облачка. В Снежной темнеет рано: вечная зима. Закат наступает тогда, когда в Лиюэ и Мондштадте люди еще обедают, и именно это смешит Аякса. В Снежной даже солнце старается убраться будто бы быстрее. Это глупость, думает Аякс. В Бездне заката нет, а значит и вечера тоже. Пребывание здесь - долгий, прекращающийся только со смертью момент. Скирк сидит под боком, от нее по-странному гнило пахнет. То, что тут вместо воздуха, резонирует от силы в ее теле. Но ей хочется доверять. Вокруг них темно, как никогда не бывает на поверхности. Он доверяет Скирк, протягивая ладони к костру. Костер примитивнейший: даже у митачурлов сложнее, прогрессивнее, но им выбирать не приходится, научила мечница в первый же день. Она свернула головы-маски нескольким магам бездны, урчавшим на древнем языке даже в момент смерти, и сломала их посохи пополам, бросив в качестве хвороста. Она пробила митачурлу брюхо его же топором, кишки упали ей под ноги. Потом сняла каменную «голову». Топорище тоже подкинула в горку древесины. Последний Пиро маг все кружился вокруг них, будто хотел о чем-то спросить, но не решался. Аякс спрятался за холодным голым валуном. Скирк убила и его, но перед этим заставила поджечь горку: умирая, маг вновь бросил мечнице что-то на древнем, и Аякс дал себе обещание - не задумываться, от чего так расширились ее равнодушные глаза. Скирк сидит рядом, в долгом непрекращающемся моменте. От нее пахнет гнило, но поджаренное на костре мясо митачурла еще хуже - отдает стухшей бараниной и горелой шерстью, Скирк бросает, повернувшись к нему в пол оборота: - Ешь. Другого ничего не будет. И Аякс ест. Перед этим проглатывает рвоту, но желудочный сок продолжает горчить на языке. Скирк отдает ему свой кусок. Вгрызаясь в него, Аякс не видит, как дергается в улыбке уголок ее узких сухих губ. Ей ведь уже давно не надо есть, это прерогатива людей, не тварей Бездны - таких, как она. Наполовину сгнивших и пустых по своей сути. Она хочет уберечь глупого и рыжего, как шкурка мандарина, мальчишку от этого знания, но потом додумывает: это жизнь. Тот должен узнать. Лучше от нее. Пригревшись у костра, Аякс засыпает. Плечо Скирк острое, торчит кверху, словно поднятый меч; впрочем, только с ней здесь безопасно. Монстры шуршат над ухом, лая и рыча на том же самом языке своими разложившимися глотками и языками. Аякс не слушает. Скирк говорит ему: - Не слушай, просто спи. На самом деле Аякс ошибается, в бездне есть закаты и рассветы, луна и солнце - отличие от наземных в том, что они здесь так же темны, как и все вокруг. Мальчишке из Снежной никогда не различить. Ей просится на язык - «сын Бездны». Теперь Аякс навеки с нею связан, отмечен и избран. Он выше всех них: жалких червей, привыкших к холоду со мраком. Кажется, будет лучше, если он никогда не узнает. Костер облизывает бездновскую тьму, густую, как кисель. В ней скребут когтями Гончие разрыва, тихо-тихо переговариваются Вестники, утратившие человеческое, и вращаются на своих статичных орбитах Протогены расщелин. В ней по-железному пахнет кровью, от чего мальчика Аякса мутит даже сквозь сон. Скирк не прогоняет его, не дергает плечом. Скирк прикрывает равнодушные глаза, а потом желает мальчику «спокойной ночи» на древнем языке, которым разговаривают маги бездны, Вестники и ветхие свитки их разрушенного королевства. На языке Каэнри'ах. Она права, будет лучше, если мальчик его никогда не познает. Пусть он дальше считает, что закатов здесь нет, а значит и вечеров. Ее сын. Сын Бездны.