Writober 2023: Arshelex

У них (обоих, инстинктивно хочется добавить Фремине) нет смысла молчать, как и говорить - его пальцы, скручивающие вентиль давления на водолазном костюме, и ее, умелые девичьи пальчики иллюзионистки, скажут за них больше, чем атрофированная гортань. Лини и Отца не устраивало. У них (обоих) белая рубашка, заправленная в темные классические брюки со стрелками, - тогда Лини становился совершенно неотличимым от Отца, словно ее тень. Они умеют говорить, рассыпать, словно бусины, ложь перед желающим услышать определенное. Фремине не умеет: валятся из ладоней бусины-слова, катясь по полу. Линетт - тоже; они похожи, тени Лини, а тот - тень Отца. Иногда чудится, что это бесконечный круг. Вечный цикл «Дома очага», от которого они, тем не менее, сумели отдалиться, вырвавшись в пахший соленым бризом и парфюмом аристократов Кур-де-Фонтейн. Они нашли себе занятия по душе, но не переставали чувствовать длань Отца, Предвестницы Арлекино. Лини занялся фокусами, Линетт - ассистированием. А Фремине... ...отрываться от мира, погружаясь на дно, было легко и как-то по-родному. Вокруг него пестрели острые рифы, кораллы, упругие губки-мозги, колыхались на дне плато раскрывшиеся ромарины, а мелкие рыбки: оризии, похожие на мушек, ангелы, лжедраконы и колюшки кружились вокруг Фремине, смешиваясь в разноцветный поток. Он протягивал к ним пухлые водолазным костюмом руки, улыбался под шлемом. Что самое главное, они не требовали слов. На суше его всегда встречала улыбка брата и молчание Линетт. Фремине рад видеть их - всегда; слово «семья» сидело у него в груди и посреди кишок. Но иногда вместо расспросов Лини говорил, раскручивая на пальцах шляпу - это раздражало Фремине: - У Отца для нас новое задание, - Линетт обычно молчала в чашечке чая. Брат Лини улыбался так, что даже будь желание, Фремине бы не отказал. Он молчал, погружаясь на донья морей и рек, и озер, на картах похожих на вырезанные глаза. Фремине также молчал, вскрывая кому-либо глотку: это не сложно. Просто представь, что стравливаешь газ, что крутишь вентиль, а не убиваешь человека. Люди доверяли ему, пока он - Фатуи; было достаточно сыграть калеку, жалкого мальчишку-инвалида. Он даже выучил язык жестов и свою легенду на нем - «помогите, жестокая хозяйка обварила мне язык кипятком». После такого молчалось тяжело, будто и вправду, вместо языка - кусок ошпаренного мяса. Лини, зная это, забирался с босыми ногами в его постель и обнимал, когда Фремине уже засыпал. В их тусклой и тесной квартирке, заваленной реквизитом и дребеденью для фокусов, пахло пылью, прибитой знаменитым фонтейновским дождем, и чаем. - Ты молчишь, - Лини дышал ему в плечо, - Прости, что сразу не спросил, как дела. Расскажешь мне? - Не знаю, смогу ли я... - Фремине укусил губу. - Сможешь, я научу тебя. Смотри - «неделю назад я спустился к Салосскому плато, а там...». Лини под боком заворочался, и Фремине не сдержался и хихикнул. Морской пейзаж встал ему поперек горла: оризии, рыбы-бабочки, колюшки, разноцветные водоросли. Мысленно Фремине уже наставил тысячи клякс на черновике, а он всего лишь разговаривал с братом - тот прав, это не дело. - Ну... - он тихо кашлянул, - Там необычные стаи пухленей: они собирались в круг, как будто танцевали. О, и... подводное поле ромаринов. Очень красиво. Голова брата тяжеловатая, взлохмаченная. Давила на косточку в плече, словно какой-то ответственностью. Лини сонно закивал, мол, продолжай. Даже ты когда-то должен научиться говорить. - В последнее время множество рифов страдают из-за рыб-меков, но мне кажется, если привлечь к этому внимание Дворца Мермония, ничего страшного не случится. Знаешь, под водой так спокойно... Рядом с братом, семьей тоже спокойно, но спокойствие другое. Теплое и мягкое, как постель в «Буфф д'эте», как бухта, куда с заводов сливали использованную горячую воду. Фремине учится говорить, рассказывая брату о ромаринах и рыбах-меках. Тот не перебивает. Фремине кажется, что слова легки полетом птиц. В кои-то веки.