Октябрежное

«Я всё проебал, сестрица Система, я всё проебал», смеётся Самолёт, подливая себе в чай вина. На самом деле Шан Хуа начал писать свой роман по совету дипломированного психолога и тогда ещё подруги, периодически пытавшейся вытащить его из той ямы депрессии и самоненависти, в которой он тонул. Ну знаете, сублимировать свои социально неприемлемые мысли и желания, пережить дерьмовый жизненный опыт, додать себе через персонажей то, чего не хватает в реальном мире, выразить себя через любимое дело, вот что-то такое, красиво описанное в книгах по психологии и словах мэймэй. Но Шан Хуа не читал книг по психологии и откровенно вполуха слушал госпожу психолога. Поэтому вышло то, что вышло. У него должна быть персона для общения с окружающим миром? Что ж, своей персоной он сделал «Самолёт, стреляющий в небеса» — излишне драматичного эмоционального автора десятков чудовищных фанфиков и — его главного детища, изначально задумывавшегося великим — бесстыдного графоманского порноромана с непобедимым главным героем и сексом в каждой главе. Нужно поработать с анимусом, воплощением его силы и мужественности? Знакомьтесь, мистер «самый предательский предатель» Шан Цинхуа, второстепенный персонаж, который успешно наёбывал целый мир, но которому всё равно суждено было умереть. Со своей анимой, его внутренней женственностью и нежностью? Его анимой стала маленькая жена под номером 608, которой имя он дал только в черновиках. Су Мейхуа. Нежный заклинательский цветочек, который должен был стать одной из самых любимых жён Бинхэ и раскрыть в нём не только постельного жеребца, но и чуткого, отчасти даже романтичного мужчину. Но не сложилось. И в опубликованной версии она умерла на его руках, защитив его от удара отравленным клинком в спину. «Неужели всё это время это была лишь ненависть к самому себе?» роняет голову на сложенные руки Шан Цинхуа. «Система, сестрица Система, веришь, нет, но я люблю, боги, я так люблю свои творения. Зачем я всё это сделал? Зачем окрасил новорожденный мир в скорбь, кровь и похоть?». Даже главного героя, который по плану должен был получить всё то, чего не было у его автора и чего он отчаянно желал, Шан Хуа заставил страдать, перемеживая это победами благодаря роялям из кустов и сексом, самым разнообразным, графичным, ярким, но практически всегда лишённым какого-либо глубокого смысла. Ло Бинхэ, его бедный сын. Шан Хуа так жаль. Шан Хуа надеется, что черновики с его смертью не воплотятся в реальность. «Я всё проебал», шёпотом добавляет он, потому что Шан Хуа на самом деле начинал роман, желая, чтобы его обняли и он мог обнять в ответ. «Я не хотел, чтобы этот мир был таким». Система сочувствующе гудит: я знаю, пользователь, я знаю, и я бы посочувствовала, но я не могу, я всего лишь плод твоей фантазии или, может, голос всего этого мира, желающего стать наконец цельным, кто знает, пользователь, кто знает. Всё, на самом-то деле, до ужаса просто — Шан Хуа всего лишь мечтал о чужих уверенных руках, ласковых прикосновениях. Чтобы его притянули поближе, сжали крепко-крепко и, может быть, сказали, что он молодец. Всё, на самом-то деле, до отвращения грустно — Шан Цинхуа настолько изголодался по чужому вниманию, по теплу чужой кожи на своей, что готов терпеть побои от своего короля ради эфемерного чувства нужности; проклятья и ругательства от братца Огурца для возможности хотя бы про себя называть его другом; пренебрежение других пиковых лордов, просто чтобы продолжать в глубине своего сознания тоскливо называть Аньдин домом. Вот и всё, на самом-то деле. Шан Хуа всего лишь хотел избавиться от своих внутренних демонов. Шан Хуа всего лишь побитый жизнью не самый талантливый автор с тактильным — больше, чем просто тактильным, — голодом. Но, похоже, теперь его демоны сожрут самого Шан Цинхуа.