Гегемония веры

— Действительно удобно. Хуа Чэн рядом с ним убирает кубики и кивает в ответ. Нет необходимости вычерчивать запутанную паутину рунических кругов, один бросок костей, и десятки ли оказываются за спиной. Как и приглушённый свет призрачного царства, туманом окутавший мир мёртвых. Просторные поля с жухлой от близости зимы травой простирались до самого горизонта. Где-то вдали, за высокими холмами, угадывались тонкие струйки дыма, скользящие из печей, но поселение смертных было значительно удалено от них. Гул ветра, шелест травы и полная изоляция. Резкие порывы ветра должны быть достаточно холодными в последние дни осени, но Се Лянь не ощущает этого. Вообще никакого восприятия температуры. Над ними уже установлен укрывающий барьер, срывающий две фигуры от всего мира. Это приходится кстати. Хоть Се лянь уже давно перестал ощущать холод, но на нём лишь лёгкая белая мантия, не предназначенная для таких прогулок. Даже если истинная цель барьера была не в заботе о падшем небожителе, это создаёт определённый уровень комфорта. Главное — теперь их поединок будет не заметен ни для смертных, ни для небесных чиновников, глядящих с высока. — Почему именно мир смертных? Уйти за черту города было достаточно, и не пришлось бы морочиться с возведением защитного барьера. — Всё царство демонов, прилегающее к городу — моя территория, пропитанная моей духовной энергией. Это было бы нечестно. Сражаться с королём демонов на его земле действительно безнадёжное занятие. Даже разбив свои кандалы, Се Лянь не мог гарантировать, что справился бы с Бедствием в пределах его владений. Дисбаланс очевиден. Просто находясь в пределах призрачного города, принц ощутил алую энергию, принадлежащую её Градоначальнику. Она рассеяна повсюду, пропитывает воздух, здания, растения, даже сама земля источает мощь хозяина. — Очень благородно. Может Сань Лан ещё примет облик смертного и вовсе откажется от использования духовных сил во время поединка? Это маленькая шутка, падшему небожителю плевать в каком состоянии Бедствие планирует сражаться. Но призрак отвечает одобрительным хмыканьем. Краем глаза Се Лянь замечает, как фигура рядом с ним становится несколько меньше, а поворачиваясь, натыкается на взгляд уже двух сияющих радужек. Повязка пропала. А призрак... Он стал моложе. "Как у него получается делать настолько реалистичные маскировки?" Удивительная детализация. Юноша, не более семнадцати лет, с игривой улыбкой и очаровательными ямочками на щеках. У принца чешутся руки от появившегося желания потрогать их кончиками пальцев. Всё ещё выше Се Ляня, но разница в росте значительно меньше прежней. Кожа более тёплого оттенка, светлая, словно и дня молодой человек не пробыл на солнце, но более живая. Не призрачный облик, а смертная плоть, в жилах которой бежит настоящая кровь. Дыхание, ритм сердца, мелкие мурашки на оголённых по локоть руках — мелочи, о которых мало кто способен задумываться при создании ложного облика, тем более воспроизвести с такой реалистичностью. Падшее Божество впервые видит способность демона уровня Бедствия к перевоплощению так близко. — Ты же не думаешь, что нужно мне поддаваться? Он хочет возмутиться от того, как призрак пытается уравнять их позиции. Бывшему небожителю ни к чему жалость. Закованный в проклятые канги, имея из оружия простую палку, подобранную на земле, он в одиночку расправился с несколькими дюжинами небесных чиновников, едва ли запыхавшись. За пять столетий способности и мастерство только возросли и, хотя очевидно насколько Се Лянь в своём положении слабее Князя демонов, изгнанный принц отказывается принимать подачки. Он пытается найти в себе силы для возмущения, но вглядываясь в тёплый взгляд тёмных радужек, терпит абсолютный крах. Юное очарование молодой версии демона просто невыносимо, совершенно сбивая фокус внимания. Новая форма красоты, скользящая уже в привычных чертах. Что-то в облике Хуа Чэна заставляет принца насторожиться. Впасть в задумчивое оцепенение, в попытке разгадать охватившее изгнанного принца волнение. Один вопрос, пожаром охвативший всё внутри. "Как у него получилось поменяв лицо, остаться настолько узнаваемым?" Другая форма лица, носа, разреза глаз. Другой изгиб губ, иной угол челюсти. Даже сменил одежду: отсутствие серебра и богатых мантий — лишь белая просторная рубашка на голое тело, явно приготовился к дальнейшему сражению. Но с первого взгляда в нём угадывался скрытый за оболочкой алый демон. Как возможно, нарисовав новое лицо из пустоты, настолько отличное от привычного, остаться собой? "Могу ли я так же?" Он бы хотел создать себя заново. Быть уверенным в том, что будет ждать его в отражении зеркал, а не шарахаться тех, как чумы. Ему необходимо прикоснуться к этой хрупкой юношеской маске, кончики пальцев немеют от желания знать, насколько тёплая и мягкая кожа на щеках демонёнка. Непревзойдённый и раньше завораживал взгляд, но то была опасная и захватывающая красота, притяжение дикого зверя, очаровывающий свой непредсказуемостью и внутренней силой. Сейчас демонёнок ощущался по-другому. Словно пожар в весенней листве, яркий, искрящийся. — И в мыслях не было, Ваше Высочество... "Ваше Высочество" — голос мягче. Нет притягательной бархатной хрипотцы, но появились озорные естественные нотки, присущие подросткам его возраста. Ответные слова не формируются, благо Хуа Чэн справляется за двоих. Ему всегда тяжело молчать под пристальным взглядом Божества, хранившего тишину. — ...Но этот Сань Лан хотел прежде всего сравниться с Вами в технике владения мечом, а не мериться духовными запасами. Могу ли я надеяться, что Ваше Высочество не откажет в такой милости? Удивительно, как создавая для принца всевозможные комфортные условия, Хуа Чэн умудряется называть это "милостью" со стороны Се Ляня. Слова никогда не принимают форму насмешки или издёвки. Лучась весельем и игривостью (Небожитель начинает догадываться, что это лишь способ защиты для алого призрака) Хуа Чэн обращает каждое слово флиртом, но в этом всегда присутствует неоспоримое уважение. Граница, никогда не нарушаемая. Где-то под рёбрами колит так сильно, что приходится сдерживать желание поморщиться. Ему всё-таки необходимо дать ответ. Он не может мучить Бедствие вечно. Это возмутительно, но все мысли крутятся от желания изучить ближе эту форму. Разобрать каждую отдельную прядку. Что остаётся неизменным? Что определяет призрака, позволяя оставаться самим собой, несмотря на другую внешность? — Хорошо, пусть будет так, надеюсь, Сань Лан не пожалеет о своем решении. Ветер играется в тёмных волосах, распутывая прекрасную длинную косу, перекинутую через правое плечо. Как много образов способен воссоздать призрак такого могущества? — Получается, у Короля демонов в запасе есть ещё облики? Интересно, удостоюсь ли я чести увидеть однажды настоящий? Они все так отличаются и одновременно похожи? Насколько далёк истинный Искатель цветов под кровавым дождём от всего увиденного принцем прежде? Любой призрак существующий в их мире осторожен к проявлению своего настоящего лица. В желании отрезать груз прошлого и попытаться стать лучшей версией себя, они часто идут на крайности. Невыносимая тяга к сокрытию отпечатков смерти на их плоти. Но только самые могущественные способны меняться настолько превосходно, воплощая каждую деталь присущую живым людям. Сколько ресниц у этой версии демонёнка? Какие на ощупь веки? Он так хочет прикоснуться к линии прямого носа, пригладить тонкие брови. Се Лянь не знает, как ощущается его собственное лицо, потерял возможность вспомнить, какие черты ему присущи. Он знает о своей красоте, но собственный образ в воспоминаниях покрыт трещинами. Расколотая маска, из-под которой на него смотрят холодные глаза Небесного Императора. Кто из них он? Даже не сотворяяя маскировки, Се Лянь знает, что не способен распознать самого себя. Но алый демон перед ним так легко вылепливает свою внешность, оставаясь при это так явно узнаваемым. Смени он тысячу личин, падшее Божество уверено, что узнало бы его. Се Лянь хочет знать, как это возможно. — До этого момента, этот призрак всегда являлся Вашему Высочеству только в истинном обличии. Эта разрушает последнюю скобу в самоконтроле изгнанного небожителя. Хуа Чэн не имеет права говорить такие вещи, так проникновенно, заглядывая прямо в глаза. Сам виноват, что провоцирует принца, стирая в пыль остатки самообладания. Возможно, падший Бог переходит границу, протягивая руку вперёд. Не способен сопротивляться этому дольше. Подцепляет кончик чёрной косы, в которую вплетены все шелковистые волосы демона, и аккуратно поглаживает пряди между подушечек пальцев. Такие мягкие и рассыпчатые. Проработан каждый волос, бесподобный шедевр, воплощенный руками художника. Возможно, ему следовало более чутко отнестись к нарушению личного пространства Непревзойдённого, особенно после момента в оружейной, когда... "Этот призрак совершил ошибку?..." Подчёркнуто непринужденный, но избегающий даже минимального физического контакта. Се Лянь не мог этого упустить, реакция демона была слишком нестандартной, выбивающейся из привычного сценария поведения, поэтому не осталась незамеченной. Пальцы скользят выше, оглаживая изящное плетение, в котором блестят яшмовые бусины. Но чтобы не скрывалось за этим, Се Лянь не намерен быть благосклонным, расплачиваясь за утренний инцидент. Костяшка задевает кончик уха, но принц так увлечён изучением, что не замечает вздрагивания, пронизывающее всё тело объекта его интереса исследования. Воспоминание отрезвляет, и в золотых радужках появляется опасный огонёк. И пусть тогда всё, что сделал призрак — это извлёк деревянную заколку из аккуратно уложенной причёски, падший небожитель привык взымать долги в трёхкратном объёме. Первый порыв был спровоцирован любопытством, желанием понять секрет оборотня тем, кто не способен существовать в собственном теле. Теперь, это осознанная маленькая месть. Он делает шаг ближе, подходя вплотную. Тонкие пальцы оказываются у самого лица застывшего призрака, аккуратно подцепляя выбившуюся у висков прядку и заправляя ту за заалевший кончик уха демонёнка. Смертное тело так остро отображает все скрытые эмоции. Почти смешно. Бесконечно очаровательно. Не разрывая зрительного контакта, запрещая чёрным расширенным зрачкам спастись, ускользнуть из-под пристального взгляда, наследный принц нежно касается чужой щеки. — В таком случае, этот принц польщён оказанным ему доверием. Он намеренно понижает голос, наблюдая за тем, как замирает поражённое Бедствие. Даже искусственное дыхание, симулируемое в этом обличии на мгновение пропадает. Всё тело непревзойдённого немеет от этой близости. Его Высочество останавливается на несколько мгновений, не убирая руки от чужого лица, смакуя произведённый эффект. И лишь почувствовав, что это переходит грань приличия, отступает назад, довольный своей маленькой местью. Он безмятежно улыбается, словно ничего не произошло. Словно не он выбил почву из-под чужих ног. Реакция Алого Бедствия превосходна. Впитывать её похоже на зависимость, к которой падший Бог пристращается с каждым днём всё сильнее. Ему не известно, с чего один из Непревзойдённых Королей демонов, Искатель цветов под кровавым дождём, так остро реагирует на падшего небожителя. Но его неравнодушие очевидно. Самоуверенный, игривый фасад рушится от малейшего напора с ответной стороны. Се Лянь не думает, что он особенный в глазах демона. Скорее всего, роль сыграла внешность принца. "Градоначальник Хуа любит окружать себя красивыми вещами" — слова, произнесённые офицером Убывающей луны имели вес. А Се Ляню не в первой быть объектом чужого обожания и вожделения, даже когда знакомство состоялось лишь накануне. Люди всегда влюбляются прежде всего глазами. Когда-то это было мерзко и грязно, потом появилось безразличие. А с Хуа Чэном это было забавно. Так бы ощущалось веселье? Желание, источаемое Бедствием, не было отталкивающим. Призрак проявлял его мягко и с тревожной дистанцией, напоминая влюблённого подростка. Такая робость, исходящая от почти самого могущественного демона в их мирах была пьянящей. Неизбежно хотелось дразнить. Глубоко внутри низвергнутый небожитель осознаёт, что играется с огнём. С пробудившимся вулканом Тунлу. Даже если сейчас демонёнок кажется безобидным, уже завтра он может обернуться кошмаром, Бедствием в самом разрушительном своём проявлении. Смерть никогда не была адом. Худшее, что может случиться с любым живым существом — это привлечь к себе внимание Короля демонов. Се Лянь знал об этом не по наслышке. Ох, уж этот неудачный личный опыт. Однажды такая симпатия уничтожила мир, окружающий юного принца. Ведь целью Бедствия никогда не было прославленное одинокое государство, простирающееся на центральных равнинах пять столетий тому назад. Его крах был лишь следствием истинной цели. Всего один человек. Тотальное уничтожение всего, что являлось основой существования наследного принца Сянь Лэ. И демон проделал блестящую работу. Выжившие околки некогда сияющего наследника престола продолжали крошиться по сей день. Новый интерес другого Непревзойдённого должен был возродить падшего Бога из пепла или же грозил стереть того окончательно. Вопрос лишь в том, вынес ли Се Лянь урок из первой катастрофы, настигшей его в прошлом. Потерпеть крах вновь... Изгнанный принц не может себе этого позволить. Прежде Се Лянь совершил ошибку. Но он выучил урок. Теперь он сделает всё правильно. Не станет сопротивляться. Завладев чужим вниманием, нет смысла отступать, надо лишь перехватить контроль, позволить призраку играть в свою игру, меж тем монополизируя власть над ним. Бедствие не должен ощутить подвоха, идя в бой за свои собственные убеждения. Сам желая биться до изнеможения. Он потерпит неминуемый крах в сражении с Небесным Императором, это предрешено. Монстра не одолеть так просто. Но Се Лянь никогда и не ставил на успех демона. Он в предвкушении ждёт поражения Градоначальника призрачного города. Мгновение, когда он воспользуется уязвлённым состоянием двух верховных и полностью поглотит алого призрака. Хуа Чэн — его ключик к свободе. Бескрайний омут духовной энергии, которую изгнанный принц заберёт себе. Развеянный прах после — гарант, что озлобленный, обманутый демон не вернётся взымать долги. Се Лянь выучил урок. Всегда убивай врагов своими собственными руками. Последствия доверия к другому человеку в прошлый раз разрушают его психику по сей день. Неизвестно, хватит ли вернувшихся сил после разрушения канги на то, чтобы уничтожить Цзюнь У. Сможет ли демонёнок ослабить его достаточно? Невозможно предугадать, но Се Лянь предпочтёт умереть в этой битве, чем продолжать медленно сходить с ума от необходимости сосуществовать с этой тварью под одним небом. Никогда не ощущать безопасности. Возможно, пронзив сердце Безликого Бая духовным оружием, наполнив удар всей силой, что окажется в его руках, он сможет упокоить принца королевства Уюн окончательно. Возможно, тогда он поверит, что наследный принц Сянь Лэ не выдумка и не плод больного воображения. Расколит эту чертову маску и не найдёт под ней своего лица. Знать наверняка, что ты существуешь в этом мире — какого это? Солнце близится к закату. Удивительно, как быстро пролетел этот день. Вдалеке, за линией холмов, поднимаются в небо горы, их вершины нежно светятся в золотистом свете заходящего солнца. Он хотел бы насладиться этим зрелищем без невыносимой тяжести сковывающей его тревоги. Однажды. Се Лянь возвращает взгляд к Алому Бедствию. Падший небожитель дал ему достаточно времени собраться, теперь ему не терпится начать то, ради чего они пришли. Но прежде... — Какое оружие предпочёл Сань Лан для этого сражения? Надо отдать должное Хуа Чэну, насколько бы сильно потрясенным он не выглядел минуту назад, голос изгнанного принца мгновенно возвращает его в реальность происходящего. Очаровательно вздрагивает, возвращая на молодое лицо лёгкую улыбку. — Обычная железка, Ваше Высочество, ничего примечательного. Звонкий щелчок изящных пальцев призывает к его поясу длинный изогнутый клинок. Ятаган. Се Лянь вздрагивает, его наполняет узнавание, а глаза расширяются от живого интереса. Прежде, чем явиться в мир мёртвых, собирая информацию о Искателе цветов под кровавым дождём, он не мог не слышать о... — Это тот самый Эмин? — Произносит он, не веря своим глазам. Использовать столь могущественный артефакт для обычного спарринга? Изгнаннику небес не стоило беспокоиться, что демон не воспринимает его всерьёз, уравнивая шансы и во всю подстраиваясь под ограниченные возможности оппонента. Этот жест более чем отражал истинное отношение Хуа Чэна. На губах призрака играет лёгкая усмешка, когда он отвечает: — Ваше Высочество действительно слышали о этом старом куске ржавой стали? Се Лянь не может удержаться от того, чтобы подметить: — Сань Лан так жесток по отношению к своему духовному оружию? Обычно духовный инструмент — это гордость и безусловная ценность. Частичка души своего создателя, его верный защитник и напарник в любой битве. — Не более, чем он этого заслуживает, — произносит Хуа Чэн с непреклонной уверенностью. Его голос звучит ровно, как всегда, но Се Лянь едва ли этому верит. — Могу ли я?... — Он осознаёт, как бы беспечно не было его поведение раннее, и насколько бы фривольно не звучали слова Бедствия о его клинке, духовные инструменты — это большее, чем просто личное. Падший Бог оторвёт руку, посмей кто прикоснуться к Жое без спросу. Он мог быть холодным к своей спутнице сколько угодно, но она была неотъемлемым кусочком его существования, неприкасаемая для окружающего сброда. Лучше и ценнее любого человека, бога или демона, вне зависимости от его статуса и титула. Знай падший, как ощущается любовь, имей возможность испытать это чувство, он бы признал, что любит Жое. Но он не мог. Лишь оберегать, хранить и позволять оставаться рядом. Больше, чем был готов и хотел предложить кому-либо ещё, а белая лента отвечала полным принятием. — Всё, как пожелает Ваше Высочество. Ах, падший Бог необратимо начинает испытывать зависимость от такого катигоричного ответа, не способный контролировать подрагивание уголков губ, вот-вот готовых приподняться в подобии настоящей улыбки. Ощущается ли так удовлетворение? В идеальном мире это единственный ответ, который получал бы принц на любую свою просьбу. Именно так, как это произносит Бедствие. С интонацией вседозволенности, заставляющей поверить, что могущественный демон действительно готов дать ему "всё", что он пожелает. Се Лянь протягивает руку, и лезвие само оказывается в зоне досягаемости, покинув сковывающее его крепление. Стремительный, быстрый. Скорее бы увидеть, каков он в деле. Изящный, отлитый единым сплавом, с вьющимся декоративным орнаментом. Клинок, рожденный не под оглушающий звон кузнечного молота, а под стоны боли и агонии. Нерукотворный, выплавленный из плоти и крови принесённой жертвы. Сосредотачиваясь, падший Небожитель ощущает волну негодования, источаемую оружием. Не только осколки поглощённых душ, тысячами погубленных за столетия существования проклятого ятагана, но и истинный голос принадлежащий любому духовному инструменту. Та самая частичка души, преобразуемая во что-то большее. Что-то живое, обладающее своей собственной волей. То, что есть у Жое, но нет у клинка, который выбрал Се Лянь для сегодняшний битвы. Ощущая "голос" Эмина, бывшее Божество испытывает болезненный укол узнавания. Воспоминание на задворках сознания, древнее и потерянное. Смазанное в потоке сотен лет, прожитых им в этом мире. А попытка раскопать причиняет боль. Кончики пальцев оглаживают рукоять, изучая искусный орнамент. Он не держал этот клинок в руках раньше, не помнит ощущение его веса или укол лезвия, рассекающего плоть. Но энергия исходящая от "души" Эмина ему знакома. И когда он концентрируется на этом ощущении, перебирая тысячи фрагментов своей памяти, пока не добирается до уголочка, поглощённого непроглядной тьмой. Вырванный кусочек, где не было ничего кроме боли и страха обречённости. Иным воспоминаниям просто неоткуда было взяться в те года. Не в том месте, где он их провёл. Заглядывая в эту тьму, он находит там редкую вспышку чего-то иного. Одно мгновение, разбавившее однообразный беспроглядный мрак. "Значит в тот раз..." — ...Это был ты... Поглощённый моментом, не замечает, как произносит свои мысли вслух. Они встречались. Быть может не лично, но Се Лянь ясно помнит, что уже испытывал отголоски этой силы на себе. Давно. Столетия назад. В том монотонном десятилетии боли, когда он окончательно потерялся в своём безумии. Он предпочитает не вспоминать. Органы его чувств были перетёрты в пыль, как и восприятие времени. К тому моменту, когда он ощутил рождение проклятого ятагана, боль разрушала его сознание уже вечность. Это длилось дольше дня, явно за пределами месяца. Год или два? В ту секунду вся гора Тунлу сотряслась от невообразимого всплеска тёмной энергии. Единственный выброс чего-то большего, чем адская боль от невозможности исцеления. Больно. Это было так больно. Он не мог дышать, в разорванных лёгких комьями забилась пыль и песок. Не мог говорить. Не мог слышать ничего, кроме разрушительной тишины. Забыл, как ощущается свет на сетчатке глаз. Осязание температур, воздуха, а не каменных плит, вечность даващих на его плоть. В этой тьме, лишь на несколько мгновений, впервые всё его тело потрясло нечто новое. Падшее божество ощутило эту волну каждой клеточкой искалеченной плоти, полуразлагающейся на склонах вулкана, каждой косточкой, похороненной в земле. Обида, выплеснутая в мир разрушительным потоком. Акт свершения кровавой жертвы, которая расколола душу демона, принесшего её, на две неравные части. Меньшая из которых обрела новую форму. Спустя столетия он держит источник той катастрофы в своих руках, восхищаясь его материальным воплощением. Приветствует, как старого друга. И словно отвечая ему, рисунок, который падший небожитель принял в начале за простой декоративный элемент изображающий сомкнутый глаз. распахивается. — Здравствуй? Яркая алая радужка сияет, искрясь неприкрытым интересом. Не может принадлежать человеку, истинное воплощение демонического. Но для Се Ляня это самый красивый оттенок из всех. Ярче, чем вся пролитая клинком кровь, притягателен словно распахнувшееся бездна. Идеальный. Клинок оказывается куда более дружелюбным и податливым на взаимодействия с новым знакомым, чем можно ожидать от проклятого оружия, про чью кровожадность слагают легенды. Хотя, если вспомнить о удивительно покладистом нраве его создателя... Се Лянь готов признать, что видит определённое сходство. Упомянутый владелец молча наблюдает за поведением гостя и своего духовного оружия, оставляя Его Высочеству пространство для комфортного знакомства и взаимодействия с клинком. — Эмин, если не ошибаюсь? Моё имя Се Лянь. Он старается быть вежливым. Жое всегда презирала тех, кто не был способен соблюсти даже элементарные законы приличия при взаимодействии с ней. (Не то чтобы она в принципе часто общалась с посторонними, но если такое случалось, лента имела крайне высокие стандарты.) Эмин щурится, и принц решает, что это одобрительный жест. — Я слышал, что каждый твой порез — проклятье, вечность разъедающее плоть раненного. Надеюсь, мне повезёт, и я не стану его жертвой сегодня? Клинок вздрагивает, а его зрачок испуганно сжимается, и сталь мелко подрагивает в руках падшего Бога. Это вызывает у последнего лёгкий смешок. Ятаган оказался ещё более чутким по своей натуре, чем владелец. — Не переживай так, это шутка. Пальцы оглаживают лезвие, и принц не может удержаться от язвительного дополнения. — Я планирую повергнуть твоего хозяина сегодня и не позволю тебе даже прикоснуться к себе. Как ты к этому относишься? Он улыбается, дразнясь и забавляясь. Это должно быть обычным бахвальством над оппонентом перед началом сражения, раззадоривание боевого накала, но в угоду ещё большему веселью принца, Эмин не приходит в праведный гнев, а лишь довольно щурится, сжимая веки от удовольствия. Принц уже не может сдержать откровенного хихиканья, едва справляясь, маскируя ехидство и злорадство под обычным смехом. — Господин Хуа, боюсь Ваше оружие выступает не на Вашей стороне. Но демон не выглядит опечаленым, напротив, его улыбка сияет лишь ярче, вторя весёлому настрою Божества. — Что поделать, Ваше Высочество, даже ржавая булавка не способна устоять перед очарованием наследного принца Сянь Лэ. Эмин бросает на своего хозяина гневный взгляд, и Се Лянь не может сдержать порыв огладить рукоять проклятого клинка. Холодное оружие всегда будет его слабостью. Ятаган мгновенно возвращает всё своё неподдельное внимание на принца, млея от мягких прикосновений. Он напоминает щенка. Вот бы и само Бедствие так же легко приручалось простейшими командами и незатейливыми ласками, жизнь падшего принца была бы намного проще. — Может тогда мне стоит воспользоваться им для нашего спарринга? Мне кажется, Эмин совсем не против. Шутка, конечно шутка, но... — Как пожелает Ваше Высочество. Бедствие просто не может быть менее искренним, Се Лянь отказывается верить ему даже на мгновение, несмотря на то, с каким явным восторгом относится клинок в его руках к этой затее. Сталь потряхивает от охвативших её эмоций, и алая радужка буквально светится в предвкушении. Се Лянь может его понять, ему тоже не терпится сразиться с Алым Бедствием, испробовав того в бою. Но даже если эта шутка затянется и он (даже думать об этом нелепо), воспользуется Эмином, это не принесёт пользы. Не потому что духовное оружее не могло нанести вред своему создателю — Эмин буквально пылает желанием сразиться за Его Высочество против Алого Бедствия, как бы нелепо это не выглядело. Или что Непревзойдённый в пылу битвы откажется от своих слов, выждав момент и обернув клинок против Се Ляня — Хуа Чэн явно сам настроен на честную битву, желая насладиться сражением с сильным противником. Нет, всё куда проще. — К сожалению, я уже определился со своим оружием на этот вечер. Он отпускает Эмин, позволяя тому неохотно вернуться к Бедствию. А сам извлекает из ножен белоснежный клинок. — Будет невежливо отказывать ему в обещанном поединке. Се Лянь не просто так выбрал именно его. Идеальный баланс, мощнейший поток тёмной духовной энергии, удобная рукоять — словно вылепленная для его рук. Изумительное мастерство создателя вводило в восторг ещё в оружейной при первом взгляде. Но решающее — отсутствие души. Эмин — прекрасный ятаган, принц ощущал мощь его духовной энергии в едином прикосновении, но являясь неотъемлемой частичкой Хуа Чэна, духовное оружее не поставит создателя ниже кого-либо другого (что уж говорить о изгнаном небожителе, с которым клинок знаком считанные минуты). Се Ляню не нужно оружие, для которого он не является неоспоримым приоритетом. Тот, у кого есть что-то ценное помимо принца — однажды обязательно предпочтёт ему это. Не только клинок — любое оружие. Не должно иметь своей воли, души способной на предательство. Даже случайного и непреднамеренного. Личные стремления, заключённые в сталь вели к риску. Не допустимому в сражении. На войне отклонение, упущенное мгновение вели к неминуемой гибели. Однажды принц совершил ошибку. Когда-то у него было два острейших клинка, которым он доверял свою жизнь. Не просто оружие, а продолжение его самого. (Как он ошибочно считал). Где они сейчас? Он доверил себя тем, кто был способен двигаться дальше без него. Веря, что этого никогда не произойдёт. Наивный. Имевший возможность предать, всегда предаст. Эта истина была усвоена через боль более сильную, чем от острия, входивщего в распахнутую грудную клетку. Эта истина вырезана на его костях причудливой гравировкой, он физически не способен её забыть. Простой урок, который дался так мучительно. Для живых существ он никогда не был и не будет приоритетом. Даже занимая главенствующую позицию в чьей-то жизни, изгнанный принц всегда разделял это место с чем-то или кем-то еще: Любовь матери с её привязанностью к супругу и верой в справедливость. Любовь отца с гордостью и чувством долга перед народом Сянь Лэ. Верность друзей с их личными привязанностями и идолом, возводимым в его честь. Отчаяние, когда его ценность проигрывала в этой борьбе из раза в раз, было невыносимым. Сводящее с ума одиночество оказалось спасением. За пять столетий лишь двое выбрали его и были готовы последовать за падшим Божеством в бездну. Первая, по сей день верно укрывала его кандалы от посторонних глаз. А второй.... Он не любит вспоминать, но каждый раз возвращается в мыслях к тем дням.... Идеальное оружие. Больше, чем клинок. Ценнее любого живого солдата. Вернее целого государства. Тот, кто имея долг перед родиной (солдат, погибший в своей военной форме), привязанности в человеческом мире (возлюбленная, ради которой он вернулся из мёртвых), идеал, за которым он следовал (белый цветок растоптанный низвергнутым Божеством в руинах собственного храма на глазах оставившего его верующего). Всё проиграло. Значение имел лишь Бог, за которым следовал безымянный призрак. Не его идеализированный образ, а человек, стоящий за белой маской. Се Лянь. Опусташающая мысль, но падший небожитель знает, что его У Мин был единственным, способным увидеть истинного принца. Узнать лицо за маской и, не испытывая сомнений, назвать нужное имя. "— Ваше высочество... — Кого ты звал? — Вас, наследный принц..." Даже когда сам падший потерял себя, призрак не сомневался. "Нет, это Вы..." А в конце... Даже нарушив прямой приказ не вмешиваться, Се Лянь знал, зачем солдат пошёл на это. Несложно догадаться, когда каждый шаг У Мина был обращён лишь к одной цели: служить своему Богу. Оберегать, защищать. Принять на себя проклятья, когда его принц оступился, взять на себя весь груз его ошибок — так безнадёжно преданный. Принц простил призраку неповиновение. Не мог сердиться, когда знал, что порыв защищать Се Ляня, даже от самого себя, являлся естественной сутью его самого ценного верующего. Единственная ошибка, которую Бог не был способен простить — У Мин не вернулся. Проиграл забвению. Отдав Богу всего себя, он обрёк того на боль, растянувшуюся на столетия. До того мгновения, пока способность ощущать боль не исчезла вовсе. С тех пор, падший небожитель не полагается на тех, для кого не является единственным смыслом. У Мин показал ему лицо истинной веры. А так же цену, которую приходиться платить, когда носитель этой веры исчезает. Осталась лишь Жое. Демон, являющаяся неотъемлемой спутницей своего хозяина. Её мира не существовало за пределами наследного принца, и в обмен на это он позволял ей оставаться рядом, несмотря ни на что. Он не верит, что этот мир когда-нибудь сможет подарить ему кого-то, как У Мин. Жизнь никогда не была щедра на хорошие подарки. А на меньшее, наследный принц уже не согласится. А значит, его выбор — это могущественная, но бездушная сталь, которая не способна на предательство. Идеальный клинок, которому нестрашно довериться, с которым он не ощущает страха быть отвергнутым. Одиночество — мучительная привелегия. Изгнанный принц улыбается, обращая остриё в направлении Градоначальника призрачного города. Солнцо медленно заходит за его спиной. Багрянный пожар, омывающий кровью небосвод. И Хуа Чэн, так чутко наблюдающий за Божеством, не может сдержать благоговейной восхищенной улыбки, обнажая собственный клинок, подчиняясь чужому неозвученному приказу. К оружию.