Гегемония веры

— Мы направляемся на площадку для спарринга? Вопрос звучит спокойно, и голос не выражает ничего помимо ненавязчивого любопытства, но Хуа Чэн внимательно наблюдает за своим Богом, улавливая лёгкую нервозность. Ожидание. Предвкушение. Внутри демона бурлит схожий трепет. От одной мысли о сражении с Его Высочеством всё внутри сжимается от волнения и восторга. Он давно не видел этого воочию, но воспоминания о полях сражения у стен Сянь Лэ навечно отпечатаны в его сознании. Не сами битвы, те были похожи на бесконечное серое месиво. Грязь под ногами, булькующая от наполнившей её крови, забивающаяся под одежду и ногти, в глаза, рот, даже уши. Смазанная масса солдат, то и дело расплывающаяся перед взором. Свои, чужие, во время битвы практически невозможно было разобраться. Одинаково озлобленные, болезненно худые, искажённые отчаяньем. В какой-то момент крики ярости и вопли боли сливались вместе и переставали восприниматься сознанием. Лязг стали, собственное дыхание и бешенный ритм сердца. Тогда ещё живого, закипающего от ярости и волнения. Сражения были похожи на бурлящий котёл, и призрак не мог вспомнить подробности ни одной отдельной битвы. Чёрная броня, серая грязь, чёрная кровь, серое небо. Трупы под ногами, живые люди на острие меча. Пустота в мёртвых глазах, вылезающих из орбит. Белые мантии Бога, парящего совсем рядом. Хун-эр сражался в каждой битве и всегда был в рядах первых. Он бросался на вражеских солдат с рвением, не доступным никому из его товарищей по оружию. Без страха. Без сожаления и сомнений. Маленький солдат, идущий в бой во имя своего Бога. Ребёнок, для которого умереть на поле битвы — это не скорбный конец. Умереть за Его Высочество — величайшая честь. Единственная истина в жизни подростка, воюющего за страну, на которую ему плевать и которой плевать на него. За месяцы войны он убил сотни солдат Юнани. Но не запомнил ничего и никого. Единственное, что отпечаталось в сознании — танец Божества, озаряющий поле битвы нежным духовным сиянием. Недосягаемый ясный образ, приводящий в трепет, призывающий идти в бой, несмотря ни на что. Молодой солдат последовал бы за ним даже в ад. Каждый взмах тонкого лезвия, напряжение в крепких руках и легкость в каждом совершённом выпаде стоили того, чтобы следовать за ним до конца. Наследный принц Сянь Лэ, Бог войны увенчанный короной из цветов. Но на войне цветы сгнили, втоптанные в серую грязь. Когда начинался бой, в живых оставались только клинки. Бог не участвовал в сражении, он жил в нём, олицетворяя саму войну. Убивая десятки, сотни вражеских солдат, едва ли в действительности прикладывая усилия. В то время как вокруг бушевала гневная буря, Он оставался спокойным и сосредоточенным. Наблюдая за небожителем, израненный, измотанный верующий ощущал, как мир вокруг растворяется в хаосе. Все блекло на фоне Божества. Годы кровавой войны, голода и чумы, в сознании одного солдата запомнились лишь трепетом от возможности идти в бой по пятам за своим Богом. В те дни для неокрепшего разума подростка наблюдение за сражениями наследнего принца Сянь Лэ так близко стало потрясением. Наваждение, от которого демон никогда не сможет оправиться, сколько бы столетий не прошло. Эталон, затмивающий взор каждый раз, когда Князь демонов берётся за собственный клинок. Быть достойным чести сразиться с Ним в тренировочной битве… Больше, чем мечта. То, о чём такие, как он, и вовсе не должны грезить. Кто угодно, но не сирота, вылезший из трущоб. — Не совсем, прежде мне бы хотелось показать Вышему Высочеству другое место. Небожитель бросает в сторону Бедствия заинтересованный взгляд, вызывая мелкие мурашки, бегущие по рукам и спине. Боже, как он слаб в близости с возлюбленным принцем. Оставлять Его Высочество без ответа непростительно. — Осмелюсь предположить, что Вы прибыли ко мне без личного оружия. По крайней мере, ни в игорном доме, ни по прибытии в дом Блаженства наследный принц нигде не демонстрировал наличие у себя оружия. Можно предположить, он успел остановиться в какой-нибудь комнате на территории города и оставил личные вещи там (Хуа Чэн уже навёл справки и знает, что это не так), но прошло больше суток, а Его Высочество так и не попросил забрать его вещи откуда-либо. Скорее всего, всё своё имущество принц носит с собой, и холодное оружие не входит в этот список. — Неужели Искатель цветов под кровавым дождём настолько благороден, что даже в тренировочном сражении не поднимет руку на безоружнего? Когда Бедствие решал забрать чью-то жизнь, едва ли беспокоился о способности приговоренного к самообороне. — Уверяю, отсутствие клинка не делает меня беззащитным. Он бы не посмел в этом сомневаться, зная о истинном могуществе Божества. Не имело значения с духовными силами или без, с клинком или деревянной палкой — Он был истинным Непревзойдённым, заслуживающим данный титул более, чем все Короли демонов вместе взятые. Не по тому ли жалкая тварь, именуемая Безликим, однажды не смогла выдержать конкуренции и погубила множество жизней в мелочном желании затмить сияющую звезду — молодого Бога? И не по тому ли предатель Цзюнь У спутался с демоном, не в состоянии сосуществовать с Богом, таким молодым и прекрасным, во много раз превосходящим его самого? Принц проиграл в той войне. Оглядываясь назад сейчас, Хуа Чэн осознаёт: у того не было шансов. Ни тогда, когда противником было Белое Бедствие в сговоре с Небесным Императором, а принц был ещё слишком юн и неопытен, для противостояния таким силам. Се Лянь был ребёнком, подростоком едва ли вступившим во взрослую жизнь и сразу же ставшим неугодным для двух могущественнейших фигур трёх миров. Лишь потому, что являлся светом, угрожающим затмить многих, если бы ему дали время, что те решили у него отобрать. Убогие твари. — Этот призрак не посмел бы сомневаться в боевых способностях Его Высочества… Никогда прежде и ни при каких условиях. Но сейчас, помимо знания о исключительных навыках наследнего принца, к этому примешивается другое, совсем иначе ошеломляющее воспоминание. В подсознании в эхом звучат слова, произнесённые небожителем. «Ни одно украшение не помешает мне поставить…» «Перестань думать об этом». Мысли в очередной раз уплывают, угрожая вернуться к карусели повторения, где прекрасный бархатный голос вновь и вновь эхом повторяет одно и тоже. «поставить тебя…» — Мы пришли. Всё, что угодно, лишь бы прекратить этот круговорот в собственном сознании. Позволить этим мыслям поймать его в петлю означает полную потерю рассудка на большее время, чем можно допустить. Конечно же, Хуа Чэн не позволяет Его Высочеству утруждать себя открытием дверей, распахивая те перед Божеством, и пропускает наследного принца вперёд. И он соврёт, если скажет, что не волнуется, когда оказывается вместе с Богом в этой комнате. Его маленькая коллекция. Храм боевого триумфа, хранящий в себе сотни инструментов военного дела. Каждый из которых был небрежно собран, но тщательно отобран на протяжении почти пяти столетий. Не обычное оружие. Духовные инструменты, некогда принадлежавшие демонам или богам, наполненные их силой и волей. Луки из тисового дерева. Копья с позолоченными наконечниками, багрянные от пролитой крови. Мечи всех форм и размеров, от коротких изогнутых сабель до длинных двуручных мечей с лезвиями, отполированными до зеркального блеска. На постаментах стоят массивные боевые молоты и топоры, их рукояти инкрустированы письменам и рунами, наполняя сталь стихийной магией. Полки заполнены арбалетами, способными пробить доспехи и плоть десятков солдат с нескольких сотен шагов. Среди этого арсенала традиционное китайское оружие занимает особое место. Цзянь, дадао, гуандао, чанцюань. Каждое орудие заточено до совершенства и наполнено духовной энергией. Бесценные артефакты с богатой историей, насчитывающей сотни лет. Неизбежно кровавой. Их ауры сочятся могуществом, вложенным их создателями или тысячами отнятых и поглощённых душ. Источают дыхание смерти, знакомое и понятное лишь воинам и солдатам, не раз ходившим по краю жизни с оружием на перевес. Всё помещение заполнено мягким светом, проникающим сквозь небольшие окна у самого потолка, а так же несколькими алыми фонарями, закрепленными на опорных балках. Аромат свежего дерева, смолы и кожи смешивается с запахом металла. Се Лянь, осознав куда именно они пришли и с какой целью, заворожённо осматривается, а после направляется вперёд, оглядываясь на оружие, не зная, какое из них привлекает его более других. Непревзойдённый же замирает, с трепетом наблюдая за действиями принца. В комнате, наполненной сотнями могущественных артефактов, произведений искусства войны, безусловно прекрасных и завораживающих, Хуа Чэн не способен отвести свой взгляд от принца. — Я подумал, что Ваше Высочество не побрезгует воспользоваться одним из них, пока собственное оружие ему не доступно. — Произносит Хуа Чэн, стараясь звучать непринужденно. Он прикладывает усилия для этого. В действительности его пробивает дрожь от благоговения перед Божеством, охваченого таким явным интересом к этому бесчисленному количеству духовного орудия, собранному призраком здесь. Его принц всегда питал привязанность к холодному оружию, ценя и восхищаясь невероятным мастерством их создателей, и Непревзойдённый рад обнаружить, что эта частичка души небожителя осталась прежней. Его Высочество слушает рассеяно, направляясь к одному из стендов. Пальцы мягко скользят по рукояти длинного меча, словно он приветствует старого друга. Удивительно легко устанавливающий связь с любым артефактом, овладевающим его вниманием. Хуа Чэн не может удержаться и наблюдает за каждым движением небожителя, не может оторвать взгляда от двух фигур: одной — танцующего меча в руках Его Высочества, и другой — самого принца, излучающего уверенность в каждом действии. Элегантность и лёгкость, наполняющие каждое движение, естественные до абсурда. Демон не понимает, как возможно, чтобы человек завораживал каждой частичкой себя и даже не осознавал этого. Но ведь речь идёт о истинном Божестве. Се Лянь поднимает меч, свершая над собой несколько плавных и уверенных движений. Его сосредоточенность и спокойствие вызывают гипнотический эффект. Призраку так хочет запечатлеть этот образ. Среди проклятой стали и тишины комнаты. В красках или камне — не имеет значения, как угодно, лишь бы увековечить в столетиях прекрасный образ Бога Войны, обретающего сотни клинков и обладающего истинной силой, внутренним светом, который может осветить даже самые тёмные углы мира. — Я могу взять любой из них? — Они все в распоряжении Вашего Высочества. Не только на этот день, а на всю жизнь, сколько бы она не была отмерена для этих жалких кусков металла. Всё, что принадлежит демону, является собственностью его Бога. Это простая истина. Наблюдая, как принц пробует ещё несколько клинков, примеряясь и решая, какой ему более по душе, Хуа Чэн всем естеством знает, что не достоин быть рядом с Ним. Находясь в этом мгновении, в этом месте, в присутствии того, кто озаряет смыслом всё его существование, сгорая в тепле Его близости, наполняющим всё поместье жаром, от которого не было спасения, Хуа Чэн неотвратимо возвращался к… «…На колени». Невозможно вырваться из этой петли. Собственные ноги молят о соприкосновении с полом, когда в сознании снова и снова повторяются слова принца. И это лишь доказывает никчёмность призрака. Не от желания преклониться перед Божеством — это мечта, честь, которую он не заслужил. Нет, слабость демона в другом. Неспособность подавить эгоистичные желания в присутствии Бога. Беспомощный и беззащитный, когда оказывается рядом с Ним. Хозяин призрачного города ощущает себя самым грязным обманщиком, пытаясь убедить Его Высочество в обратном. Непростительная ложь. Небожитель прибыл в его город не в поисках раболепого слуги. Он здесь, что бы найти союзника, могущественного Короля демонов, чьей силы достаточно для противостояния Его врагам. И Хуа Чэн знает, он способен на это. Единого слова Божества достаточно, чтобы Бедствие сокрушило небеса в Его честь. Не важна цена, не важны причины или мотивы. Если Его Высочество пожелает чего-то, он это получит. Ещё одна простая истина. Стал бы наследный принц искать силу в том, кто сам готов упасть на колени по единому слову (взгляду)? Эту ли поддержку и мощь Он ищет? Демон не может разочаровать Его Высочество. Это хуже смерти. Хуже забвения или пяти столетий томительного ожидания. Нет, он усерден в своём служении и с радостью исполнит именно ту роль, которую ему отведёт возлюбленный Бог. Самоволие не допустимо. — Они все превосходны. Действительно сложный выбор. — Если Его Высочество желает, то может забрать себе весь арсенал. Игривый тон — единственное спасение, которое лучше прочего скрывает нотки благоговения, то и дело наровящие просочиться в его словах. Его Высочество смеётся, кажется, даже почти искренне, не понимая, что делает этим со своим безнадёжным верующим. — Я помню, Сань Лан говорил, что нет никого более честного, чем он. Но сейчас мне кажется, что это не так. — Ваше Высочество может быть уверен, я предельно искренен. Когда небожитель смотрит в сторону призрака, демон встречает его взгляд всё той же игривой улыбкой. Бог замедляется, обдумывая его слова, несколько мгновений напряжённо наблюдая за демоном, словно тот поломанная головоломка, никак не поддающаяся разгадке. Хуа Чэн и рад дать небожителю все ответы на его вопросы, но это будет крахом для тех взаимоотношений, которые они выстраивали в данный момент. Всё, что он может — предложить искренность своих намерений, не имея возможности раскрыться полностью. Уродливый, отчаянный ребёнок, не способный отпустить единственный луч света в своём существовании. Зависимый монстр, влюблённый в Бога. Не посмеет сказать всю правду. Ни тогда, когда небожитель сам пришёл в его владения, обращаясь с просьбой. Открыться — значит рискнуть доверием Его Высочества, который может не пожелать иметь связь с одержимым им демоном. Поставить свои жалкие чувства, стремление служить и оберегать выше Его амбиций и истинных потребностей? Хуа Чэн никогда не был и не будет настолько беспеченым в своём служении. — Тогда, если теперь всё это принадлежит мне, не откажется ли Сань Лан провести экскурсию? Он явно посмеивается, не воспринимая слова демона в серьёз, но кажется, совершенно не против обернуть это всё затянувшейся шуткой. — Этот принц так рассеян, и совершенно не сведует о собственном имуществе, не представляя, какой клинок ему лучше выбрать для предстоящего спарринга. И пусть небожитель пока не может осознать всю его искренность, верующий рад поддерживать иллюзию игры, столь комфортную для наследного принца. Столько, сколько Он пожелает. Призрак присоединяется к Его Высочеству, любезно демонстрируя оружие и рассказывая их истории. Не только мечей — всего, что хотя бы мимолётно интересует его возлюбленного. Они перебирают несколько особенно интересных случаев, и Хуа Чэн счастлив продемонстрировать наследному принцу работы тех образцов, с которыми тот ещё не сталкивался. Он красуется, изящно, но определённо ненавязчиво, демонстрируя Божеству своё мастерство, потому что отчаянно зависим от мнения этого мужчины о себе. Границы времени стираются и невозможно определить, как много времени они проводят в оружейной прежде, чем достигают секции хранения классических клинков образца центральных равнин. — Подожди. Демон едва успел встать в позицию, готовый продемонстрировать Божеству войны один из демонических мечей, сохранившихся у него после последней попытки горы Тунлу пробудиться. В тот год они с Черноводом пожрали так много выдающихся демонов, прибывших к подножью вулкана, а у оставшегося сброда не было шансов выжить в жерле печи. Прежде, чем Хуа Чэн успевает среагировать, его запястье обхватывают длинные пальцы небожителя, останавливая движение. Он и не знал, что мурашки способны распространяться с такой стремительной скоростью. Настолько ошеломительно раскалённые, что демон застывает с широко раскрытыми глазами, поражённый этим ощущением. Се Лянь оказывается ближе, чем призрак мог предположить, и испытав непреодолимое желание продлить это прикосновение любым способом, Непревзойдённый делает резкий шаг назад, мягко отдёргивая руку. Боже, он хочет вернуться обратно. Не достоин. Не после возмутительной вольности, совершённой им раннее когда… «....Поставить тебя на… " Но после этого… Напряжение в изящных плечах, крепко сжавшиеся руки и острое предупреждение, вспыхнувшее в золотом пламени глаз. Импульсивный гнев загнанного в угол. Его возлюбленный Бог продолжал улыбаться, когда всё его тело инстинктивно готовилось броситься в атаку. Из-за Хуа Чэна. Он был тем, кто нарушил Его личное пространство, заставив испытать явный дискомфорт. Такое мерзкое отродье не должено было прикасаться к Божеству. Более того, даже приближаться не смел. Нянь Ян однажды сломал себе руку, когда ранил члена королевской семьи Сянь Лэ. Хуа Чэну следовало отсечь свою целиком, после того, как он столь грубо потревожил своего Бога. И после такой ошибки, млеть от мягкого прикосновения, обжигающего всё нутро призрака — возмутительно. Оскорбительно по отношению к Нему. Хуа Чэн не заслуживает такой привелегии. Избегать Его прикосновений — пытка, хуже, чем все ужасы горы Тунлу, но всё ещё недостаточная в сравнении с тем, как сильно он оплошал. — Этот призрак совершил ошибку? Грубую и непростительную, но Бедствие не собирается перекладывать на наследного принца заботу о наказании провинившегося слуги. Он в состоянии самостоятельно осознать вину и приложить все усилия, в попытке сгладить её. Меньшее, что может, это поддерживать всё тот же лёгкий тон в общении. Естественный, не выдающий ненависть к самому себе. Нет нужды отягощать Его Высочество этим. — Полагаю, привычным оружием Сань Лана является сабля? Он не выглядит обеспокоенным из-за отстранения Бедствия, слишком увлечённый их затянувшееся экскурсией. — Ятаган, если быть точнее. — Хуа Чэн опускает клинок, направляя тот остриём в пол. Нет нужды спрашивать, как Бог войны определил это, его способность подмечать детали была исключительной. — Я так и подумал, у тебя правильная позиция и баланс, ты явно обучался владению классическим мечом, но твои руки слишком напряжены. Так внимателен, когда речь заходит о навыках ведения боя. Хуа Чэн находился в стойке пару мгновений, но его Бог был несравненным в этом мастерстве, подмечая намного больше, чем кто-либо. Бог Войны с мечом в одной руке. — Для рубящих ударов ятаганом или саблей естественно удерживать руки в таком напряжении, но для владения мечом необходимо больше гибкости и пластики. Важно поддерживать баланс и слегка ослаблять хватку. — Может ли Его Высочество продемонстрировать? Наследный принц оглядывается, проходя мимо демона и снимая со стойки клинок завладевший его интересом. Рукоять инкрустирована драгоценными камнями, сверкавшими подобно звездам на ночном небе. Се Лянь изучает меч, взвесив в руке и почти сразу слегка хмурится. Он принимает безупречную стойку, и Хуа Чэн с трепетом узнаёт первые позиции из давно утерянного наследия Сянь Лэ. Непревзойдённый не был патриотом и не скучал по стране, на чьей стороне сражался в войне. Но есть что-то щемящее в душе от вида наследного принца, сохранившего в себе традиации их общей родины. Это делает его более реальным, осязаемым. Хуа Чэн всё ещё не верит, что Его Высочество действительно здесь с ним, спустя столько времени. Это кажется очередной дурманящей сознание иллюзией. Несколько коротких взмахов, переходов из одной позиции в другую, дают наследному принцу все необходимые знания о мече в его руке. — Ваше высочество бесподобны, это было великолепно! — Он не смог бы скрыть восхищение, даже промолчи вовсе, так чему пытаться? — Что Вы думаете об этом клинке? — Он превосходен, — произносит его возлюбленный, — но для меня слишком лёгкий. Хуа Чэн улыбнулся. Лёгкий — мягкий эпитет, для этого клинка, который является практически невесомым. Он не сомневается, принц может с лёгкостью владеть им, появись у него такая необходимость, но данное оружие действительно подходит далеко не каждому. — Полагаю, это наследие его создательницы. Она была прежней Богиней северных ветров. Се Лянь был заинтригован и слегка хмурит изящные брови. Прекрасен в каждой проявленной эмоции. — Богиня северных ветров? Никогда не слышал о ней. — Это вполне естественно, Ваше Высочество, — Хуа Чэн протягивает руку вперёд, и Божество передаёт ему меч, чтобы демон вернул его на прежнее место. — Её имя давно забыто. Она существовала более тысячелетия назад, ещё при прежней небесной династии, и давно ушла в небытие. Не попадись мне её оружие, я тоже ничего о ней не знал бы. Это была случайная удача, когда несколько столетий назад один из младших служащих небесного двора прибыл в город Призрак в отчаянной попытке выиграть здесь немыслимые запасы духовных сил. Его собственные ресурсы были слишком скудны, в то время, как эго чрезмерно велико для служения старшим небесным чиновникам. Настолько банальное желание. Градоначальник и не думал тратить своё внимание на насекомое, но ставка оказалась интригующей. Божок был достаточно удачливым. Он завёл хороших друзей среди тех, кто приглядывал за оружейной небесного Императора, и получил в подарок необыкновенной силы клинок, наделённый стихией льда и ветра. Исключительный артефакт, способный значительно помочь на его пути самосовершенствования. Единственный изъян — сложный в освоении, непривычно лёгкий и стремительный для любого, кто пытался пустить его в бой. Небожитель решил, что для древнего артефакта есть более ценное применение, и попытал удачу в игорном доме города Призрака. Слава о любви Алого Бедствия к диковинкам среди духовного оружия давно гуляла по свету, а большего извлечь из бесполезного меча было невозможно. Прискорбно, но при всём везении раннее, он оказался недостаточно удачливым, для выигрыша в карты у Короля демонов. — Получается, в моей новой коллекции есть клинки не только могущественных демонов, но и прежних богов? — Его Высочество отходит к другим стендам, скользя кончиками пальцев по отполированной стали, пытаясь установить связь с некоторыми из них. Из любопытства выискивает среди марева демонической энергии отголоски божественной благодати. Ощутить силу скрытую в них, почувствовать накопленную внутреннюю энергию. Молчаливый диалог доступный лишь воину и орудию. Их оказывается больше, чем наследный принц предполагал изначально. — Ваше Высочество абсолютно правы, — Хуа Чэн улыбается ещё шире. — Здесь также найдутся оружия всё ещё вполне живых и здравствующих небесных чиновников. Се Лянь приостанавливается, оборачиваясь на демона, и его взгляд полон игривых огоньков. Его явно позабавила эта новость, и демон в очередной раз подмечает нелюбвь его возлюбленного ко всему, что связано с небесным двором. Демон счастлив разделить с Ним эту неприязнь. Это проявлялось почти незаметно, но призрак чутко улавливает каждый уроненный вскользь звоночек. — Полагаю, такое стечение обстоятельств их сильно огорчает. Хуа Чэн пожимает плечами. Раненные чувства мошкары его никогда не заботили, чтобы сильно об этом задумываться. — Не более, чем перспектива расстаться с жизнью, — в тон игривому настроению небожителя отвечает призрак. — Это была цена за невыполненные обещания или проигранные ставки. У них был выбор не идти на такие риски, но кто виноват, что их исключительные желания всегда оказывались в приоритете. Никчёмные желания никчёмных отбросов. Почти всегда у небожителей уже открыты все пути и дороги, нужно лишь сделать несколько шагов, но им такая цена казалась чрезмерной. Являясь сиротой, презираемым всем миром, пройдя несколько жизней, клыками прогрызая дорогу на вершину, он презирал тех, кто не способен воспользоваться дарованным свыше шансом. Являясь верующим Бога, однажды сброшенного на самое дно людского существования, но вопреки всему восставшего из кровавой бани, в которую того столкнула судьба, он не считал за людей животных, жалующихся на недостаток привилегий в их тепличных условиях существования. Его возлюбленный принц тем временем нашёл новый объект интереса. В изящных руках уже другой меч, чуть длиннее прочих и немного более узкий. Лёгкий, но исключительно смертоносный. С белоснежной рукоятью и инкрустированным цветочным орнаментом из чёрных драгоценных камней. Особенный клинок, являющийся одним из творений рук самого Хуа Чэна. Принц не мог этого знать, конечно, нет. Демон создал его полтора столетия назад, заколяя собственной духовной энергией. Оружие ещё не пробудилось, но беспорно уже является мощным духовным артефактом. Он думал о своём возлюбленном Боге каждое мгновение, проведенное в кузнице в процессе ковки. Это было сложнее живописи или создания новой скульптуры в его честь. Пронизанно молитвой и благовением. Тоской, непреодолимой тягой найти путь к Божеству. У Хуа Чэна немеют кончики пальцев, а мёртвое сердце заходится парадоксальным стуком от зрелища, как принц ловко примеряет выкованный призраком клинок, предназначенный для него же самого. Всегда для Него. И в попытке уйти от смущения, Хуа Чэн пытается найти повод, лишь бы возобновить разговор в любом другом направлении, отвлекающим от сводящего с ума трепета в глубине его души. И подходящий вопрос действительно находится. Он искал момент для него на протяжении всего дня и рад ухватиться за соломинку. — У меня был один вопрос к Вашему Высочеству о прахе Безликого. Внимание небожителя обостряется, когда он перестаёт изучать клинок в своих руках и полностью сосредотачивается на Хуа Чэне. — Что именно волнует господина Хуа? Что ж, он снова возвращается к официальному обращению, выстраивая очевидную дистанцию. Как бы легко не было их общение в быту, Его Высочество ожидает исключительной серьёзности к договору, заключённому вчера. Хуа Чэн подчиняется этому правилу, пряча игривую улыбку. Было бы непростительно продолжать кривляться, когда Божество так остро реагирует на затронутую тему. — У меня есть некоторые источники информации на небесах... Один конкретный источник, способный заменить сотню любых других шпионов. — Если бы Вы дали этому призраку наводку, быть может, он смог бы раздобыть останки Безликого без необходимости Вашего Высочества проникать в небесное царство. Влезать в самое сердце вражеской территории, с всё ещё запечатанными духовными силами. Как говорилось ранее, Хуа Чэн не смеет сомневаться в силах Божества, но он мучительно хочет избавить наследного принца от лишних хлопот. Ещё раньше, когда Его Высочество только закончил изъяснять свой план, Бедствие уже анализировал, как именно он может помочь в его воплощении. За пять столетий, он скопил не только физическую и духовную силу. Власть, знания, связи, информация, богатства, влияние — всё, что будет полезно или угодно его Богу. Каждый день, что он не мог найти свой смысл существования, он создавал массив из ценных ресурсов, которые могли быть полезны в решающий момент. Такой, как сейчас. Он отправил весть Черноводу, когда принц упомянул борьбу с небесами, а к моменту, когда Его Высочество затворил за собой дверь в королевские покои, рыбина уже ожидала его в обеденной, уплетая оставшееся после их с Богом трапезы. «Надо бы и это в долг внести» Хуа Чэн не делился всеми подробностями. Но изложил те детали сложившийся ситуации, которые были необходимы. Зная о личной борьбе Хэ Сюаня на небесах, алый призрак не мог не предупредить того о грядущей буре. Конечно же, исключительно из практических соображений. Если водяное Бедствие, поддавшись общим волнениям, начнет вести себя непредсказуемо — это может закончиться плачевно, и не ясно для кого ситуация обернётся худшим стечением обстоятельств. Он так же поставил демона в известие, о необходимости поддерживать осторожность с Небесным Императором. Старый дурак и один предоставлял опасность, но в тандеме с Безликим… Рыбина была ещё полезна. Не практично лишаться ценного капитала вложения из-за мелкой осечки, допущенной по неосторожности. Да и долг всё ещё не уплачен. Но, помимо прочего, главным вопросом их встречи, стал прах Безликого. Возвращение ещё одного Бедствия, могущественного, непредсказуемого и сидящего на коротком поводке у Небесного Императора — это помеха, для обоих ныне существующих Князей демонов. Черновод осознал, в его же интересах участие в сложившемся плане. Даже если не столь явно, как предстоит самому Искателю цветов под кровавым дождём. Всё-таки главным интересом и приоритетом Хэ Сюаня всегда будет совсем другое божество, обитающее на небесах. И рисковать столь явно своей жизнью, выступая в прямом противостоянии против двух сильнейших сущностей в трёх мирах… Хуа Чэн знает, где проходит граница их взаимовыгодного сотрудничества и не планирует требовать от Чёрного Бедствия большего, чем тот готов ему дать. Сейчас задача Черновода, задействовать все возможные рычаги давления, которые у него есть на небесах и попытаться обнаружить злополучный прах Безликого раньше, чем Его Высочество решит начать действовать. Бог говорил, что ему известно местоположение праха демона. Не так. Он способен его отыскать. Не имеет конкретной информации о местоположении, но владеет ключом к поиску. Будет ли Божество щедрым, чтобы поделиться этой информацией? Правильнее сказать — достоин ли демон доверия? Его Высочество молчит, вернув внимание к лезвию в своей руке, медленно поворачивая клинок, изучая внутренней центр тяжести, а после совершает несколько неспешных, плавных движений. Безупречно. Он молчит достаточное время, чтобы демон пришёл к мысли, что не получит ответа. Бедствие не возражает. Если наследный принц считает, что его верующий не достоин чего-то знать, то Хуа Чэн не будет этого знать. Всё просто. — Это клинок Фан Синь. Тот самый, которым Безликий наслал поветрие ликов на Сянь Лэ. Чёрный проклятый клинок. Бессмертное напоминание о его никчёмности и бесполезности. Меч, который наследный принц носил с собой после той ночи и которым собирался покарать граждан Юнани. Клинок, развеевший У Мина. Лезвие, пронзающее плоть Божества на его собственном алтаре. Хуа Чэн помнит его и всегда знал, что принц получил меч от Белого Бедствия. Но что бы он, помимо всего прочего, оказался прахом Непревзойдённого… Неприятная и омерзительная мысль, холодной змеёй сжимающаяся в желудке демона. — Какое-то время я владел этим мечом… Его Бог продолжает говорить, и Его спокойный и ровный тон кажется неестественным для того, кто знает контекст. Он подавляет что-то внутри себя в это мгновение. Намеренно не встречаясь с алым призраком взглядом, продолжая изучать клинок. Хуа Чэн обратил внимание ранее, принц всегда чутко наблюдает за ним. Подмечает эмоции и реакции, отслеживает любое действие или поступок. Чуткий. Тревожный. Это имело разрушительный эффект, вынуждая Бедствие таять от пристального взгляда, ощущать себя парящим без какой-либо опоры под ногами каждый раз, когда он попадал в ловушку этих прекрасных золотых глаз. И не смел воспротивиться столь пристальному вниманию. Если Его Высочеству комфортнее, когда он следит за эмоциями призрака, Бедствие примет это, отдаваясь чужой воле. Даже разрушаясь на кусочки от осязания Его внимания, когда внутренняя дрожь выбивает из колеи, туманя мысли. Но очевидно, чей комфорт важнее. Поэтому избегая встречи взглядов сейчас, небожитель невольно выдаёт собственное неравнодушие к поднятой теме. — … В то время из-за определённых событий у меня с ним образовалась связь, благодаря которой я способен с ним воссоединиться. Бедствие подташнивает от воспоминаний о тех самых событиях. Момент его рождения, как демона, навсегда останется одним из самых болезненных. Ослепительно алая кровь, застилающая взор, ручьями стекающая к подножью алтаря. Более едкая, чем дым от горящих животных кругом. Сгорбленная чёрная фигура, в агонии рыдающая на полу. Два искалеченных трупа, разделивших одну боль. Крик страдания, не способный заглушить тишину в распахнутой настежь грудной клетке. — Я сомневаюсь, что у Ваших источников получится отыскать его самостоятельно. Император не полный дурак, чтобы держать его на виду у всех. Голос мягкий и вежливый. Он произносит эти слова с толикой обеспокоенности. Растопленное золото светлых глаз возвращается к Хуа Чэну, а мягкая улыбка украшает прекрасный лик Божества. И как бы не был соблазн раствориться в этом тепле, довериться, ни в чем не сомневаясь, Бедствие ясно видит колючую насмешку за мнимой доброжелательностью. Наследный принц не говорит ему всей правды. И быть может, любой другой повёлся бы на выстроенный Божеством фасад, но Хуа Чэн тот, для кого этот человек являлся единственной причиной для существования. Призрак любит его всем своим естеством, всей душой, коей являлся в сущности. И любя его так полно, он не может упускать, что в действительности испытывает наследный принц. Быть может, Бедствие и не умеет читать его так хорошо, как хотел бы. Их разлучали столетия, срок больший, чем существование целых королевств, рождавшихся и угосающих в течение этого времени. Призрак готов вечность потратить, осваивая этот новый, незнакомый для него язык чужих эмоций. А пока слепо следует по неизведанному пути. — Вашему Высочеству не стоит беспокоиться, этот призрак приложит все усилия для выполнения данной задачи. Точнее, рыбина приложит все свои усилия. Как-то же он должен возвращать свой долг. И не имеет значения, говорит Бог правду или решает оставить некоторую информацию при себе. Даже если каждое слово — ложь, для его верующего это является истинной. Скажи он, что солнце встаёт на западе, а садиться на востоке, что звезды более не светят ночью, а реки обратились в вечный лёд — Хуа Чэн примет это, превратив в правду. Мир никогда не был определяющим реальность. Это всегда был Се Лянь. — Тогда, если мы уладили этот вопрос, надеюсь, Сань Лан ещё не передумал сражаться с этим принцем? Игривость возвращается к небожителю, маскируя за собой терпение, накапливаемое непозволительно долгий период времени. — Ваше Высочество определилось с выбором? Небожитель улыбается чуть более искренне, когда возвращается к стойкам, откуда извлёк последний приглянувшийся ему клинок. Он снимает белоснежные ножны со стенда, закрепляя те у себя на поясе, и плавно возвращает туда изьятый ранее меч. — Да, полагаю, сегодня я воспользуюсь им. Золотые глаза сияют предвкушением, и это кажется более настоящим, чем все эмоции, что Божество дарило ему с момента прибытия в поместье. И бедный, влюблённый верующий тонет так сильно, так безысходно, не понимая, как он мог просуществовать целых пять столетий без этого. Немыслимо. Должно быть, он всё таки сошёл с ума от бесконечной муки вдали от Бога. Но даже безумие, не могло быть настолько восхитительно реальным. Это мог быть только его Бог.