Гегемония веры

Се Лянь возвращается в покои один и, несмотря на вечные сумерки за окном, его внутренние часы подсказывают о завершении светового дня во внешнем мире. Закрывая дверь, падший Бог стойко игнорирует завешанное тканью зеркало в углу, даже не бросая взгляд в ту сторону. Он привык избегать отражений, превращая место расположения нежеланного объекта интерьера в искусственную слепую зону, вырезая ту из собственного виденья пространства. Изгнанный принц опускается на мягкие подушки, подцепляя по пути миску с оставшимися персиками, и гоняет в голове мысли о прожитом дне. От раннего утра, когда только начался его путь в мир мёртвых. Из небольшой деревни, в которой он нашёл компанию в лице молодого человека, согласившегося сопроводить его в опасном путешествии. К воротам призрачного города низверженный небожитель прибыл уже один. Воспоминание о восприятии города Призрака. Невообразимая аура и атмосфера, пробирающая до костей. Уникальное место, имеющее свои особенности, как выразился офицер Убывающей луны. Город, казалось, трещал от переполнения тёмной энергии своих обитателей, смешавшихся в бурлящей какофонии. Наполненный шорохами и отголосками смерти. Узкие улочки, сияющие алыми фонарями и завивающиеся среди старинных зданий с потемневшими от времени стенами. Не было чёткой границы между реальным и иллюзорным, в каждой тени, казалось, скрывалась жизнь, как бы парадоксально это не являлось. А ещё был Хуа Чэн. Изгнанный принц останавливается на этой мысли, медленно облизывая губы, чувствуя сладость персиков на языке. Его рука замирает, так и не донеся надкусанный плод для очередного укуса. Хуа Чэн. Он был… Не таким, каким ожидал падший Бог. Ошеломительно отличающийся от образа, слагающегося о нём в легендах среди смертных. Хотя, конкретно им изгнанный принц не верил от слова совсем. Неудачный личный опыт и всё такое. Король мира мёртвых был демонически очаровательным и притягательным: остроумный, безгранично осведомлённый, начитанный. Каждое слово из его уст было настоящим откровением, и Се Лянь не мог не восхищаться этой яркой харизмой, которая так легко завораживала. Силой, которую тот источал. Внутренний магнетизм Хуа Чэна располагал к нему, несмотря на все опасения и предостережения, которые возникали у падшего Бога изначально. Се Лянь чувствовал, как что-то меняется внутри него. Привычная параноидальная осторожность трещит по швам. Не переживи он все события прошлого, и не сломай они его так основательно, изгнанный небожитель уже давно поддался бы обаянию Хуа Чэна. Проблема заключалась в искренности и открытости со стороны Бедствия. Се Лянь мог сколько угодно искать подвох в каждом действии демона, но прекрасно видел, что за словами и поступками Короля призраков не было злого мотива. Он бы знал. Всегда знает. Нельзя столько раз влезть в раскалённые угли и не научиться чувствовать их жар ещё до ощущения приближения нового ожога. Низверженный небожитель понимал людей с той холодной дистанции, где его собственные эмоции не мешали разуму мыслить ясно. Призраков понимать даже проще смертных. Оголённые души, состоящие из сплошных желаний и сожалений. Истинные намерения часто лежали на поверхности, требуя лишь внимательного взгляда, чтобы быть распознанными. А там, где не справлялся разум, внутренняя интуиция и Жое с её демоническим восприятием зла работали безотказно. Сейчас очевидно — алый призрак не откровенен полностью, явно скрывая от изгнанного принца часть своих мотивов. Но в остальном… Хуа Чэн словно дышал честностью, и его поступки были искренними. И то, как эта искренность отражалась в заботе, уважении и стремлении угодить… Колется. Се Лянь анализирует события произошедшие после прибытия в город. То, как его приняли в доме Блаженства. Поразительно хорошо. Лучше, чем изгнанный принц мог даже представить, и достичь этого оказалось легче, чем мог вообразить. С проклятой удачей такие сценарии в жизни падшего Бога случались не то что редко — практически никогда. Такой контраст со всем пережитым опытом ранее. Тревожно. Он так сильно не любит отклонение от привычных сценариев, какими бы отвратительными они не являлись. Потому что отклонения всегда вели к катастрофе. Потеря контроля к краху и неминуемой боли, как расплата за ошибки. Падший Бог устал расплачиваться страданиями. Даже если, признавшись только себе, он может в теории доверять словам и действиям Хуа Чэна на данный момент, это говорит лишь о появлении проблем и трудностей позже. Тогда, когда падший небожитель не будет этого ожидать. Проклятая канга работала безотказно, запирая удачу. И это лишь подтверждает необходимость найти прах Хуа Чэна как можно скорее. Так у него будет больше рычагов давления, позволяющих держать ситуацию под контролем. Персики кончаются. Се Лянь поднимается и осматривается, прогуливаясь по комнате. Сладость на языке начинает горчить. В помещении есть отдельная зона с ванной, скрытой за расписанной чернилами ширмой. Множество скляночек с ароматическими маслами греют душу. Наконец-то полноценный отдых в горячей воде. Как же давно он был этого лишён. Но помимо стандартных бытовых мелочей, обнаруженных в комнате, есть несколько вещей вызывающие вопросы. В шкафу находятся несколько мантий. Дорогие, из ткани удивительного качества, но не броские. Без излишней демонстративности. Аккуратный крой, изящная вышивка на рукавах и внутренних слоях. Изгнанный принц изучает их, перебирая мягкую ткань в руках и подмечает: они будто сшиты по его меркам. Идеально подходят. Это приводит в замешательство. Вслед за мантиями, Се Лянь находит несколько резных костяных и металлических гребней. А рядом шкатулки с украшениями. Много украшений. Серьги, ожерелья, кольца, шпильки. Дорогие, изящные и изысканные. Это не похоже на случайность. Не так, словно кто-то забыл убрать все эти вещи из комнаты перед заселением нового гостя. Хуа Чэн не может быть серьёзным, предлагая ему такие подарки. Низверженный небожитель разглядывает красивые камни и чувствует себя глупо, даже допуская такую мысль. Но это почему-то не кажется абсурдным, если попытаться объединить образ Хуа Чэна в его голове и такой широкий жест… Не вызывает диссонанс. Се Лянь не прикасается к украшениям, закрывая шкатулки и отказываясь обдумывать такие нелепости. Остаток дня проходит мирно, а вечером слуги приносят ему сытный горячий ужин, а после наполняют ванну. Масла насыщают помещение цветочным ароматом, и Се Лянь наблюдает, как в воздухе начинает виться лёгкий пар. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Жое ныряет в горячую воду даже раньше изгнанного принца, слишком любящая резвиться и брызгаться. Се Лянь не против и прощает ей ребячество. Он слишком устал для привычной строгости с маленьким демоном. — Если твои брызги попадут мне в глаза, я привяжу тебя к ножке кровати до утра. Голос холодный, более не наполненный ложной доброжелательностью. Но белоснежная лента лишь слегка умеряет свой пыл, привыкшая к его отрешённости и грубости. Единственная, знающая истинное лицо своего хозяина. Как сейчас, с опустевшими блеклыми медовыми глазами, поникшими уголками губ и маленькой хмурой складкой в изломе изящных бровей. Почти никогда не улыбается пока они наедине. Почти всегда молчит, уходя глубоко в свои мысли. Погружаясь в горячую воду, он позволяет себе утомленный вздох. Каждый его мускул, истощенный многодневной ходьбой, расслабляется. Мысли постепенно утихают, покидая тело вместе с паром. Этот момент отдыха — награда, которую падший небожитель почти никогда себе позволяет. Хотя бы несколько минут. Прежде чем постоянная тревога вновь охватит его, напоминая: до тех пор, пока конечная цель не будет достигнута, он не может ощущать себя в безопасности. Никогда. Нигде. Ни с кем. Даже когда он один. Сейчас изгнанный принц не ощущает себя в безопасности, но организму, даже бессмертному, нужен отдых, и Се Лянь знает, как важно ему это позволять. Только так он будет достаточно силён, чтобы воспользоваться шансом, когда тот появится. Золотые покои дома Князя демонов — идеальное место для необходимой перезагрузки. Жое подползает ближе, помогая хозяину намыливать спину и подавая стеклянные скляночки с маслами. Позднее, укладываясь в мягкую кровать, принц уже успевает привыкнуть к новому окружению, принимая реальность этого дня такой, какая она есть. Мысли о Хуа Чэне, его искренности и тайнах стали фоном для уплывающего сознания. Се Лянь слышит игривое копошение ленты в дальней части комнаты. Мокрым духовным оружиям не место в кровати. Утро в поместье начинается тихо и неспешно. Никакой возни слуг, которую часто можно услышать в больших богатых домах, нет завывания ветра или щебета птиц за окном. Лёгкий свет вечных сумерек призрачного царства мягко скользил по поверхности полированной деревянной мебели. А Се Лянь просыпается от редкого чувства удовлетворения, приходящего лишь после крепкого долгого сна в комфортном для этого месте. Мягкий матрас, приятная ткань простыней и покрывала. Первые мгновения, быть может минуты, он лежит с открытыми глазами, пусто уставившись на мягко покачивающийся балдахин над кроватью. Тихо. Спокойно. Неправильно. Он мог бы предположить, что так ощущается смерть и забвение, если бы не знал, что смерть — это всегда боль. Она никогда не бывает такой умиротворённой. Он умирал достаточное количество раз и знает это наверняка. Соблазн остаться в этом мгновении блаженной тишины силён, но изгнанный небожитель не может себе этого позволить. Пока он отдыхает, кто-то другой становится сильнее. Расправляя расслабленные мышцы, он отбрасывает покрывало в сторону, спуская обнаженные ступни вниз. Ковер слегка щекочет, но это лучше ощущения холодного пола. Се Лянь открывает окна, впуская в комнату свежий утренний воздух, наполненный ароматом цветущих садов. Во дворце королевства Сянь Лэ пахло так же. Пахнет домом. Проводит пальцами по холодной поверхности стола, представляя, как это всё принадлежит ему. Не роскошь и богатство, а сама комната, это место, дом. При всём желании, изгнанный Бог не может вспомнить ощущение владения чем-то или принадлежности к какому-то месту. Его дом обратился в пепел, и с тех пор у него никогда не было возможности обрести новый. Се Лянь ощущает, как эта безмятежная обстановка контрастирует с его внутренним состоянием: напряжённость предстоящих встреч и важность обстоятельств давят на него. Холодная вода для умывания бодрит, как и привычная утренняя рутина: умыться, надеть верхние одеяния и хотя бы попытаться привести волосы в порядок. Пока Жое, играючи вьётся у ног, изгнанный принц манипулирует серебряным гребнем в руках, собирая длинные пряди. — Жое… — В конце концов он приказывает ей подползти выше и помочь. Лента повинуется, взмывая вверх, и Се Лянь без труда закалывает волосы, собирая привычную простую высокую прическу, закрепляя их личной деревянной заколкой. В шкатулке на столе, там же, где нашёлся изящный гребень, хранится ещё несколько без сомнения дорогих шпилек из драгоценного металла. Но Се Лянь не намерен столь спешно принимать подарки, которых не просил. Он не знает, с какими мотивами алое Бедствие оставил их там, и не собирается спешить с выводами на этот счёт. Обнаруженные накануне одеяния так же игнорируются. Стоит спросить Бедствие об этом на прямую. Се Лянь ловит себя на убеждённости, что Хуа Чэн не станет врать, а ответит прямо. Уверенность в призраке заставляет напрячься и полностью остудить голову, прогоняя остатки какого-либо утреннего тумана. С какой стати ему верить Князю демонов? Тому, кого он знает от силы день. — Начинаю подозревать, что околдованным здесь оказался всё-таки я. Лента вопросительно извивается, но падший небожитель и раньше не удостаивал её пояснениями к случайно произнесённым вслух мыслям. А алое Бедствие, словно почувствовав, когда мысли падшего Бога свернут в его сторону, решает, что это лучший момент, дабы напомнить о себе. Раздаётся спокойный, размеренный стук в дверь. Жое привычно скользит вниз, обвивая шею небожителя, пряча под собой чёрные узоры кандалов. Принц ожидает увидеть там слуг, доставивших завтрак, как ужин накануне, или даже Инь Юя, передающего какое-то послание от своего господина. Но оказывается, что Хуа Чэн предпочитает говорить самостоятельно, а не отправлять посыльных. Сегодня он одет скромнее, меньше серебряных украшений: лишь пара изящных серёжек, наручи и подвески на кожаных высоких сапогах. Свободные черные штаны, серебряная цепочка на талии, алая рубашка, чёрная повязка на правом глазу. Так просто, но Се Лянь с лёгким раздражением ловит себя на любовании. Всё-таки демон возмутительно красив и харизматичен, глупо отрицать. Ещё и эта его озорная восхищённая улыбка… — Этот скромный призрак желает Его Высочеству доброго утра. Ах, Се Лянь уже забыл, какой у демона приятный голос. «О чём ты вообще думаешь?» — Доброе утро, господин Хуа. Что-то случилось? Вы выглядите очень взволнованно. Словно готовый вот-вот принять участие в сражении, где неминуемо одержит сокрушительную победу. Или как перед открытием невероятно ценного и долгожданного подарка. Призрак не показывает внешне, но изгнанный принц прекрасно видит это в сияющей черной радужке. В том, как улыбка то и дело подрагивает от желания растянуться шире. Хуа Чэн был чему-то очень рад, но в силу этикета или, быть может, характера подавлял эмоции. Какого это, быть настолько переполненным эмоциями? Падший Бог ощущает лёгкий укол зависти в это мгновение. — О, Ваше Высочество очень наблюдательны, Вы правы, случилось нечто невероятно прекрасное. Его голос полон лукавства и игривости, так и напрашивается на наводящий вопрос. Се Лянь сохраняет прохладную вежливую улыбку, молча глядя в ответ. Его пассивность вовсе не мешает призраку поделиться своей волнительной новостью. — Сегодня я удостоился радости и чести пожелать Его Высочеству Наследному Принцу Сянь Лэ доброго утра. Се Лянь, даже если и хочет, не может ответить сразу. Он глупо смотрит на Князя демонов, в ожидании какой-то дополнительной, более ценой реплики, но она так и не звучит. Хуа Чэн сияет, словно уже собственноручно убил небесного Императора и подчинил все три царства, и продолжает восторженно смотреть на принца. Самое ужасное во всей этой ситуации, что Се Лянь не ощущает даже отголоска шутки в его тоне. Хуа Чэн говорит так, словно действительно имеет ввиду именно это. Но это глупо, а изгнанный принц не тот, кто тратит время на глупости. Невероятно, только низверженный небожитель начал думать, что приловчился читать эмоции алого призрака, как тот снова вводит его в ступор. Но если Се Лянь не может понять, истинного посыла слов Непревзойдённого, к тому же, ему явно не собираются рассказывать, что такого волнительного произошло за последние сутки, то будет проще оставить это без внимания. По крайней мере, он может подыграть этому дурацкому спектаклю. — Его Высочество тоже рад пожелать градоначальнику Хуа доброго утра. Может быть, он не откажет этому гостю в совместной утренней трапезе? Выгонять хозяина дома и запирать перед его носом дверь не очень прилично, да и лишний раз поговорить с алым Бедствием будет полезно. Только поэтому Се Лянь решился на этот шаг. Он вовсе не жаждет разделить приятную беседу с призраком, как это было вчера. — Ваше Высочество, такими темпами Вы угрожаете сделать утро этого призрака самым счастливым в жизни и посмертии. «Этот мужчина вообще умеет разговаривать не флиртом?» Бедствие продолжает улыбаться, проскальзывая в гостеприимно открытую дверь. Мельком окидывает помещение взглядом. В нём читается любопытство, словно демон впервые находится в этой комнате, несмотря на то, что та расположена в его же доме. Оценивает, обжился ли гость. — Его Высочество всем доволен? — Я и не мог рассчитывать на более теплый приём, благодарю. Он присаживается на диван, расположенный в центральной части помещения, в то время, как Хуа Чэн занимает место напротив. Это неплохой момент, и Се Лянь решает озвучить интересующий его вопрос. — Единственное, что сбивает меня с толку, это посторонние вещи, которые я то и дело обнаруживаю здесь. — Посторонние вещи? О чём говорит Его Высочество? — Например, драгоценные украшения и дорогие одеяния в шкафу. Быть может, это все оставил здесь прежний жилец? Одежда, что полностью подходит по меркам на самого принца вряд ли оказалась здесь случайно, но Се Лянь предпочитает умолчать об этом, желая прежде услышать слова Хуа Чэна. — Допустимо ли будет сказать, что все эти вещи — просто маленькие подарки для Вас? — С игривым блеском в глазах произносит Хуа Чэн. Нежные лучи света, проникающие через окна, отражаются на его лице, и что-то внутри изгнанного принца покалывает от того, как мягко и открыто призрак выглядит в это мгновение. Се Лянь теряется, до конца не знающий, какой именно ответ он ожидал услышать, задавая вопрос. Впрочем, уже через секунду голос алого Бедствия становится нерешительнее, когда он продолжает. — Я упоминал раньше, что мне бы хотелось сделать пребывание Его Высочества в этом доме как можно более комфортным… Кажется, молчание наследного принца не в первый раз оказывает на него подавляющий эффект. Призрак продолжает улыбаться, тем не менее, Се Лянь без труда замечает нервозность, скрывающуюся за этой оболочкой. Хуа Чэн пристально наблюдает за выражением лица Бога, словно пытаясь предугадать любое действие с его стороны. Демон не уверен, какую реакцию стоит ожидать. Напряженный. Действительно обеспокоенный реакцией небожителя на свой щедрый жест. — … Этот призрак извиняется, если перешёл черту. Его Высочество прикажет, и я немедленно распоряжусь избавиться от всего, — сообщает он. Звук голоса мягкий и тихий, словно шелест листвы, но с оттенком напряженной неуверенности. Он не расстроится, если принц пожелает отказаться от подарка. Бедствие уже демонстрировал вчера свою готовность подстраиваться под чужие решения и сейчас явно намерен поступать также. Скорее обеспокоенный тем, как именно был расценён его подарок. Ненавязчивый. Редкое проявление у богатых, власть имущих людей. Им свойственно считать оскорбительно-неблагодарными каждого, кто отвергает навязанные с их стороны жесты внимания. Се Лянь слегка склоняет голову, прищуриваясь, вглядываясь в нервозную улыбку демона. Эта откровенность невольно вызывает у него паузу. Хуа Чэн — существо из иной реальности, призрак, могущественный и всесильный, попирающий Небеса и стоящий на вершине пищевой цепи, но при этом он проявляет себя так явно и открыто, что это начинает смущать. Изгнанного принца очень тяжело смутить. Оскорблениями или попытками унижения — без шансов. Когда-то, столетия назад, его гордость была распята и втоптана в грязь. Не имея возможности целостно ощущать свои эмоции, Се Лянь продолжал оберегать её лишь на чистых рефлексах. На понимании, что так нужно, а не потому что, его что-либо задевало в действительности. Его также не смущали посторонние попытки флирта, ухаживания или даже более откровенные знаки внимания, поступавшие как от мужчин, так и от женщин. Он не в первый раз оказывается в богатом доме на правах гостя. Не в первый раз ему преподносят явную благосклонность и дарят дорогие подарки. За пять столетий многое бывало. Но прежде никогда за этим не стояло подлинное желание порадовать, угодить. Чаще всего нежелание видеть гостя в обносках, осуждение за неподобающий внешний вид. Так не принято, не солидно, противоречит статусу хозяина. Реже — желание подкупить, вызвать чувство обязательства перед дарящим. Но Хуа Чэн… Слишком прямолинейный. Падший Бог ощущает этот диссонанс от чужой открытости каждый раз, когда оказывается рядом с алым Бедствием, и это приводит к замешательству. Хуа Чэн, несмотря на весь его флирт и игривые поддразнивания, то и дело проскальзывающие среди прочих реплик, не ощущается навязчивым. Не только вежливость. Большее — забота, желание угодить, страх сделать что-то не так, потому что чужое мнение имеет значение. Заслуживает маленького исключения из привычных правил. Се Лянь улыбается с легкой усмешкой. — Если Господин Хуа говорит честно, и они предназначены только для моего удобства, тогда не вижу смысла избавляться от такой красоты. Ответ Бедствия куда более пылкий, чем может ожидать принц. Непревзойдённый склоняется чуть вперёд, кладя руку в то место, где когда-то билось сердце. — Клянусь, в целом мире Вы не найдёте никого честнее. — Хуа Чэн наклоняется ближе, заглядывая прямо в глаза и… Ох, Се Лянь слышит стук собственного живого сердца в ушах. Это естественно, оно возмущённо острым покалыванием, вернувшимся под ребрами. Падший Бог тоже возмущён, он хорошо его понимает. — И, этот скромный призрак не против, если Ваше Высочество предпочтёт звать его просто Сань Лан. Достаточно резкий перевод темы, Се Лянь все ещё не пришёл в себя после столь пылких слов, когда… Пауза. Сань Лан. Третий сын? Он никогда не слышал о братьях призрака, да и среди Бедствий Хуа Чэн второй. Это кажется бессмыслицей, до тех пор, пока он не повторяет это имя в голове ещё раз. И ещё раз. Пока это не становится похоже на… Потом вглядывается во вновь вспыхнувшие искорки в глубине единственного черного зрачка. Пазл складывается. Его Высочество сдерживает желание закатить глаза, памятуя о давней привычке одного старого товарища. Этот призрак просто невероятен. Как у него получается быть одновременно ошеломляюще искренним, открытым и в то же время бесстыдно флиртующим. С одной стороны, Хуа Чэн был предельно честен в своих намерениях. Его слова были лишены каких-либо увёрток или двусмысленностей. С другой стороны, его флирт был таким бесстыдным… С любым другим человеком, Се Лянь счёл бы это отталкивающим. Недопустимым. По той простой причине, что подавляющее большинство людей, с которыми он контактировал за эти столетия ему по меньшей мере противны. Но с Бедствием все по-другому. За прошлый день, он проявил себя настолько хорошо, что привыкший к обратному изгнанный принц неосознанно подпускает его чуть ближе, под первые слои своей колючей брони. Красивый, харизматичный, наделённый властью, богатством и силой — комбо, которое Се Лянь презирает более прочих, но Хуа Чэна не хочется презирать. Не после всего случившегося за прошедший день. Вот только, растерянно глядя в этот пляшущий игривый огонёк в тёмной радужке, как искрится его улыбка детским озорством… Се Ляню очень хочется сбить с его игривого образа спесь, заставив эту самоуверенность трещать по швам. Хуа Чэн будит в принце детскую непосредственность, желание переиграть кого-то в настолько мелочном моменте как этот. Ребячество. «Я начинаю вести себя как Жое…» И, хотя обычно падшее Божество не позволяет себе такое поведение, с Хуа Чэном это кажется уместным. Одно маленькое исключение. — О, но в таком случае получается, — изгнанный принц склоняется навстречу алому призраку, понижая свой голос на несколько тонов, мурлыча последнюю фразу в неподобающей близости, — что Сань Лан должен будет звать меня своим гэгэ? Это разумно, если они переходят на семейные прозвища, а Се Лянь точно уверен, что является более старшим существом между ними двумя. Он помнит мгновение, когда Алый демон вознёсся как Непревзойдённый. Принц тогда был в первых рядах этого триумфа. А сейчас он в первых рядах наблюдает, как самый могущественный демон на земле застывает с широко раскрытым единственным глазом и… Ох, это что, румянец на кончиках его ушей? Очаровательно. От игривой самоуверенности Бедствия не остается и следа. Это могло быть забавным. Се Лянь вспоминает ощущение щекотки в груди, когда что-то раньше смешило его. Чувство, которое он мог бы испытать сейчас, будь у него такая возможность. Так странно, уже в который раз, призрак вынуждает его вспоминать такие нелепые эмоции как веселье или игривость. Непривычно. Порождает отголоски тревоги. Се Лянь так не любит отклонятся от знакомых развитий событий. — Этот… Этот скромный призрак не посмел бы, Ваше Высочество… Он что запинается? Улыбка наследного принца становится шире, когда он отстраняется (даже не подозревает, что возвращает призраку способность дышать в это мгновение). Полностью потерянный и сбитый с толку вид Непревзойдённый стоил того, чтобы изменить своему привычному поведению. Это было самое искреннее проявление, которое принц допускал в присутствии кого-либо за многие года. Хочется добавить ещё что-то, для закрепления эффекта, но в дверь стучат и после позволения войти внутрь проскальзывает несколько служанок в изящных алых шелках. Они сервируют для двух господ стол, заставляя тот разнообразными блюдами. Не слишком тяжёлая пища, самое то для бодрящего завтрака. Непревзойдённый пользуется заминкой, чтобы восстановить самоконтроль. И принц, смирившись, что момент упущен, позволяет беседе вернуться к более спокойному руслу. — Очень жаль, но может тогда Сань Лан не откажет мне хотя бы в помощи выбора украшений на этот день? Их так много, боюсь этот бедный принц не справится в одиночку. Он первый приступает к пищи, подцепляя резными палочками ломтики варёной курицы в соусе. — Это было бы честью, Ваше Высочество. Голос всё ещё тихий, кажется, самоконтроль вернулся не полностью. Да, определённо очаровательный. — Но я надеялся пригласить Его Высочество сегодня на тренировочный спарринг, если это допустимо. "Спарринг?" — Спарринг? Мысль более волнительная, чем Се Лянь мог ожидать даже от самого себя. Когда-то наследный принц Сянь Лэ очень сильно любил жизнь. Потому что в ней было столько всего, приносящего радость. Любящая семья, самые верные на свете друзья, народ, который он любил и который обожал его в ответ, мудрые и заботливые наставники, товарищи по учёбе, дорогие сердцу игрушки, мечты, стремления. Он мог перечислять вечно. Но время разрушило больше, чем маленький принц мог себе представить. Отняло даже то, что наследник не представлял, что это может быть отнятым. Его семья, наставники и товарищи мертвы, друзья ушли, а народ возненавидел своего принца. Игрушки, мечты и стремления обратились пеплом. Даже его личность… И он потерял так многое, но… Даже потеряв себя, свои эмоции и самоощущение, он не потерял одно единственное. Почти нелепо. Любовь к боевым искусствам. После всех ужасов войны... Искусство боя осталось дорого ему. Не так как раньше. Без захватывающей дух легкости, ощущения танца и парения во время сражения. Без любования отблесками света на металлических поверхностях клинков. Лирика и поэтичность его любви сгинула одновременно с возможностью испытывать эмоции, возможностью ощущать и выражать волнение от причастности к поединку. Но даже растеряев трепет, нашлось другое. Время и жестокость жизни подарили ему откровение о другой стороне битвы. Освобождение от всех тревог, когда единственным важным становится клинок в руках и противник напротив. Нет прошлого, будущего. Не имеет значение чьё у тебя лицо и какое твоё имя. Шанс выпустить кипящую усталость и раздражение, освобождение от психологических оков. Когда жестокость уже неизбежна и ей можно дать волю. — Небесный Император… Так много яда и презрения в одном титуле, когда его произносит алый демон. — Какой бы убогой не являлась его сущность, остаётся сильным соперником. Мне пока не доводилось сражаться с ним лично и тяжело оценивать уровень мастерства в бою. Но Ваше Высочество… И так много уважения, когда он говорит о падшем Божестве. — Сражались с ним раннее. Я надеялся получить несколько советов или рекомендаций на будущее. — Это имеет смысл. На мгновение он ощутил обволакивающее волнение. Хуа Чэн выглядел достойным противником, и в этом был томительный трепет ожидания. Сражение с ним не будет похоже на всю ту беспомощную возню, которую противопоставляли ему все предыдущие оппоненты на протяжении столетий. Се Лянь знает, что хочет этого. Алый демон расплывается в довольной улыбке, явно тоже взволнованный предстоящим сражением. Разговор плавно утекает в заданном русле. Изгнанный принц подцепляет со стола пару свежих паровых булочек с мясом, которые источают нежный аромат. Рядом стоит чаша с бульоном, в котором плавают мягкие кусочки тофу и зелени. На столе красуются тарелки с нарезанными овощами и угощением из сладкого риса, украшенные лепестками цветов. Хуа Чэн, сидя напротив, улыбается и с удовольствием говорит о предстоящем спарринге. Его глаз искрится восторгом и предвкушением. Кажется беззаботным, рассказывая о боевых техниках, которые изучал на юге столетие назад. Развлекая Его Высочество занимательными историями, пока тот увлечён трапезой и достаточно пассивно участвует в разговоре, предпочитая наслаждаться звуком бархатного голоса на фоне. Князь демонов, то и дело подкладывает Богу различные лакомства, а в какой-то момент тянется к чайнику, наполняя чашу Се Ляня за мгновение до того, как принц задумывается о желании попить. По этикету — это обязанности слуг, но те покинули господ, как только накрыли на стол. А для алого демона комфорт гостя оказывается важнее мелких предрассудков. При этом он выглядит настолько непринуждённо, словно подавать еду изгнанному принцу было его естественным ежедневным занятием. Как возможно при его статусе и могуществе быть настолько не горделивым? Тёплый зеленый чай с горьким вкусом окончательно пробуждает утреннее сознание. Между угощениями они обмениваются легкими шутками, и принц теряется в этой естественной атмосфере. Комфортно. После завершения завтрака, Хуа Чэн берёт шкатулки с украшениями и перемещает их на освобождённый подоспевшими слугами стол, а сам располагается подле Божества. — Есть ли у Его Высочества предпочтения? — Он любопытничает, открывая ближайшую шкатулку. Се Лянь наклоняется ближе, перебирая взглядом драгоценности. Разные, от совсем простых, до необыкновенно изысканных: серьги из белых жемчужин, заколки с изящными цветами и разноцветные шпильки из различных драгоценных камней. — У меня давно не было такого богатого выбора, полагаю Сань Лан более опытен в этом вопросе. Памятуя о богатстве серебра, носимым Бедствием вчера… Хуа Чэн поднимает одну серьгу, рассматривая в руках. Та изготовлена из жемчуга, вырезанного в форме белого лотоса. Он подносит её к лицу принца, примеряя. Его взгляд блуждает от сережки к самому Се Ляню, и в конце концов его улыбка становится мягче, когда он приходит к пониманию. Демон наиграно тяжко вздыхает, откладывая украшение на прежнее место. — Нет. Полагаю, они не достойны красоты Вашего Высочества. Се Лянь качает головой, не сдержав тихого смешка. Бесстыдник. Хуа Чэн же продолжает искать среди украшений, рассматривая каждую деталь с вниманием и тщательностью, что вызывает у Се Ляня лёгкое умиление. Такой серьёзный, в такой нелепой мелочи. Внимание самого низверженного небожителя привлекают длинные серьги с яркими рубинами на конце тончайшей жемчужной нити. Се Лянь с интересом поднимает одну из пары кончиками пальцев, поворачивает, наблюдая как свет играет в глубине драгоценного камня. Он подносит серьгу к лицу, поворачиваясь к демону, что чутко наблюдал за каждым его движением. — Как насчёт них? Ответ не следует сразу, алый призрак мешкает, не сводя взгляда с лица принца. Он подбирает слова несколько мгновений, а после сдаётся, растягивая губы в побеждённой улыбке. — Его Высочество бесконечно прекрасен с ними. И Се Лянь не знает почему, но он верит в искренность сказанных слов. Благо способность не испытывать смущение, позволяет ему оставаться достаточно безразличным к чужому восхищению. Возможно, иногда его ограниченность может быть уместной. — Полагаю, тогда это окончательное решение. Принц улыбается, подцепляя вторую серьгу — более короткую, создающую асимметрию, аккуратно закрепляя их за мочки своих ушей. — Не будут ли они мешать во время спарринга? — Спрашивает Непревзойдённый, вернувший себе игривую улыбку. Призрак более не смотрит в сторону принца, склоняясь к другой шкатулке и подбирая в пару к серьгам подходящую шпильку. Се Лянь отвечает раньше, чем его мозг успевает обработать, уместно ли прозвучат его слова: — Ни одно украшение не помешает мне поставить тебя на колени во время поединка. И это явно не то, что следовало произносить в отношении одного из самых могущественных демонов существующих миров. Комфортность их посиделок, явно притупило внимание наследного принца к собственным словам. Это не остаётся без последствий. Хуа Чэн замирает в напряжении, оцепенев от прозвучавших слов. Принц сожалеет, что не способен видеть его лицо. Это помогло бы определить, степень чужой ответной реакции. Он заставляет себя сохранить вежливую улыбку. Тишина длится мгновение, растянувшиеся от напряжения. Непревзойдённый отмирает первым. Длинные изящные пальцы находят искомое, подцепляя нужную шпильку: серебряный феникс с рубиновым шлейфом хвоста. Хуа Чэн выпрямляется, а небожитель отмечает, что улыбка с его лица никуда не делась, хотя напряжение так и не пропало из крепких плеч. Нюанс. Се Лянь чувствует, как призрак явно прикладывает усилия, оставляя ту нейтральной. И это логично, сам изгнанный принц едва ли стерпел бы схожую фразу в свой адрес, но демон… Бедствие не источает гнев или возмущение. Эмоция, которую он подавляет не несёт враждебности, и как бы Се Лянь не пытается её понять, это остаётся слишком сложным и запутанным. Напряжение. — Полагаю, это значит, мне нужно будет очень постараться, чтобы не заставить Ваше Высочество скучать во время боя? Его голос ровный. Слишком. Не позволяет эмоциям просочится. Это неправильно. Абсурдно нелепо. "Как ты мог это стерпеть?" Принц прекрасно осознаёт, что перешёл грань, для благополучия его же собственного плана ему стоит принести извинения. (Он бы все равно этого не сделал.) Се Ляню хочется понять, что скрывается за этим спокойным тоном, потому что в его собственном понимании мира, там может быть только гнев. Но почему его там нет? Красивые руки тянутся к лицу Се Ляня, заставляя того напрячься уже по-другому. Он силой заставляет себя замереть на месте, не зная, чего сейчас стоит ожидать от Бедствия, но слишком тревожный к нарушению личного пространства. Особенно к лицу. Знает, что если демон попытается прикоснуться к нему, он сломает тому руку. Падший Бог не выдержит этого, не сможет выдержать. Пальцы начинает покалывать. Но демон не совершает ошибки, лишь аккуратно вытаскивая деревянную шпильку из пучка шелковистых волос. Почему-то, принц знает, что тот не прикоснулся даже к его волосам, аккуратно извлекая украшение. Локоны водопадом распадаются по плечам, а Се Лянь остаётся неподвижным, когда демон отстраняется, завороженно изучая небожителя перед собой. — Ваше Высочество позволит? Он собирается просто оставить эту тему без продолжения? Демон откладывает деревянную заколку, беря в руки вместо неё костяной гребень. Се Лянь заставляет себя вспомнить, как шевелиться, разжимая плотно сжатую челюсть. — Я в состоянии сделать это самостоятельно. Падший небожитель забирает гребень и шпильку-феникс из чужих рук, стараясь не прикасаться. Обычно руки были безопасной зоной, но он не готов ни к какому контакту после произошедшего. Воспоминание о красивых руках, мгновение назад тянущихся в направлении к его лицу, вынуждают собственные пальцы мелко подрагивать. Они потеряли часть чувствительности от нервозного онемения, из-за чего заколка не слушается. Падший небожитель не позволит Бедствию прикоснуться к себе сейчас. Перед глазами совсем другие руки тянутся к нему, надевая на лицо белую маску. Смеётся или плачет? Демон же, почувствовав перемену в настроении наследного принца, отстраняется, переключаясь на уборку украшений, а после и вовсе встаёт, возвращая шкатулки на место. Он более не подходит, молча и терпеливо дожидаясь, когда Бог закончит на расстоянии. На самом деле, даже не смотрит в сторону небожителя. И Се Лянь задумывается, не перешёл ли он всё-таки черту своими словами?