Гегемония веры

Рыночная площадь грохотала жизнью, отбивая единственный возможный пульс в мире мёртвых. Едкий запах жареного мяса и сладковатый аромат гниющих трав висел в воздухе, смешиваясь с гулом голосов, свистом ветра и лязгом кующегося оружия. Над головой, словно огненные цветы, распускались мириады алых бумажных фонарей, освещая ряды лавок, где торговцы с блестящими, неестественно яркими глазами предлагали свои товары: кипящие масла в глиняных горшках; похожие на змеиные глаза, сверкающие руны на кожаных свитках; пугающие маски, искажающие лица демонов или йокаев. На каменном полу, выложенном разноцветной галькой, толкались демоны всех мастей: с кожаными крыльями, покрытыми шипами, с горящими глазами, с когтистыми лапами и рогами, извивающимися, как змеи. Некоторые демоны носили золотые цепи, другие — меховые накидки, украшенные костями, третьи — одеяния, ткущие мозаичные узоры из всевозможных нитей. В воздухе висела атмосфера безудержного веселья и опасности, смешанных в единый клубок. Откуда-то доносилась хриплая песня, а у самого входа на площадь грохотали барабаны, заглушая крики торговцев и демонический хохот. Каждый уголок этого места был пропитан абсурдом и едкой вонью проклятьев. В центре площади, окружённые толпой, стояли братья Они, в чьих огромных лапах покоились блестящие жемчужины, похожие на совиные глаза. Проходящие зеваки кидали им монеты, чтобы те, заглядывая в свою ношу, угадали их будущее. Старая ткачиха в подворотне плела на пальцах своих посетителей узоры, рассказывающие о встречах, предназначенных судьбой. Совсем рядом маленький одноглазый йокай торговал человеческими костями, на которых были выцарапаны руны, приносящие удачу и славу каждому, кто был готов платить золотой монетой. В этом безумном и яростном хаосе, казалось, кипела жизнь, более мощная, чем в любом городе смертных. Ибо никто не может наслаждаться жизнью искреннее, чем тот, кто её уже однажды потерял и теперь обречён на почти вечное существование. Сама атмосфера рыночной площади была заражена демонической энергией, которая толкала забредающих сюда к безумству, необузданной жажде и желаниям, скрытым глубоко в их душах. Он прибыл не так давно. Белый, словно призрак, он идёт сквозь гудящий котёл рынка. Ткань одежды, тонкая, как паутина, струится за ним, не шелестя, не касаясь шумных суетливых рядов. Лицо закрыто капюшоном, но в спокойной, размеренной походке чувствуется сила, неподвластная хаосу этого места. Он проходит мимо рядов с костями, сияющих духовным блеском, мимо телег, запряженных зверями с пылающими глазами, мимо лавок, где продают человеческие останки. Он не сворачивает, не останавливается, не смотрит на товары и не реагирует на крики торговцев. В глазах нет ни страха, ни удивления, ни любопытства. Демоны, словно не замечая его, двигаются вокруг, обходя, как камень, который и не заметишь на дороге. Их взгляды, полные жадности и озорства, скользят мимо, будто он естественная часть этого мира, словно сам является демоном. Путник идёт сквозь клубы дыма, вонь жареного мяса и ароматы магических трав, сквозь звуки, что режут слух, но не касаются его. Невидимое присутствие не нарушает равновесие этого хаотичного места. Он стал частью безумного города. Он прибыл накануне, по ощущениям незадолго до рассвета. Но в мире духов нет ни времени, ни дня, ни ночи. Вечные сумерки, уничтоженные маревом красного света, стекающего с бесконечных гирлянд из бумажных фонарей. Зачем ночь тем, кто потерял возможность спать? Или скорее необходимость? Призраки не ограничены, вольны проживать каждое своё мгновение так, как пожелают, оторванные от реальности материального мира смертных. Се Лянь не сильно отличается от них, с бьющимся сердцем и живой плотью, он давно уже волочит существование призрака. Бессмертный, забытый, отрезанный от всего остального мира. Наверное, по этой причине, он столь естественно растворился в этом месте сразу после прибытия. Проходя мимо бесконечных товарных рядов, изгнанный принц окидывает город внимательным взглядом, размышляя, к кому лучше подойти. У него была цель. Или скорее, его прибытие здесь, должно было стать ступенькой по достижению его цели. В самом факте наличия цели нет ничего удивительного, она есть почти у каждого. Малая или грандиозная, но существование каждого обусловлено достижением итоговой точки в преодолении жизненного пути. Но какая конечная точка того, чей путь не ограничен временем? Цель человека, живущего чуть больше половины тысячелетия? Цель Бога утратившего свою святость? Цель принца, уничтожевшего собственное королевство? Цель человека, потерявшего своих друзей, родных и близких? Цель того, кто когда-то имел всё, но упавшего в мгновение так низко, насколько многие не могут себе даже представить? О, это так просто. Конечно же, это была месть. Такая банальная вещь, покорившая столько историй и столько жизней. Ниточка, что связывает каждый твой внутренний орган, не отпускающая, не позволяющая развалиться в пучине отчаяния и бессмысленности существования. И нет другого места в мире, где это чувство было бы понято так искренне и непредвзято, нежели город Призрак. Каждый житель, ощущает это всем своим естеством. Месть — это не огонь, пожирающий душу, а искра, зажигающая её вновь. Для многих призраков, скитающихся в мире теней, она не проклятие, а благословение. Их сердца, опустошенные несправедливостью, оживают от желания восстановить баланс, отнятый у них кем-то другом. Зачастую, она не была жестоким желанием наказать, а справедливым стремлением восстановить порядок, вернуть себе то, что было отобрано. Просто методы достижения чаще всего выбирались особенно кровавые и порочные. Но кто может их винить? Уж точно не другие, такие же изголодавшиеся и отвергнутые. Се Ляню месть не давала возможности исчезнуть, потерявшись в течении времени, как ему хотелось. Она же и не давала ему забыть, кто он и что стоит за его прошлым. Город Призрак не был местом, в котором должна была свершиться его месть. Хотя цель изгнанного принца и являлась демоном (всё, сложнее, но он не любит слишком задумываться об этом), он знал, что не найдёт его в мире духов. Это просто не могло быть так просто и банально. Ведь он никогда не любил банальности. Се Лянь знал, что не найдёт его тут, но он и не искал. Его цель заключалась в другом. — Тебе они нравятся? Я не тот, кто выковал их, но за качество ручаюсь. — Он стоит за прилавком, фигура смутная, словно нарисованная тушью, лицо — маска из бледного, холодного света, мерцающая, будто отражение луны в воде. Глаза, впрочем, яркие, почти живые — две чёрные пустоты. На его прилавке лежат минералы, которые кажутся заурядными, но излучают нежный свет, а когда изгнанный принц протягивает руку, на ощупь оказываются холодными и липкими, как застывший мороз. — Что это? — Мягкая улыбка касается губ, и падший небожитель наконец-то поднимает глаза на того, с кем говорит. Он знает, что красив, и знает, как пользоваться свой красотой, чтобы люди мгновенно проникались к нему чувством доверия. Он пришёл к этому прилавку не за покупками, а за другим более ценным товаром — информацией. Изгнанный небожитель знает, что призраки не те, кто охотно трепятся языком о чём угодно, кроме того, что принесёт им выгоду. Но разве это проблема, если знать, как располагать к себе окружающих? — Это осколки воспоминаний, вырванные из чьего-то прошлого. Голос торговца низкий, шелестящий, будто ветер, колышущий сухие листья. Он забытые чувства, запечатанные в минералах, потерянные мечты, тени былой жизни, собранные в одном месте, чтобы вернуть или продать тому, кто страдает от тоски и жестокости собственной жизни. Ценные артефакты, Се Лянь чувствует, что перед ним осколки чужих душ, олицетворение жажды забытого, словно отголосок прошлого, что бродит в тени и ищет тех, кто готов его услышать. — Это прекрасно, но думаю, мне достаточно своих собственных воспоминаний. — Нотка тоски, слегка мелькнувшая в его интонации, обещание о том, что его прошлое такое же скверное, как и у каждого здесь. Торговец понимающе хмыкает и Се Лянь знает, что тот уже не откажет ему в продолжении беседы в любом ключе, в какую бы сторону не повернул её падший небожитель. Красота и мягкость — оружие более ценное, чем сталь. Но он не торопится. Лучше, когда инициатива исходит не от него. Если человек сам предлагает тебе помощь, намного легче ею воспользоваться. Он мягко касается пальцами сияющих осколков чужих жизней, делая выражение лица слегка потерянным, отстранённым, озираясь на улицу вокруг. Планирует, куда ещё может отправиться, оставив после себя лишь шлейф недосказанности и тоски. Торговец уже взглянул на его лицо, пойман красотой утончённого изящества и тёплой ауры, что приманивает, словно воспоминание о потерянном доме из детства. Увидев тоску на чём-то, что ощущается как родное трепетное воспоминание, демон хочет вернуть этому лицу улыбку. Он спросит. Они всегда спрашивают. В конце концов, за столько столетий, он действительно научился использовать свою внешность так, как требует ситуация. — Могу ли я помочь тебе? — Если бы он мог чувствовать эмоции так, как раньше, то, наверное, испытал бы лёгкое чувство разочарования. Даже слишком легко. Падший небожитель ожидал от обитателей города Призрака большего. Когда-то он не утруждал себя всеми этими играми, да и сейчас предпочёл бы обойтись без этого, но... Вы удивитесь, насколько люди могут быть невыносимыми, испытав хоть толику ощущения собственной значимости. Обычная просьба о куске хлеба, исходящая от голодающего к весьма зажиточному господину на площади; о стакане воды от умирающего на обочине; о ночи проведённой в хлеву или сарае в периоды страшных вьюг или морозов от того, кто облачён лишь в лёгкие монашечьи одеяния. О, как такие просьбы разжигают алчное пламя внутри многих. Его слова, смятые и неуклюжие, словно хрупкий паутиновый мост, брошенный между их мирами, вызывали в них не сочувствие, а снисходительную улыбку. Его неловкость в те дни, была как музыка для их ушей, его просьба — как нотка редкого вина для их чувств. Они вдыхали этот аромат с удовольствием, наслаждаясь его горьковатой сладостью. Любили чувствовать себя выше него, любили видеть в прекрасных глазах покорность в такие мгновения. Они не всегда отказывали ему в помощи, но предлагали её с таким великодушием, с такой ощутимой лживой добротой. Упивались его благодарностью, купаясь в ощущении власти. Не могли удержаться от того, чтобы не продемонстрировать свою высшую позицию. Могли делать это не со злостью, но с удовольствием, с наслаждением. Любили чувствовать себя не просто человеком, а божеством, которое может дать или отнять всё, что захочет. Быстро ли ему наскучило их лицемерие и тошнотворное высокомерие? Исключительно. Мог ли он просто игнорировать это и смиренно принимать как должное? Принять тот невыносимый груз вины и ответственности, что однажды попытались навязать ему со стороны? Принять каждый плевок, как покаяние за свои грехи? Как должное для преступника, коим он должен был себя чувствовать? Когда-то он почти согласился на такую судьбу. Но осознав, как плотно его опутывают чужие кандалы. Он ощутил, что теряет связь с собственной жизнью. Мысли, чувства, поступки. И теперь терпеть все это... Нет, это была не его история. Что чувствовал изгнанный принц в такие мгновения? Ох, вы удивитесь, насколько ранимой может стать гордость человека, когда тот осколками доставал её из могильной грязи. Где-то на уголке сознания, он завидует прошлому себе за возможность испытывать какие-либо эмоции по этому поводу. В те дни у него не было ресурсов и возможности уничтожить каждого, кто блаженствует, паразитируя на его положении. И сейчас он знает, что если начнёт, то не сможет остановиться. Ему никогда не будет достаточно убить того, кто насмехается над ним в лицо. Он может более не испытывать злости и раздражения по этому поводу, не ощущать душащих в горле эмоций, вообще ничего по-существу. Но он знает свою гордость, и даже если всего лишь из памяти о былых ощущениях, не любит позволять её ущемлять. В случае же, когда он всё-таки не сдерживался... Это привлекало нежелательное внимание. А нежелательное внимание — это то, чего падший небожитель тщательно избегает уже не первое столетие. Внимание, как зацепившееся ниточка в одежде, однажды может привлечь того, кому и вовсе следовало забыть о существовании потерянного принца. По крайней мере пока что. А если нет возможности избавиться от неприятных людей, и что ещё хуже, присутствует необходимость в их помощи, надо сделать так, чтобы они сами хотели помочь. И можно удивиться, как легко поменяются роли. Он задумался, что в этих ситуациях мог использовать свою красоту как инструмент. Если он не может избавиться от людей, которые его бесят, то стоит изменить подход. Се Лянь стал наблюдать за ними, изучая их реакции и желания, находя слабые места в их восхищении. "Пусть думают, что они сильнее," — пронеслось у него в голове. "Пусть тешат своё самолюбие. Я лишь сделаю так, что их желание помочь будет рождаться из благоговения, а позже, неминуемо разобью их высокомерие и гордость о собственное тщеславие." Он начал слегка менять манеру общения, придавая своим словам оттенок легкого очарования, но больше никогда не инициировал просьбу о помощи. Всегда отстранён, всегда словно и не участвует в ведённом диалоге. "Так они сами станут просящими," —подумал он. Просящими о возможности помочь ему. "Я лишь сделаю шаг в их направлении". И, почувствовав, как внутри поднимается холодная решимость, он убеждал себя, что в этой игре ему не обязательно быть жертвой. Это было слабое утешение, но жизнь никогда не давала ему богатого выбора. — О... Да, возможно у Вас могло бы это получиться... — Изгнанный принц вновь возвращает взгляд на продавца, зная, что даже мёртвые очаровываются растопленным золотом, мерцающим в глубине его радужек. — Дело в том, что у меня есть желание, которое не так просто осуществить. Но до меня доходили слухи, что город Призрак — место, где возможно всё. Это так? Плечи торговца расслабляются, а взгляд сверкает. О, он счастлив быть полезным. Это правильно, хотя и сквозит утаённым поднятым самомнением. Меньше, чем могло бы быть при другом ходе разговора, но всё равно... Се Лянь думает, что мог бы испытать в это мгновение рздражаение. Злость? Низверженный небожитель запоминает лицо торговца. Быть может, позже он развеет его прах или, как минимум, жестоко надругается. Не потому что захотел этого, а потому что это то, как принц поступил бы раньше. Поступки, движимые злостью от ущемленной гордости. Во времена, когда Сянь Лэ уже пало, а У Мин был развеян. До того, как он впервые перестал ощущать прикосновение к поверхности собственного лица. Он не хочет этого забывать. Боится, что если забудет, то окончательно превратится в Него. — Ха, конечно, здесь возможно всё! Я уверен, что бы ты ни хотел получить, у тебя будет шанс. Всё, что тебе нужно — это посетить нашу главную достопримечательность — игорный дом нашего Непревзойденного Господина, Искателя цветов под кровавым дождём. Ты не пропустишь это место, оно дальше по улице. На самом деле, все дороги города ведут к нему. Если тебе повезёт, может и выиграешь там своё заветное желание. Он слышал об этом. Это было почти то, ради чего он сюда пришёл. — Разве такое возможно? Кто способен осуществить абсолютно любое желание? — Падший Бог должен признать, что пару столетий назад, был бы уязвлён тем, насколько восхищённо и благоговейно звучат чужие слова. Ему и сейчас противно слепое поклонение народа, которое рушится от любого дуновения ветерка. Ну знаете, был неудачный личный опыт. Просто это больше не вызывает колючего раздражения внутри. — Наш хозяин, господин Хуа, способен абсолютно на всё! Нет никого могущественнее его. Сходи и проверь сам, уверен, что твоя проблема — лишь детская забава для нашего лорда! — Се Лянь сильно в этом сомневается, но разве имеет сейчас это какое-то значение? — И... Что же мне необходимо сделать, чтобы добиться встречи со столь великим демоном? К людям такого уровня не подойти на улице. Назначить встречу у секретаря? Записаться на аудиенцию? Принести кровавую жертву? Или, быть может, найти его любимый сорт чая, который уже давно не производят в этом мире? Смертные в попытках докричаться до богов могли потратить всю жизнь, отбивая колени у их алтарей, но так и не услышать ответа. Насколько будет труднее добиться встречи с тем, кто заменяет призракам этих самых богов? Се Лянь пришёл в этот город не случайно, он шёл за своей целью и прославленный Хуа Чэн — погибель небожителей — был ступенькой, на которую он планировал взобраться для её достижения. Мостом, по которому он планировал пройти, а после разрушить за ненадобностью. Это звучало наивно, учитывая разницу в их статусах на данный момент, но кто, как не Се Лянь знает, насколько хрупки бывают золотые дворцы, возводимые людьми вокруг своего величия. Даже если сейчас эта ступенька казалась невообразимо высокой, он уверен, что сможет найти на неё подступ. Для начала — личная встреча. В мире смертных бродили легенды, что даже найдя путь в призрачный город, что уже являлось неописуемой удачей, или не удачей, смотря кого спросить, возможность просить аудиенции у Искателя цветов под кровавым дождём — это нечто за гранью, что-то, чего достойны лишь избранные. Именно для этого и был заведён весь этот разговор. Узнать, что же является необходимой жертвой, приносимой для встречи с Князем демонов? — Да ничего вообще-то. Достаточно просто прийти в игорный дом и осмелиться бросить ему вызов. — Ухмылка в его голосе подсказывает, что цена игры с Королём подземного мира не та, что готовы платить большинство приходящих сюда. —Ну. знаешь, карты, игральные кости и всё такое. Но... Это что? Действительно всё, что нужно сделать? Прийти и.... Попросить? ... Это... Это всё ещё отвратительно. Се Лянь ненавидит просить о чём-либо. Кого-либо. Когда-либо. В прочем, сейчас это не столь важно, он сделает что угодно, если этого потребует цель. Изгнанный принц понимает, что следует собрать больше информации, возможно, подсказки, которые могут оказаться решающими в общении с алым Бедствием. Но, так или иначе, падший небожитель не верит в тот портрет, что сотворил для него этот верующий о своём Боге. И Се Лянь успел пропитаться достаточным чувством приглушённого отвращения к снисхождению, исходящему от этого торговца, что бы продолжать этот разговор. Он хорошо умеет притворяться дружелюбным, но у него никогда нет желания делать это дольше необходимого. — Вот как? Значит, мне действительно стоит наведаться в это место. — Он делится с торговцем ещё одной тёплой вежливой улыбкой, не слушая дополнительную порцию восторженных бахвал, которые тот воспевает во имя своего господина. Се Лянь направляется в указанную призраком сторону. Белоснежная ткань развивается, когда он отворачивается, скрывая лицо. Улыбка тает за это мгновение, застывая безразличием и легкой брезгливостью. Хуа Чэн тот, в чьих руках сосредоточена вся власть загробного мира. Богатый, могущественный и обладает силой достаточной, чтобы заставлять почти все небеса сжиматься от страха. Се Лянь предчувствует, насколько невыносимым окажется его скорое новое знакомство. Люди обладающие безграничной властью, осквернённые её плодами — те, кого Се Лянь, знавший слишком много гнили в человеческих сердцах, предпочитает видеть исключительно на коленях. Найти игорный дом оказалось не сложной задачей. Торговец не обманул, здание возвышается в самом центре города Призрака. Большое, в несколько этажей, с вогнутыми крышами, извилистой резьбой на алый колоннах, сверкающий бесконечными огнями, шумное настолько, что даже рыночная улица меркла на его фоне. Се Лянь наблюдает за этой суетой некоторое время. До дикости оживленное место. Падший небожитель, не привыкший к большим скоплениям людей, невольно поправляет капюшон, желая укрыться от оживлённого хаоса. Слишком много тех, перед кем стоит держать лицо. Вход доступен каждому, и изгнанный принц быстро растворился в бурлящей суете этого места. Дворец игр дышит тёмной духовной энергией. Настолько сильной искажённой ци, что даже заключённому в две проклятые цепи Се Ляню хотелось прокашляться от её густоты. Нефритовые колонны, пронизанные кроваво-красными прожилками, поддерживают крышу из черного лакированного дерева, усыпанную резными драконами, чьи глаза светятся холодным, алым светом. Просторные залы пропитаны сиянием, исходящим от десятков алых фонариков, подвешенных к балкам, создающим причудливую игру теней на лицах собравшихся. Пространство вокруг него гудит от невыразимой мощи. Воздух же сотрясается от смеха, смешанного с перезвоном тонких колокольчиков, вещавших о заключенных сделках и потерянных душах. Столы из полированного черного дерева, украшенные иероглифами, означающими "богатство", "разрушение" и "бесконечность", расположены вокруг центрального помещения. За ними сидят разнообразные демоны: изуродованные полудраконы с рубиновыми глазами, изящные лисы с хвостами из пламени, и скрюченные гуйи, с лицами из зелёного нефрита и туловищами из извилистого тумана. Среди них попадаются и смертные, соблазненные обещаниями власти или бесконечного богатства. Бледные, привлеченные сюда отчаянной надеждой или безрассудством. Се Лянь быстро и остро осознаёт, что ставки здесь не ограничены золотом, которое для жителей города было всего лишь пылью. Здесь ставят свою судьбу, поколения своих родов, отрезки своей жизни. Один из призраков поставил контроль над своей энергии ци, а за соседнем столом мёртвая невеста, желая обрести вечную любовь, принесла в жертву амулет, изготовленный из сердца преданного любовника. Принц скользит мимо обезумивших игроков, прослеживая одну историю за другой. Так смехотворно легко эти существа ставят на кон всё, ради иллюзии о возможностях, которые предлагает это место. Дворец игр не просто казино, это самое сердце города демонов, место, где одержимость и азарт превращены в мистический обряд, и результат какой-либо игры мог навсегда изменить ход истории. Страшное место, чья мощь выйдя однажды из-под контроля, без надлежащего руководства, способна сокрушить все три мира. Падший небожитель не задерживается возле мелких игровых столов, двигается туда, откуда исходит самая яркая, густая демоническая энергия. Удивительная мощь. Се Лянь ощущал силу этого демона с того мгновения, как оказался в городе, вдыхал его ци вместо воздуха, думая, что это аура самого поселения. Только оказавшись здесь, изгнанный принц остро ощутил, что ошибался. Это был сам Хуа Чэн, печально известный Градоначальник Хуа. Его присутствие, окутавшее всё на мили вокруг. — Вы хотите сыграть с Градоначальником? — Мягкий голос рядом отвлёк изгнанного принца от изучения алого занавеса, невольно привлекающего взгляд. Девушка, прекрасная, как кровавый закат, окутанная в яркие алые шелка, с неестественно чёрными глазами. Не только зрачок и радужка, но и белок поглощены этой тьмой. Скорее всего, одна из служанок данного заведения. Она заметила, как тщательно новый гость изучал алый полог, за которым как она знала, сегодня восседает их господин. Нередкое явление в этом месте, многие приходят в игорный дом призрачного города, дабы бросить вызов его хозяину — шанс, обещающий исполнение любого желания, насколько хватит фантазии. Вот только единицы в итоге решаются на этот вызов. Ведь ставка, которую Князь демонов не сочтёт оскорбительной — доступна далеко не каждому. Ну, или скорее, аура, окутавшая их лорда столь устрашающая, что даже обладатели интересных предложений, редко решаются в итоге ими воспользоваться. В её обязанности не входит подталкивать посетителей к тому или иному решению. Их хозяин всегда очень точно изъяснялся по этому поводу. Делать ставку или нет — личный выбор каждого, никто не в праве влиять на это решение. Её роль —лишь помощь в поддержании порядка на территории заведения. Но Шунь А всегда была слаба на разговоры, её тянуло к чужим историям и судьбам. Ей всегда было интересно послушать, на каком перепутье находится тот или иной гость. — О? Разве это так просто? — Он поворачивается к ней, и девушка невольно застывает, очарованная его лицом. В мире призраков не так много истинно красивых личностей, почти все вокруг изуродованы поцелуями смерти, которые не скрыть от других нелюдей иллюзиями. Исключения составляют либо те, кто научился действительно мастерски это скрывать, либо... Ох, ей не стоит сейчас думать о красоте их хозяина, не тогда, когда она и так борется со слабостью в ногах, вызванной изящной красотой этого путника. Если она начнёт представлять их два образа рядом и сравнивать, то всё может закончится унизительно плачевно. Может ли кто-то упасть в обморок от перенасыщения прекрасным? Монах. Не призрак. Она не чувствует от него аромата смерти, но и жизнь в привычном понимание отсутствует. Небожитель? Возможно. Они то как раз все красавчики, правда ни один из тех, которых она встречала (здесь же, за игорными столами), не могли сравниться с этим юношей. Но где благодать? Изгнанник? — Это... Зависит от того, что вы желаете и что готовы предложить. — Ей потребовалось слишком много времени, чтобы собраться с мыслями, она уже стыдит себя за это. — Что ж, у меня нет ставки, которая могла бы заинтересовать господина Хуа Чэна. — Прекрасный юноша улыбается, пожимая плечами, а бедная Шунь А ловит себя на мысли, что не против отдать ему пару своих десятилетий посмертия, если они понадобятся для ставки. В конце концов, помочь такому прекрасному человеку — наверняка это поступок, который ей непременно зачтётся. Может это какой-то приворот или колдовство? Призрачные инстинкты в глубине души, невольно начинают трепыхать, крича о подвохе происходящего, чем дольше она околдовывается безмятежной улыбкой собеседника. И демоница уже думает покинуть прекрасного гостя от греха подальше, когда понимает, что тот ещё не закончил свою мысль. — Но я действительно ищу встречи с ним. — Он замолкает, смиренно отводя взгляд от алого полога, словно смиряется с тем, что его желание никогда не сбудется. Это разумный вывод, даже если Князь демонов не прочь развлечь себя игрою с особенно отчаянными посетителями, это вовсе не значит, что он соизволит тратить своё время на аудиенции с кем попало. Если вы не готовы жертвовать чем-то за шанс получить его внимание, то вам не о чем и мечтать. Она знает это, конечно же знает. Она работает тут уже почти столетие. Все, кто работают здесь знают своё дело. Лучшие из лучших. Всё, начиная от того, какой сорт вина предпочитает их лорд и заканчивая тем, как правильно убивать нарушителей порядка, чтобы это не портило настроение от игры всем остальным посетителям. И то, что не стоит беспокоить Градоначальника из-за просьб различного сброда — простейшее правило, очевидное каждому, кто служит в этом месте. Она знает это, очень хорошо знает, но... Она не может вынести разочарование в этих растопленных золотом глазах. Воспринимая его острее, чем когда-либо могла испытать своё собственное. Он так прекрасен, она не хочет видеть ни одной негативной эмоции на его лице, лишь то тепло, что освещало его ранее. — Могу ли я помочь тебе? — Она НЕ знает, почему спрашивает это, но в это мгновение помочь ему кажется самой правильным решением из всех, которые она когда-либо принимала. Она не может сдержать своего рвения, сверкнувшего в глубине её души, в стремлении стереть чужую неправильную эмоцию. Она не ощущает, как меняется взгляд ореховых глаз, а на чужой улыбке появляется лёгкая тень скуки. — О... Да, возможно, у вас могло бы это получиться. — Нежный голос окутывает её сознание. Она всё ещё не развеевывает этот туман, когда обнаруживает себя у трона их господина, низко кланяющаяся и лепечущая самую дикую просьбу в обращении к этому человеку, кою она высказывала за всё время работы на него. — Шунь А, я правильно понял? Какой-то неизвестный монах, чьего имени ты даже не спросила, попросил тебя о встрече со мной, и ты сразу же побежала исполнять его просьбу, не уточнив суть и цель его появления здесь? — Его бархатный голос мурлыканьем окутывает всё её естество. Это можно было бы назвать сексуальным, волнующим, но единственное, что ощущает девушка — это холодеющее сердце, падающее в пятки. Кажется, её призрачный огонь вот-вот покроется инеем. Ох, может, в следующий раз, она подумает дважды, прежде чем заводить бесполезные беседы с посетителями? А следующий раз вообще будет? — Я... Эм... — Слова спотыкаются в онемевшем горле, и она чувствует, как чужая энергия подавляет её. Хуа Чэн не кажется ей сердитым, но насмешка в его голосе — это грань, которая в любой момент может надломиться в худшую сторону. — Он, кажется, хотел о чём-то поговорить с вами, Господин... Её хозяин не жестокий и не кровожадный (крайне непопулярное мнение во всех трёх мирах), он заботится о своём персонале, народе и гражданах, о тех, над кем решил покровительствовать, но это не отменяет того факта, что все они его слуги. И работая напрямую на своего хозяина, как никто осознают его силу и переменчивость настроения. Он мог быть расслабленным и игривым, ухмыляться и забавляться со своими собеседниками, но уже через мгновение что-то меняется, и все вокруг обнаруживают себя прижатыми к полу, потому что багровая аура Бедствия обрушивается неподъемным грузом веса горы Тунлу на призрачные огни внутри их пустых тел. Есть ли у неё желание становиться причиной перемены его настроения в худшую сторону? Нет. Определенно, точно, нет. Зачем она поступила так, как поступила? В это мгновение, девушка затрудняется с ответом. Алое Бедствие ухмыляется, вальяжно восседая на своём троне. Он с ленивой улыбкой изучает свою преданную работницу несколько мучительно долгих мгновений, но в конечном итоге его реакция — это мягкий глубокий смех, завершающийся хищным оскалом. — Поговорить со мной, значит? Ну ладно, Шунь А, покажи-ка мне этого самоуверенного монаха. — Он протягивает руку в её сторону, и с его наручи слетает маленькая светящаяся искра. Нежные крылья излучают мягкий свет, и девушка вздрагивает, услышав тихий перезвон. Призрачные бабочки — невидимые спутницы города призрака, рожденные из тьмы и света. Они не были насекомыми в обычном понимании слова. Это были скользящие, мерцающие фрагменты ночи, заключенные в хрупкие крылья из духовных сил их владельца, пронизанные иссини-белыми жилками, похожими на кровеносные сосуды. Их тела, едва уловимые глазу, переливались призрачным светом, подобно тусклому пламени потухающей души. Каждая бабочка была оружием, острым, как осколок разбитого зеркала, отражающего не свет, а кошмарные видения. Их прикосновение — ледяной укол, проникающий в самые глубины души, высасывая жизнь из своих жертв. Кровь, пролитая под их крыльями, не краснела, а темнела, превращаясь в густую, словно смола, субстанцию, источающую зловонный аромат разложения. Для короля демонов они были не просто оружием, а инструментом. Рой призрачных малюток, клубящийся в полумраке, внушал ужас, заставляя разум погружаться в оцепенение. Они были его шпионами, его палачами, шепотом смерти, разносимым на сверкающих крыльях. Для жителей его города, они были защитницами и немым напоминанием, что их Лорд всегда рядом: наблюдает и оберегает. Демоница покорно прикрывает глаза, позволяя духовному насекомому коснуться усиками её лба, проникая вглубь сознания. Она чувствует, как Бедствие повторно воспроизводит разговор, произошедший всего пару мгновений назад. Шунь А НЕ знает, и никогда не сможет осознать в полной мере, что приняв ранее решение, помочь одному прекрасному монаху, она невольно разделила жизнь своего личного Бога на две очень конкретные фазы. До и После. Ведь мир его уже никогда не будет таким, как вчера. Открыв глаза в то мгновение, она могла бы узнать очень многое о личности великого Алого Бедствия, приводящего в ужас Небеса, мир смертных и мёртвых. Даже не осознав сейчас, эти знания, раскрылись бы позднее и возможно, спасли бы кому-то жизнь, ну или точнее посмертие. Она могла бы очень многое предвидеть, из того, что последует дальше. Помогла бы прозреть многим, кто интерпретирует последующие события искажённо и неправильно, что станет их роковой ошибкой. Она могла бы это сделать. Но Шунь А, не смотря на любовь к сплетням, легкомыслию и ведомости, очень уважает своего Лорда. Замершая под прикосновением бабочки, она откроет свои прекрасные чёрные глаза, лишь через несколько минут, когда услышит знакомый звон металлических цепочек. К этому моменту Хуа Чэна перед ней уже не окажется. Так же как не окажется его нигде на территории игорного дома. А выйдя в большой зал, к яркому свету и шуму, скрытому до этого мерцающей магией алого занавеса, она лишь на мгновение увидит, как развивается белоснежная ткань загадочного юноши, уводимого на улицы призрачного города никем иным, как первым помощником Градоначальника Хуа – Инь Юем.