Рассказать сумею

Первой, что он увидел, стянув глупую, не очень подходящую к костюму террориста-смертника, маску – была ухмылка. Широкая, знакомая до самой последней чёрточки, ухмылка "я-опять-всех-натянул-парни". Он часто ухмылялся так – после победы в соревнованиях между отрядами, после сложных миссий, после выигрышей любимой команды по бейсболу. Стиву нравилась эта ухмылка, пусть она и делала любимое лицо жёстче, но, как ни парадоксально, от этого, оно становилось ещё горячее. Сейчас же эта ухмылка разрушала что-то внутри него, нечто, что он выстроил в груди, вокруг своего хрупкого, много раз разбитого сердца. Это было больно, как напрямую смотреть на солнце, но Стив не был бы кэпом, если бы остановился. Следующими были звериные, жёлтые глаза. Они были, пожалуй, единственными, что не пострадало, а потому Стив не сразу понял, где они находились. Будто увидеть старого друга спустя много десятилетий – вы уже не дети, а глубокие старики и почти все черты другого человека тебе незнакомы. Он искал глазами острые скулы, но находил лишь уродливые жгуты шрамов, искал привычную модную укладку, но находил потускневшие, поредевшие от безжалостного огня волосы, искал смуглую кожу, но и та слезла, он искал нечто привычное и живое, там где этого отродясь не могло быть. Как не мог террорист, доставший их с Баки до печёнок в последнее время, оказаться их давно мёртвым любовником. Не мог оказаться Броком Рамлоу.

***

Дни после Трискелиона поначалу тянутся невероятно долго, как бесконечная пустыня, в которой ты заплутал без шанса на спасение и выживание. Стив не знал благодарить Бога или проклинать его за то, что Баки тоже приходилось выносить это. У них с Броком была особая связь – не только, как у хендлера и его подчиненного, но и как у давно сломанного Солдата – превращённого в робота множеством пыток и обнулений и Командира, что увидел во всей этой мешанине холода и отстранённости живого человека и смог его спасти. Стив просто любил Брока, да, тот тоже стал его неким якорем, после разморозки в этом незнакомом веке с огромной дырой в груди, но теперь рядом с ним снова был Баки, его живой, несмотря ни на что Баки. А рядом с Баки был он, который не проходил с ним ни через плен, ни через пытки, ни через операции. Первые недели было особенно тяжело – вместе они искали тело под многофутовыми завалами, организовывали похороны и не могли даже вернуться домой, где всё было так, будто один из хозяев всё ещё жив и просто поздно возвращается с работы. Кантовались они на базе, но даже с этим возникали сложности. Баки не мог спать без Брока. Физически. В начале отношений было точно также – когда Баки закрывал глаза ему казалось, что он в криокамере, что это всё был сон, что всё это не по-настоящему. Тогда Брок просто обнимал его обеими руками, клал себе на грудь и говорил, что его сердце никогда Баки не обманет. Рамлоу был горячий, как печка и сердце его билось куда быстрее, чем у них, суперсолдат, и он прогонял кошмары Баки о холоде и бесконечно мерном стуке собственного сердца – единственном звуке, который был слышен в криокамере – одним своим присутствием. Обычно Стив ложился с другой стороны от Баки и закидывал руку ему на спину, переплетал вместе ноги, как когда-то давно, в Бруклине. Касался кончиками пальцев волосатого живота Брока и этого хватало, чтобы заразиться от него горячностью и той непоколебимой уверенностью, что с Баки всё будет хорошо. В такие ночи он чувствовал себя необычайно живым. Иногда, уже после Трискелиона, когда они с Баки переплетались уже всеми конечностями, будто затыкая брешь, где – день-неделю-месяц назад – лежал необходимый, как воздух, любовник, просыпаясь, ему казалось, что всё как прежде. Что сейчас он проснётся не найдя Брока рядом на кровати и услышит шум из ванны и тихое пение. Или шкворчание сковородки с кухни. Или шум дождя из открытого окна, которое Брок любил распахивать настежь и курить, сидя на подоконнике. Он ждал, ждал, пока реальность не приводила его в себя, напоминанием, что Брока больше нет. Первую неделю Баки не спал вообще, просто ложился со Стивом на маленькой кровати в казарме и смотрел в потолок. Он не дёргался и не кричал, как в самом начале, но и уснуть не мог. Это продолжалось бы долго, если бы Баки не был человеком, пусть и с приставкой "сверх". Через неделю он просто отрубился и недолгое время провалялся в отключке. После, чтобы не тревожить Стива, где-то достал сильное снотворное, которое помогало постольку-поскольку, но теперь он хотя бы спал. И Баки ничего не сказал, когда Стив начал тоже таскать снотворное. Молча достал больше. После дни начали, наоборот, мчаться с бешеной скоростью. Казалось вот – со смерти Брока прошла неделя и им пришлось вернуться домой, так как Фьюри почти силком отправил их в отпуск под лозунгом "отдохнуть, а не решать все проблемы мира в один день"; и вот положенные две недели прошли, не успел Стив моргнуть. И превратились в месяц. А потом в два. Стив правда пытался выйти на работу, пытался снова бегать в парке с Сэмом и пить кофе с Наташей, но он провалился в странное состояние пустоты. Эта пустота будто пожирала всю его жизнь и та незаметно утекала, будто песок сквозь пальцы. Конечно, друзья заметили это состояние, когда правильный Капитан не пришёл вовремя в Щит, на телевидение и на все те встречи, где Роджерс должен был светить и лицом и следить, чтобы всё было справедливо. Но сделать ничего с этим не могли, ибо не знали как. С Баки они отдалились, оба провалились в своё горе и мало могли стать той самой необходимой поддержкой друг для друга. Дни проходили в молчании, иногда они даже никак не взаимодействовали, а потом, в другие дни, не могли расцепиться, будто запасаясь теплом любимого впрок. Единственным, что делало дни после Трискелиона совершенно одинаковыми, это всеобъемлющая пустота, одиночество, несмотря на то, что остались они вдвоём и тишина вместо сильного стука его сердца.

***

— Прости, детка, забыл накраситься. Брок сидел на железном стуле, со скованными руками, в комнате для допросов, расслабленно, будто был дома. Будто всё было как прежде, не было двух последних лет и Рамлоу сейчас возьмёт пиво из холодильника и включит телевизор. Будто его не волновало, что Стив его похоронил. Как же хорошо, что Баки сейчас был где-то далеко, вместе со Страйком, а не здесь. — Отвечайте, кто вы, имена ваших подельников и зачем вам биологическое оружие? Наташа, которая делала вид, будто собственный маникюр волнует её больше восставших мертвецов , хмыкнула. Она больше всех допытывалась, почему смерть командира огневой поддержки так сильно повлияла на них с Баки. Они скрывали свои отношения, каждый по разным причинам, и никогда так откровенно не заигрывали на людях. Даже Рамлоу, который заигрывал казалось со всем, что движется. — Сладкий, мне это оружие никуда не упёрлось. Я к вам прийти не мог, а так — он наклонился вперёд, опираясь на локти — вы сами меня нашли. Стив сложил руки на груди, чтобы не дай бог, не коснуться. Брок сейчас был таким близким, таким живым, от него одуряюще знакомо пахло одеколоном, который они с Баки выкинули всего каких-то полгода назад, и сердце его билось в знакомом ритме. Яркий взгляд прожигал дыру, распаляя угли давно потухшего костра, который вспыхивал в нём при каждом взгляде на Брока, умолял безмолвно о чём-то. Наконец Стив сдался: — Наташа, выйди. Фыркнув, Романова поднялась со стула и покачивая бёдрами подошла к заключённому. Подцепив цепь наручников тонким пальчиком, она выдохнула: — Если хоть что-то сделаешь со Стивом, я отправлю тебя обратно в ад, где тебе самое место, понял? Дождавшись согласного оскала, она выскользнула за дверь, оставив их одних.

***

— Я не думаю, что это поможет, Бак. Может стоит послушать мисс Гилмор и... Баки не оборачивается, только ещё раз обводит взглядом забитую неаккуратно поставленными вещами – от мебели до зубной щётки – комнату, выдыхает и уверенно захлопывает дверь, закрывает на ключ. Стоит так пару секунд и только потом уточняет: — Думаешь, было бы легче просто все вещи выкинуть, а комнату переделать под ещё один кабинет? Если сможешь это сделать, то вперёд. Он резко оборачивается к Стиву и зло впечатывает ключ ему в грудь. Не обратив внимание, успел ли Стив его подхватить, быстрым шагом спускается на кухню. Этот разговор, в разных его вариациях, состоялся уже несколько раз, когда штатный психолог Щита (у Роджерса) и лучший психотерапевт в городе (у Барнса) в один голос твердили, что невозможно пережить потерю, постоянно натыкаясь на вещи умершего. Они не говорили об этом много, называли Брока просто членом семьи, но Стиву казалось, что мозгоправы (он называл их так, потому что ненавидел, когда копались у него в мозгах, хоть и испытывал бесконечную благодарность за то, что Баки шёл на поправку после всего через что ему пришлось пройти) знали про них абсолютно всё. Внутри его коробило от одной мысли о вещах Брока в мусорке. О любимых им коллекции кухонных ножей, о зажигалке, которую он постоянно крутил в пальцах и забывал в самых неожиданных местах дома, о целой батарее всяких баночек с чем-то невероятно пахучим и дорогим, которыми Рамлоу пользовался в одной, понятной ему, последовательности. О куче вещей, которые ещё помнили теплоту его прикосновения, сохранили его запах, значили что-то для него. Но эти мысли Роджерс похоронил глубоко внутри, под слоем пустых и ненужных дел, которые забивали его голову, чтобы он функционировал. Так будет лучше для Баки и поэтому он старался до него достучаться, делал видимость, что поддерживает эту идею. Ключ он всё таки поймал. Задумчиво провёл пальцем по резьбе. У каждого из них была своя комната под личные нужды, но только у Брока она закрывалась на ключ. Он объяснял это паранойей и детством в большой семье, понятия не имеющей о личном пространстве. Это было лишним - ключом он никогда не пользовался и тот просто пылился в шкатулке для мелочей. Стив вздохнул и последний раз провёл рукой по деревянной поверхности двери. Сам он оборудовал комнату под художественную мастерскую, но чаще всего рисовал у Брока. У него был уютный кабинет, где они часто проводили вечера. Стив садился в одно из кресел, зарывался пальцами ног в длинный ворс ковра и упоённо рисовал любовников. Баки притаскивал ноут и иногда залипал в случайные игры, иногда читал фантастику, иногда смотрел фильмы в наушниках. Брок же или сидел за столом, копаясь в каких-то документах, до которых Роджерсу не было ровным счётом никакого дела, или цедил алкоголь, хранящийся в мини-баре, забравшись к кому-нибудь из них под бок. Это были хорошие вечера, спокойные. Семейные. Теперь же кабинет больше напоминал склад. На всех поверхностях стояли коробки (как бы Стив не старался соблюдать хоть какой-то порядок), всегда чистый стол был завален всякой мелочёвкой, а кресла и диваны завалены одеждой и другими тряпками типа полотенца или постельного белья. Было больно понимать, что больше никогда этого не повторится. И что больше не останется следов пребывания, потому что все они теперь сгружены здесь. И всё таки Стив нашёл в себе силы, спустился, вернул ключ в шкатулку и подойдя к Баки, кромсающего морковку с такой злостью на лице, что на её месте любой бы уже сбежал, просто обнял со спины. Баки понял его, как впрочем и всегда. Просто обернулся и обнял его в ответ, крепко прижимая к себе, пряча лицо в его шею. Больше они к этому вопросу не возвращались.

***

— Детка — глаза "Брока" лихорадочно блестели, он снова поддался вперёд, громыхнув цепью и совершенно не обратив на это внимания — Стив, это правда я. Тело, конечно, в том ещё состоянии, но зато я могу с вами поговорить, а не пиздеть прямо вам в лица, будто об стенку. Стиву показалось, что ему дали чем-то тяжёлым по голове. Или облили холодной водой. Получается всё это время пока они с Баки пытались жить дальше, Брок за этим... Казалось что Рамлоу прочитал его мысли: — Да, наблюдал за вами. Сначала думал, что сошёл с ума, потом, что вы. Как можно не жрать с вашим-то метаболизмом? Очень хотелось вам прописать пиздюлей, да не получалось. Смотреть в знакомо-незнакомые глаза было невозможно. Хотелось, чтобы пришёл Баки и они вместе бы прошли через это. Как прошли через голодную юность, войну и новый мир. — Что мы сделали с... С вещами Брока Рамлоу? Голос сдал его, как бы Стив не хотел выглядеть невозмутимым. Если это и вправду произошло, если это не галлюцинация, не обман Локи или Ванды, не альтернативная версия его любимого... Если это его Брок, то разве важно, как это произошло и что он здесь делает? Разве может быть что-то важнее того, что он вновь жив? — Заперли в кабинете, хотя ты хотел выбросить. Тут я на твоей стороне. Выбросили бы и дело с концом, а не сопли жевали. — То есть ты бы предпочёл вернуться в мир живых и обнаружить нас, притащивших кого-нибудь в койку тебе на замену, командир? Баки проник в комнату совершенно неожиданно и бесшумно. И находиться здесь, в тесной комнате для допросов, стало вдруг для Стива так прекрасно и легко, будто двух последних лет не существовало вовсе, а всё вокруг лишь безумная декорация. Баки же, не теряя времени даром уверенно подошёл к Броку, металлическими пальцами разорвал цепочку наручников, освобождая и тут же заключая его в объятья. И от этой картины было так хорошо, что Стив сделал то, что хотел с того самого момента, когда снял маску – расплакался. Слёзы текли сами собой, не мешая обзору и он забил на это. Забил на то как это выглядит. Просто подошёл к своим любимым и обнял их сбоку. И вновь почувствовал себя живым.

***

Оказалось, что Брок Рамлоу два года наблюдал, как они с Баки хоронят себя заживо. Переживал, цеплялся последними силами души, не уходил за грань. И недавно, полгода назад, заключил сделку. Что он пообещал и кому не сказал, увильнул от важной темы привычно, как делал это давно, ещё в самом начале их со Стивом отношений, когда играл двойного агента и незаметно заботился о Солдате, успешно водя самого Роджерса за нос. И он вновь позволил ему это. Сейчас это было неважно, в конце концов, скоро всё это станет совсем неважно. Потому что оказалось, что у Брока после встречи с ними есть всего двадцать четыре часа. Сутки на то, чтобы раскрыть себя, дать узнать, объяснить, поставить перед выбором. И Стив наверное в первые был рад, что умер именно мудаковатый, эгоистичный Брок. Не он сам, который бы никогда не заключил подобную сделку, оставляя всех мучиться до конца дней, не Баки, который боялся попросить у них хоть что-то для себя, из которого эгоистичность выбили за годы пыток и который бы воспользовался сутками, чтобы просто увидеть. А именно Брок, который сказал именно то, что крутилось у Стива в голове два года, но он был слишком упрям и слишком любил Баки, чтобы поддаться искушению. Хотя наверняка у Баки подобные мысли были тоже. Что смерть не сможет разлучить их, если все трое будут мертвы.