Не обещай, не надо.

Мне никак не принять одиночества, Мне никак не отойти от себя. И душа от слез корчится, Когда вспоминаю тебя — Ну что, дорогая моя... Снова старт и снова мы вместе. Брюнетка растирала ладони, потому что холод льда как никак проникал под кожу. Всё это казалось чем-то очень далёким от реальности. Снова Розин, снова взгляды подопечных Тутберидзе, но только нигде нет самой Этери. — Я вам не дорогая, — выплевывает девушка и уходит на раскатку, оставив свою язву за бортом. Кто бы мог подумать, что в честь дня рождения Татьяны Анатольевны будет организован отдельный старт. Это было даже смешно. Как те самые соревнования в детстве в честь хер пойми кого, только тут уже все знают в чью честь. Девушка пыталась почувствовать лёд Мегаспорта, пока что накатывая круги вдоль борта. Её взгляд мельком бежит по трибунам и замечает Викторию. Девушку, которая подарила ей возможность жить дальше. Как ребёнка, её научили заново выражать эмоции и разговаривать. Она машет ей, на что та тепло улыбается в ответ. Но только одно помешало. Провожающий их улыбки взгляд Тутберидзе. Как гром среди ясного неба. Улыбка с лица брюнетки исчезает, и она выворачивает шею, но не отрывает глаз от блондинки за бортом. И Этери первая заканчивает эти гляделки, переключившись на спортсменов. Романова внимательно изучает внешний портрет той самой, из-за которой она и работает с Женей. Её мысли будто записывают в голове памятку. Всё, что удаётся увидеть глазами психолога. — Медведева! — подзывает к себе Розин, недовольно поглядывая по сторонам на тренеров. — Да? — тормозит девушка и опирается на борт, буквально пытаясь не смотреть в сторону ТШТ. — Что с тобой? Что с лицом? — А что с лицом? — Грустное, недовольное. Девушка выпустила воздух, — я бы посмотрела, если бы вас насильно заставляли тренироваться и катать. — Ты должна хотеть этого сама. — А я хочу, понимаете, — она секунду помолчала и, пожав плечами, — но не с вами. Эдуард закипал. Порой он уже сам задумывался над тем, чтобы отпустить её по доброй воле. Ведь он вернул её, чтобы всё снова стало как раньше. А как раньше уже не будет. Без доверия не будет. Он вспоминал, как выводил её на лёд. Как они выиграли чемпионат России. Как вместе разделяли горечь и счастье. А сейчас между ними пропасть. Только она не имеет дна и её не закопать. * * * — На лёд приглашается Медведева Евгения. Девушка снимает чехлы с кофтой и всучивает их в руки тренера, не выслушав никаких навождений на прокат. Ей больше не было это нужно. Она нуждалась лишь в голове с чистыми мыслями. И Виктория дала ей это. Музыка отразилась от стен Мегаспорта и вернулась к Жене, в самый центр. Тело поплыло в такт, слово «покатилось» здесь не к месту. Её изящные изгибы тела облегало то же платье, что ей сшили в ТШТ. Только элементы программы были сделаны под взгляды Эдуарда. — Этери, они оставили... Оставили программу. — Я вижу, — тихо шепчет в ответ хореографу старшая и не отрывает взгляда от сияющей на этом льду фигуристки. — Стоп, нет... Откуда дорожка до прыжков тут взялась? Что за бред, она может не прыгнуть их в конце программы. — Они изменили программу. Просто... Просто искаверкали наш труд, твою мать! Даня сжал кулаки, держа руки скрещенными на груди. Это злило его не меньше Этери. Он вложил в это свои силы. Каждая программа это частичка его души, а они просто влезли и перевернули все с ног на голову. Дыхание тяжёлое, но она держится в финальной позе ещё пару секунд. Ноги уже не держали её, в них будто набили ваты. — Ты молодец, — перекрикивает публику Розин и держит её олимпийку, чтобы та сразу влетела в неё двумя руками. Но Женя забирает кофту и, кивнув ему в знак благодарности, уходит с территории льда. Её ждут у выхода с сектора. — Ты прекрасна. Брюнетка крепко обнимает блондинку напротив. От неё вкусно пахло, и духи были всегда разные. Женю это заставляло не привязываться к ней. Но она бы солгала, если бы сказала, что та ей безразлична. — Спасибо. — Позволь спросить, — отстраняется старшая, — ты говорила с Этери? Женя помотала головой в разные стороны и опустила взгляд в пол, поджав губы, — не было возможности. Да и что я ей скажу? «Привет»? «Как дела?». Вряд ли она захочет со мной говорить. — Ты знаешь её хуже, чем тебе кажется, Жень. — Да? А что знаешь ты? Тишина. Тон Викторие не понравился, что не ушло от глаз младшей. Девушка выдохнула, — извини. Я на нервах. — Я знаю, — нежная рука похлопала по плечу, а голубые глаза с пониманием взглянули в гущу карих, — я знаю... — Что-ж, если ты не против, я бы взглянула на ещё пару прокатов. А ты отдохни. Хотя бы попытайся. Девушка послушно кивнула и отправилась в раздевалку. У неё не было желания находиться где-то рядом с тем человеком, который может разрушать все барьеры вокруг себя. Даже если их строили профессионалы своего дела. В голове было много мыслей, но теперь они все не сводили её с ума. Теперь они все были разложены по полочкам. Она умела наводить порядок в голове. Умела, благодаря помощи Романовой. Но из своих мыслей её вывел шум за дверью тренерской комнаты. Что-то с грохотом впечаталось в стену, а мужской бас создавал ощущение дрожи. Брюнетка подбегает к двери и прислоняется ухом, пытаясь уловить суть. — У тебя нет своей команды. Ты сам себе хореограф, сам себе джампер. Но слушай меня сюда, кусок ты дерьма, я не позволю, чтобы в мои программы вносили изменения. Особенно такие, как ты! — Отпусти меня, психопат! Брюнетка резко открывает дверь, и оба мужчины повернулись на звук. Даня держал Розина за ворот рубашки и крепко припечатал его к стене. В то время как Эдуард пытался убрать его руку и протереть кровь с щетины на усах. — Скажи ему, чтобы он меня отпустил! — пытается приказывать нынешний тренер, но брюнетка даже не хочет его слушать. Наконец-то кто-то хорошенько его отмудохал. Глейхенгауз вернул свой взгляд Розину и, замахнувшись, ударил его в живот. Когда тот загнулся от боли, хореограф приблизился к его уху: — Будь здесь Этери, то она бы попросила не оставить на тебе живого места. За всё, что ты сделал. И она тебя предупреждала. Угрозы протиснулись сквозь зубы брюнета, и он его отпускает, отталкивая в сторону. И, приблизившись к двери, снова разворачивается, указывая на него пальцем. — И не смей её тронуть, — он взглянул на Женю, после снова на него, — мерзавец. И хлопок двери оставил Эдуарда с ней наедине. — И с этими ненормальными ты хочешь работать? Да они же психи! Девушка легко улыбнулась, наблюдая за тем, как Розин пытается подняться с пола. Внутри её это удовлетворило. Она мечтала, чтобы кто-то с ним это сделал. Но Вика всегда говорила, что месть порождает месть. И это замкнутый круг. Убеждала Женю не принимать никаких мер. И Медведева была действительно рада, что карма нашла его сама. Без её помощи. — Подай мне полотенце. Девушка взглянула на белую тряпку, которая лежала на столе, что был так далеко от скрутившегося от ноющей боли Розина. — Ты не слышишь меня что ли!? Подай мне полотенце! — Знаете, я никогда бы не подумала, что смогу смотреть на то, что сейчас происходит, с таким удовольствием. Правда. Эдуард стих, внимательно слушая брюнетку. Злости уже не было. Было отчаяние. — Я уважала вас. Вы были для меня примером. А кто вы сейчас? Ну же, посмотрите на себя. — Это со мной сделала ты. Я делал все только ради тебя. Чтобы ты каталась. Чтобы ты побеждала. Девушка рассмеялась, и в этом смехе были нотки истерики. — Если бы вы делали это для меня, то вам было бы не важно, где я побеждаю. Вы стараетесь только для себя любимого, уж я-то знаю. — Ты, кажется, забыла, что здесь делаешь, и что я имею на тебя и твою... Даже не знаю, как её назвать. Дрянь? Месяц назад она бы пнула его в челюсть за такие слова, но сейчас она снова имеет над собой контроль. И это больше её не задевает. — Не приходите на награждение, Эдуард Рудольфович. Я не хочу видеть вас рядом, да ещё и в таком виде. Девушка все таки берет полотенце и швыряет ему в угол. В последний раз на него посмотрев, она ощутила, что никогда ещё и никого так не ненавидела, как его. Моральный урод. Единственное, что приходило на ум, когда его образ являлся перед глазами. * * * Выйдя за дверь, девушка смотрит по сторонам и замечает Этери с Даней. К сожалению, её также заметили. — Женя! — окликивает её хореограф. Девушка пропускает рой мурашек по позвонку и думает, стоит ли оборачиваться. Кажется, будто всё, что она выстроила вокруг себя за этот месяц, может рухнуть от одного её взгляда. — Да? — Подойди сюда, пожалуйста. Брюнетка с дрожью выдыхает и медленно разворачивается навстречу. Каждый шаг приближал её к неизведанному. Она чувствует, как старшая смотрит. Чувствует, как её взгляд ползёт по ней. — Я надеюсь, это останется между нами. Но слова в эту минуту не имели никакого значения. Вот она. Так запредельно близко. На расстоянии вытянутой руки. — Да, — она посмотрела в глаза хореографа, но боковым зрением чётко видела её силуэт. Руки скрещены внизу, держа сумку в замке из пальцев. Плечи широко раздвинуты, грудь слегка поддата вперёд. Важность её персоны ощущалась без слов. Вдруг из тренерской выходит Розин, и все трое обратили на это внимание. Он махнул фигуристке головой в знак того, чтобы она пошла за ним. Брюнетка тяжело втянула воздух и, повернувшись к брюнету: — Спасибо. Спасибо, что... Что сделали это с ним. И она ушла выслушивать очередную порцию лапши о любви и привязанности к ней, как к фигуристке. Про её неблагодарность. Про всё, во что слабо верилось. Этери с дрожью в пальцах поворачивается на Глейхенгауза и молча моргает глазами. Её взгляд выражал испуг. И думали они сейчас об одном и том же. — Что значит «спасибо»? — тихо шепчет коллеге женщина, не отрывая глаз. — Я не знаю. Не знаю... * * * Медведева думала, что уснёт, пока будет ждать окончания деяния федерации. Стрелка на часах уже перевалила девятый час вечера. А она здесь с утра. Сейчас она пыталась найти хоть один тихий угол на этой арене. Но, свернув не туда, наткнулась на толпу фанатов у сектора. Настроение и так было ни к черту, так что её решением было раздать пару автографов. Людям приятно, а ей лишь бы убить время. — Женя! Всё, что она слышала со всех сторон в толпе. Эта затея уже была под сомнением. — Передайте блокнот! Передайте, пожалуйста! Брюнетка берет в руки блокнот и мельком смотрит на маленькие фото, что были в него вклеены. На каждой фотографии были росписи того, кто на ней был. И, открыв последнюю страницу с её фоткой, она никак не ожидала увидеть именно это фото. Это было фото с чемпионата мира. Фото, где Этери крепко держит девушку за руки и настраивает на прокат. Вдруг, весь шум ушёл на задний фон. Все её мысли были теперь только на этой фотографии. Она снова оказалась в этом моменте. Пускай только мысленно, но по телу прошёлся разряд тока. Это выглядело, как что-то такое старое. Как что-то невозможное. Знаете, когда смотришь на свою детскую фотографию и думаешь: «Неужели это было? Я действительно был таким?». И вот Женя уже позабыла температуру её рук. Позабыла её щадящий взгляд. Позабыла вкус её губ, когда прохладный ветер Бостона обдает кожу мурашками. Позабыла её ласковую улыбку, её смущенные красные и нежные щёки, когда она принимает подарки. Она позабыл какого это... Быть с ней рядом? Глаза намокли, а дрожащие пальцы уже погнули блокнот. Она всучает его первой попавшейся протянутой руке и, накинув капюшон от олимпийки, удаляется как можно дальше и насколько это возможно быстро. Залетев в раздевалку, девушка дерганными движениями расстегивает каждый карман сумки. — Где же! Где!? — она рычит от злости и швыряет сумку на пол. И из открытого рюкзака вылетает шприц с ампулой. Быстро все подняв, она расстегивает крепёж колготок на коньках и задирает до колена. Руки трясутся, но она уже принаровилась делать это без лишних проблем. Отломав кусок стекла, пальцы рефлексорно сжимают пульку от ампулы. Пару капель крови стекли по руке, но Женей это замечено не было. Она набирает содержимое в шприц, находясь в состоянии помутнения. Руки тянутся к телефону и набирают последний контакт. Гудки такие долгие, а ей осталось лишь ввести иглу. Слезы обжигали раскрасневшуюся от давления кожу, а нога тряслись, как при припадке... «— Пообещай мне, что я не буду ни о чем жалеть, — просит младшая, не поворачиваясь, — пообещай, что у меня всё наладится. Пообещай, что ты вернёшь мне то, чего лишила меня.» Девушка наблюдает за тем, как капли крови стекают по руке. Она разжимает пальцы и кусок стекла с треском покидает кожу. «— Я не только верну, а дам ещё больше. Я обещала это тогда. Я обещаю сейчас. Только не оглядывайся назад. Лучше смотри где ты сейчас и кто ты сейчас.» Она сильнее сжала шприц и взревела навзрыд. Её мозг никак не мог смириться с тем, что всё, что было у неё в руках, вот так бесследно исчезло. Эти два фактора "прошлое" и "настоящее" в её случае были не сопоставимы. И сознание отказывалось с этим мириться и жить дальше. Это невозможно. «— Я не могу ни о чем жалеть, — ухмыльнулась брюнетка, показав зубы, — и об этом тоже. Она нежно запускает руку за её шею и, едва надавив на затылок, затягивает её в поцелуй.» В столь юном возрасте она была не готова к этой жестокой и несправедливоф реальностью. Она была горькая, как правда. Воняла гнилью. И выглядела так ужасающе, по сравнению с тем, что было совсем недавно. «— Ты согласна? — А у меня есть выбор? — ледяным голосом спрашивает Женя, отпуская немую слезу. — Хах, — он секунду помялся, — ты права. Нет. Во сколько тренировка? — В 10. — Жду в 12 на льду в четвёртом. Ты, кажется, забыла, кто твой тренер.» — Женя! Виктория встала на колени перед девушкой, взяв её лицо в свои руки. Она стирает солёные дорожки большими пальцами, и пытается обратить её глаза на себя. — Женя! Женя, послушай меня. Расскажи мне, Женя. — Так не бывает! Так не бывает, ты слышишь!? — Успокойся, умоляю. Она хватает её руку и замечает кровь, что так и бежала из пальца. — Твою мать, это ещё что. Во второй руке она замечает шприц. На лавке рядом упаковка от него, на полу пустая ампула и капли крови. — Прости меня, Вика. Прости, молю. Но я не могу без них! Не могу. — Можешь! Ты всё можешь! Ты держалась месяц. — Я знаю, да. Я знаю, но... но я не справляюсь, понимаешь? Брюнетка откинула голову к стене и прикрыла глаза, отпуская новый поток слез. Дыхание было прерывистое. Всхлипы эхом раздавались по раздевалке. — Так, отдай это мне. Девушка расслабляет руку, и Романова тут же забирает шприц. — Вот так вот. Молодец, так уже лучше. Блондинка протирает испарину со лба, — так. Собирайся, я отвезу тебя домой. — Нет, нет, нет. Мне нельзя домой. Как я в таком виде домой. Вика, умоляю. Нет. Мама думает, что у меня все налаживается. Брюнетка крепко сжала руку психолога, который сегодня не даром оказался рядом так во время. Виктория смотрит в её глаза и в первые за её стаж работы не знает, как быть. — Хорошо... Только пообещай мне держаться. Я сейчас отойду, но я очень скоро вернусь. И чтобы ты была уже собрана. — Обещаю. А... А что делать с завершением всего этого мероприятия? — Я поговорю с твоим тренером. Брюнетка кивнула, вытирая слезы с носа и щёк. Она делает глубокий вдох, пытаясь взять под контроль истерику и остановить всхлипы. Она не может подводить Вику. * * * — Этери, — раздаётся в коридоре голос молодой девушки. Тутберидзе оглядывается и, заметив блондинку в другом конце коридора, тяжело вздыхает. — Идите, я догоню. Парни кивнули и вернулись к беседе. — Кто вы и что вам надо? Наконец встретившись лицом к лицу в середине коридора, она смогла её разглядеть. — И вам добрый вечер. Меня зовут Виктория Романова. — И чем же я обязана Викторие Романовой? — Я психолог Жени. И... И мне нужно поговорить. Этери не выдала этого, но тело сжалось. Одно её имя было способно сотворить чудо с ледяным сердцем. — О чем? Девушка похлопала себя по карманам, после сунула руку во внутренний карман пиджака и вынула визитку. Этери тут же её приняла, не отрывая взгляда от голубых глаз. — Я работала со многими людьми, и я учила их жить без каких-то деталей в их жизни. И кажется, здесь я жертвую лицензией своего образования, но мне нужно вернуть её к исходному варианту. — Так о чем пойдет речь? — О правде, Этери. О правде...