Айрис Окделл и квантовый преобразователь герцогини Фиеско

Я сяду здесь, меж рухнувших колонн, На белый цоколь. Здесь, о Вседержитель, Сатурна сын, здесь был твой гордый трон. Но из обломков праздный посетитель Не воссоздаст в уме твою обитель. Дж. Байрон, «Паломничество Чайльд-Гарольда»

Айрис сбежала на прогулку сразу же после завтрака, едва дождавшись, пока герцогиня и хозяйка дома закончат обмениваться новостями. Вчера знакомство получилось смазанным: баронесса Нуаз, застигнутая врасплох внезапным визитом, не успела доделать какие-то дела и, после короткого приветствия и представления («Эжени! Малышка! Как вы повзрослели!»), распорядилась устроить гостий отдыхать — ведь те, наверное, устали с дороги, — а сама снова пропала где-то в задних комнатах. Может быть, это выглядело невежливо, но Айрис ее понимала: матушка тоже доверяла управляющему далеко не все, да и слуг здесь, судя по всему, было немного, так что неудивительно, что баронесса сама занималась хозяйством (тот крестьянин ведь сказал, что она как раз вела какие-то подсчеты). И вот с утра, за завтраком, герцогиня с подругой принялись наверстывать упущенное. Между прочим, баронесса оказалась не такой же матроной средних лет, как герцогиня, а совсем еще юной девушкой, всего на год-два старше самой Айрис. Удивительно, как это она уже умудрилась потерять мужа — но, кажется, вдовство ее ничуть не тяготило: она была веселой, бодрой, без тени грусти, а на траур намекали только черные оборки на манжетах. Герцогиня, видимо, дружила еще с ее родителями, а ее саму помнила ребенком. — Не скучаете здесь, в этой глуши? — спросила герцогиня. — Нечасто у вас бывают гости. — Ну что вы, эрэа Мария! — хозяйка засмеялась (Айрис отметила, что она назвала герцогиню по имени — по одному из имен). — Некогда скучать: вот думаем в следующем году распахать еще поле и посадить лен, но не знаю пока, приживется ли на наших почвах. Урожай, скот, вырубки, месяца через три буду устраивать охоту для соседей… — Да вы настоящая помещица, моя милая! — Именно! — хозяйка энергично закивала: Айрис первый раз видела дворянку, которая так искренне бы была увлечена делами имения. — У меня, конечно, немного земель, но ведь они приносят доход! И потом, я не всегда одна: бывают и гости, — она снова рассмеялась. — Захаживают искатели приключений. — О, любители древностей? Паломники по языческим святыням? — И просто любопытные… На самом деле, сейчас до Гальтары добираются не так уж часто, но до сих пор раза два-три в год… А мы ведь живем совсем близко, так что обязательно кто-нибудь остановится спросить дорогу: я распорядилась, чтобы таких охотников за сокровищами приглашали в дом — мне же интересно, что они там пытаются найти, — она покачала головой. — Думаю, все, что можно, уже давно нашли и растащили — но люди продолжают рисковать, лезут в самые опасные места, вечно кто-нибудь покалечится. Наш деревенский врач уже привык… а куда проще взять провожатого — или хотя бы расспросить заранее. Между прочим, — она повернулась к Айрис, — герцогиня, вот вам как раз обязательно стоит там побывать! Пусть там все в руинах, но где-то стоял ваш фамильный особняк, дом ваших предков! Зря я вас напугала: если просто погулять по улицам и не соваться в подземелья, ничего не случится. — Айрис, вы ведь не поедете туда одна? — настороженно спросила Луиза, и Айрис тут же захотелось поехать туда непременно одной, причем немедленно. Она мотнула головой и не стала ничего обещать, а разговор тем временем, покрутившись еще немного вокруг Гальтары и прогулок, перекинулся с древности на современность. — Говорят, в Фельпе сейчас война? — баронесса повертела в руке чашечку с шадди: слуги как раз убрали горячее и подали сладкое. — Если честно, ничего не понимаю в военном деле: правда, что Первый маршал ведет кампанию? При этом она так пристально посмотрела на Айрис, как будто хотела услышать ответ именно от нее — как будто и до нее дошли столичные сплетни. — Да, — сухо ответила Айрис. — Там герцог Алва. Он уже выиграл какое-то морское сражение. Если выяснится, что и эта без ума от Ворона, Айрис начнет ее презирать; а если и дальше будет допытываться, в каких Айрис с ним отношениях, она просто встанет и уйдет! Но баронесса продолжила: — И там, получается, ваш брат? Оруженосец ведь сопровождает своего господина? Вы не волнуетесь за него? — Вы очень хорошо осведомлены о столичных делах, баронесса, — заметила Луиза, незаметно толкнув локтем Селину, которая уже открыла рот, чтобы вставить, что вот ее-то брат как раз сейчас рядом с Алвой, и да, она ужасно волнуется за него, и от него недавно пришло письмо, где он в красках расписал это самое сражение, и… — Ну конечно! Мне кажется, все знают… это было большое событие, — баронесса ничуть не смутилась. — Точнее… Понимаете, я ведь сама родом из Надора, в детстве жила там и потом переехала в Эпинэ — так что помню и вашего батюшку, — она улыбнулась Айрис. — Поэтому я особенно рада принимать вас в своем доме! …И поэтому, наверное, она — намеренно или исподволь — следила за судьбой Дика: пусть Айрис и сердилась на брата (и пусть бесцеремонность хозяйки сбивала с толку) — но ей было приятно, что кто-то из вассалов по рождению еще верен Окделлам, помнит о величии их древнего дома, хотя при дворе и твердили, что все это — замшелые бредни, возрожденные блажью предыдущей королевы. — Спасибо… я тоже рада, — смягчилась она. — Но только Ричард не в Фельпе. Он… — Герцог Алва отправил его в другое место с особым поручением, — помогла ей Луиза, и Айрис опять почувствовала себя арестанткой под конвоем: нигде нельзя было сказать правды, везде нужно было соблюдать видимость приличий (и помнить, чтобы не проговориться: и кстати, нельзя ведь рассказывать и том, как она добралась до столицы, — и о том, почему ее отослали от двора!); ей захотелось оказаться как можно дальше от своих тюремщиц, избавиться от их надзора. Но тут, к счастью, герцогиня Фиеско, уловив перемену в настроении, поспешила сменить тему и задала какой-то вопрос о родных баронессы. Разговор снова свернул, и в следующие полчаса Айрис узнала всё о короткой и небогатой на события жизни их новой знакомой: баронессу, уроженку Надора, на самом деле звали не Эжени, а Юджиния (Анна-Юджиния, двойное имя, но она любила второе), и она происходила из мелкой дворянской семьи; когда ей было десять, отец отправил ее погостить у родственников в Эпинэ, а потом то ли купил, то ли арендовал землю по соседству (здесь Айрис отвлеклась, не следила за беседой и не запомнила деталей) — в общем, в шестнадцать ее выдали за друга семьи, человека, который годился ей в отцы (Айрис при этом с горечью подумала, что и ей самой наверняка предстоит брак по расчету, раз не сложилось по любви), а через год барон погиб — несчастный случай, снова без подробностей; баронесса овдовела и с тех пор живет уединенно. Как только завтрак закончился и все принялись подниматься из-за стола, Айрис заявила, что хотела бы прогуляться верхом, одна — посмотреть округу. — Может, с тобой съездить? — предложила Селина. — Или возьми эскорт, Айри! Не надо ехать одной! «Ага, и снова выслушивать от тебя, какой монсеньор великий человек», — чуть не сказала Айрис, но вовремя спохватилась: — Да что ты, Сэль, я ведь недалеко! Ничего со мной не случится! Ты же слышала, баронесса говорила: здесь безопасно, места вроде глухие, но рядом и деревня, и имение. Я только осмотрюсь и вернусь. Селина отступила. На конюшне Айрис приказала оседлать Баловника: она взяла его с собой и затем, чтобы ничего не оставлять в доме у Ворона, и затем, чтобы с ней рядом был кто-то родной, знакомый, что-то, принадлежащее только ей. К тому же, здесь горы — надорские кони приучены ходить по скалам, так что даже удобнее. Стоило им выехать за ворота, как Айрис охватил восторг, сладкое чувство свободы, как будто она наконец вырвалась из плена, из мрачных застенков темницы на свежий воздух. Она пустилась вскачь и помчалась вперед, через перелески и поля, по наитию находя нужные тропки, словно ее вела таинственная сила, словно некий голос звал ее к себе — так быстро, что эскорт, если его и выслали следом, давно отстал и потерял ее из виду; скакала, пока наконец конь не вынес ее на опушку леса и не встал как вкопанный. Перед Айрис вздымались поросшие травой курганы, широким полукружьем расходящиеся по сторонам — древняя земляная насыпь, городской вал; за ним виднелись кольца городских стен: Гальтара стояла на возвышенности, и лес не успел еще полностью поглотить ее развалины. Айрис спешилась, погладила Баловника по морде, привязала его к дереву и дальше двинулась пешком. Вскоре отыскались и ворота — место, где земляной вал просел, а вторая стена, из камней, была как будто выщерблена, — и Айрис оказалась внутри. Вспомнив, как баронесса не велела ей лезть в подземелья, она хихикнула, потрогала куст, росший прямо из разлома в стене, оторвала листочек и растерла его в пальцах. Она была здесь одна: тишину прерывало только стрекотание цикад, шорох ветра и далекое воркование горлицы. В длинных прогалинах угадывались прежние улицы, в квадратах по их сторонам — фундаменты домов (удивительно, как раньше люди ютились в такой тесноте), в круглых ямах — колодцы. Чем глубже она забиралась — точнее, чем выше, ближе к центру, к цитадели, — тем прочнее становились стены, тем крепче они держались, тем лучше сохранились: должно быть, в этой части города жили вельможи, богачи, которые могли себе позволить строить на века. Наконец за новым поворотом она наткнулась на настоящий дверной проем — ровный, широкий, добротно сложенный, — и не задумываясь шагнула в него. Внутри оказалась комната: крыши не было, но стены наполовину обрушились только с одной стороны — противоположной от двери — и отбрасывали тень. В углу стоял камень с ровными краями; от него до стены еще оставалось место, и Айрис, подобрав подол, чтобы не зацепить юбки, протиснулась туда и села на пол. От камня исходило спокойствие, теплая, надежная сила; Айрис погладила его, ойкнула, отдернула руку — она слегка оцарапалась, — подула на ладонь и снова пощупала камень. Ее подвеска — подарок герцогини — во время скачки выбилась из-под рубашки, где она носила ее теперь не снимая, как амулет на удачу, и, от резкого движения покачнувшись на шнурке, глухо стукнула о камень; крышка приоткрылась, и повеяло ароматом роз. Запах вернул Айрис в ее последний день во дворце, некстати напомнил о ее горестях, тревогах и лишениях. — Ну почему все не может быть хоть немного, хоть чуточку лучше, — пробормотала она, прижимаясь к камню лбом. Камень вздрогнул, как будто утешая, — и вот тогда ее впервые окутала та волна доброго тепла, за которой она потом приходила сюда ежедневно. Айрис еще немного посидела рядом, наслаждаясь тишиной, безмятежностью, умиротворением; потом встала и направилась к выходу. Вернувшись в дом баронессы, она обнаружила в гостиной семейную идиллию: Луиза вышивала на пяльцах, устроившись в кресле в углу, Селина меланхолично гладила кошку, запрыгнувшую к ней на колени, герцогиня Фиеско с безмятежным видом читала романчик в потрепанном переплете, а сама хозяйка дома сосредоточенно вязала чулок. Никто, похоже, не волновался, куда она пропала — значит, здесь и правда безопасно, и можно гулять одной сколько угодно. — А, добрый вечер, милая Айрис, — поприветствовала ее герцогиня, когда Айрис присела рядом. — Как ваша прогулка? Добрались до самых Гальтар? — Да, как Гальтара? — заинтересованно спросила баронесса, оторвавшись от чулка. — Понравилось? Правда, впечатляет? — Да, очень красиво, — любезным тоном ответила Айрис, не представляя, как передать те ощущения, которые она испытала. Герцогиня удовлетворенно кивнула: — Теперь вам еще нужно побывать в Агарисе — увидеть оба полюса богословия: древний и новый, языческий и эсператистский. Агарис стоит повидать своими глазами. — И герцогиня Мирабелла точно одобрит такое паломничество, — вполголоса проворчала Луиза. — Вот одного уже… Селина, бросив на мать предупреждающий взгляд, а на Айрис — сочувственный, сняв с колен кошку, подсела к Айрис и погладила ее по руке; чем была вызвана эта внезапная забота, Айрис сказать не могла. — Действительно, — вставила баронесса. — Герцогиня, может быть, если бы вы съездили в Агарис, вам удалось бы разубедить вашего брата уходить в монастырь. Очень, конечно, жаль, — она покачала головой. — Что? — спросила Айрис. — Какой монастырь? Ричард разве в Агарисе? Он же… — она посмотрела на Луизу, и та в ответ ободряюще ей улыбнулась, но промолчала. — Да, очень печально, когда молодой человек вдруг решает удалиться от мира, — сказала герцогиня. — Будем надеяться, что он передумает, а то письмо, которое вас так расстроило, он написал в порыве чувств. — Такая глупость: каяться, замаливать грехи, — согласилась Селина. — Считаю, что дурные поступки нужно исправлять только делом… Ой, Айри, прости, конечно, мы ведь не знаем, что именно он имел в виду: так неудачно, что ты сожгла то письмо! Последнее, что Айрис смутно слышала о Дике, — что он собирался прибиться или уже прибился к принцу в изгнании, но ведь тот, как судачили во дворце, как раз уехал из Агариса в Алат; ни в какой монастырь Дик точно уходить не собирался (и даже если он правда натворил что-то ужасное, то такое было бы совершенно не в его духе). Эти четыре курицы то ли сговорились разыграть ее и посмеяться, то ли так по-идиотски пытаются утешить и отвлечь. Но даже если о Дике ничего не известно точно, это же не значит, что можно выдумывать о нем всякую ерунду! Смешно сказать: Агарис, монастырь. Ну надо же! Айрис стоило больших сил сдержаться: она рассердилась, но не унижаться же, кидая им в лицо обвинения. — Я, наверное, пойду к себе! — она резко поднялась. — Устала на прогулке. Спокойной ночи, дамы, до завтра! «Надеюсь, что к утру вы образумитесь и бросите ваши глупые игры», — добавила она про себя.