Айрис Окделл и квантовый преобразователь герцогини Фиеско

На следующее же утро Айрис вызвали на аудиенцию к Ее Величеству. Ни Луизу, ни Селину с ней не пригласили: Айрис была уверена, что их даже не пустили бы, попытайся они пройти — и, ожидая нешуточной головомойки, готовясь принять на себя королевский гнев, шла, как на казнь, с гордо поднятой головой, выпрямив спину. Ее Величество сегодня принимала в малом будуаре, смежном со спальней, — тесной комнатке, куда помещались только туалетный столик, кресло и кушетка с парой подушек: здесь все дышало изнеженной, утонченной роскошью юга, которая смущала Айрис (дом Ворона, например, тоже был обставлен богато, но без лишней изысканности, и его убранство нравилось ей гораздо больше). Королева, должно быть, утомилась вчера на вечере и поэтому сегодня не в силах была выйти в большую приемную: она выглядела бледной, печальной и сонной — наверное, праздник вчера затянулся до глубокой ночи. Айрис была даже рада, что обойдется без церемонии — что распекать ее будут не на глазах у всего двора; поприветствовав Ее Величество реверансом, как положено по протоколу, она распрямилась и уже открыла было рот, чтобы объясниться первой, без напоминания, но королева жестом прервала ее. — Дитя мое, — сказала она нежным голосом без тени недовольства. — Жаль, что вы вчера пропустили наш камерный вечер. Очень грустно, что у такой юной девушки, как вы, столь слабое здоровье. — Я…. прошу прощения, Ваше Величество, — тут же вставила Айрис, уловив паузу. — Я… понимаете, я… — заготовленные оправдания вылетели у нее из головы. — Ах, не нужно, герцогиня, о чем речь: я все понимаю. Ну что же — значит, в другой раз. Но отчего же вы еще стоите? Садитесь, — королева повела рукой, указывая на низкий пуфик возле ее кресла: он был поставлен так, что, опустившись на него, Айрис оказалась сидящей как будто на полу, у ее ног, и теперь ей приходилось задирать голову, чтобы взглянуть королеве в лицо — или, наоборот, смотреть только вниз, потупившись. — Кстати, дитя мое, — продолжила королева. — Недавно пришла почта из Фельпа, и я думаю, ко мне по ошибке попало письмо для вас. Вот, держите, — она протянула Айрис длинный футляр в военном стиле, без украшений. — Вы ведь, наверное, знаете, что письма с королевским курьером идут из Фельпа около двух недель? Можете открыть и прочесть при мне: я не тороплюсь. У Луизы бы, наверное, нашлось что ответить; наверное, стоило бы поблагодарить, испросить разрешения выйти и прочитать письмо уже в одиночестве, в своей комнате. Но Луизы здесь не было, и Айрис, пробормотав слова благодарности, схватила футляр и, вытряхнув сложенный в трубочку лист бумаги, тут же сломала печать: из Фельпа ей мог написать только сам герцог Алва! Почерк был легким, тонким, летящим — под стать его древнему титулу; писалось, должно быть, в спешке, небрежно, чуть ли не на ходу — это Герард, простой порученец, мог каждую неделю выкраивать время, чтобы сочинять по два обстоятельных письма — разных для матери и для сестры, — но герцог Алва-то командует армией, у него едва ли найдется даже свободный час. «Любезная герцогиня, — писал он: Айрис кинула жадный взгляд вниз, на подпись, и только убедившись, что там стоит его имя, продолжила читать. — Надеюсь, вы здоровы, благополучны и наслаждаетесь удовольствиями придворной жизни; но не будем об этом. Пишу вам, чтобы прояснить одно небольшое недоразумение: до меня доходят удивительные слухи, как будто двор уже нас поженил — как будто кто-то всерьез считает нас женихом и невестой. Думаю, мы с вами оба разумные люди, чтобы понимать, что для этого нет никаких оснований: я, конечно, уже не так молод, но еще не настолько стар, чтобы забыть, как я делал вам предложение или дарил обручальный браслет. Если и вы не помните такого, значит, этого вовсе не было, и вы смело можете отвечать так вашим недоброжелателям и досужим сплетникам. Что же касается белого коня, то я купил его не для вас, а для вашего брата, и это может подтвердить любой, кто участвовал с нами в Варастийской кампании минувшей осенью. Засим остаюсь искренне ваш, Рокэ, герцог Алва». Айрис разжала пальцы, и письмо с тихим шелестом выпало у нее из руки. — Что с вами, дитя мое? — участливо спросила королева. — Вы так побледнели — ах, неужели опять ваш приступ? Может быть, позвать лекаря? О, я боюсь, мои нюхательные соли вам не подойдут — понимаете, говорят, что одни и те же снадобья кого-то лечат, а кого-то могут убить… Айрис помотала головой и, пока она собиралась с мыслями и пыталась сообразить, как же сформулировать учтивее «Ваше Величество, можно я, пожалуйста, уйду к себе?» — королева снова заговорила: — Вот видите, дитя мое, как для вас вреден климат столицы! Вам обязательно нужно пожить на природе, в провинции, на свежем воздухе, поправить здоровье… — и, когда Айрис, похолодев, уже ожидала, что сейчас ее отошлют домой, в Надор, Ее Величество продолжила: — Как удачно, что герцогиня Фиеско как раз хотела пригласить кого-нибудь из моих фрейлин погостить у нее в имении! Мы ведь вчера говорили с ней об этом, — королева всплеснула руками, — и совсем забыли о вас! Поезжайте, дитя мое: считайте это нашей настойчивой просьбой. Мы вам дадим отпуск — отдохнете столько, сколько понадобится. Погодите-погодите, не вставайте… Мы прямо сейчас все решим. Так и не дав Айрис вставить ни слова, королева позвонила в колокольчик и приказала дежурной придворной даме (сегодня это была графиня Дженнифер, которая, заглянув в будуар, кинула на Айрис взгляд, полный чего угодно, кроме сочувствия) пригласить герцогиню Фиеско. Герцогиня оказалась дородной, прямо-таки монументальной женщиной и, едва появившись на пороге, сразу словно заполнила собой весь будуар — и, войдя, спасла Айрис от необходимости лишний раз унижаться перед Ее Величеством, выдумывая оправдания и притворяясь, будто очень счастлива (пока они ждали герцогиню, она сумела выдавить из себя вымученные слова благодарности, и королева этим, кажется, удовлетворилась). Айрис вспомнила, как вчера кто-то из придворных дам с усмешкой заметил, что герцог и герцогиня составляют комическую пару — в духе площадного балагана; а графиня Рокслей еще между прочим вставила, что раньше утверждали, как будто в роду Фиеско все мальчики рождаются красивыми, как Анэм, и мужественными, как Лаконий — что само по себе уже оксюморон, — но, глядя на нынешнего герцога, этого и не скажешь. Теперь ей представились они вдвоем: герцогиня — высокая, статная, полногрудая, широкоплечая, истинная матрона; в ее фигуре не было угловатости, как у северянок — как у древних воительниц, воспетых в старинных балладах — наоборот, все линии у нее были мягкими и округлыми, — и герцог, тощий, тщедушный, нескладный человечек, ростом едва ли ей до подмышки (Дик, конечно, не разглядел его толком, поэтому Айрис дала волю фантазии). Пока она разглядывала герцогиню, та успела по-дружески расцеловать Ее Величество в обе щеки, удивиться ее бледности и выспросить, как той спалось, не снились ли кошмары, не пропал ли утренний аппетит. Эту фамильярность Ее Величество снесла с истинно королевским терпением и, высвободившись наконец из объятий «дорогой подруги», представила ей Айрис. Не успела та оглянуться, как герцогиня уже прижала ее к своему необъятному бюсту и, похлопав по спине, пророкотала, как она рада знакомству: самое странное, что Айрис даже не разозлилась и не растерялась от такого обращения, а, наоборот, как будто немного успокоилась. — Пойдемте, моя милая, не будем мешать Ее Величеству, поговорим в другом месте: если я еще не забыла, тут неподалеку есть одна небольшая гостиная, куда никто никогда не заглядывает. Катари, душа моя, мы с герцогиней Окделл вас покинем, — герцогиня взяла Айрис под руку и повлекла к выходу так решительно, что та едва успела попрощаться с Ее Величеством, не нарушив этикета. Проведя ее незнакомыми коридорами (Айрис жила во дворце уже почти месяц, а не выучила еще и четверти переходов и слабо представляла, где находятся чьи покои), герцогиня открыла незаметную дверь, и они оказались в маленькой, скромно обставленной комнате, отделанной в светлых тонах, без изысков. — Ну вот, — удовлетворенно выдохнула герцогиня, падая на диванчик и расправляя юбки. — Душечка, теперь побеседуем спокойно, без суеты. — Меня зовут Айрис; Айрис, герцогиня Окделл, — Айрис вздернула нос. — Прекрасно, прекрасно, милая Айрис. Я очень рада, что Ее Величество вас отпускает со мной! Поверьте, вам понравится: в этой столице ужасный воздух, нечем дышать, — герцогиня обмахнулась ладонью, и Айрис пожалела, что не взяла с собой веер. — А мы живем на море, на самом берегу… Вы ведь еще не бывали на юге? — Нет. Я родилась на севере. — Ну что же, вот и замечательно. Конечно, завтра же мы не выедем: нужно время на сборы, и у меня еще есть дела в столице… Так что пока прикажите слугам собирать вещи, подумайте, кого вы возьмете с собой из свитских, выберите камеристок, горничных, которых не напугает долгое путешествие… — У меня нет камеристок! — отрезала Айрис: причуды герцогини ее не раздражали, но эта манера обращаться с ней, как с ребенком, начинала утомлять. — Есть дуэнья и ее дочь — моя подруга! — Ну как же так: нет камеристок! — герцогиня всплеснула руками. — Кто же вам прислуживает? Ах, правда: вы ведь недавно прибыли ко двору и еще, наверное, не обжились во дворце. Нет, служанки в гостиницах на тракте нам не годятся — но мы что-нибудь придумаем, еще есть время нанять кого-то в столице; если не получится, то на первое время я поделюсь с вами своей горничной: Элоиза делает чудесные прически, — герцогиня с улыбкой перевела взгляд на волосы Айрис. — И кстати, если уж речь зашла об украшениях, то я как раз хотела подарить вам на память о знакомстве вот эту небольшую безделушку. Вот, возьмите. Герцогиня вытащила откуда-то из складок юбки и вложила Айрис в ладонь маленькую подвеску: это был миниатюрный флакончик, выточенный из непрозрачного камня, украшенный тончайшей резьбой, узором из древесных листьев, цветов и переплетенных линий; крышка снималась, и внутри что-то поблескивало. — Там немного розового масла, — сказала герцогиня. — Если надеть, вы почувствуете аромат. Позвольте, я вам помогу. Айрис снова не нашлась что возразить и позволила герцогине закрепить подвеску у нее на шее. От флакончика и правда исходил легкий запах роз, а дотронувшись, можно было уловить приятное тепло, которое чувствовалось даже через ткань платья. Они с герцогиней еще немного побеседовали и расстались, договорившись встретиться и обсудить детали поездки на следующий день. Только очутившись у себя в комнате, Айрис осознала, что с ней произошло: она снова в опале, но теперь не из-за отца, а по собственной глупости (или, скорее, по милости графини Феншо); ее решили удалить от двора, высылают неизвестно куда, неизвестно с кем, неизвестно как надолго! Она дернула подвеску, чтобы разорвать цепочку, — подарок герцогини показался ей жестокой насмешкой, — но оказалось, что та висит на простом замшевом шнурке, завязанном сзади на узелок; и это отчего-то тронуло ее. Она оставила подвеску в покое, упала лицом вниз на постель и наконец расплакалась.