Айрис Окделл и квантовый преобразователь герцогини Фиеско

Именно с Аделаиды Феншо и начались злоключения Айрис. В тот злополучный день Ее Величество готовила маленький — совсем камерный — прием, вечер для тесного круга приближенных — в честь герцогини Фиеско, своей «дорогой подруги». Раньше Айрис не слышала, чтобы Ее Величество называла кого-то подругой — а проницательная Луиза так вообще ей не поверила и ворчала про себя, что, мол, притворство у августейших особ в крови (и Айрис бы неплохо ему поучиться у Ее Величества — Луиза не говорила этого прямо, но явно намекала, и Айрис уже тогда начала сердиться); что подруг у королев не бывает — бывают подданные, верные слуги короны, а о дружбе речь заходит только тогда, когда это кому-то выгодно или за этим кроется очередная интрига. Но, так или иначе, Ее Величество утверждала, что всей душой любит милейшую герцогиню, будет рада принять ее у себя, раз уж та наконец-то покинула свое уединение и прибыла ко двору, и с удовольствием представит ей своих юных фрейлин — за неформальной беседой, за чашечкой шадди, без церемоний, что вы, ни в коем случае. Придворные дамы: графиня Дженнифер, герцогиня Ангелика и другие — из тех, кто много лет состоял при дворе, — уже, конечно, были знакомы с четой Фиеско: в конце концов, хотя те и жили в каком-то медвежьем углу (пусть на юге, но далеко от столицы, на самой границе с Кэналлоа), из которого редко выбирались в столицу, но ведь герцог, как Айрис помнила по путаному рассказу Дика о Фабиановом дне, занимал какую-то должность то ли в армии, то ли в гражданском департаменте у себя в провинции Эпинэ. Айрис попыталась зимой выспросить у Дика как можно больше подробностей о дворянах, которые взяли себе оруженосцев — чтобы представить весь праздник воочию, как будто она и сама сидела тогда на трибуне; и негодовала, когда он не сумел описать ей всех (ну и что, подумаешь, плохо себя чувствовал и волновался — мог бы и потрудиться быть повнимательнее!). О герцогине Фиеско рассказывали странное. Никто не был уверен, как именно ее зовут: то ли Мария, то ли Магдалена, то ли Марта — то ли двойное или тройное имя, все эти имена, сведенные воедино; то же и с наследником герцога, — то ли Джованни, то ли Джакомо, то ли Джузеппе, то ли снова все вместе. Сам герцог (вот из его имен все точно знали одно: Леопольдо) являлся в Олларию не чаще раза в год, останавливался всегда в гостинице и отбывал так же молниеносно, как и приезжал; а герцогиня посещала столицу по своему, понятному только ей, расписанию, раз в несколько лет, и во время этих коротких визитов неизменно гостила во дворце. Говорили, что Фиеско долго не могли определиться с титулом — герцоги он все-таки или графы (из-за того, что их герцогство — или графство — поздно присоединилось к Талигу и раньше было независимой страной: Айрис помнила это, как и их герб, из уроков по землеописанию, на которых сидела вместе с Диком, еще до его отъезда в Лаик). Говорили, что даже нынешний герцог иногда сам сбивается и называет себя графом, хотя теперь его титул везде записан. Судачили, что лет сто назад предок герцога ввязался в какой-то заговор против короны — детали за давностью лет затерлись: заговор точно провалился, а тогдашний герцог то ли погиб, то ли был казнен, то ли сбежал, то ли его помиловали; а чего он хотел, уже никто толком не помнил — не то надеялся захватить трон, не по пытался снова отделиться, не то здесь была замешана романтическая история — мстил за жену, или не мог разобраться в своих фаворитках, или увел из дома чью-то дочь… Еще говорили, что именно с тех пор герцог выбирает себе супругу так тщательно, что душа в душу живет с ней до самой смерти, и между ними царит нежная любовь: кстати, никто не смог точно сказать, откуда родом нынешняя герцогиня, из какой семьи происходит — сошлись на том, что из мелких дворян оттуда же, с юга. Так или иначе, но тот заговор давно забыли, теперь Фиеско был обласкан властью, приближен ко двору, а герцогиню даже называют подругой Ее Величества — тогда как на Айрис — тоже, между прочим, герцогиню — косо смотрят из-за восстания отца, а матушке вообще запрещено выезжать из Надора. Из-за этого в Айрис боролись два чувства: подспудная обида на герцогиню, которой было дано все, что отнято у самой Айрис; и любопытство, желание узнать эту загадочную женщину поближе. Своего особняка у Фиеско в столице не было, а об их имении в провинции ходили совсем уж дикие слухи: как будто господский дом от фундамента до крыши выкрашен в черный, и нет ни колонн, ни лепнины, ни прочих украшений, ни даже резьбы — выглядит как огромная антрацитовая шкатулка; но это уже напоминало страшные сказки, какими няньки пугают детей зимними ночами, поэтому Айрис не поверила. Наконец, шептались, что на этот раз герцогиня приехала ко двору не просто так, а потому, что ищет невест для своих сыновей: с сыновьями тоже были какие-то загадочные недомолвки — то ли два, то ли один; то ли старший от первой жены герцога, умершей родами; то ли от первого брака герцогини, но герцог объявил его своим наследником; то ли младший от случайного союза, но признан супругой, принят в семью; то ли, наоборот, старший — снова старший — плод юношеского греха, но, опять же, герцогиня в своем великодушии полюбила его как родного; а, может, это дитя греховной связи, но не самого герцога, а его брата; то ли они усыновили бедного сироту, то ли взяли на воспитание дальнего родственника… или еще что-то — в общем, сейчас считалось, что сыновей двое, и герцогиня собирается устраивать смотрины. И это было так странно, ведь матери молодых людей никогда не заботятся о таких вещах — наоборот, поиски жениха волнуют тех, у кого есть дочери на выданье, — что все разговоры в конце концов свелись именно к этому. — Пожалуйста, всегда можно обратиться, например, к Мевенам, — заметила графиня Дженнифер: у графа было два младших родича (и в Дэвида Айрис однажды даже была чуть-чуть влюблена), оба не женаты и не помолвлены, так что она знала, о чем говорит. — Они постоянно ищут дочерям партии: виконт обошел уже, кажется, все столичные дома. Или — еще лучше — к Гогенлоэ: эти уже откровенно всем надоели — прошу прощения, герцогиня Ангелика, вас я не имела в виду. — Но нет, что вы! Ей-то наверняка подавай ровню — герцогиню, — вставила Одетта Мэтьюс и в упор посмотрела на Айрис своими рыбьими глазами. — Что? — спросила Айрис: бесконечные сплетни о Фиеско начали ее раздражать, подготовка к приему порядком утомила, и она была готова сорваться на ком угодно. — Что вы хотите сказать, госпожа Мэтьюс? Что вы имеете в виду? — Ну что вы, герцогиня, — проворковала Мэтьюс, выделив голосом слово. — Конечно же, я имела в виду, что вам было бы, наверное, интересно, свести с милейшей герцогиней знакомство покороче. — Это еще почему? — Айрис вспыхнула, и все наставления Луизы (и тем более — все матушкино воспитание) вылетели у нее из головы. — Я… мне нет дела до ее сыновей, два их там, один или вообще три, да хоть десять! Я… я уже помолвлена! У меня есть жених! Краем глаза она заметила, как Луиза, выпрямившись в кресле, откладывает пяльцы, а Селина (которая сидела чуть поодаль, как положено приличной компаньонке, и только слушала чужую беседу) делает ей отчаянные жесты руками — но Айрис было уже не остановиться. — Жених? — с нарочитым интересом спросила графиня Дженнифер. — Как любопытно, моя дорогая… — она постоянно обращалась к Айрис в таком покровительственном тоне — якобы на правах супруги вассала, по старинному надорскому обычаю. — И кто же это? — Это герцог Алва! — выпалила Айрис, вскакивая и сжимая руки в кулаки — как будто была готова защищаться, как будто на нее уже нападали. — Он… он… — О-о-о, — выдохнула Вильгельмина Кракл; Айрис не знала, что в этом стоне ее разозлило сильнее — сладострастные нотки или явный призвук сомнения. — Да! Жених! Потому что он — да будет вам известно! — обещал на мне жениться! На мгновение повисла тишина; за спиной Айрис раздался шорох юбок и деликатное покашливание, но тут резкий голос Аделаиды Феншо насмешливо произнес: — Мало ли что кто на ком обещал! — Да вы! Да как вы!... Да я!... — у Айрис перехватило дыхание, и она, не помня себя, кинулась на обидчицу — заткнуть ли ей рот, засунуть ли ей оскорбление в глотку, дать ли пощечину, вцепиться ли в волосы. Их растащили; у Аделаиды, как оказалось, пострадали только оборки платья — но самой Айрис сделалось дурно, и пришлось послать за врачом; ее напоили снотворным, уложили в постель; и уже погружаясь в тяжелую дремоту, она не переживала, что пропустит званый вечер, не познакомится с герцогиней; ей не было стыдно за безобразную сцену; она не боялась, что, наверное, навлекла на себя гнев Ее Величества — нет, жалела только о том, что они обе не родились мужчинами, и она не может заколоть эту тупую стерву на дуэли.