Вектор Сосуществования

It's so easy to just Lose Vector to the Heavens

Когда они виделись последний раз, девочка была ещё совсем малышка. Она откладывала в сторону комиксы с цветными разворотами и оставляла свой альбом, где привыкла делать исключительно чёрно-белые наброски, а после шаловливо и пронырливо выглядывала с лестницы всякий раз, когда со стороны подъездной аллеи начинал шуршать гравий. Лишь из высоких, забранных тяжёлыми светонепроницаемыми шторами окон гостиной она могла разглядеть резвый внедорожник с неизменно тонированными стёклами, которые каждый раз наводили на неё клокочущее смятение, а ещё чувство, сродни тоскливости. Это был чуть потрёпанный образцовый джип с полным приводом и прочной, проверенной временем рамой — важным силовым элементом авто, за которым её старший брат бдил даже тщательнее, чем доктора в носатых масках за болезнью в городе, охваченном чумой. Если родители, или кто-то из них, были дома, девочке разрешалось ступать за порог, чем она пользовалась. Ни за какие сокровища мира не променяла бы она такие редкие встречи на нечто иное. Ей даже в голову не пришло, что было не слишком мудро вот так нестись босиком через всю пропитанную росой лужайку в одной льняной пижаме, чтобы затем чуть не угодить под колёса громадного для её роста джипа. Эта громадина сверкала в мягком тумане своей матовой бронёй цвета насыщенного аквамарина, который сменялся серебристо-серой краской в области крыши, что в глазах девочки придавало внедорожнику потрясающую схожесть с мелкими брюхоногими моллюсками — голубыми драконами, про которых как-то писала внушительных размеров доклад. Тогда родители отнеслись даже прохладно к двум-трём пунктам, которые девочка живо так расписывала им за ужином. «Да эти гастроподы — идеальные охотники! Выслеживают и поедают существ во много раз превышающие их собственные габариты!» Она была без ума от всего, что могла узнать из той библиотеке, которая досталась ей от брата. В особенности, если это «всё» касалось в первую очередь океанов, морей и их далёких берегов, на которых девочка отчаянно желала побывать вопреки своей неспособности покинуть дом. Разнузданность мыслей её пресекло пошатывание на увязших под её пятками незабудках. — Что, эти многолетние неприхотливые карлики заслужили чем-то твою немилость? — В уверенном голосе молодого человека, захлопнувшего дверь со стороны водительского сидения, прозвучал укор, отдающий умеренной сдержанной прохладой. Даже несмотря на то, что они не виделись столько времени… — Что? — Слова приветствия тут же истлели в мыслях, не успела девочка и сообразить, как порой изменчиво могло быть душевное равновесие этого уже совершенно взрослого человека, с каждой их встречей лично вымеряющего порядочное расстояние, достаточное для того, чтобы держать с кем бы то ни было дистанцию. Но ведь его сестра — ни абы кто… Девочка опешила от чувства глубочайшего удивления, поселившегося в её груди, пока она выжидающе и даже как-то совестливо бросала ошарашенный взгляд то в одну сторону, то в другую, пока до неё не дошёл смысл слов, повисших между ними. — О, нет! Как же… Ах да, цветы… Разве они были здесь всё это время? — Мне… мне жаль, — её голос дрогнул, пока её пятки нещадно впивались в погибшие хрупкие лепестки, такие же очаровательные, как и далёкое послеполуденное небо, частенько заглядывающее в крошечную комнату девочки. — Но откуда им здесь в… — Тебя просквозит. Что я скажу в своё оправдание? Хочешь заработать себе ангину? Туберкулёз? Живо в дом. — Молодой человек не терял ни секунды, тотчас же позабыв о несчастных незабудках. Водрузил на плечо свою поклажу, расправил аккуратно собранные в низкий хвост длинные светлые волосы, а затем легонько подтолкнул потерянного ребёнка к парадной двери. — Шевелись. Чтобы одна нога здесь, а другая… — А где же Плуто? — Взбеленилась спутница, вдруг отпрянув от взрослого, словно как от огня. Ей стало обидно, но ведь она ни в чём не провинилась? Солнце уже скрылось, вокруг пустынные лужайки дышали влагой и сумеречной прохладой — смеркалось. В листве ухоженных клёнов и по кустам жимолости гулял порывистый ветер, но тело девочки содрогнулось не от прохладного дуновения. — Где он? — По горлу резанула твёрдость, как ток по медной проволоке. — Он? — Лишь на мгновение молодой человек позволил себе развернуться и воочию уставиться сквозь тёмные линзы авиаторов на жавшегося к машине ребёнка, как на самое чудное явление природы, походившее сейчас больше на заиндевевшую восковую статую. Что от него требуют? Где взрослые? Где здравый смысл? — Что ещё за вздор? О чём ты, Щион? Что за… — Пёс. Где он? — Тёплая рука заботливо легла на стекло, пока пронзительный взгляд старался различить знакомый пушистый силуэт среди черноты. — Я… так ждала вашего возвращения. Что за глупости? — Ты прекрасно знаешь, что я заботился о нём временно. — Молодой человек напустил на лицо снисходительное выражение, облокотился о стекло, всё ещё привлекавшее внимание сестры. А когда реакции не последовало, безапелляционно подхватил девочку под руку и направился в совершенно немой двухэтажный дом с симпатичной мансардой, горько памятуя о страсти Щион к разным созданиям, преимущественно к собакам. — И он… Ай! — Она всё ещё не поднимала на него свои широко распахнутые глаза. — Осторожнее! — Вернулся домой. К законному владельцу. — Он затворил за ними полустекляную дверь, погнав девочку в ванную комнату через небольшой, но с трепетом обтавленный коридор. — Пойди согрейся. — Мне совсем не холодно. — Упорствовала девочка, сбитая с толку витиеватым тоном молодого человека, скинувшего с себя утеплённую верхнюю одежду, смахивающую на тренч-пальто, но при ближайшем рассмотрении — смахивающий на элемент армейской одежды. Что-то определённо было не так. Подобного покроя девочка ещё не встречала, пусть и понемногу училась разбираться в одежде. Уже из ванны она неприятно поморщилась — от чего-то ей не хотелось верить в эту свалившуюся как снег на голову историю. Вопреки обвинительному тону, голос её надломился и дрогнул, когда она наконец решилась озвучить мысль, которую никогда бы не обронила в присутсвии кого-то другого: — Ты его бросил, хотя дал слово, что мы оставим его и позаботимся… — Нет, Щион. — Он в два счёта забросил свои вещи в свою бывшую пустую комнату, предусмотрительно заперев её на два замка. И, не обнаружив на своём пути взрослых, вернулся к девочке и помог ей выбраться на махровый коврик. — Я вернул его домой. Назад… к любящей семье. Я обманул твои ожидания? Если так, то мне дейсвительно жаль. — Что ж, им нужно получше за ним присматривать с этого момента. А я-то решила, что его бросили насовсем, забыли о нём, — сжав крепкую мужскую ладонь, которая стала ещё больше, чем несколько лет тому назад, Щион ощутила, как умиротворение стало наполнять её каплей за каплей, но опустившись на коврик, она стоически поморщилась. — Эй, — пусть от очков молодой человек избавился, с лица его всё никак не сходила какая-то закалённая чуть ли острыми жизненными обстоятельствами тень, которая лишь сильнее въелась в кожу, стоило его взгляду скользнуть по ванне, а мыслям о верном озорном псе улетучиться, — вода слегка порозовела. Важно так позёвывая, Щион позволила полотенцу в руках брата заскользить по её уже согревшейся коже, но его замечание легкомысленно пропустила мимо ушей. Тон брата Щион совсем не понравился, в добавок его склонившееся над неё тело не просто замерло, а окаменело на манер затаивщегося перед смертельным броском хищного животного. — Точно? Наступила, может, на что? — Тут её головка завертелась, а ей самой от дискомфорта захотелось скукожиться до размеров писчинки, которую бы спасительный порыв вечернего ветра вырвал бы из мёртвой хватки брата и играючи подбросил вверх. — Но откуда… — Да это же… кровь… Щион, покажи-ка мне, — он, заставив себя смягчить хватку и голос, воодушевляющее похлопал её по ступням, критически осмотрел кожу, на которой чуть кровоточили маленькие рубцы. Молодой человек задумчиво углубился в себя, сжав челюсти за тонкой линией бледных губ. Какие бы тёмные мысли не пришли бы ему в голову, он отмахнулся от них прежде, чем почувствовал бы затрещавшее по швам самообладание. — Они не так давно у тебя. В чём дело? М? Без лишних слов вскоре пяточки девочки были обработаны и перебинтованы. После Щион виновато подняла глаза, в которых незамедлительно мелькнуло проникающее в каждую клетку безумие. Она бы так и свалилась с ног, если бы её не удержали чужие руки. Память — точно чистый лист, с которого стёрли все возможные варианты, которые бы ей подсказали, как себя следует вести при глубочайшем потрясении. Ей следовало кричать, пока из ушей не польётся кровь? Падать в обморок в пример тем мягкотелым девицам, которые теряют самообладание уже при виде пятнышка на своих безупречных вечерних платьях? Как ей следовало поступить?! Щион потянулась к лицу брата, силясь проглотить кислое пламя, поднимающееся вверх по её пищеводу. Мгновения было более достаточно, чтобы её глаза выхватили странные отметины на его лице. Щион мгновенно передёрнуло. Лишь сейчас её посетила неутешительная мысль, что тело перед ней забористо пахло чем-то ей незнакомым. Специфическим машинным маслом, жжённой стружкой и увядшей полевой травой, горьковатым корнем хрена, а ещё… морской солью, совсем немного. — Я… Айса… я тебя не узнаю. — Всё нормально. — Молодой человек поспешил заверить её, что сейчас речь не о нём и поспешно усадил девочку себе на спину, предупредительно перед этим отстранившись от её тонких уже согревшихся пальчиков. Ему не пристало посвящать кого бы то ни было в дела, которые касались исключительно его самого. Так что следующее, что помнила Щион, была её небольшая светлая комната, застланная коврами, по ворсу которых были разбросаны комиксы и наброски, вырванные из альбомов и блокнотов. Скромная же коллекция из мелких принадлежностей для рисования, ранее рассыпанная в попыхах, сейчас украшала все видимые поверхности. — Ну как? Тебе повезло, что не подхватила заражение. Настоятельно советую не снимать носки. Или что там у тебя выглядывает из ящика? — Он правда старался скрыть напряжене в голосе, которое замаскировал под колкое пренебрежение, и ради приличий натянуть вымученную улыбку на измождённое, слегка осунувшееся лицо, которое старательно прятал от сестры. На бесцеремонно разбросаные вещи Щион он закрыл глаза, только на пока. Но капля раздражения уже попала ему в пищевод, так что на переносицу легла тяжёлая тень, а под кожей проступили желваки. — У тебя окно нараспашку, а солнце уже село. — Да нет, в доме как раз душно, а у меня хорошо. Ну а что с тобой? — Щион решила подыграть ему и, как только её опустили на мягкий ворс, опрометью бросилась искать свои самые яркие носки, которые подошли бы в тон её невесомой пижамы. Её восторженность от встречи с братом улетучилась. Ей невыносимо было от мысли, что настолько близкий человек мог иметь от неё секреты. Но исключительно ради приличий она не стала сильно настаивать. — А ты… помнишь… — начала Щион неуверенно, осознавая, что проворонила тот момент, когда они оказались в её скромной, но достаточно светлой комнате, сейчас освещённой лишь множеством расчудесных светильников и лампочек. — Помнишь, что между нами нет секретов? Или для тебя это — разменная монета? Не молчи, пожалуйста. Я ведь хотела угостить ещё тебя мороженным… — Я объяснюсь. Очень скоро. Поверь. — Тёплая ладонь схватилась за гладко выбритое лицо, потянувшись к вискам, оставив на столе небольшой чемоданчик с аптечкой. Взгляд молодого человека заметался за закрытыми веками. Он вымотался с дороги, а в голове уже ворох вопросов. Перед глазами всё ещё стояли измождённое лицо сестры, тоскующее по псу, её израненные ноги, а ещё… дверь её комнаты. Точнее та вторая, которая напоминала москитную, но ведь эта была буквально металлическая решётка, у которой к тому же был и замок. Его нервы ослабели, от чего тень на лице ещё сильнее въелась в кожу и утончённые черты. — Сейчас мне бы хотелось собраться с мыслями, а то они такие скомканные, понимаешь? Пойду увижусь с предками. Где они вообще, если не секрет? — Пустяки. — Щион вздрогнула, ринувшись к двери, стараясь закрыть её своим телом. — Тебя не было целую вечность. А это… это — вынужденная необходимость. — По твоему мнению… этому есть оправдание? Их глаза встретились, и девочка не могла больше совладать с испугом, вырвавшимся из её рта. Её прожигали глаза незнакомца, даже больше смахивающие на крошечные горящие солнечные диски-близнецы на закатном небе, предупреждающем о скорой грозе. Её миниатюрное чересчур чуткое сердце зашлось в галопе, прошивая тело такой истерической болью, как если бы кости её раздробили, а из осколков сложили новенький хрустящий в такт фалангам пальцев позвоночник. — Я… Айса! Как… как это произошло? Твоё лицо… — «…совсем не похоже на твоё собственное,» — не решилась уже добавить Щион, вдыхая и выдыхая пропитанный дисфорией кистолод сдавленным горлом с каким-то несвойственным ей остервенением. Девочка, не ведая, куда деть дрожащие ладони, сложила руки за спиной, повалившись на впившуюся в лопатки решётку, напоминавшую ей каждый чёртов день, что в этом доме её отчасти держали за изолированное животное. Кожа Щион походила сейчас на совершенно голый белёса-крапчатый камень, о который вполне вероятно раздробилось её светлое, ничем не замутнённое восприятие неминуемо лучистого и склонного к шуткам образа брата, полного оптимальностей решений и в котором девочка привыкла находить опору и объяснение всему, чего не были в состоянии даже понять родители или другие взрослые. — Прости. — Его взгляд потух, голос заметно завибрировал. — Ты, наверное, в ужасе. — Тему для разговора, безусловно, молодой человек посчитал перевести незамедлительно. На помощь прошёл успокаивающий избыток изумрудно-зелёного, смягчившего черты его лица и подскочившее до космических высот давление. — У тебя чудесная уютная комната одинокой девочки-подростка. И всё же скрыть мандраж у её брата получилось почти… безуспешно. Но положение спасло бодрое перечисление всех чудесных созданий, рассаженных по горшкам. — Видишь, моя память цепка. Я помню даже такие мелочи. Но этого всё ещё маловато, чтобы заставить меня проникнуться бытностью симпатизанта растений. Щион опечалилась, но не могла ничего с собой поделать и прыснула. Не стыд, не ужас охватил её, а чувство, сродни забитости, совершенной беспомощности. Слюна на языке и зубах отдавала аконитом, до одури вязким и жгучим. Захотелось кому-нибудь накостылять. Желательно тому, кто был перед ней прямо сейчас. Но голос Щион не подвёл, когда она отчеканила уже заранее заготовленный ответ: — Да, общаться с цветами и карандашами у меня получается явно куда лучше, чем с живыми людьми. Так уж и быть, мои герани и… уцелевшие незабудки готовы составить тебе компанию в любое время суток. А это… — её глаза наполнились влагой, стоило только подушечкам пальцев впиться в решётку, — я ведь порой творю удивительные вещи во сне. — Её губы дрогнули и с них сорвался шёпот, — даже страшные. Но это меня уже не пугает. Я ведь уже почти взрослая и скоро догоню тебя, — подмигнула Щион опешившему брату, скептически сложившего руки на могучей груди и взирающего на решётчатую дверь, как на обезображенную рептилию без задних лап. Он сделал над собой усилие. Притянул девочку и похлопал её по плечам, спине, темечку, а затем усадил рядом с собой на кровати и всматривался в каждую деталь очень долго. Ко всем сотням и тысячам вещей он подобрался бы «осторожность», «апатичность», «скованность», «несогласие». — Усердие и опрятность. — Что, прости? — Щион стало неуютно, как под прицелом. — Что-то не так. Ты исхудала. И глянь вокруг. Раньше тебе усердия и опрятности было не занимать. — Её брат изогнул брови в немом вопросе, стараясь быть подчёркнуто вежливым, но при этом сильно не перегнуть, а иначе Щион могла тут же раскусить этот его лёгкий фарс. Но она хранила молчание, впитывая его прикосновения изголодавшейся по влаге губкой. Айса прочистил горло, решив чуть отстраниться. — М-м… так где они? Меня встретили куда прохладнее, чем я рассчитывал. — Поглощены работой с рассвета до зари. — Она не расстроилась, чуть взбив в отместку чудные синие волосы брата, основательно собранные в низкий хвост. Теперь его неидеальная причёска здорово контрастировала с безупречным полустрогим костюмом. — Насколько помню, они были на заднем дворе сегодня. Соседский мальчик справляет свою очередную победу в каком-то состязании. Все до жути горды, вот и закатили что-то вроде посиделок. Ну а я нахожу, что от него прежде всего несёт тщеславием и бесшабашностью. — Ну, разберёмся. — Наступила пауза. Загвоздка. Угнетающая их обоих. И её хотелось отковырять от кожи и оторвать, как поступают с противной корочкой нетерпеливые дети. — Айса, — в её голосе была отчётливо слышна мольба, — постой, ты не обязан… — После, Щион. — Он поднялся и предупредительно остановил её жестом, чуть прищурившись и сжав челюсти, точно ему в рот попал хинин. — А тебе даю ответственное поручение. И оно включает прежде всего самое лучшее мороженое на свете. И он оставил её в изумлённом недосказанном неведении, поспешно удалившись из комнаты чуть ли не бегом, чтобы уже в полной тишине и выразительном мраке позволить своему изрезанному шрамом лицу окаменеть и побелеть от снедаемого его остервенения. По сравнению с ним, родители выражались чопорно и даже слегка вызывающе, будя в своём сознании какое-то пристыженное апатичное расстройство, которое не отрезало, а даже отсекало их от чужих представлений и оптимальностей, которые они априори считали неверными. К плюрализму мнений они апеллировали при самой острой необходимости. Женщина с пунцовым лицом и догорающей сигаретой больше жестикулировала, горделиво поджимая нижнюю губу на манер её соседки, пока белобрысый мужчина в простых атласных штанах и с заметной щетиной и сутулой скорбной осанкой занимался тем, что силился слиться с интерьером кухни во время готовки. Щион должна была внять предостережениям мужчины не пытаться вмешаться в разговор старших, зато подслушать пару вещей из-за приоткрытой двери во двор ей всё же удалось. — Какое там лиходейство! Мы уже намучались вдоволь — боимся, как бы с ней не случилось чего на людях. Бьюсь об заклад, с девочкой там не соскучатся. — Пыхтела мадам, пока от её голоса отлетала колкость и сухость из-за переизбытка никотина. — С ней будут обращаться образцово. — Ах, разумеется. А мальчик? — Вот это я оставить без внимания не могу. Она совсем не знает никого в округе. Но этот её новый знакомый — особый случай. Когда ты выигрываешь лишь первый бой, это приносит удовлетворение. Но эйфория длится недолго. Когда же твоя цель выиграть сражение за сражением, ты начинаешь иметь вес и совершенствовать свою изобретательность. Не столь уж важно тогда, как ты провёл дебютный бой. — М-м-м… да я таких несовершеннолетних лиходеев… а, чёрт с ними! — Он — мелкий правонарушитель, который зашёл слишком далеко. Но не в вашей компетенции разглагольствовать о нём. — Ещё бы марать руки о всяких сомнительных рассусоленных лич… что это было?! Откуда этот звук?! — Процедила женщина с ассиметричным от восклицания лицом. Она махнула рукой, показывая, что разговор подождёт, расправила складки на вычурном кумачовом платье, звякнула браслетами и затушила сигарету, позволив сизому едкому дыму наконец полностью раствориться во влажном, но умеренно прохладном воздухе, поднимающегося от чуток сырой земли. Девочка поспешила убраться к себе в комнату, растерянно околачиваясь о некоторые конкретные воспоминания. Центр тяжести был ветренный юноша примерно её возраста с чудесными живыми глазами и мягким баритоном, придающему его на удивление собранному голосу некую экзотичность. Она надеялась, что её новый знакомый останется той частью её жизни, которая будет недоступна другим… Встречи были очень коротки, но они вселяли в девочку силы, веру, уверенность. Щион не сомневалась в своём суждении относительно знакомого — мальчишка развязный, не особо доверяющий другим, но порядочный и сострадательный. Порой она смотрела на него как в зеркало, ища то покинувшее её спокойное созерцание, которому она училась не один год у брата. Её это расстраивало, ведь прежде всего она зависела от опоры. Даже не от примера, на который могла бы равняться, чтобы затем стать равной во всём, чтобы перестать состязаться, перестать прятаться. Сейчас же, чем больше Щион наблюдала за братом, тем всё увереннее и чётче обрисовывалась мысль, что в жестах и словах его сквозили не знакомые ей лёгкость и обтекаемость, а натянутость, даже вымученность. В особенности её задело, как взрослые бесцеремонно коснулись темы того знакомого светловолосого мальчика. Никто не мог быть идеален. Даже в воспоминаниях. Предубеждения взрослых лишь подогревали несговорчивость Щион, но она твёрдо, даже твердолобо продолжала верить в состоятельность идеала самого близкого ей человека, в то время как родители сопротивлялись даже простому упоминанию о нём. Но вот он был рядом — лишь руку протяни. И всё же Щион поостереглась во второй раз вот так опрометчиво и безотлагательно обнажать все свои мысли перед братом. Перед глазами стояла ещё одна дверь её непримечательной норы. Хаотичность и невзрачность мышления передались всему, к чему она прикасалась, это происходило подобно чуме. Цвета тускнели, бледнели, цветы — увядали, как ей казалось. Она ловила на себе неуютные взгляды и механичность, с которой, в её восприятии, окружающий мир отбивал свои минуты, согласно какому-то сценарию или спектаклю. Отстранённость и жеманность родителей жалила, оседала золой на зубах, год за годом стекая в лёгкие тончайшей струйкой цианида, вызывая паталогический кашель и бессердечные галлюцинации, высмеивающие её бытность за такими толстенными рамками, которые просто губительны для всякого ребёнка, какого ни возьми. Щион искренне не понимала, что с ней не так. Искала объяснения и поддержку, но всякий здоровый слух оборачивался к ней полыми ушными раковинами. Возможно, её родители не были самыми образцовыми или чувствительными, но она была просто-напросто изгоем. Безликой картой в колоде, которую зачастую скрывали среди своих пестрящих хоть какой-то пользой сородичей. По неким заверениям она была ипохондриком, перемешивающим воедино факты, вымысел и самые различные воспоминания, подлинность которых никто проверить никак не мог. Щион искренне не понимала, что всё это означало. Решётка вместе с дверью сипло скрипнула, заполнив опостылелое пустое пространство комнаты презренным сворливым эхом. Щион вновь захлестнули бессилие и чувство, сродни горькому предательству. Повинуясь чудовищно соблазнительному порыву, она отсекла все мысли о злосчастном мороженном, как о чуме, и, сминая безликие монохромные рисунки под смешными носками, с тяжестью в груди и со влагой на щеках хаотично размышляла о напугавшем её разговоре, к которому она явно имела отношение. А неутешительные раны на ступнях тем временем с каждым шагом причиняли всё больше дискомфорта. …