Вектор Сосуществования

Nobody wants to feel Hollow But what is a Nobody if not a Sham

От обоих комплектов постельного белья, а в частности от наволочек и покрывал пахло пряными высушенными травами: лавандой, пажитником, мятой и нотками измельчённого пчелиного бальзама, который издавал аромат, близкий к цитрусовому. Щион как-то одно время пристрастилась к ароматическим саше, которые делала своими руками, и её это успокаивало. До поры до времени. Вот подвернулся удачный случай найти им прямое применение. Айса, видимо, совершенно отвык от такого спектра увлечений сестры, что какой-либо реакции от него особо добиться не получилось. Разве что он был ошарашен перед фактом, что бельё вообще способно впитывать такие душистые ароматы. — Как в сосновом бору. — Неловко, но с жаром обронил он, принимая свой комплект из рук девочки точно это было подаяние. — Но не порицай меня, если посреди ночи начнёт раскалываться голова. — Что? Как это? То есть не нравится? Или… — Щион как-то мимоходом занервничала, закусив щеку. — Я… Айса, прости, мне не стоило… — Да всё нормально. Запах чудесный, всем лучше всякой химии. Отнесу чуть позже, — он участливо похлопал ладонью по небольшой массе тёплого, но всё ещё лёгкого, как пёрышко, постельного белья, который был щедро расшит мелкими созвездиями. Похоже, девочка вручила ему свой любимый комплект. — Я и понятия не имела, что у тебя случаются головные боли… — Приняв ответ за чистую монету, Щион с трудом сглотнула. Плюхнулась на кровать с выпученными глазами, покуда чувствовала своё тело ниже пояса. А внутри всё уже успело перевернуться неминуемую чёртову дюжину раз, стоило только её собеседнику измениться в лице и сцепить пальцы в замок, как бы намеренно отгораживаясь. Она не хотела давить, но… — Чаще, чем ты думаешь, честно говоря. По разным причинам. — Взгляд незнакомых золотистых глаз ожесточился, пробуждая на дне стеклянных зрачков неутолимое желание разрывать пространство пальцами, ногтями и зубами, пока не пойдёт кровь, которая оставила бы видимые болезненные следы в чертогах огромной ловушки. Но, безусловно, для Щион не представлялось реальным разгадать, в какое отвратительное замешательство в этот миг мысли Айсы привели его же самого. — Зачастую это рецепторные нейроны, проводящие нервные импульсы, которые бы хотелось не улавливать вовсе. Чем громче, тем больше дискомфорта доставляют разного рода звуки. Мигрень или вот головокружения, допустим, терпимы. Но не… затемнения, скажем так… С запахами слегка всё иначе. Но это сущие пустяки. В детстве не так остро подмечаешь всё это. Щион польстило, что с ней давненько уже никто вот так не откровенничал, хотя, честно говоря, Щион не составило особого труда ужаснуться такой паскудной реальности, набрасывающей на трещавшее по швам самообладание удавку. — Это… тебя не пугает? Девочка была совершенно точно уверена, что собиралась спросить нечто иное, но в последний момент что-то потянуло её за язык брякнуть какую-то глупость, выставляя её саму легкомысленной глупышкой. Попутно взирая на горшочки растений и корешки книг, Щион обыскивала комнату на предмет ориентира, который потерял ход её мыслей. Тяжесть и упругость кровати заглатывали её. И даже буквы соскальзывали вниз с корешков книг. Их тянуло к земле неизменной силой гравитации. — Я не совсем понимаю… это… м-м… безвредно? Щион, споткнувшись о свои мысли, не на шутку переполошившие её грудную клетку, сползла с кровати на пол, укутанный лиловым ковролином. Она спрятала лицо в ладонях, силясь слиться с окружением со сосредоточенностью хамелеона. Уж лучше бы брат встряхнул её до нелепости худощавое тело и обманчиво начал выпад, которым легко можно было бы вывернуть ей запястье. Куда заманчивее взглянуть прямо в глаза вещам, которых ожидаешь меньше всего. Она боялась, что могла непроизвольно переступить черту, за которой её мог ждать совершенно незнакомый ей человек. Первым потрясением были янтарные глаза, которые, если присмотреться, прожигали само пространство совершенно бесцеремонно и настолько цинично, что можно запросто уменьшиться под таким неуютным взглядом. Вторым — глубокий, но аккуратный шрам на переносице, идеально повторяющий косой крест — зловещую метку, смысл которой разгадать было просто невозможною. Третьим — отказ от их любимого мороженного. Успокаивало лишь то, что Щион всё ещё отчётливо могла видеть, как на её ладонях до сих пор теплился фантом его тепла, подогревающего кровь девочки все эти годы. Будь её воля, она промяняла бы эту тесную цветастую клетку на суперспособность, которая бы позволила ей быть рядом с самым близким человеком — она верила, что человек мог быть её целью, однажды став для неё домом. С улицы доносились визги подростков и трение резиновых шин об остывший асфальт. Луна скрывалась за облаками, то вновь появлялась, бесстрастно наблюдая с покрытых мороком небес за далёкими людскими треволнениями. Порой чудилось, что за Щион присматривал не только этот одинокий голый диск луны. Куда спокойнее, наверное, ей было бы, скажем, в каком-нибудь замурованном чулане, где в безмолвном мороке не было бы видно ни зги. В особенности, переплетения стальных ячеек на двойной двери, с которой девочку каждую ночь замуровывали в этой дыре. — Эм… в смысле я могу… — сидя здесь… в собственной клетке, Щион было невыносимо страшно подбирать слова и апеллировать ими. — О, совершенно точно безопасно. — Тут ей на выручку пришёл брат, пристраиваясь на полу подле девочки и обнадёживающе поглаживая её по спине. Ну вот теперь и это его «безопасно» впилось в кожу и разум пропитанной чревоугодием занозой. Отныне Щион тяготила ещё одна вещь из её длинного списка того, что было заковано в цепи феноменальной недосягаемости. — Это приходит и уходит. Вот как приливы и отливы. — Я… всё ещё не понимаю, — с её губ сорвался шёпот, когда заботливые чуть шершавые руки брата накрыли её крошечные ладони, а затем опустили их на колени. Сквозь соль в глазах девочка разглядела целые мириады чувств, которые Айса вложил в это прикосновение. Даже окутавший её запах печали и жалости, который источала его поза, покоробил Щион так неожиданное, что на смену сумбурности в её разуме пришло липкое клокочущее оцепенение. Так они и замерли, переплетая пальцы и устремив взгляды, полные колючей горечи и какой-то ущемлённости, в противоположные стороны. Следующие слова не были ни грандиозными, ни угрожающими. В них сквозила абсолютная пустота, проглотившая затаившую дыхание девочку с головой: — Насколько я могу судить, веки тяжелеют, мышцы каменеют, а тело расслабляется, хоть и изматывается. Земля здорово пружинит под ногами. Ты остаёшься в сознании, но в тебе что-то оглушительно щёлкает без остановки, тебя качает из стороны в сторону, а возможности совладать с этим состоянием нет, пока оно само не закончится. А то, чему ты отдаёшь в своём сознании приоритет, становится чем-то чужим. Инородным. Мизерным, песчинкой, просто… просто ничем. Отсутствие контроля… удручает. Что ты делаешь в момент помутнения, остаётся всегда за непроницаемой стеной, но обволакивает парализованные разум и тело, будто вторая кожа. А воспоминания о самом последнем рецидиве остаются свежими до наступления следующего. Щион рядом с ним трепетала, сжимая чужие ладони до белёсых костяшек, проступающих под её мягкой податливой кожей. Даже не на шею — на лёгкие как удавку накинули. Ей хотелось свалиться бесформенным грузом и хрипеть, выть, царапать грубый, неотёсанный ковролин, который она, сколько себя помнила, всё пыталась скрыть за стерильной белизной тех листов, которые впитывали её скудные воображение, грифельную мазню и безутешное одиночество. — Терпеть не могу, когда ты раскисаешь. — Мочку уха пощекотал приглушённый шепот брата, постучавшийся сладкой звонкой трелью в грудь девочки. Щион распознала в голосе полуулыбку. Ей точно ставили ультиматум. Но опасная близость дорогого ей человека вскружила голову, уже припечатывая её тело к рельефной груди и могучему предплечью. — М? Тебе уже пальцев не хватает, чтобы подсчитать, сколько раз заставал меня в таком состоянии? — Рад подметить в тебе ребёнка, с которым нет сладу. Пожалуй, они сидели так близко, что девочка ненароком напряглась и резко дёрнулась в тот момент, когда низкий шёпот, как крюком, вновь зацепился за её чувствительную кожу на затылке и проник в самое нутро. Если в первый раз она толком-то и не успела среагировать, то во второй раз ей пришлось поклясться самой себе, что именно так бы опустился на её оголённые участки кожи какой-нибудь сдобренный жаром хлыст. Девочка не видела лица Айсы, но готова была отдать руку на отсечение, если сейчас на его лицо не легла глубокая тень, порождённая скабрезным безразличием: — И часто он у руля? Ступор. Ответ всё запаздывал. Из открытого окна виднелись пёстрые огни небольшого городка, неумело поглощавшие морозный морок позднего часа. Девочка уловила почти призрачный запах сырой земли и горелого мяса. Он пробудил чувство головокружительной тошноты. Но реален ли он? Разве Айса его не слышит? Или брат попросту соврал о чувствительности? Щион поспешила сконцентрироваться на чем-то менее вызывающим. Вот гуща крапчатых облаков заслонила далёкую луну и редкие звёзды — близилась непогода, но Щион было всё равно. Её инстинскты кричали об отступлении, бегстве. Остро захотелось подскочить и рвануть прочь. Прямо туда, где она сможет перевести раздробленное на кусочки дыхание. Ей точно подложили свинью, или кого ещё похуже… — Это мой внутренний ребёнок, наверное. — Щион отчаянно хотела быть сильнее этих нахлынувших признаков напряжения, горестно раскусывая на языке фарс, но в последний момент взяла себя в руки и подыграла, томно прикрывая глаза: — Проснётся — ты даже не узнаешь, когда заговорит — с ним не совладаешь. — Смахивает на загадку. — Молодой человек задумчиво прикрыл глаза и немедленно отстранился чтобы затем уже с горячей кружкой крепкого зелёного чая опуститься в кресло напротив и по новой привычке закинуть ногу на ногу. — С ним правда нет сладу. Мне даже думается, что… — оставшись на полу в одиночестве, она как-то воровато стянула с кровати собственное благоухающее тонюсенькое покрывало, притихнув и неуютно поежившись под прицельным взглядом безобразных золотистых глаз, которые вызывали у неё не что иное, как необъятное отвращение. Она отчаянно скучала по прежней сердобольной радужке, которая в её памяти всегда искрилась таким тёплым и задорным аквамарином, что Щион чудилось, как её обнимают сами небеса. Сейчас же она не знала куда себя деть, выдернутая из незнакомого ей призрачного флёра, секундой ранее бесстыдно сковывающего её горящее изнутри тело. — Даже так? Неужели? — Прямо напротив зазвенела бесцеремонность или, скорее, беспардонность. — Расскажи мне всё. Поразительно, но Щион и не думала, что должна оставить какое-никакое откровение при себе. Перерывая оказавшуюся под рукой размалёванную кучу, она выплеснула весь жар, скопившийся в её теле, в своеобразную отповедь самой себе: — Мне кажется, что у меня точно похищают частицу меня самой. Нечто впитывает то, чем живу я, чем дышу, чем питаюсь, и что вижу во снах. Я даже не припоминаю совсем, как удержать в голове всё прочитанное за день, как я делала очередные наброски, как изодрала ступни в кровь… Или в какой момент между моей комнатой и внешним миром оказалась эта… эта чёртова дверь! — Её голос затрепетал и сорвался, а пальцы сжали в камок обезображенное лицо одинокой фигуры в иссиня-чёрном плаще, зависшей в нерешительности у зеркала, в котором с трудом можно было рассмотреть очертания океана. Порой ей виделся во снах незнакомый берег. — Меня будто вышвырнули на внешние совершенно пустынные отмели незнакомого океана с посудины, которая не давала мне утонуть всё это время. Я не хочу остаться позади, не желаю прожить всю жизнь в тени. — Х-хм… — Что… Айса, что мне делать? Я не могу больше это выносить… Неужели меня боятся? Я даже не могу поспеть за простым ходом вещей. Почему всё кажется таким… — Неправдоподобным? Что? С чего он решил? Совсем нет! На языке вертелись тысячи слов, но этот коротко и ясно поставленный вопрос как бы обрубил нить, связывающую девочку с тем ходом мыслей, в котором она была точно уверена. — Именно! — Вместо того, чтобы дать себе ещё время на размышление, девочка-подросток, чуть поддавшись вперёд, с корнем вырвала из себя ответ. — Фальшивым? А фальшивым ли? — Фаль… думаю, д-да… — Они тебя бояться… как некое чудовище? Что?! Она — не чудовище. — Конечно, ты — не монстр. Но вот она ты… Прямо сейчас я словно смотрю сквозь тебя. Скажи, что я вижу? Разве человек не должен заполнять собой всё пространство? Разве не должен звук его сердцебиения оглушать даже в самой гробовой тишине? Загляни в мои глаза и скажи, что я вижу. Всё куда прозаичнее. Беспрецедентное зрелище. — Беспрецедентное зрелище? — Не поверила она своим ушам. Должно быть, это какая-то ошибка. Как можно в здравом уме… — Именно. Вот, что вижу я. Но я не надеюсь, что рано или поздно ты поймёшь смысл моих слов. Знаешь, даже самые могущественные правители возбуждали презрение у простого народа непостоянством, легкомыслием, изнеженностью, малодушием и нерешительностью. Избегай подобных ошибок, Щион, а иначе тебя захлестнёт собственное презрение к самой себе. Важнее всего сейчас поставить тебя на ноги и заколить всеми способами, которыми только можно аппелировать. Потенциал необходимо совершенствовать, а не искоренять. Мы не можем позволить себе тратить больше времени. Мы переждём непогоду. Завтра ещё до того, как взойдёт солнце, ты покинешь это место и больше не вернёшься. — О, так мы уезжаем… — Щион подскочила, как ужаленная, на ноги и вытянула шею. — Впервые слышу. Но куда? — Не делай понапрасну вид, что не слышала того, что не предназначалось для твоих ушей. Как быто ни было, отправляйся в кровать. Из личных вещей возьмём немного — проку будет от них куда меньше, чем ты можешь себе представить. — Но что… Айса, что это за место? Неужели ты вернулся… — Тут она осеклась и, вонзив ногти в ладони, грозно потребовала, — что на самом деле тебе нужно? — Я доставлю тебя туда, где сам был вынужден провести немало лет. — Что?! — Она лишилась дара речи, но тяжёлый взгляд напротив выдержала. Знакомое удушье вцепилось в её глотку, заставив покачнуться и моментально закашляться. — Тебе здесь не место, заруби себе на носу. Самое тяжёлое бремя для нас настаёт тогда, когда мы блуждаем в неизвестности в одиночке. Нам некуда идти, не с кем разделить свою пустоту. Перед нами глухая стена. Всё на что мы годны, это лишь сплатиться ради общей цели. Как раз твоё вмешательство будет очень кстати. — О чём ты… что… что за вздор? — Невинные светло-голубые глаза ребёнка уже в полном замешательстве уставились на молодого человека, точно он вот-вот превратится в членистоногого паразита. — Ох, л-ладно… а если я не… — У тебя нет права больше оставаться в этом месте. Ты сделаешь именно так, как я тебе велю. Довольно вопросов. Готовься ко сну — свежая голова и силы тебе ещё понадобятся. — Ах, вот как?! Сперва я приму ванную. — Зло буркнула девочка и, проигнорировав своё остывшее какао со сливками и выхватив что-то из ящика, опрометью ретировалась на вниз по лестнице. Уже там, на первом этаже, кипела жизнь. Из простоватого на вид радио раздавалась сумбурная говорливая трель сразу нескольких человек, перебивающие друг друга после небрежно брошенной каждой фразы. Женщина с причудливой вечерней укладкой и в ярком платье, бережно расшитом пастельными журавлями, гремела на кухне и причитала на весь белый свет за то, что тринадцатилетняя девочка была не в состоянии справиться с выпечкой даже с третьей попытки. И, безусловно, после такой авантюры безукоризненно сияющая кухня потеряла былой лоск. Молодой человек взял на себя задачу убедить в этот вечер не тревожить Щион по таким пустякам, за что его непоколебимый выглядывающий из гостиной профиль удостоили плотоядной гримасой, не проронив при этом ни звука. Для этой циничной примадонны было ясно: чем людей в доме, тем сильнее неудовольствие. О том, что же скрывалось в дорожной сумке за запертой дверью в одной из гостевых спален, никто не распространялся. Когда пришло время выключить радио и убраться в свою спальню, женщина посчитала своим долгом брезгливо шикнуть на лишь самую малость взбаламошенную Щион, когда та со сменной одеждой посеменила босыми ножками до ванной комнаты: — И чтобы ни капли не пролилось на плитку. — Я лично проконтролирую, — за место сконфуженной Щион ответил молодой человек, бесшумно появившийся на лестнице. — После мы ляжем спать. — О, ну, я не сомневаюсь. — Женщина, с явным неудовольствием глядящая на порядок отросшие синие локоны за спиной у юноши, опешила не меньше девочки, но, прочистив горло и закусив щёку, отправилась прямиком к себе подобно тайфуну. — Что… ты… правда? — Личико Щион тронул лёгкий жар, поднимающийся от груди. Понадобилось мгновение, чтобы съёжиться под зорким взглядом золотистых глаз и почувствовать себя жмущейся ко стеклу клеткой, которую с каким-то томительным остервенением разглядывали под микроскопом. — Для чего ты здесь, если не секрет? Я могу вполне… — Поторопись. Молодой человек проигнорировал неловкое бормотание девочки и сложил руки на груди, даже не изменившись в лице, которое сейчас походило куда сильнее на невозмутимую каменную глыбу, чем несколько минут до этого. Не двигаясь, он механически махнул рукой, уже отчётливее скомандовав «Иди», после чего девочка, напустив на себя совершенно потерянное выражения лица, неохотно подчинилась. — Что ж… хоть взгляну на них, — уже в ванне Щион спокойно перевела дыхание, пустила воду, заполнившую гуляющую по полу прохладу, и притронулась до пяточек, всё ещё ощущая на них смазанный призрак бережных прикосновений брата. От бинтов, окутавшие её ступни, пришлось избавиться. Под ними раны, тщательно обработанные несколько часов тому назад, зудели и щипали точно ненормальные. Обрабатывала не она и не родители, и всё же после недолгой процедуры каждый шаг причинял ощутимый дискомфорт. Но делать было ничего, разве что скрипеть зубами при разглядывании густой фиолетовой мази, чернеющей по краям изодранной кожи. Щион испытала за этот вечер целый вагон смешанных чувств, которые так или иначе возвращали её к брату, о котором было невозможно не думать. Его поведение к ночи изменилось до неузнаваемости и вселяло острое, скребущее по внутренним стенкам, кипящее напряжение. Внутри её заполнила щекотная пустота, и девочке казалось, что она видела, как терпение брата так и было готово лопнуть мыльным пузырём. Уже погрузившись в горячую воду, на поверхности которой густела малоинтересная ей молочная пена, Щион раздумывала над словами о скором отбытии. Всё указывало на то, что, во-первых, чей-то визит был явно не из вежливости или порождённый тоской, во-вторых, они должны были торопиться и покинуть это место… Вероятно, её обуздали усталость и дремота, когда в дверь постучали: — Щион? — Айса? — В тон приглушённому голосу незамедлительно сорвалось с губ девочки, разгоняя перед взором сладкую сонную дрёму точно дым. Закусив губу, не на шутку встревоженная Щион, поспешно забарахталась в ванне. Она в лёгком признаки паники выпучила свои голубые глаза, запоздало отметив, что дверь в ванну была не заперта, а даже прикрыта на какие-то смехотворные миллиметры. — Что тебе нужно? — Уже с нажимом крикнула она, хмурясь от невыносимой мысли, что в этот раз она точно защёлкнула за собой дверь, как бы ей не претили все те воспоминания, в которых её запирали в собственной комнате каждую ночь без исключения. — Мне нужно убедиться… — Не надо меня контролировать! — Огрызнулась девочка, решительно буравя дверь, увешанную большими мохнатыми полотенцами, но фоне которых довольно резко выделялось её собственное — с нашитыми забавными рожицами эльфов, но возмутительно тонюсенькое и которое она давно переросла. — Щион… — Ах! Я же сказала… — в этом доме далеко не каждую вещь она могла назвать совей собственной, но хотя бы уединения ей хватало с лихвой, которого как раз сейчас ей отчаянно хотелось… — В доме прохладно, а ты выскочила за дверь с тем, что первое схватила в руки. Вещи твои в ящике никто не трогал, но я оставил возле двери твои тапочки и своё самое большое полотенце, так что тебя не продует. — Ха? Оу… твоё… прекрасно! Т-точнее… л-ладно, отлично, с-спасибо… — приятно удивлённая и обхватившая себя на манер клубочка, она замотала головой, запоздало отметив, что хорошо ей знакомые тихие шаги уже удалились на порядочное расстояние от двери, чтобы расслышать её сбивчивое щебетание. Внезапно Щион остро захотела проверить, не привиделось ли ей всё это. Она чуть ли не подскочила, молниеносно вцепившись в бортики, но в последнюю секунду отдёрнула себя. Пена вся уже давно растворилась, а температура воды упала. А Щион даже и не обратила внимания, скованная нежным румянцем и тянущим где-то внутри колющим жаром, какой можно ощутить на кончике пальца, если поднести его к разгорающейся свечке. Она и впрямь нашла подле двери аккуратно сложенное полотенце. Если бы брат не упомянул, что одолжил ей своё, то Щион в голову даже и не пришла бы подобная мысль. Материя была лишена не то что запаха, но даже каких либо признаков использования. Девочка грустно хихикнула, обернувшись иссиня-чёрным полотенцем, которое доставало ей почти до щиколоток. Тут ей пришла охота посмотреть на себя в зеркало. И действительною, так она была похожа на завёрнутое в пиратский флаг сокровище. Своим наблюдением она поспешила поделиться с братом, тень которого заметила около задней двери, ведущей в гараж. — Эй, а знаешь, что мне пришло в голову? — М? — Его черты лица заметно смягчились, когда Щион не то подплыла, не то подкралась и скорчила забавную рожицу от уха до уха. Молодой человек покорно замер в ожидании с умеренным спокойствием на лице, на котором отчётливо виднелись признаки усталости. — Как пираты прячут своё сокровище, чтобы его не умыкнули чужие руки? — Тебе помочь с рифмой? — В кармане звякали ключи, ехидно нарушая повисшую между ними тишину, пока брат напустил на себя задумчивое выражение и раздумывал над ответом. — Э-эм… не совсем. — Вздохнула Щион, забавно шаркая тапкам по ламинату и ощущая, как сомнительная неловкость приливала к щекам. Возможно, это была не самая блестящая из её идей. — Ну же, Айса, это загадка. — Понятно. Иди в кровать. — Просто и коротко прилетело ей в ответ. После Айса похлопал девочку по макушке и исчез в недрах своей комнаты. Щион оставалось лишь хлопать глазами. Но она упрямо встряхнула мокрой чёлкой, облизнула губы и уже у самой двери в чужую комнату она продолжила как ни в чём не бывало: — Нет, ты подожди. Я считаю, что в таком виде я смешно выгляжу. Я видела себя в зеркале и… и мне стало любопытно, придёт ли тебе в голову нечто похожее. — Что ты имеешь в виду? — Синяя шевелюра наконец выглянула из погружённой в сумрак комнаты. Молодой человек сложил руки на груди, безапелляционно и внушительно зависнув над девочкой с выражением, которому бы позавидовал даже самый грозный привратник. Намёк Щион поняла, так что стала топтаться на пороге с уязвлённой полуулыбкой и вносить свою лепту в их немыслимую в этот поздний час беседу: — Разве это не похоже на то, как пираты воруют сокровища? — Щион хотела было подмигнуть, но каменная маска всё не сходила с лица брата, так что энтузиазма у неё заметно поубавилось. — Нет? Я всё же придумала несмешную шутку… Или, может, уже неподходящее для загадок время. — Я не уверен, Щион, но тебе хотелось услышать, что эта тряпка похожа на пиратский флаг только потому, что она чёрная? — А-а?! — Щион вспыхнула и ткнула в ему грудь пальцем, показавшимся из-за полотенца, — не будь таким занудой! Что тебе стоит прыснуть и бросить такое вот «ха-ха», я, между прочим, теперь себя чувствую просто ужас как неловко! — Не получив никакой реакции, она понурила голову и засеменила к лестнице. — Хоть спасибо за то, что одолжил. Теперь я спать. Спокойно ночи… Развернувшись, она зайчиком ускакала на второй этаж, но уже у самой комнаты притихла и навострила слух. Время комендантского часа вот-вот должно было наступить — запирали девочку всякий раз без исключения, но уже после того, как часы пробьют двенадцать ночи. Ей было невдомёк и даже досадно постфактум, по какому такому поводу брат отнёсся даже более чем прохладно к реальной картине происходящего. В доме девочку не любили, а школу она перестала посещать уже как два года тому назад после вереницы происшествий, большинство из которых никто не мог толком объяснить без массового помешательства. Она хотела подгадать момент, если ей представится возможность ещё раз отважиться на авантюру. Щион припустила полотенце, стягивающее грудную клетку. Вот и дышать стало легче. С чёрных волос редко, но ещё капала вода, разбиваясь тёмную ткань плотного полотенца или о бледную кожу плечь, в приглушённом свете приобретающую совсем уж патологический оттенок. Даже её топик со штанами давно потеряли свою форму — но хоть не висели на ней мешком, уже что-то. Никого не волновало, что по причине недосыпания, стресса и прочего Щион всё чаще проваливалась в прострацию, пренебрегая едой и сбалансированным питанием. Лишь Роксас — совсем незнакомый ей мальчик — ссылаясь на её вызывающий внешний вид, выразил озабоченность по поводу её распорядка дня, о котором она старалась не распространяться. Но стоило ей закрыться, как он поделился с ней чудесным угощением — мороженым на палочке. Солёным, но одновременно сладким. Ей отчаянно хотелось увидеть своего взбалмошенного приятеля, который ни разу не высказал перед ней и капельки страха или сомнения. Возможно, он, ровно как и она, был из причудливой породы, с которой мало кому хотелось водиться, что было не совсем верно — товарищей мальчика девочка видела совсем мельком, но по крайней мере, их было трое. Щион не вникала в происходящее за пределами её сжатого в этот момент восприятия, но сейчас внизу вновь разливалась тишина, укутанная в бестелесный морок. Крадущимся в потёмках потоком она текла по полу, по стенам, под потолком и взбиралась по поскрипывающей лестнице, чтобы затем оглушительно взорваться петардой прямо в костно-хрящевом канале. Щион чудесным образом обстрагировалась от подобного дискомфорта, привалилась к стене и ахнула — в полумраке с противоположного конца её зазывала дверь, которая была не дверью — она была приоткрыта. Заранее избавившись от тапочек, которые сочла за улику, на ватных ногах, ступни которых нестерпимо покалывало при каждом шаге, Щион спустилась вниз. По ощущениям, она продиралась через бесконечность, но ей важно было удовлетворить своё мрачное напряжение и сумбурное подозрение. Уже ступив за порог чужой обители, Щион поёжилась, как если бы из каждого угла ожидала засаду. Вокруг она не заметила ничего подозрительного, за исключением паранойи, обжигающую её тело даже через ткань. Но была подмечена одна деталь — внимание приковал мигающий холодной охрой ночник, подле которого на чёрном бархате было выложено белым «VII». Смахивало на нетолстую книгу. Щион во все глаза ставилась на вещицу, впившись зубами в посиневшую губу. Следующее, что она помнила — различные заметки на белоснежных страницах и уверенный каллиграфический почерк, в котором каждая буква плавно перетекала в другую. На удивление, разобраться было проще простого — похожая манера письма была порой у Щион, пока её не сменяла хаотичность в каждом наклоне. Девочке стало дурно, скверно, а звенящая тишина со смаком так перебирала её нервы, точно натянутые струны, но раз Щион забралась так далеко, то обязана была пролить свет хоть на что-то. Она решила, что прочтёт лишь одну запись — последнюю: «На мой вопрос может ли несуществующий номер без погрешностей имитировать ранимость в совокупности с подобными эмоциями последовал ответ, который я нахожу неоднозначным. Невозможно дать объективную и беспрестрастную оценку тому, что по своей природе лишено даже не сердца, а самого банального — души. Это существо не оставляет попыток учиться, просто наблюдая и получая новую информацию. Даже сейчас я могу ощущать его фантомное, но на удивление навязчивое присутствие. В настоящее время я нахожу заинтересованность других в этом жалком объекте неподдающейся объяснению. Подозреваю, что пока с его помощью мы можем лишь выяснить местоположение тринадцатого номера, но не более того.» Текст её загипнотезировал, а девочка даже не заметила. Она пожирала каждую букву, с каждым новым словом сглатывая рвущуюся наружу горечь, ударяющую в голову с такой силой, точно её гнал горный поток. А пока кожу рук целовал чёрный бархат, а на стенах незаметно корчились эфемерные тени, вычурность слов шокировала её и бесцеремонно проникала внутрь вместе с кислородом но лишь затем, чтобы осесть прямо на костях леденящим душу предзнаменованием. …