Конец света и прочие неприятности

      Внезапная инспекция складского отдела привела тамошний персонал в панику, а Вельзевула — в незримую окружающим истерику. Он перемерил, казалось, несколько сот тел: устрашающих, искушающих, мускулистых и фигуристых. Все андрогинные вариации были отметены сразу: если бы Князю было нужно такое, его бы здесь вообще не было. И ни одно, драть его в пекло, не подходило!       Повелителю мух ничего не стоило бы вытряхнуть из тела кого-нибудь из подчинённых, но вы видели эти тела? Пиздец кромешный же. Поэтому он был в ярости, правда она была какой-то подавленной, с оттенком злости на себя, чего Князь терпеть не мог.       Дверь склада распахнулась с адским скрипом и в помещение влетел очень злой и растрёпанный суккуб.       — Твою мать, Осе, ещё раз всучишь мне такое барахло, я тебя прямо в нем же и вые… — говоривший осёкся, признав в развернувшемся на крик демоне Владыку.       Владыка, впрочем, осёкся тоже.       Перед ним стоял очень злой и очень растрёпанный архангел.       Если точнее, архангел Вельзевул.       Проблема с телами в Аду всегда стояла очень остро. Работа «на грунте» была зачастую грязной и опасной, и демоны развоплощались с утратой смертной оболочки с незавидной регулярностью. А сотворение земного тела, подходящего для постоянной эксплуатации оккультным существом, было процессом сложным и длительным — нечто среднее между работой скульптора по мрамору и вынашиванием младенца. Технология создания тел была той же, что и на Небесах и собственно оттуда и позаимствована, только вот владеющих ею среди падших было — раз-два и обчёлся, а став демонами, они потеряли интерес к тому, чтобы делиться знаниями с себе подобными: знание и умение — это ресурс, а демоны были эталонными эгоистами и ресурсом разбрасываться категорически не желали. Поэтому оболочек было всегда меньше, чем желающих (для Князя Осе, заведующий складом, распотрошил свой неприкосновенный запас). Кое-кому приходилось даже вселяться в смертных, если припадала нужда срочно что-то пакостное на Земле натворить. Это было опасно и ненадёжно — притуплялись сверхъестественные способности, а если делить тело с кем-то слишком долго — начиналось смешение личности хозяина со «вселенцем», причем взаимное и с какого-то момента — необратимое. Кому такое понравится? Использовать же трупы, независимо от степени их свежести, было нерентабельно: ручное управление всеми процессами жизнедеятельности, необходимыми для эффективного функционирования мертвого тела занимало почти все силы и внимание; на саму задачу, ради которой такое затевалось, уже не оставалось ни того, ни другого. Поэтому командированные на Землю оккультные особо не привередничали, брали что дают или задабривали завскладом, чтобы придерживал для них полюбившиеся обличья. Благо, большая часть адского населения всё-таки падшими ангелами никогда не была и тела имела собственные, созданные иногда из самых причудливых материй и выглядящие по этой причине тоже чудно.       Архангел, вернее, конечно же, суккуб в казённом теле, подскочил на месте и нелепо взвизгнул, узрев выражение лица Владыки Ада.       — Продолжай, — обманчиво спокойным голосом поощрил Вельзевул. — Что ты там собирался с губернатором сделать?       — Дык, Ваше сиятельство, — залебезил суккуб. — Этот кровопийца тело мое любимое отдал другому, а мне всучил это… — бесёнок с усилием сглотнул, очевидно, проглатывая заодно и нелестный эпитет для своей текущей оболочки, — недоразумение. Я в нем выгляжу, как индусская эмигрантка, торгующая тикка масалой навынос! Как я в этом должен развращать сильных мира сего? Говоря «намасте» за чаевые?       На Небесах в те времена, когда Вельзевул ещё был архангелом, зеркал в хозяйстве не водилось, но трудно прожить почти вечность и не узнать при этом, каким ты видишься другим. Нет, конечно это не было телом ангела — во времена до Великой Битвы смертные тела им попросту не требовались, они понадобились позднее и поначалу творились под определенные нужды и конкретных ангелов, что давало поразительное сходство физического и эфирного обличий.       Очевидно, просто создатель этого тела видел Вельзевула до падения и привнес его черты в свою работу: не обязательно же каждый раз с нуля все из головы выдумывать. Да не так уж оно и похоже было, если внимательно присмотреться. Просто было что-то общее. Подходящее.       — Зззначит так, подстилка зззадрипанная, — угрожающе прожужжал Вельзевул, позволив облику проступить и своим крылатым составляющим гипнотически замельтешить в воздухе. — Ты сейчас пойдешь к Асмодею и скажжжешь, что я хочу с ним обсудить поведение его подчинённых в присутствии начальства вообще и твое — в частности. Возззражжжения?       Возражений не последовало. Суккуб с писком ретировался как из так неполюбившегося ему тела, так и со склада.       Повелитель мух окинул внимательным взглядом трофей. При детальном рассмотрении выяснилось, что по комплекции оно вполне привычное, только ощутимо более…ну как бы это сказать… женское. Имело ли это значение? В целом для демонического сообщества (уж каким бы оно ни было) — пока нет. Но для Вельзевул определенно да.       — Зарезервируй для меня. И не вздумай никому выдавать! — Вельзевул сотворила себе зеркало, повертелась на месте, чтобы рассмотреть со всех сторон обновку. — А старое мое спиши по ведомости как пришедшее в негодность и закопай где-нибудь. И не дай Сатана я узнаю, что ты его заханырил — кожу спущу и на подтяжки пущу, уразумел?       Новое тело село, как родное.

***

      Бармен хмуро поглядывал на импозантного мужчину в элегантном, явно на заказ шитом брючном костюме, который уселся за лучший столик и даже не подумал что-то себе заказать. Но Гавриилу и в голову не пришло бы обращать внимание на чьи-то, хмурые или приветливые, взгляды. И вообще, он был здесь по делу.       Место показалось архангелу необычным: он ещё ни разу в жизни не бывал в людских пабах. Он не мог сказать, нравится ему тут или нет. Кое-какие из человеческих изобретений он одобрял: портновское искусство, например, или релаксационные утренние пробежки по безлюдному парку, когда казалось, что ни одна идиотская рабочая проблема не могла его догнать. Но в основном мир человеков вызывал в нём граничащее с брезгливостью недоумение. Взять хотя бы вот эту кучу меняющих восприятие напитков — зачем они? Гавриилу было известно, что их употребление разрушает и так хилые смертные тела, и к тому же считается грехом, так почему же?.. И так было почти со всем, на что падал архангельский взгляд.       Пребывая в процессе яростного безмолвного осуждения окружающей действительности, Гавриил не сразу заметил, что за столиком он уже не один.       — Это место занято, я ожидаю кое-кого, — бросил он подошедшему.       — Ты ожидаешь меня.       Голос и интонации были смутно знакомыми, да и лицо тоже, но говоривший и близко не походил на Повелителя мух, врага, с которым на этой, как тот выразился «нейтральной территории» Гавриил планировал провести вынужденные переговоры. Скорее уж на ангела. Причём знакомого…       — Да, это я, Вельзевул, Повелитель мух, Владыка Ада, — скучным голосом произнес Вельзевул, Повелитель мух, Владыка Ада. — Новое тело. Старое за последние тысячелетия поизносилось, решила сменить.       В подтверждение своих слов предположительно Князь приоткрыл чётко очерченные, правильной формы губы и на кончике его нежно-розового языка затрепетали крыльями изумрудно поблёскивающая бочками муха.       По какой-то совершенно непонятной причине Гавриилу оказалось очень сложно оторвать взгляд от этого зрелища и посмотреть Вельзевулу в глаза. Только сейчас он разглядел знакомые следы архангельского знака, которым сначала не придал значения, посчитав каким-то вывертом людской моды на раскрашивание лиц, в большинстве случаев — не во имя эстетики, а вопреки ей. Он не помнил, чтобы в том обличьи, которое он видел у демона на авиабазе во время неАрмагеддона, выжженные падением остатки благодати были такими четкими. Определенно, это тело сидело на Князе не в пример лучше.       Были и другие изменения. Головной убор стал не таким нелепым, да и в костюме просматривался определенный шик. В глубине Князя, как и всегда, угадывалась сдерживаемая до поры пекельная ярость, но глаза уже не выглядели такими колодцами ледяного бешенства, как в Тэдфилде. Скорее в них было насмешливое любопытство.       — Почему мы здесь? — архангел задал этот вопрос, потому что разглядывая обновлённого Князя поздно спохватился, что теперь его очередь что-то сказать и не успел придумать толковую реплику. Он имел в виду, «почему мы встречаемся в человеческом питейном заведении», но Владыка Ада, судя по всему, воспринял вопрос в более глобальном смысле.       — Арма, блядь, геддон! — ну вот, снова. Губы Князя двигались таким непостижимым образом, словно каждое слово формировалось постепенно и вкусно, как розовый пузырь жевательной резинки, а в конце лопалось с крошечным интригующим щелчком. Гавриил никогда не слышал такой манеры произносить слова и такого голоса, если уж на то пошло: он был чистым и одновременно низко вибрирующим, будто в него прорывались беспокойство и энергия роя. Архангелу пришло в голову сравнение, которое он с удивлением посчитал подходящим, удивление же относилось в основном к тому факту, что он вообще начал их подыскивать. Голос звучал, как музыка. Точнее, как духовой музыкальный инструмент.       Они некоторое время перебрасывались малоосмысленными фразами: едкими у Вельзевула и слегка рассеянными у Гавриила, потому что слушать одновременно этот голос и быстро понимать что собственно им говорят, у него почему-то не получалось. Так что он по большей части повторял окончания фраз Князя или отвечал его же, слегка перефразированными, репликами. Вельзевул не улыбнулся ни разу, но когда архангел упомянул о том, что от него постоянно чего-то хотят только на том основании видите ли, что он главный среди ангелов, лицо демона (и даже губы, невероятно!) сделалось очень понимающим и Гавриил подумал: даже если они сейчас ни до чего не договорятся, он не жалеет, что пришёл. Так интересно оказалось поговорить с тем, кто в полной мере понимает твои проблемы. Даже если этот кто-то… неприятель.       — Жаль, что больше не встретимся.       Верховный Архангел уже много веков не говорил настолько искренних слов.

***

      Вельзевул называла это «координировать действия». Она называла это «саботаж». Также она называла главу конкурирующего ведомства «златоперым ублюдком», естественно про себя — Князь не собиралась посвящать в свои планы кого-либо из подчинённых и уж тем более — начальника. Если бы кто-то узнал о их встречах и осмелился (ну вдруг?!) предъявить ей какие-то обвинения, наготове у нее был ответ, что она ведёт глубокую разведку, используя информатора во вражеском стане. Ну и пара молний, чтобы неповадно было лезть туда, куда не просят. Повелитель мух понимала, что то, что она делает — предательство по отношению к собственной конторе и это ее веселило. В конце концов, она же была демоном, предательство — часть их натуры, так какие к ней могут быть претензии?       Во вторую встречу, спустя пару месяцев, златоперый ублюдок заметил, что Вельзевул теперь… ну как бы это сформулировать… она? Демонесса? Княгиня? Да чушь какая, все это было определениями, которые и близко не могли передать новое самоощущение Владыки Ада, и это самое самоощущение неведомо почему, как раз обострялось в присутствии архангела, чтоб его Сатана забодал. В любом случае Вельзевул стала чувствовать себя комфортнее, насколько это вообще возможно, если твое постоянное место обитания — Преисподняя. Органичнее. Целостнее.       После третьей встречи: архангел снова вел себя ублюдочно — снисходительно вежливо, самодовольно и эта его улыбочка все ещё вызывала желание припечатать ее огненным шаром — Вельзевул пришло в голову, что неплохо было бы иметь о пернатом засранце чуть побольше информации. Единственным, кто мог бы, а мог бы и не, таковой поделиться, был кроулевский хахаль-ренегат, у которого были все основания ненавидеть бывшего начальника. Он держался с Владыкой старомодно-галантно, без снисходительности или подобострастия, но то ли она слишком аккуратно расспрашивала, то ли херувим оказался более крепким орешком, чем она думала, но сверх того, что она знала и раньше, выяснить ничего не удалось.       И тут ей пришла в голову идея, что информацию об архангеле может предоставить сам архангел. Такой напыщенный и себялюбивый индюк должен любить рассказывать о себе и делать это с упоением.       Но тот на задаваемые вопросы отвечал без особой охоты и иногда просто невпопад. А ещё слишком пристально смотрел на неё, стоило Князю открыть рот. И вообще предпочитал слушать, а не говорить. Это сбивало с толку.       Возвращаясь в Ад с четвёртой встречи, она внезапно осознала, что понятия не имеет, зачем они её назначили и какой полезной информацией обменялись, но ощущения даром потраченного времени у неё не возникло. И что улыбка Гав… златоперого ублюдка стала не такой мерзкой — кто бы мог подумать, что такое вообще возможно.       На пятой была песня. Неприлично бодрая и с мотивом настолько навязчивым, что её вполне можно было крутить в Преисподней в качестве пытки. Но знакомая: она звучала в фильме, который она посмотрела на днях. Обычно Вельзевул ходила в кинотеатры только на фильмы ужасов — поглумиться. Но иногда выбиралась посмотреть и экранизации книг, которые читала, и это был как раз тот случай, к тому же имя режиссера само по себе было многообещающим — у него даже детские фильмы выглядели приятно зловещими. И это был как раз тот случай.       Они только что пришли к соглашению: Армагеддон следует отменить. Так просто и разумно, что даже жаль было, что идея исходила не от неё, а от этого… ну в общем, вы поняли. Но всё равно: решение проблемы у них было, и это настолько подняло Повелителю мух настроение, что она почти улыбнулась. А потом, когда зазвучала знакомая мелодия, просто не смогла удержаться:       — Мне нравится эта песня.

***

      Трубу Гавриил нашёл. Какой-то не в меру ретивый придурок отнёс её, неизвестно зачем, на склад материальных объектов. Архангел, чувствуя необычное, тёплое и болезненное чувство, взял её в руки, пробежался пальцами по клапанам, приложился губами к мундштуку… и застыл. Память весьма несвоевременно подсунула ему несколько причин, почему нет, но в то же время и одну — почему да. Владыка Ада считала музыкой какое-то ритмичное недоразумение и Гавриилу захотелось показать ей… дать услышать ей… в общем, он подумал, что мог бы сыграть для неё ту свою композицию, которая, если бы он имел привычку хоть как-то называть свои сочинения, была бы озаглавлена «Вельзевул». Просто чтобы показать, что такое настоящая музыка.       Было правда одно затруднение. В смертном теле на нематериальной архангельской трубе не очень-то поиграешь. А значит, нужно было раздобыть человеческий инструмент. Поднаторевший в одном шоппинге Гавриил справился бы с покупкой без труда, но инструмент, как и одежду, хотелось самый лучший. Стоило бы спросить совета у профессионалов, но увы, Кроули был прав, сказав, что все лучшие музыканты (включая на беду Гавриила, и Армстронга с Дэвисом) — в Аду. Пришлось решать вопрос самому.       В магазине музыкальных инструментов в Сохо архангел придирчиво разглядывал инструменты, уже слегка злясь на то, что вместо нормального продавца в лавке хозяйничал подросток в дурацких очках и бейджем «Привет, я Арнольд», прикрепленным к подтяжке, и занимался больше своим клавесином, чем обслуживал покупателей. А потом Гавриил бросил случайный взгляд на соседний стенд и пропал.       Элегантный, даже чувственный изгиб корпуса и невероятное обилие клапанов обещало невероятное количество вариаций, что можно сыграть на таком непостижимом инструменте. И весь он выглядел… Завлекательно. Искушающе. Чувственно. Будь в активном словарном запасе Гавриила слово «эротично», он знал бы, какой эпитет использовать.       — Сэр, вы с какой планеты? — поинтересовался «Привет, я Арнольд» в ответ на вполне закономерный, с точки зрения архангела, вопрос. — Вы что, никогда раньше не видели саксофона?

***

      Впервые златоперый сыграл ей на своей странной дудке прямо возле паба. Вельзевул к музыке без слов была обычно равнодушна, но в том и дело. В этой музыке были слова! Целые горы и водопады слов. Вершины и ручьи. Владыке внезапно захотелось покорить их все. Она слушала, а ангел играл и играл, и щеки его так потешно раздувались в процессе, и он наконец-то не улыбался, но по какому-то физическому закону, ещё не описанному смертными — назовем его «законом сохранения улыбки» — губы Вельзевул неудержимо поползли уголками вверх. Это было непривычно и лицо очень быстро заболело от неестественного положения мышц, но она всё равно улыбалась. Потому что если кто-то говорит тебе, что ты похожа на музыку, а потом исполняет её для тебя, невозможно сохранять на лице недовольное выражение, будь ты хоть трижды демон и князь ада.       А потом какой-то прохожий смертный сунул в карман кашемирового архангельского пальто фунт. И выражение недоумения на лице ангела показалось Повелителю мух таким прикольным, что она сделала это. Когда недоумение начало по инерции трансформироваться в обычную блистающую лыбу, она быстро подскочила и поцеловала пернатого придурка. В щеку. Просто, чтобы добиться так понравившегося ей выражения ещё разок. И результат превзошел все ожидания. Приняв облик и уже взрываясь роем, чтобы избежать каких-нибудь дурацких вопросов, она с удовольствием отметила, что вид у Гавриила был уже не недоуменный, а ошарашенный.

***

      После произошедшего от Вельзевул не было никаких сообщений довольно долго. В Раю сложно следить за течением времени, но Гавриилу показалось — пару лет. Он забеспокоился и набрал уже ставший привычным номер сам.       Выяснилось, что прошла неделя. Но мы бы ошиблись, если бы подумали, что это удержало Верховного Архангела от назначения новой встречи. И ещё одной. И ещё.       Встречались они неизменно в «Воскресителе», но постепенно начали расширять горизонты.       Они пошли в кино и оживленно спорили, какой фильм выбрать: Гавриил предложил «Город грехов», просто из-за понятности названия, Вельзевул же выбрала «Чарли и шоколадную фабрику» из-за режиссера и главного героя на афише, выглядевшего достаточно инфернально. Спор их выглядел примерно так:       — Да мне вообще всё равно, «Город грехов» ну что ж, грехи это по моей части верно? — горячилась Князь.       — Нет, мы пойдем на «Шоколадную фабрику»! Ты же сама её выбрала! — не желал отходить от стандартов вежливости архангел.       — Ангел! Прекращай злить Владыку Ада и купи нам билеты на этот твой чертов «Город»!       — Ангел! — передразнил Владыку Ада Верховный Архангел. — А как же «слово Владыки Ада — закон», и всё такое?       — Только в самом общем смысле!       В итоге они сходили на оба. И каждый из них был очень сильно удивлен.       Они были в Альберт-холле и Ковент-Гарден.       На Эйфелевой башне и в Диснейленде.       Они даже ходили в Сент-Джеймсский парк и кормили уток. Чипсами. Эта дрянь, конечно, вредна для птичьего здоровья, но утки, к их счастью, были не в курсе дела.       Больше Вельзевул не целовала Гавриила, и тот не понимал, как попросить. В фильмах всё как-то происходило по большей части само собой. А книгу о любви он прочитал только одну, и по прискорбному стечению обстоятельств, это была вообще единственная прочитанная им книга. И с поцелуями в ней дело обстояло скверно. Прочитанное немного беспокоило архангела, но потом он решил, что это какие-то заморочки смертных, к ним отношения не имеющие и выкинул прочитанное из головы.       Вельзевул читала много, но в основном фантастику, а там поцелуям уделялось возмутительно мало места, в сравнении с мечами, бластерами, драконами и прочими шагающими деревьями. Поэтому она решила, что это не очень важное дело. Хотя немного хотелось.

***

      О, оба они знали, что на самом деле происходит. Самые главные, самые могущественные из представителей своих… ну не видов, конечно, потому что изначально-то принадлежали к одному. Рас? Кланов? Корпораций? Ведомств? Самые умные, и, как им представлялось, мудрые. Существа, чей жизненный опыт простирается в вечность, а память абсолютна и всеобъемлюща. Так что да, они прекрасно осознавали, что между ними.       Каждый из них думал, что другой страстно в него влюблен и великодушно позволял ему это.       Вельзевул в свое время провела на Земле в качестве бога почти полторы тысячи лет. Конечно, все видится в несколько ином свете, когда ты — объект поклонения тысяч смертных, но глаза-то у нее (точнее, в то время — него) были! А человеки имели склонность делать своих богов сущностями не только антропоморфными, но и социальными. Ассиро-финикийский пантеон, конечно не дотягивал по уровню запутанности социальных и родственных связей между составляющими его божествами, скажем, до Олимпа, больше похожего в этом плане на самые изощрённо-нелепые мексиканские сериалы (а по сравнению со скандинавским или, прости Сатана, японским, вообще был незамысловат, как крестики-нолики в сравнении с трехмерными шахматами). Но и в древнем Вавилоне смертным нравилось, когда их божественные любимцы вели себя как люди: ссорились, воевали, мирились и любили. Черт возьми, да они даже придумали Вельзевулу супругу! И пришлось, так сказать, соответствовать, о чем и она, и Астарот предпочитали лишний раз не вспоминать.       Да и последнее столетие-полтора с их литературой и кинематографом дало Князю много пищи для наблюдений. И все они в один голос утверждали, что если некто теряет в вашем присутствии нить разговора, смотрит одновременно нежно и жадно, стремится проводить в вашей компании как можно больше времени и всячески старается быть интересным, то этот кто-то влюблен в вас по уши.       «Это мило», — размышляла Вельзевул, в унылой мрачности своего кабинета разлетаясь и рассаживаясь роем по всему помещению — она часто так делала, когда нужно было поразмыслить не вглубь, а вширь, что всегда давалось ей с некоторым трудом. — «Но все же немного хлопотно. Как удачно, что сама я вовсе не влюблена».       Владыка Ада чувствовала в отношении этого пустоголового пернатого придурка много всякого, в том числе того, на что демоны, как считалось, вообще не способны: например стремление порадовать, вдохновить, восхищение и уважение. Ну и желание поцеловать, куда ж без этого. Ей страшно льстило, что сам Верховный Архангел, этот напыщенный чистоплюйский райский сноб, втрескался в нее по уши. Но любовь? Что за глупости! Влюбленный демон?! Ах-ха-ха!       У Гавриила не было за плечами такого разностороннего и обширного коммуникативного бекграунда, но зато он был ангелом. И как таковой по природе своей просто обязан был ощущать любовь. Хотя Гавриил признавал за собой в этом аспекте некоторую слепоту (или тугоухость, или аносмию — не принципиально, все равно материального воплощения специального органа чувств, отвечавшего за восприятие любви, в смертных телах формально не существовало). Но таким уж его создали, а значит, для чего-то он нужен был именно таким.       Но для того, чтобы ощущать любовь Вельзевул, не обязательно было быть сверхчувствительным. На самом деле архангел подозревал, что для этого даже не нужно было вообще быть ангелом. Любовь неиссякаемым потоком лилась из Князя, тягучая и греховная, как карамель в рекламе шоколадных батончиков, почти осязаемая: протяни руку, погрузи пальцы, а потом оближи стекающие с них золотистые капли. Это порождало в Гаврииле особый, новый род самодовольства: надо же, я и впрямь хорош, раз в меня втрескалась по уши сама Владыка Ада! Он же ощущал некоторую потребность в том, чтобы удивлять, баловать и радовать ее, беречь и быть рядом. Но любовь? Конечно, он же архангел, Господь всемогущий, он полон любовью и любить всех — его рутинная рабочая обязанность, будь она неладна!       «Хорошо, всё-таки, что я избежал искушения и не влюбился», размышлял он, наигрывая задумчивую мелодию на своем саксофоне в переходе лондонской подземки. Он пришел к выводу, что тут практически нет шансов попасться на глаза кому-то из коллег или, Боже упаси, Метатрону, а акустика была, что надо. Иногда ему кидали или совали в карманы мелкие монеты и купюры. И это тоже было приятно. Это выглядело, как признание. Ведь очевидно же, что возле него нет никаких ёмкостей для сбора денег, а одежда намекала на то, что по назначению подземкой такой импозантный мужчина не пользовался ни разу. Скорее уж на ум приходил серебристого цвета автомобиль представительского класса с личным шофером. То есть вряд ли кто-то делился с ним деньгами из жалости.       Он играл, думая о темных блестящих глазах Князя, ее миниатюрных руках в паутинке черных кружевных митенок, ее экстравагантной шляпке с бантиками, стилизованными под насекомых, ее бархатном вибрирующим голосе и колких, остроумных рассуждениях и больше всего — об идеальных влажно смыкающихся меж собою губах, изредка изгибающихся в почти улыбку, так роскошно артикулирующих грубые словечки, тех самых, чьё прикосновение к своей щеке он был бы совсем не против ощутить снова… Но нет, определенно, ни о какой такой любви речь конечно же не шла.

***

      Они никогда ничего не дарили друг другу. По крайней мере, никаких материальных объектов. Хорош был бы Владыка Ада, заявившийся на рабочее место с букетом роз. О том, чтобы пронести нечто вещественное на Небеса, речь вообще не шла, Гавриил даже саксофон свой оставлял на Земле, в ячейке автоматических камер хранения на вокзале Чаринг-Кросс. Да и сейчас подарок Князя был не вполне материальным, а очень даже оккультным. И тем не менее это было так трогательно, так приятно и так верно, что три главных слова вырвались у Гавриила просто инстинктивно, без малейшего участия в этом каких-либо высокоорганизованных мыслительных процессов. И получил те же три слова, ту же простую и всеобъемлющую истину в ответ: — Ты любишь меня. — Ты любишь меня.       Дилемма, как попросить о поцелуе, неожиданно решилась сама собой.

***

      Как они могли быть так недальновидны и беспечны? Ну ангел-то ясно, он пустоголовый пернатый придурок, она всегда это знала и именно таким его… Но сама-то, сама! Три с половиной тысячи лет в должности Великого Князя Ада, с тех пор как Люцифер впал в депрессию из-за того идиотского проигрыша в споре за душу Иова! Тридцать пять столетий угроз, интриг и манипуляций! А потом ей не хватило мозгов придумать запасной план! Подумать о том, что некто может решить все за них. Что Армагеддон — не частная вечеринка, которую можно отменить, потому что пропало праздничное настроение. Что все может пойти не так.       О том, что Верховный Архангел пропал, Владыка Ада узнала от адского агента в Раю ещё до официального звонка Сверху. Как и об обстоятельствах, этому предшествовавших, о которых в официальном звонке Михаил умолчал. Исчезновение Гавриила поначалу не слишком обеспокоило Вельзевул, в его ситуации правильно и логично было убраться из Рая и связаться с ней из какого-нибудь безопасного места. Известие о решении вычеркнуть пособников, а возможно и самого архангела из Книги Жизни она тоже пропустила мимо ушей — пустая угроза, книги на Небесах не было давным давно, да и технически это было малоосуществимо. Экран телефона ещё не успел погаснуть после завершения разговора, когда Повелитель мух была уже на полпути к Эдинбургу.       Но Гавриила не оказалось ни в пабе, ни на кладбище возле вызывавшего у архангела сентиментальные чувства монумента, ни в ещё полудюжине самых вероятных мест, где он мог бы ее ждать или оставить сообщение.       И это было паршиво. Нет, не просто паршиво. Это было невероятно, грандиозно, тотально плохо. Глупый, глупый ангел, куда же ты делся? Вельзевул оставила тело в Преисподней и вернулась на Землю, разлетаясь роем по всему Альбиону, затем переместилась на континент. Гавриила не было нигде.       Несмотря на частые вылазки в мир человеков, Князь редко покидала в своих земных «командировках» пределы Великобритании, да и вообще не слишком интересовалась делами смертных, если речь шла не о новинках фантастики, премьерах в кино или хрустящих снеках под пиво. И теперь, обшарив острова и большую часть Европы, она с унынием осознавала: ее знаний и умений недостаточно, чтобы обнаружить среди людей эфирное существо, если оно не хочет быть обнаруженным. Но ведь этого не может быть! Гавриил ее любит и обязательно бы дал знать о себе, он, конечно, не самый умный ангел, но нашел бы способ. Значит: не не хочет, а не может, и вполне вероятно — в беде! И как его, непутёвого, из нее спасать?       Вельзевул не очень хотелось делать это, но выбора не было: единственным, кто мог бы помочь в поисках, достаточно опытным и разумным, был этот бессовестный негодяй Кроули, ренегат и дружок ренегата. И чтобы у того появилась мотивация помогать, обещанная награда должна быть очень, очень весомой.       Только узнав, что демон попросил политического убежища в райском посольстве, вспомнив его реакции в разговоре с ней и прикинув хрен к носу, Повелитель мух сообразила: с этой парочкой что-то крепко не так. На кой дьявол Кроули измыслил это диссидентство, если со стороны Ада, благодаря ее негласной поддержке, ему уже больше двадцати лет ничто особо не угрожало?       В Преисподней не было секретом, что Небеса тоже не очень-то справились с казнью отступника, а так как руководил процессом Гавриил (чем, как она знала, ничуть не гордился, просто он тогда был зол и, чего греха таить, напуган), логично было бы предположить, что никаких тёплых чувств к её ангелу Азирафель не испытывал. И все же из всех ангелов Божьих (не считая самого Гавриила) только у херувима диапазон приемлемости и широта мировоззрений были достаточными, чтобы впустить в своё сердце заведомого врага. А значит, возможность, что он окажет помощь другому своему врагу, не была такой уж невероятной.       Правда была у этого варианта и обратная сторона: райский агент производил впечатление существа, преданного идеалам и последовательного до тошноты и скрежета зубовного, а это значило, что если он и правда покрывает беглого архангела, то добровольно, тем более Владыке Ада, оного не выдаст. А рассказать Азирафелю или тому же Кроули правду… такой вариант ей даже в голову не пришёл. В конце концов, Вельзевул была настоящим демоном, а основная характеристика настоящих демонов — они не доверяют. И даже когда разъярённый херувим заявился к ней на порог, потрясая своим распылителем и пылая праведным гневом; даже когда из его слов и поведения она сделала правильные выводы — что-что, а врать Азирафель умел хреново; даже тогда всё, что она сумела себе позволить — крошечный намек. И то, что ангел его понял и проявил доверие за них двоих… что ж, хотел этого херувим или нет, но в тот день список его друзей-демонов пополнился ещё одним именем.       Дружить, как и любить, демоны в принципе не очень-то умели. В представлении Вельзевул дружба была чем-то вроде долговременной многоэтапной сделки, постоянным сотрудничеством, в котором стороны не пытаются, хотя бы большую часть времени, друг друга наебать. Умереть, в случае чего, за Азирафеля она, конечно, готова не была. А вот убить кого-нибудь — легко и с удовольствием. Это была, в представлении Князя, хорошая сделка.

***

      — К твоему сведению, — говорил Азирафель довольно противным чопорным тоном (Кроули он умилял, а остальных, кому выпадало несчастье его услышать — неимоверно бесил), снова переводя взгляд на непотребную скульптуру, — никакая это не Ебитва. Это слегка модернизированная копия античной мраморной скульптуры «Борцы», оригинал которой мы когда-то с удовольствием рассматривали в галерее Уфицци. У настоящих «борцов», конечно, нет крыльев, но сама работа вызывает восхищение мастерством скульптора, а главное — анатомически и исторически правильно изображает древнейшее из олимпийских видов единоборств. И кстати, ни о какой победе сил зла здесь речь не идёт, — ангел собрался было щёлкнуть пальцами, но потом решил, что творить чудеса в гостях не очень вежливо, поэтому встал, подошёл к скульптуре и повернул ее к демону тыльной стороной. — Видишь, у «добра» левая нога и рука в упоре для броска с переворотом? Ещё секунда — и «зло» окажется на спине без воздуха в лёгких и никакой выход на болевой захват ему тут не поможет. Но это так, к слову.       — Ты мне сейчас зубы заговариваешь? — уточнила Вельзевул, даже не глянув, что там у добра и зла с руками-ногами не так. — Я тебя не об этом спрашивала!       — Ты вообще не спрашиваешь, — херувим вернулся в кухню и опять уселся за стол и отхлебнул, наконец, предложенного пива — разговор такого плана на трезвую голову он бы не потянул. — Ты обвиняешь. Но вообще да, это я дал Гавриилу книгу. В свою защиту могу сказать, что не предполагал, что он действительно будет ее читать, а они с Сандальфоном так меня выбесили, намеренно вопя про порнографию и смущая покупателей, что я решил: будет им порнография. И вручил твоему благоверному (Вельзевул скривилась, как от зубной боли, хотя вопрос, бывает ли она у демонов, все ещё является предметом схоластических богословских диспутов) «Венеру в мехах» этого занудного графомана Захер-Мазоха. Сначала вообще хотел ему «Сто двадцать дней Содома» презентовать, но это бы больше Сандальфону подошло, к тому же у меня под рукой было только первое издание, жалко стало отдавать. Так что, поверь мне, все могло обернуться гораздо хуже. Тем более, если я все правильно помню этой проклятой Гаврииловой памятью, ничего такого он… — тут херувим замолчал и демон, бросив на него взгляд из-под ресниц, увидела, что Верховный Архангел, несмотря на самоуверенный тон, уже красный, как помидор (каким бы раскованным ни был херувим наедине с любовником, ему и в страшном сне не могло привидеться, что он будет обсуждать такие вещи с посторонними, да ещё и с бывшей, прости Всевышний, владыкой ада). Её это развеселило и слегка умерило собственное смущение.       — Вот именно, Азира-мать-твою-фель! — тихо и зло ответила она на незаданный вопрос. — Ничего такого. Ты видел его воспоминания, — она напряженно хохотнула; херувим давненько не слышал столь безрадостного звука. — Двадцать лет он набирался храбрости меня поцеловать! Ну ладно, предположим. Он же ангел, в конце концов. Но когда я намекнула ему, что мы можем зайти дальше, он… он… ну блядь, не могу просто! Он молча, понимаешь, херувим ты бессовестный, молча! рухнул передо мной на колени и чудеснул плётку! Мне за последние пять тысяч лет эти коленопреклонения уже во где! — Повелитель мух выразительно чиркнула рукой по горлу. — И как, как мне теперь наладить нормальную интимную жизнь, если партнёр за истину принял, что в качестве проявлений любви я должна его пороть?! И это, между прочим, ты, со своим дурацким юмором, виноват!       Азирафель вспомнил, что одной из причин такого его поступка было предвкушение того, как будет веселиться его любимый бес, когда он ему расскажет, и вздохнул. Как у Кроули всегда возникали проблемы, когда он пытался совершать хорошие дела, так самому херувиму попытки кому-то напакостить, впрочем, крайне редкие, самому выходили боком. Вот как сейчас. Он бы дорого дал, чтобы этого разговора с ним никогда не происходило, но с другой стороны, это и правда была отчасти его ответственность. А от ответственности ангел никогда не бегал.       — А чего бы ты сама хотела? Без подробностей только, — быстро уточнил херувим, сообразив, что вопрос прозвучал двусмысленно, а он вообще-то не готов выслушивать эротические фантазии Повелителя мух.       — Я… — Вельзевул раздражённо зыркнула на ангела и сразу же вновь потупилась. Голос ее звучал почти растерянно, и от Азирафеля не укрылось, куда именно она посмотрела. — я, ну… ааааа, херувим, ты заебал уже своим вот этим вот! Нормально я хотела! По-человечески! Чтобы всё как у людей!       Она на мгновение умолкла, замявшись. Руки её, лежавшие на столе, были сжаты в кулаки, спина ссутулилась. Наконец она так треснула о столешницу обоими кулаками одновременно, что из бутылки выплеснулось пиво и подняла на ангела злые, несчастные глаза.       — Хотела, чтобы как у вас с… твоим!       Вельзевул была противником могущественным и опасным, и Азирафелю совсем не хотелось получить разрядом молнии по маковке или огненным шаром в физиономию. Именно поэтому он нечеловеческим усилием удержался от того, чтобы расхохотаться.

***

      Гавриил возвращался с пробежки, разгоряченный и бодрый как и всегда, весь в своих мыслях, поэтому даже не сразу понял на что, вернее, на кого налетел с размаху в дверях собственной парадной. А когда понял, изо всех сил постарался сделать вид, что рад встрече.       — Азирафель! — предпринял он попытку процедить сквозь припаявшуюся к лицу улыбку. — Какими судьбами? Слышал, тебя можно поздравить с повышением?       Херувиму было очень интересно, где его предшественник мог об этом «слышать», если и он, и его подруга были в своих ведомствах персонами нон грата. Утечка информации в таких масштабах, когда все всё про всех знают, начинала всерьез напрягать. Но сейчас у него была другая задача. И зайти пришлось издалека.       Азирафель поморщился, вспомнив о том, как учил «Джима» пользоваться туалетом и понял, что тогда его мысль о том, что хуже уже быть не может, оказалась неоправданно оптимистичной.       — У меня к тебе серьезный разговор, дорогой, — ангел улыбнулся бывшему начальнику с приязнью, в которой так явно скользило что-то маниакальное, что тот даже слегка отшатнулся. — Полагаю, ты ещё плохо знаком с концепцией художественного вымысла? Так вот, позволь мне объяснить…       Через пятнадцать минут объяснений улыбка, да и все краски, если уж на то пошло, сползли с лица бывшего архангела, а рот приоткрылся в немом шоке.       В списке разговоров, в которых Азирафель предпочел бы никогда не участвовать, этот уверенно входил в десятку лидеров. Но другого способа помочь Вельзевул он не видел, а она была настолько любезна, что поделилась с ним всем, что знала по Книге Жизни и даже не поинтересовалась, на кой им теперь-то эта информация сдалась. Хотя, возможно, это объяснялось тем, что она и сама догадалась о причинах: всё-таки она была умна и ангелу пришло в голову, что Кроули ее всегда недооценивал (главное, такого при нем ненароком не ляпнуть: у беса давно не было повода взревновать, и он мог уже заскучать без очередного приступа «синдрома Отелло». В конце концов историю о венецианском мавре, безбожно приукрасив, Шекспиру наплёл именно он. Не иначе как в отместку за «Гамлета»).       — Но что же мне теперь делать? — глаза у Гавриила стали печальными и блестящими, как у нашкодившего щенка, который мечтает избежать карающей газеты.       Вообще-то большим специалистом по «что же делать» был Кроули, но «звонок другу» на данный момент был недоступной опцией, поэтому Азирафель поднапрягся, наскоро анализируя комплекс всего увиденного, услышанного и почувствованного и синтезируя реакцию на основе гигантского запаса книжных знаний об отношениях, большая часть которых ему обычно только мешала, а та, которая не мешала — просто не подходила. Но кое-что было и там.       — Значит так, — как можно авторитетнее начал он, материализуя в руке увесистый, солидно выглядящий том. — Твоя задача: прочитать, запомнить и применить на практике. Важное уточнение — изучать конкретно эту литературу нужно исключительно вдвоем с партнером. Можешь читать Вельзевул на ночь. С выражением. И не халтурить!       — Это… Библия? — с сомнением произнес Гавриил. — Боюсь, мой ангел не обрадуется если я начну читать ей вслух такое.       — Ты не о том думаешь! — херувим со значением постучал ногтем по переплету. — Читай внимательно. И я от всей души надеюсь, что мне не придется экзаменовать тебя по поводу усвоенного материала.       — Би-бли-я сек-са, — медленно, чуть ли не по слогам прочёл архангел и глаза его стали большими и круглыми, как блюдца. — Люди что, с этим молятся?!       — Можно и так сказать, — пробормотал Азирафель. — К Господу, по крайней мере, взывают регулярно. Но это ещё не всё.       Гавриил смотрел на херувима чуть ли не с благоговением.       — Что еще? — почти шепотом спросил он.       — А то, что ты сейчас прямо здесь чудеснешь себе одежду поприличнее спортивного костюма…       — Это вообще-то лимитированная коллекция Louis Vuitton, — надменно вставил Гавриил.       — Как знаешь, — отмахнулся Азирафель. — Если ты считаешь для себя возможным идти в Harrods в таком виде, кто я такой, чтобы тебе запрещать?       — Господи помилуй, но зачем нам в Harrods, Азирафель? — такого обескураженного вида Гавриил не имел даже в бытность свою Джимом. И херувима это почему-то разозлило. Неужели и он когда-то был таким твердолобым идиотом?       — За кольцами, болван ты деревянный! — рявкнул он на бывшего босса, и ему сразу же значительно полегчало. — Помолвочными! А обручальные у них же закажешь с разработкой индивидуального дизайна!       Тут бес в его голове активизировался и кое-что иронично шепнул.       — А на обратном пути мы скупим все розы в цветочном магазине. Лучший язык цветов — это язык цифр!       И он решительно поволок несопротивляющегося Гавриила к выходу из парадной.