the new russian kid

      — да, пап? нет, не самое подходящее…       ваня просыпается от тихого, хриплого и глухого голоса у себя под ухом. лениво разлепляет глаза и вдруг панически осознаёт своё положение, пытаясь вспомнить, что вчера было.       он обнаруживает свою голову на груди у бори, который вместе с ним лежал на его кровати в номере, свесив ноги, и свою руку поперёк его тела. хенкин же, в свою очередь, левой рукой лениво придерживает его плечи, а правой телефон, судя по всему, разговаривая с отцом. нихуёво он примостился, а как давно они так? всю ночь? а какого хуя?       боря скандал закатить не пытается, скинуть его с себя тоже, — если бы хотел скинуть, уже давно бы это сделал, — а ещё позапрошлой ночью говорил, что больше не будет с ним возиться. то есть, ваня с ним по пьяни умудрился помириться? а в обнимку-то они спят почему? слава богу, одетые хотя бы.       положение крайне неловкое, но, честно говоря, очень даже удобное. пиздец стыдоба.       — извини, я разбудил тебя? папа прям знает, когда позвонить, — обращается к кислову хенкин, когда тот подрывается на месте, полусонно потирая глаза.       он тупит взгляд и медленно переводит его на борю, всё ещё надеясь, что это один из снов, и сейчас всё вновь расплывётся, а ваня проснётся. но хенкин расплываться не торопится, только потягивается и зевает. у него изрядно помята футболка с той стороны, где спал кислов, а ещё растрёпаны волосы. ване страшно даже думать о том, как он сам сейчас выглядит, потому что хенкин не выглядит сильно похмельным, а вот киса в себе похмелье ощущает каждой клеточкой тела. на размышления об этом пробуждении накладываются неимоверная головная боль и жажда.       получается, боря всё помнит, и всё равно ведёт себя так, будто они женаты уже пятый год, и каждый день так просыпаются?       — да ничего, — ваня с усилием закрывает и открывает глаза, хватаясь за кровать, чтобы не упасть. наверное, лучше подыграть боре, раз уж он из них двоих более-менее в адеквате.       — воды? — хенкин рывком садится, чтобы в случае чего поймать летящего на пол кислова, но увидев, что всё в порядке, только заглядывает в его, наверняка, красные глаза.       он молча кивает, боясь, что если откроет рот, когда боря так близко, то он умрёт от запаха тухлятины оттуда. а тащить на себе восьмидесяти килограммовое тело два лестничных пролёта с утра пораньше после пьянки это такое себе занятие.       ваня молча пьёт воду из чужой бутылки, а затем тащится в сторону ванной. боря не возражает: самостоятельно догадывается, что кислову это сейчас нужнее, чем ему.       пока киса, будто в замедленной съёмке, занимается в другой комнате своими делами, хенкин пакует свои немногие разбросанные вещи, вынимая из рюкзака последние чистые, и с некоторым чувством того, что занимается чем-то неприличным, стыдливо думает о том, что с ним невероятно удобно спать. да, у бори затекли плечи и колени, но только потому, что ваня неожиданно уснул прямо в его руках. если бы хенкин знал, что так получится, он бы непременно сел подальше на кровати, устроился бы поудобнее… интересно, а у себя дома кислов тоже спит, свернувшись в клубок и что-нибудь обнимая? а он сильно его возненавидит, когда приведёт себя в порядок и поймёт, в каком положении проснулся? а ему так спать хоть чуть-чуть понравилось?       хенкин мотает головой из стороны в сторону, будто это помогало отогнать такие мысли. ну конечно ване так не понравилось спать, кислов и спать с кем-то в обнимку по собственному желанию это что-то из разряда фантастики, наверное.       он вчера даже не сообразил, что от него боря хотел, когда раскинул руки в разные стороны, что уж тут про такое говорить. вряд ли он также зажимается со всеми теми девчонками, которые рассказывают о том, как они переспали. или..?              он перестаёт копаться со своими кофтами и садится на пол, прижимаясь лбом к холодному бортику кровати, чтобы отогнать разного рода картинки, самостоятельно возникающие в тяжёлой голове. киса вчера уснул на нём, но внутри него разбудил такой шторм эмоций, что унесло бы половину североамериканского континента.       кислова бесполезно любить, потому что он это, кажется, не ценит, но, похоже, по-другому уже не получится. хотя вчера он довольно долго излагал о том, как ему тяжело и одиноко живётся… не может же боря стать тем самым, кто поменяет жизнь вани так, как ему хочется.       не может же?       хенкин за свою шестнадцатилетнюю жизнь обнял несчётное количество людей, но так сильно, как кислова, ему не нравилось обнимать никого. это что-то да значит.       — ты чего? — хрипит ваня, стоя за спиной бори и держась за угол.       — да это… голова закружилась чё-то, — вздрогнув от неожиданности и обернувшись, выдумывает на ходу хенкин.       — а-а, — тянет киса, потом заторможенно добавляет: — можешь идти… в душ.       боря кивает и, прихватив с собой нужные вещи, уходит в ванную, теперь оставляя ваню трезветь и думать.       осмотрев аккуратно разложенную по кровати одежду хенкина, кислов решает, что ему стоит тоже начать собираться, но не сейчас.       он отвлекается на зеркало, затем на окно, и решает, что самое время выкурить ещё одну сигарету. ваня обещает себе никогда больше не пить, когда, глухо простонав, садится на подоконник и морщится от солнца.       кислов курит, прислоняясь лбом к стеклу, и думает о том, как лучше спросить борю о том, что вчера было. или лучше вообще не спрашивать? а что, если киса ему вчера вывалил всё, вот вообще всё, и теперь они, блять, встречаются, господи прости? это, конечно, глупость, — от такой мысли даже приходится приложить руки к щекам, чтобы их остудить, — но по-другому ваня объяснить это их утро не может. сильно вряд ли даже в картине мира хенкина в порядке вещей спать в обнимку со своими пьяными друзьями. а если он тоже напился и надеется, что это кислов ему всё объяснит, а он тоже ничего не помнит, и они так и будут жить в неведении?       бред какой-то. ну если это реально окажется так, то киса больше никогда в обществе не покажется, и уйдёт отшельничать.       и никогда больше не будет пить водку, конечно же.       ваня так и не решается спросить, что между ними произошло, и потому делает выводы, наблюдая за поведением бори. а он ведёт себя так, будто вроде бы ничего и не было, а вроде бы что-то и было; как будто он тоже в смятении. непонятно, в общем-то, но киса не может до бесконечности ломать голову, а потому решает, что ничего необычного не произошло, он мог вчера извиниться перед ним, а хенкин простить, вот и всё. если бы было что-то большее, боря бы что-нибудь спросил, потому что это очень даже в его характере, а раз он ничего не спрашивает, значит, ничего и не было, но теперь они даже не в ссоре.       почему киса вообще думает о том, что в характере хенкина, а что — нет? как будто он знает.       в автобусе домой кислов садится у окна в передней части салона, на противоположном ряду от того, где сидел в прошлый раз. в этот раз место рядом с ним занимает майлз, которого тошнило сзади.       не то, чтобы он выглядел сейчас человеком, которого совершенно точно не укачивало, но и никаких проблем он не доставлял, поэтому ваня не возражает.       мысли о боре не покидают кудрявую голову даже когда киса пересаживается на рейсовый автобус с пересадкой на вокзале и дальнейшим маршрутом до дома. парковать свою машину на пришкольной парковке на три дня было глупо и небезопасно, а ещё дорого, поэтому кислов предпочитает мотаться по автобусам.       — ты тоже на четвёрке ездишь? — раздаётся сзади знакомый голос. ваня вздрагивает, и из его рук на пол выпадает транзит, которым он собирался оплачивать проезд.       — нет, — отрезает кислов, поднимая с пола трансфер и не оборачиваясь на борю. отчасти это правда, потому что последний раз он общественным транспортом пользовался года два назад, пока не купил машину. — а ты здесь что делаешь? преследуешь меня?       — заняться мне нечем, — улыбаясь, хенкин закатывает глаза и прикладывает к валидатору школьный проездной. — я домой вообще-то еду.              ваня ничего не отвечает и только качает головой, уходя вглубь салона и садясь на самые дальние сиденья. боря его нагнать почему-то не пытается и только хмыкает, садясь впереди салона. это немного огорчает, потому что кислов рассчитывал на то, что хенкин начнёт привычно докучать ему; хотя долго огорчаться не приходится, потому что минут через пять после того, как автобус двигается с места, боря поднимается и садится перед кисловым.              — опять бегаешь от меня? — напрямую спрашивает он.       — чё? — киса вытаскивает из уха наушник, хотя хенкина заметил до того, как он сел рядом, и убавил громкость музыки.       — ты вообще ничего не помнишь со вчера? — по-доброму, но будто всё-таки хитро улыбаясь, говорит боря. предвкушая ответ типа “а чё?” или “тебя ебёт?”, он добавляет: — просто интересно.       — а ты типа помнишь? — скалится ваня, хотя и боится услышать положительный ответ.       — типа того, — кивает хенкин.              кислов поджимает губы, уводит взгляд к окну, затем возвращает к боре, всё это время пытаясь подобрать правильный ответ. он чувствует себя на экзамене, когда сидит над листом с заданиями и понимает, что на том самом уроке проспал объяснение нужных слайдов в презентации, а теперь пытается угадать один правильный вариант из четырёх. с удачей у вани по жизни не ладилось, поэтому выкрутиться самостоятельно так и не получается.              — рассказать? — хенкин же своих глаз никуда с кисловых не сводит, и таким вопросом сужает гадание над ответом до двух.              легче не становится: если киса скажет «да», то что бы боря ему ни рассказал, в итоге ване будет стыдно за своё существование до конца жизни, а если скажет «нет», то будет мучиться от незнания, и тоже до конца жизни.              — ладно, ты как подумаешь, напишешь. мне пора, — боря протягивает ему раскрытую ладонь. кислов её пожимает, и автобус тут же останавливается, после чего хенкин уходит.              какая-то песня на незнакомом языке в жанре синти-поп до сих пор играет в левом ухе, ваня бездумно смотрит несколько секунд на средние двери автобуса, после чего спонтанно дёргает стоп-провод, пошатываясь, встаёт со своего места и становится возле тех же дверей, откуда с пол минуты назад вышел боря.       до его остановки ещё два километра, до дома все два с половиной, на плечах тяжёлый рюкзак, но тревога нарастает, а киса вспоминает старый-добрый проверенный метод её снятия — ходьба по пустым улицам в наушниках. это даже хорошо, что дует лёгкий, но холодный осенний ветер, а спине тяжело и ногам тоже.              ваня пишет боре только одно слово:       «да»