the new russian kid

      ***

      октябрь близится к концу вместе с, кажется, здоровьем бориных коленей и желанием эйдана жить. как и обычно после любого более-менее близкого момента вдвоём, ничего с того вечера не изменилось, в общем-то.       хенкину это не то, чтобы нравится, но выбирать не приходится, потому что кислов хотя бы перестал намеренно врезаться в него и цеплять плечами. синяки на рёбрах ушли, на их место пришли синяки под глазами, от которых боря всё никак не мог избавиться уже вторую неделю. канадская школа это, само собой, круто, но, к сожалению, русского языка и литературы тут не преподают, как и не преподают ещё множества других предметов в одном семестре, а, значит, помимо редкого домашнего задания из канадской школы, приходится делать ещё и домашку из своей российской школы. заёбно, но никто и не обещал, что будет легко.              хенкин справляется и даже преуспевает в баскетболе, готовясь к межшкольным играм перед провинциальными. перестаёт мазать как только перестаёт обращать внимание на то, что эйдан прекратил его трогать, но не цеплять взглядом.       поначалу привыкнуть к постоянному ощущению глаз на спине кажется сложным, затем боря привыкает. что бы это ни значило, дискомфорта оно больше не приносило.              в отличие от бори, капитан команды стал гораздо более рассеянным, что от глаз наблюдательного мэйсона не укрывается. эйдан всё также не мажет, но и на рожон, как раньше, не лезет. держится в стороне и вступает в игру только если видит, что мяч ведут к нему.       отследить того, за кем он всё это время наблюдает, держась поодаль, оказывается совершенно не сложно — это снова боря. совсем не типичное поведение для кислова наталкивает мэйсона на неприятные ревностные мысли о том, что теперь хенкин волнует его в совсем другом смысле, и он решает убедиться в обратном.              на перерыве он, покусывая губы, аккуратно спрашивает:       “you’re very confused today. did something affect this?”              “mind your own fucking business, mason”, огрызается эйдан. да, не следовало ожидать того, что он сразу откроется.       “you know that i can’t”, мэйсон прислоняется к стене рядом с раковинами, пока кислов брызжет себе в лицо холодной водой из раковины в туалете.       “try your best, okay?”       “aydan”, отчаянно зовёт мэйсон, потому что тот уже собирается уходить, так и не ответив на поставленный вопрос. “is this because of boris? did something happen when—?”       “mind your own fucking business”, цедит эйдан, подходя к другу вплотную и держась из последних сил от желания ударить его.       “why are you so cold to me?”, мямлит мэйсон, теряясь от того, насколько близко к нему кислов находится.       “do i have to remind you every fucking time? so, you confessed to me—”       “okay, fine! i understood”, сдаётся он, поджимая губы и отступая к выходу.       “very happy for ya. now leave me alone”, ядовито произносит кислов, выжидая, пока мэйсон уйдёт.              на подкошенных ногах эйдан сползает на пол и закрывает лицо руками, вздыхая. придурок, для него же старается, а он всё никак отпустить не может.              — зря ты так с ним, — кислов вздрагивает, услышав голос бори совсем рядом с собой. хенкин проходит к раковинам и моет руки, рассматривая себя в зеркало.       — ты мне ещё нотации не читал, моралист хуев, — закатывает глаза кислов, но подниматься не торопится, только складывает руки на коленях.       — не нужно быть моралистом, чтобы догадаться, что с друзьями так не поступают, — боря опирается поясницей о раковину, закреплённую в стене гораздо более надёжным образом, чем в его родной школе. — особенно с друзьями, которые в тебя влюблены.       — первое, он мне не друг, — эйдан смотрит снизу вверх, желая остаться тут, на полу, потому что обратно на тренировку идти совсем не хочется, и думает о том, что отрицать чувства мэйсона бессмысленно, ведь хенкин, похоже, уже обо всём в курсе, — второе, я попытался сделать всё, чтобы он отъебался и забыл про меня, но он не хочет. я же не виноват, что я к нему ничего не чувствую, и что мне теперь, разорваться? в меня ещё полшколы влюблено, я не могу всем ответить взаимностью.              хенкин поджимает губы и уводит глаза в пол, понимая, что кислов прав. боря-то с такими проблемами никогда не сталкивался, он до восьмого класса вообще дома сидел и книжки читал, пока все одноклассники уже вовсю познавали прелести ранней подростковой симпатии. не придумав ничего лучше, чем отзеркалить поведение эйдана, он ничего не отвечает и протягивает руку, сделав шаг навстречу. сидеть на холодном полу кислову нравится чуть больше, чем возможность касаться хенкина снова, когда он едва-едва перестал, но боря отнимает у него выбор, когда улыбается в своей обычной манере и наклоняет голову вбок.              — у тебя в планах сидеть здесь до завтрашнего дня?       — да, — эйдан показательно отворачивается, но хенкин заглядывает ему в глаза, наклонившись ещё больше.       — к огромному сожалению, мы вряд ли сможем начать тренировку без своего капитана. не примешь мою руку, так я тебя донесу до зала, мне не сложно.       — уёбок, — кислов берётся за тёплую ладонь хенкина и чуть не врезается в его плечо носом, когда встаёт. — ненавижу тебя.       — я тебя тоже, — смеётся боря, провожая капитана команды глазами, потому что рядом с ним он точно не пойдёт, но и сзади плестись не станет.               тренировка проходит в настроении, отличающимся от того, в котором началась тем, что теперь хенкин на взгляды кислова отвечает и улыбается каждый раз, чтобы увидеть, как тот закатывает глаза.       мэйсону это не нравится. он уверен, что эйдана знает хорошо, и вот такой эйдан — это не тот же самый, что был в начале года. да что там года, в начале сегодняшнего дня! боря на него оказывает какое-то влияние, которое заставляет мэйсона сжимать челюсти и руки в кулаки.              “hey, uhm”, не выдержав напора своих переживаний, мэйсон подсаживается к боре после тренировки в раздевалке. его подрагивающий голос выдаёт тревожность, которую он старается спрятать за типичной канадской улыбкой. “what’s between you and aydan? i saw you guys having eye contacts ‘n’ all that stuff”       “well… nothing, i guess”, хенкин пожимает плечами, замечая в друге нервозность. нетрудно догадаться, что мэйсон волнуется на этот счёт не столько, как преданный друг, сколько человек с неразделённой любовью, так что боре даже хочется его успокоить. “you know aydan, i don’t think that it’s more than just—”, в раздевалку входит кислов, пряча глаза под взмокшей чёлкой, и хенкин умолкает. “sorry”                     завалившись на кровать, ваня устало потирает глаза руками. штаны спущены до колена, рюкзак валяется где-то при входе в комнату, он снова поленился сходить в душ и переодеться перед тем, как ложиться. благо, хоть упал на плед, иначе побрезговал бы ложиться чистым на постельное бельё, где уже лежал в уличной одежде, и пришлось бы ещё кровать перестилать.       голова уже бесконечное множество дней и ночей забита борей. под утро после целой ночи без сна от раздражения и тревоги хотелось в буквальном смысле выть и плакать, останавливала лишь мама, спящая в соседней комнате. курение уже не спасало, только ухудшало ситуацию, алкоголь с энергетиками и подавно. деться от хенкина было некуда, но винить его в этом нельзя — кислов сам виноват, что не надавил в своё время на команду и не сказал, что ему здесь не место.       ещё ваня переживал о предстоящей межшкольной игре, которую они, конечно же, выиграют, но понервничать на всякий случай стоило; а также о собственной успеваемости, катящейся в тартарары, и будущей невозможности поступления, а ещё о том, что он так загнётся до совершеннолетия, а ещё о том, что нужно устраиваться на вторую работу, чтобы, если вдруг он магическим образом поступит, покрыть два года в местной шараге, потому что такого понятия, как бюджет, здесь не существует, а ещё о том, что мама в нём разочаруется, если не уже, и о том, что ебучий боря зачем-то сегодня снова повёл себя так, будто ваня его до этого совсем не чморил.              нахуя он такой? зачем ему нужно быть добрым к своему обидчику? зачем он помогает, если знает, что это не окупится? он работает на фбр, и ему нужно втереться к ване в доверие? или он просто подберётся поближе, а потом сделает так больно, что кислов никогда не оправится? так ведь не бывает — взял и разглядел что-то там в карих глазах, мол, что-то хорошее есть, и решил не отстать. а как тогда? почему ваня-то в себе этого хорошего тогда не видит?              как бы кислов ни пытался, убежать от себя и своих мыслей, в конечном счёте всегда сводящихся к хенкину, не получалось.       лариса перемену в настроении сына видела и выждала примерно две недели, прежде, чем поднять волнующие себя вопросы за ужином.              — ванюш, — она старается подобрать нужные слова, — я вот всё смотрю на тебя и смотрю, и вижу, что ты себя очень изматываешь. у тебя случилось что-то?       — да нет… — ваня колупает макароны в тарелке вилкой и хочет было отрицать всё, что его беспокоит, но в последний момент передумывает, — не у меня.       — а у кого? — лариса отставляет тарелку в сторону и смотрит на сына с готовностью слушать. он набирает в грудь побольше воздуха.       — ну… в общем, один мой близкий друг совсем запутался в себе. он привык к тому, что в жизни всё устроено по одному, а тут, вдруг, у него появился в окружении человек, который показывает, что всё устроено по-другому. и я… мой друг раньше плохо относился к этому человеку, очень плохо, но пару раз у них всё, как бы, налаживалось, и всё выглядит так, будто человек на моего друга совсем не держит обиды, и мой друг не может никак понять, почему. и в последнее время всё как будто очень сильно меняется, и мой друг не может это контролировать.       — а твой друг как относится к этому человеку? какие чувства возникают, когда он появляется рядом? — лариса улыбается уголком губ, когда ваня складывает руки на коленях и опускает голову, думая.       — не знаю… в этом и проблема, ма. я не… мой друг не хочет чувствовать к этому человеку ничего хорошего, но… — кислов прячет глаза, осекаясь. в груди тревожно ёкает, пуская тремор по пальцам.       — но чувствует? — мама договаривает за ним мысль, которую признавать не хочется абсолютно. ваня сглатывает вязкую слюну.       — но чувствует…       — ты знаешь, вань, иногда нужно попробовать довериться своему сердцу, а не разуму. лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, ведь так?       — так, но как можно быть добрым к тому, кто тебе портил жизнь? — кислов хмурится и поджимает губы.       — просто некоторые люди устроены по-другому. передай своему другу, что раз тот человек увидел в нём что-то хорошее, значит оно в нём точно есть, — лариса ставит свою тарелку в посудомойку и треплет ванины волосы. — пускай не противится тому, что чувствует. а если вдруг что-то пойдёт не так, то у твоего друга наверняка рядом есть родитель, всегда готовый его поддержать.              мама улыбается, и он прячет глаза, смущаясь. конечно, она догадалась сразу, что нет никакого друга; сложно было не догадаться.              ваня коротает всё своё свободное время на выходных в тёмной комнате, играя на гитаре. можно было тренировать подачи или пытаться поспать, но кислов выбирает тревожно перебирать струны, подёргивая ногой. в итоге в воскресенье не выдерживает, и пока ещё нет девяти вечера, уезжает в магазин за чем угодно, лишь бы не торчать дома.              припарковавшись недалеко от чёрного входа, кислов слышит возню за углом и, не сумев перебороть любопытство, заглядывает туда. видит недовольную его присутствием чёрно-белую кошку и коробку с крошечными котятами такой же расцветки, оглядывается, понимая, что вряд ли это чьи-то питомцы, — а то и, чего хуже, кошку потому и выставили на улицу, что забеременела, — и идёт в супермаркет быстрым шагом, чтобы купить кошке чего-нибудь поесть.       когда возвращается, она шипит на ваню, думая, что он что-нибудь сделает с её котятами, но кислов протягивает ей свою руку, чтобы она недоверчиво её понюхала и поняла, что ничего плохого он не задумал. открывает коробочку с каким-то паштетом, а пока кошка ест, сидит в трёх шагах от неё на корточках, прижав пятки к асфальту и обняв себя за колени руками.              — а я знал, что в тебе есть что-то хорошее.              борин голос раздаётся из ниоткуда и пугает кислова, только-только забывшего о нём.              — блять, уёбище, — ваня вздрагивает и теряет равновесие, падая на землю. — какого хуя ты здесь делаешь?       — а ты? — хенкин улыбается и опирается спиной об угол здания, закрывая своей головой фонарный свет с парковки.       — я первый спросил, — ваня огрызается, поднимаясь на ноги и отряхивая джинсы.       — я только что монтану с ханной до дома проводил, иду, вот, к себе домой.       — время зря не теряешь, как я посмотрю, — недобро хмыкает кислов, неосознанно разминая пальцы. почему-то эта борина фраза вызывала злость, хотя какая ване разница, кого и куда он там провожал?       — что?       — ничего.              кошка доедает свой паштет, и кислов наливает ей в ту же пластиковую упаковку воды из двухсот пятидесяти миллилитровой бутылки. хенкин не может не умилиться той аккуратности и трепету, с которыми ваня это делает, и не скрывает своей улыбки даже когда тот оборачивается.              — ну хули ты пялишься?       — да просто, — боря смеётся, потому что агрессия сейчас у вани выходит крайне комичной из-за того, что на самом деле ему сейчас было не до неё.       — стоит тут, подпирает угол плечами, да? — кислов улыбается и смотрит на кошку, потирающуюся о его ноги, и вопрос адресует ей, будто бы она могла ответить. потом поворачивается к хенкину: — тебе котята не нужны? их тут пять штук.       — у меня у хозяев уже есть кошка, — боря мотает головой, присаживаясь на корточки рядом с ваней, поглаживающим кошку. — ты-то сам чего не возьмёшь?       — у матери аллергия, — он разочарованно поджимает губы. — надо в чат какой-нибудь закинуть, чтоб забрали. вряд ли они чьи-то.       — так закинь к нашим, — под “нашими” хенкин имеет в виду баскетболистов.       — ты закинь, — кислов смотрит исподлобья. — про меня ничего не говори.       — почему?       — репутация, дорогой мой.       — нахуя тебе нужна репутация, при которой люди не могут знать, что ты можешь подкормить кошку с котятами?              кислов устало смотрит на него, показывая, что не готов сейчас вдаваться в подробности своей жизни и тонкости того, как легко можно узнать слабые места людей.              — просто забей, окей? скажи, что это ты их нашёл и всё.       — чудной ты, — боря фыркает, но достаёт телефон и фотографирует котят так, чтобы не было видно ваню, — но классный. с тобой не соскучишься.       — ещё бы, — кислов улыбается. — ты-то тот ещё задрот.       — не зазнавайся, — хенкин пихает его локтём в бок, копируя его улыбку.              ваня ещё гладит кошку какое-то время в полной тишине, потом, немного нехотя, решает вернуться в магазин, чтобы купить себе каких-нибудь чипсов и матери мороженого, а боря тащится за ним, как будто у него своих дел нет. отчего-то кислов не возражает, а в моменте, когда хенкин вдруг пропадает где-то между стеллажами, даже обеспокоенно крутит головой, пытаясь найти его глазами. когда же боря показывается вдалеке, между двумя основными рядами с продуктами посредине зала, ване в голову ударяет импульсивная мысль о том, что нужно от него спрятаться за углом, и он ей следует. это очень глупо, потому что хенкин, очевидно, успел его заметить, но в то же время крайне весело.       боря его легко находит, обежав ряд не с той стороны, с которой ваня его ждал. он снова что-то ворчит про то, что хенкин уёбок, но улыбается во весь рот, а, значит, все оскорбления от него аннулируются. ещё боря показывает банку холодного малинового чая, за которой и отходил, и рассказывает, что из всех напитков в канаде, которых нет в россии, этот ему нравится больше всего.              ваня его болтовню слушает, как подкаст, и внезапно ловит себя на неприятной мысли о том, что его голос даже не раздражает. он хмурится, стоя у полки с лапшой, и, видимо, замирает, потому что хенкин машет перед его лицом ладонью, привлекая к себе внимание.              — ну что? — кислов моргает пару раз, фокусируясь на бориных глазах.       — так что ты думаешь? — хенкин склоняет голову вбок, окидывая ваню анализирующим взглядом. — ты меня не слушал, верно?       — верно, — пожимает ваня плечами, выбирая из всех упаковок лапши самую дальнюю и минимально острую.       — тогда я безоговорочно буду называть тебя кисой, — боря ухмыляется, когда кислов поворачивается на него с безмерно удивлённым выражением лица.       — нет, — он мотает головой.       — пидора ответ.       — шлюхи аргумент, — ваня задумчиво чешет подбородок. — с какого перепугу-то?       — ну, ты пока втыкал, я вслух как-то анализировал тебя вместе с твоей фамилией, и подумал, что раз ты приехал из россии не так давно, то у тебя ещё и кличка могла быть, и подумал сначала, что кислов это, типа, кислый, а потом сократил до кисы. да и кошек ты, очевидно, любишь больше, чем людей, так что…       — хуйни не неси, — кислов прерывает поток его мыслей, направляясь к кассе. — у меня имя есть, мне не нужна кличка.       — по-моему, “эйдан” для тебя это тоже что-то типа клички, — хенкин закатывает глаза, шагая с ним нога в ногу. — или имени для образа...       — ваня я, — он резко останавливается, — доволен?       — очень, — боря улыбается, — но всё-таки “киса” тебе больше подходит.       — а тебе больше подходит “уёбок конченный”, — огрызается ваня, пробивая свои продукты на кассе самообслуживания.              хенкин делает то же самое, но на соседней кассе самообслуживания, периферийным зрением следя за кисловым, потому что, ну, это же эйдан, он легко мог куда-нибудь внезапно деться. хотя, со знанием того, что он на самом деле ваня боря чувствует себя привилегированным; как будто разговаривать с ним по-русски было недостаточно.       по привычке, провожая его взглядом к выходу из магазина, хенкин погружается в рефлексию о кисе. он каждым озвученным грубым словом не мазал, а попадал точно в кольцо бориных путанных мыслей и чувств, проходя через которое оно становилось почти что комплиментом, потому что — боря готов поклясться, что ему не чудится, — кислов начал меняться. очень медленно и сопротивляясь самому себе, он становился чуть больше ваней и чуть меньше эйданом, и отчего-то хенкин не мог нарадоваться.              особенно сейчас, глядя на то, как киса, сидя на бордюре, ест сухую лапшу со специями, потому что, как оказалось, он в своё время не дорос до возраста или момента, в котором в россии дети начинают есть сухой “дошик” из пятёрочки за шесть рублей, найденных по дороге домой после школы. не то, чтобы корейская импортная лапша из канадского магазина могла сравниться с тем набором химикатов, которые боря поглощал в тринадцать лет вместе с приправами из пакетика с надписью “красная цена”, но и им теперь не по тринадцать лет, хотя в какой-то степени наверстать упущенное это не мешает.       хенкин пока что не понимает, почему от ваниной улыбки на его шутки теперь становится так тепло, но ему это нравится.              — у нас через два дня игра с falconsами, ты готов?              кислов звучит спокойно, не подкалывает и не старается задеть, словно действительно волнуется, готов ли его сокомандник к игре. не хочется надумывать, но хочется верить, что ваня переживает не за общее состояние команды, а, как бы, именно за борю; но это вряд ли.       в том, что соколов они победят, у хенкина не было ни малейших сомнений. со всеми тренировками, которые прикладывались к тому, что, кажется, они с кисой наконец-то нашли общий язык, — русский — проход в провинциальные игры им был обеспечен. к тому же, соколы победами не славились, и в один турнир с райдерами вышли только каким-то чудом из-за того, что в прошлом году центровой противников случайно подвернул ногу во время матча, и в самый последний момент соколы закинули мяч, вытягивая счёт в свою пользу.              — конечно. если ты не будешь пытаться меня пырнуть, свернуть мне шею, выколоть глаза или что-то типа того, то тем более.       — ничего не обещаю, — ваня смеётся, выкидывая упаковку от лапши в мусорку.                     но его работу по сбиванию бори с ног выполняет один из соколов на игре, ставя ему подножку, чем вышибает из взвинченного от адреналина во время матча кислова остатки его терпения. в одно мгновение киса перемещается от противоположного угла игрового поля к соколу, уже получившему технический фол, начинает кричать что-то крайне возмущённое и толкать его в грудь, после чего сам получает фол и садится на скамейку, распалённый донельзя.              хенкин вместе со всеми остальными райдерами считает, что со стороны кислова это было полнейшей глупостью, о чём ему торопится сообщить не менее злой тренер, но втайне ото всех отмечает то, насколько приятно именно эта ванина злость отзывается в груди.              эту игру они выиграли.              боря получает раздражённое “отъебись” на своё искреннее “спасибо” в личной переписке, и улыбается в телефон.