Страсть и кровь: Путь во тьму

Костёр горел слабо, давая очень мало тепла и ещё меньше света, ведь даже тени, казалось, умели здесь отбрасывать тени. Окружающая Уилла чернота оставалась глухой и непроницаемой. Её не тревожили ни ветер, ни ночные птицы, ни плеск волн. Вся земля кругом была мертва: она полнилась кошмарами, тленом и густым словно дёготь воздухом, который с трудом втягивался в ноздри. Но, как оказалось, под воду тёмное проклятье проникнуть не могло, и из реки всё ещё можно было выловить рыбу. Сложно было назвать рыбалку благородным занятием — это тебе не великанов побеждать и не проникать с разведкой во вражеский стан, — но вопрос с провизией стоял всё острее. Припасы неумолимо заканчивались, а на молоке и яйцах от десятка кур всё население «Последнего света» было не прокормить. Потому Уилл и вызвался заняться тем, на что никто не решался — раздобыть ужин за пределами безопасного купола, ведь глупая рыба боялась спасительного света Селунэ и таилась подальше в тёмных зарослях камышей. А кому же ещё рисковать собой ради возможности накормить голодающих, как не Клинку Фронтира? Но по правде его желание посидеть в одиночестве с удочкой у воды было не столь бескорыстным и благородным. Впрочем, как и всё в нём. Недостаточно благородным для настоящего героя. Уилл вконец надоел Карлах своими преследованиями, из-за которых тифлина уже начала на него злиться. Она совершенно искренне не понимала его опасений, связанных с Астарионом, и была твёрдо убеждена в своей безопасности. Но слишком хорошо Уиллу была знакома грешная сладость дьявольского искушения, как и вампирская бессердечность. Хотя, возможно, он судил Астариона по себе? Или просто боялся поверить, что даже у жестокого вампира ума и жалости может оказаться достаточно, чтобы не попасть в когти Мизоры, в то время как он сам заглотил её приманку без малейших раздумий? Уилл вздохнул, полнее ощутив влажный запах ила, и слегка потянул удилище, отчего белое пёрышко поплавка испуганно вздрогнуло. Главная сложность этой рыбалки заключалась в том, чтобы вытянуть улов сразу в круг света, иначе силы проклятия, клубящегося над чёрной гладью воды, тут же пожирали её плоть. Так Уилл потерял уже пару неплохих окуней. Последние два дня он хватался помогать жителям «Последнего света» с любыми делами. Что угодно, лишь бы не бездействовать, лишь бы не чувствовать себя бесполезным. Ведь мысли о тех, кто рисковал сейчас своими жизнями в Лунных Башнях, просто сводили с ума. Уилл не мог ждать, не мог просто верить в хороший исход. Ему были нужны действия, опасность, движение, а в идеале — битвы. Нигде он не чувствовал себя лучше, чем в бою: завораживающий танец с тяжестью сабли в руке и смертью на кончике вражеского клинка. Фехтование было страстью Уилла с раннего детства и единственным увлечением, которое не порицал его отец. Теперь же бои стали настоящей необходимостью для Клинка Фронтира. Ведь только уворачиваясь от бандитского меча или когтей очередного монстра, он мог не думать ни о чём другом. Мог не вспоминать всей правды о себе и хоть на время сам начинал верить в свою же собственную ложь о народном герое. Красивая легенда, которую он выстроил от боли и стыда, пытаясь заглушить собственную совесть. Тут острый кончик белоснежного поплавка мелко дрогнул, замер, а затем резко нырнул в черноту. Уилл подскочил, дёрнул удилищем влево, подсекая, и по широкой дуге повёл улов к берегу, чувствуя, как тот трепыхается на крючке. Аккуратно, следя, чтобы рыба раньше времени не вынырнула на поверхность, Уилл подтащил её к самой кромке воды. Рыбёшка забилась, отказываясь так просто отдавать Уиллу свою жизнь, и чуть не пожертвовала её тёмному проклятью. Уилл успел прижать скользкую плотву к песку как раз на самой границе дрожащего круга света. В нос ударил резкий запах свежей рыбьей чешуи. Он тут же окунул Уилла в воспоминания — вернул его на мокрые камни Серой бухты, к горящим над доками закатам, вкусу жареной рыбы, завёрнутой в промасленный обрывок пергамента, и глубокому голосу отца, истории которого всегда были полны отважных мореплавателей и прекрасных русалок. Этот запах тянул Уилла к дому, который он не видел уже больше семи лет. Вдруг голову пронзила острая, жгучая боль, будто в лоб вбили раскалённый гвоздь. Уилл сжался, взвыл, прижимая руки к глазам: одному — пульсирующему живой болью, и второму — горящему, словно уголь из костра. — Какая прелесть, мой щеночек скучает по дому и папочке. Слова, истекающие издёвкой, били Уиллу по вискам, вызывая желание выцарапать из глазницы вибрирующий магией передатчик. — Ц-ц-ц! Ты же помнишь, тебе запрещено притрагиваться к моему подарочку. А то я могу подумать, что ты не рад меня слышать. Уилл взрыл пальцами склизкий песок, постарался дышать глубоко и размеренно, смиряясь с болью, подчиняясь ей. Каждый сеанс связи с Мизорой ощущался по-разному: игривой щекоткой на загривке, томным шёпотом, бесстыдной лаской горячего языка или мучительной болью. Уилл подозревал, что дьяволица сама выбирает эти ощущения. И в этот раз они были особенно мучительны. — Что ты хочешь, Мизора? — Чтобы ты навострил ушки и внимательно меня слушал, щеночек. У тебя новое задание. — Издеваешься? Я посреди проклятых земель, с иллитидской личинкой в мозгу и никуда, — тут он осёкся и прорычал, перебарывая боль: — Карлах я трогать не стану! — Не волнуйся, твой клыкастый дружок прекрасно справится с этой спесивой девкой сам. К тому же меня до невозможности забавляют твои терзания и ничтожные попытки её защитить. Кулак Уилла ударил по воде, увязая в податливом сером иле. — Ну-ну, не дуй щёки. На твоё счастье, в этот раз я поручаю тебе благороднейшую миссию, как нельзя лучше подходящую великому Клинку Фронтира. Ты должен освободить из Лунных Башен пленника, захваченного сектантами Абсолют. Уилл опешил. Подобное было впервые. Кровь и убийства — вот что всегда требовала от него Мизора. Она натравливала его, как цепного пса, на должников, грешников и неугодных дьяволам служителей. Но чтобы спасать кого-то? Не могло быть всё так просто — каждый приказ Мизоры приходилось глотать, словно ком тухлой грязи. Должен был быть подвох и в этом. — Что это за узник? — Один из вассалов Зариэль. Слова прозвучали нехотя. Эта часть их сделки всегда была Мизоре неприятна — она была обязана правдиво отвечать на все вопросы Уилла о его поручениях. — Кто? — Могущественная дьяволица. И хватит тратить время! «Вот пусть там и сгниёт», — злорадно подумал Уилл и тут же поплатился очередным разрядом боли, прошедшим сквозь всё тело. — Советую зашевелить всеми конечностями, и побыстрее. Если, конечно, не хочешь вечно поджариваться на адском огне до хрустящей корочки. — Ты же понимаешь, самому мне в Башни не пробраться. — Тогда тебе очень повезло, что ты успел обзавестись компанией преданных друзей. Уверена, твоя тёмная жрица не откажет тебе в помощи. — Не втягивай её в это! Мизоре понравились его злость и испуг — это слышалось по злорадной улыбке в её голосе. — Поздно, Уилл. Ты сам её втянул. Я предупреждала, что ты только мой и делиться своей любимой игрушкой я ни с кем не собираюсь. — Не трогай её. Я… я всё сделаю. — А разве могут быть сомнения? Согласия я твоего не спрашивала. Ты мне его уже дал много лет назад. А теперь будь хорошим мальчиком и поспеши. Если сделаешь всё хорошо, я, так и быть, в следующий раз позволю тебе поцеловать твою жрицу. До скорой встречи, щеночек. Сука. Сука. Сука! Кулак Уилла бил и бил, а холодный песок с готовностью принимал в себя его гнев. Мизора отнимала у него всё! Оскверняла всё, что было ему дорого: его память, его подвиги, его чувства! — Уилл, ты в порядке? Колдун вздрогнул всем телом и с испугом поднял глаза на незаметно подошедшего из темноты Малькута. Полуорк смотрел с неподдельной тревогой, смягчающей грубые черты зелёного лица. — Я? Да, порядок. Вот ещё одна… Он снова с досадой ударил по песку и чертыхнулся сквозь зубы — ещё и плотву по вине Мизоры упустил. — Тебе помочь? Боль всё ещё разрывала правый висок, но Уилл натянуто улыбнулся, с благодарностью сжал протянутую громадную ладонь и одним рывком оказался на ногах. — Как улов? Улыбнувшись, Уилл легонько стукнул носком сапога по ведру, в котором плескалась с таким трудом пойманная добыча. — Ну, по жареной рыбке каждому не обещаю, но на большой котёл наваристой ухи тут вполне хватит. Малькут одобрительно кивнул, а потом проронил будто невзначай: — Я могу ослабить боль. Если хочешь. Уилл изумлённо уставился на клыкастую улыбку полуорка, не находясь с ответом. Но Малькуту будто хватило одного его взгляда. Он поднёс загоревшуюся золотым сиянием руку к его виску, и тёплые солнечные лучи растопили боль, заставив её утечь прочь из головы. Уилл глубоко втянул затхлый речной воздух, впервые за много лет ощущая приятную лёгкость в груди. — Святые кости Балдурана! Ты?.. — закончить вопрос он не посмел, но паладин снова проявил чудеса проницательности. — Нет. Разорвать твою связь с дьяволицей я не в силах. Ваш контракт — это добровольные и оттого практически нерушимые узы. Уилл кивнул и отвернулся, принявшись сматывать снасти. Ответ был известен ему заранее, но хоть на миг ощутить надежду было слишком заманчиво. А потерять — как всегда больно. — Кто тебе рассказал? — бросил Уилл через плечо. — Рассказал? Шутишь? — хохотнул Малькут шебурша палкой костёр в попытке вернуть его к жизни. — Уилл, ты единственный общительный представитель вашей крепкой компании. Из твоих друзей и пары лишних слов не вытянешь. — Тогда как ты узнал? — Латандер многое открывает моему взору, — беззаботно пожал мощными плечами полуорк. — Цепь твоего договора я увидел ещё при первой встрече. Уилл придирчивее посмотрел на паладина. В неровном красном свете углей его мощная челюсть и торчащие вперёд клыки выглядели зловеще. Раньше Уилл и не замечал ничего подобного. Мягкий нрав и неизменно добродушный тон полуорка легко располагали к себе. Но по сути они практически ничего не знали о служителе Латандера, удивительно удачно явившемся к ним на помощь. — Почему же ты ничего не сказал, да ещё и байки мои так охотно слушал? Малькут удивлённо приподнял густые брови. — Насчёт договора: ты не спешил делиться — я не торопился спрашивать. У нас у всех есть свои тайны, Уилл. А что касается баек… Отчего же не послушать отличные и, хочется верить, что хоть отчасти правдивые истории? — Все истории о Клинке Фронтира насквозь лживы, — будто сами собой сорвались с губ слова. — Ха! Так и знал, что не мог ты в одиночку завалить циклопа, — победно воскликнул Малькут. — Нет, — сухо засмеялся Уилл. — Это, друг мой, как раз чистая правда. Но вот остальное… Он замолчал, не решаясь продолжить. — Знаешь, Уилл, исповеди я принимать не умею, — вдруг очень мягко произнёс Малькут, — но пока буду потрошить твой богатый улов, готов выслушать историю друга, которую ему, кажется, очень нужно рассказать. И он уселся прямо на влажный песок, причудливо скрестив свои крупные ноги, от которых совсем не ожидаешь подобной гибкости, снял с пояса небольшой нож и принялся счищать мелкую чешую с первой рыбёшки. В задумчивости пересчитав пальцем борозды шрамов на правой щеке, Уилл действительно ощутил, как в нём поднимается обжигающее горло желание высказаться. Выпустить наружу правду, что он так привык скрывать под маской благородного спасителя и бравого бойца. Рассказать ту историю, которой он не осмелился поделиться ни с друзьями, ни даже с Шэдоухарт. Что бы она ни думала о его контракте, вряд ли могла вообразить, насколько глупо он попал в этот капкан и насколько лицемерно порой высказывался о её вере. Открыться беззаботному паладину Латандера вдруг показалось не худшей затеей. Уж точно его осуждение пережить будет проще, чем увидеть неприязнь в зелёных глазах Шэдоухарт. — Даже не знаю, с чего начать, — честно признался Уилл, присаживаясь рядом с паладином и тоже принимаясь скоблить полосатый бок крупного окуня. — Ну, ты много рассказывал мне о подвигах Клинка Фронтира, но никогда о том, каким был до того, как стал народным героем. — Полнейшим придурком, если честно, — криво ухмыльнулся Уилл. — Думаю, каждый так может сказать о себе в юные годы. Видел бы ты меня во времена обучения в монастыре… Хотя хорошо, что не видел, — хохотнул Малькут. — Да нет же, я не преувеличиваю. В молодости меня интересовали только балы, попойки и турниры. — Балы? От удивления у Малькута даже нож соскочил, едва не располосовав ему палец. — Да, представь себе. Клинок Фронтира родом из благородной семьи, некогда «золотая молодёжь» Врат Балдура и мастер бального танца, — изобразил Уилл шутливую пародию на поклон. — Теперь ясно, откуда ты взял свои щеголеватые манеры, — удовлетворённо кивнул Малькут, будто только что отыскал решение некой сложной загадки. — Щеголеватые? Видел бы ты меня в юности… Хотя хорошо, что не видел, — с горькой усмешкой покачал головой Уилл. — Я расхаживал в парче и бархате, вытанцовывал на приёмах, растрачивал годы на попойки с друзьями и интрижки с девицами. — Серьёзно? — Другие времена — другой Уилл. — Что ж, изменения разительные, — одобрительно кивнул Малькут, выуживая из ведра новую рыбёшку. Уилл почувствовал, как губы растянулись в грустной улыбке. Стоило начать говорить, и то, что долгое время казалась ему постыдным и ужасным на свету, стало выглядеть смехотворным и даже забавным. Воспоминания о глупом избалованном мальчишке, который не умел ценить то, что имел, и изводил отца идиотскими, а подчас и жестокими выходками, всё ещё горчили. Но они навсегда останутся частью его пути. — И что же так изменило юного Уилла? — Реальный мир. Устав от моего разгильдяйства и праздности, отец определил меня в «Огненные кулаки». Он надеялся, что хоть там из меня сделают достойного наследника его имени и научат уму-разуму. И я действительно многому научился, но вовсе не тому, на что рассчитывал отец. Дисциплина и армейские порядки не смогли меня угомонить — я продолжал быть беззаботным балагуром и нарушителем спокойствия. Пока однажды в наказание за очередную выходку командир не отправил меня в патруль объезжать окрестные деревни. Я злился и плевался от грязи и необходимости спать на земле. А потом… Уилл посмотрел в глубину костра, где под белым налётом пепла пульсировал ярко-алый жар. Казалось, он до сих пор помнит, как впервые почуял вонь горелой плоти. Как слух прорезали истошные крики и жестокий, скрипучий смех. Как пекло лицо, а глаза заливало потом при попытке приблизиться к хижинам, из пылающей утробы которых взывали несчастные, очень тонкие голоса. Уилл помнил объявшие его страх и непонимание. Прежде жестокость и смерть были для него лишь строчками легенд, бессильными словами в нудных речах отца, да частью блёклых воспоминаний о матери. Но в тот день всё изменилось. — На одну из деревень напала орда гоблинов. Мы оказались там слишком поздно, да и было нас слишком мало против своры этих тварей. Никогда прежде я не видел столько страданий, крови и боли. Мы бросились защищать людей без раздумий. Это было моё первое в жизни правильное решение. Первый достойный бой. И я его проиграл. Рука Уилла сама собой потянулась к отсутствующему глазу. Он замолчал. Воспоминания вернули чувство отчаянья, забурлившее в крови. Малькут его не торопил, чинно продолжая вскрывать рыбье брюхо, будто и вовсе не заметил заминки. А Уилл всё никак не мог подобрать слов, способных передать, что он испытывал там, на пепелище деревни, в окружении обгоревших костей и хохочущих гоблинов. Окровавленный, униженный и злой. Гнев его был просто необъятен: он пылал жарче костров, он причинял куда больше боли, чем все раны и даже выколотый глаз. И именно он не дал Уиллу тогда умереть. Чистейшим гневом были наполнены его проклятия и мольбы о помощи, что он шептал разбитыми губами в покрытую сажей землю. И они были услышаны. Его безудержный гнев привлёк самого ужасного спасителя. — В тот день я никого не защитил. Никого не спас и сам едва не погиб. Гоблины бросили меня израненного, чтобы я медленно и мучительно умирал. Всё, о чём я думал, с трудом смотря на затухающий пожар единственным уцелевшим глазом, была месть. И именно в этот момент явилась Мизора. Как падальщик, привлечённый трупной вонью, она пришла на запах моего отчаяния. — Дьяволы всегда приходят в час наибольшей нужды, выбирают тот момент, когда им тяжелее всего отказать. — Отказать? — горько хмыкнул Уилл. — Да у меня и мысли не возникло отказаться от её предложения. Стоило лишь губам Мизоры коснуться моего уха и пообещать мне исцеление и месть, как я тут же согласился. Ни на минуту я не подумал о цене, которую придётся заплатить. Идиот несчастный. Уилл с силой бросил очищенного окуня обратно в ведро, забрызгав и себя, и Малькута каплями грязной воды, но паладин даже бровью не повёл. — Я не сомневался, когда моя кровь лилась на проклятый контракт. Не сомневался, когда без разбора жёг и бил всё живое в гоблинском лагере: не только тех скотов, что спалили деревню и лишили меня глаза, но и визжащих от страха женщин, и даже беззащитных детей. Во мне не было ни жалости, ни разума — только гнев. Я потерял себя в нём: ослеп, очерствел и слышал лишь ядовитые похвалы Мизоры. Уилл снова замолчал и с опаской посмотрел на Малькута. Лицо паладина оставалось бесстрастным, выжидающим. На нём не было видно ни намёка на презрение, лишь бездонная грусть, обращённая не то к упомянутым жертвам, не то к задыхающемуся в его ладони карасю. Уилл откашлялся, чувствуя, что слова всё неохотнее протискиваются сквозь горло. Но он уже решил, что вскроет эту нарывающую рану и вырвет правду, занозой засевшую в груди: — Хотел бы я сказать, что прозрел, когда увидел, что сотворил. Что ужаснулся, совершив не меньшее зло, чем то, за которое пришёл мстить… Но это было не так. Мой гнев пылал ещё долго, подкармливаемый «дарами» и ласками Мизоры. Я совершил немало ужасного по её указке, пока… Он запнулся, вспомнив лицо, что и сейчас являлось порой во снах: щуплое, бледное, под спутанными, точно пакля, рыжеватыми волосами и с огромными синими глазами, полными страха и совсем не детской ненависти. — У очередного указанного Мизорой мерзавца была семья. Да и не мерзавцем он оказался вовсе, а отчаявшимся человеком, что пошёл на сделку с дьяволами только ради того, чтобы прокормить своих детей. Но я этого не знал, пока не услышал детский плач. Пока не увидел своё отражение в слезах осиротевшей по моей вине девочки. Слова больше не застревали, теперь они с болью рвались с губ, как летящие в темноту искры костра. — Осознав, что сам стал чудовищем, которых стремился истреблять, я бросился искать спасения. Мизора даже не стала мешать. Она лишь злорадно смеялась, наслаждаясь каждой моей неудачей в череде жалких попыток разорвать контракт. Испуганный, опустошённый я вернулся домой и во всём покаялся отцу, — Уилла и сейчас пробирал озноб от воспоминаний о том, каким неживым был тогда взгляд его отца. — Молча выслушав меня, он лишь поджал губы и сообщил, что его сын погиб, как герой, защищая свой народ, и эта единственная правда, которую он готов признать. Благородство и честь всегда были для моего отца превыше любых жертв. И я покинул Врата Балдура, чтобы воплотить его желание в жизнь. Так Уилл Рейвенгард умер, а Побережье Мечей впервые услышало о Клинке Фронтира. Сперва я врал о своём происхождении и силе по необходимости, но с годами сросся со своей ложью и даже сам начал в неё верить. Красивая легенда о благородном герое, вышедшем из простого народа. Вот только насквозь фальшивая. Уилл умолк и уставился на свои руки покрытые разводами тёмной крови и ошмётками рыбьей требухи. — Ну, если так смотреть, то все легенды лживы, — ободряюще заговорил Малькут, поняв видимо, что признания Уилла иссякли. — Герои песен и сказаний никогда не знают страхов и сомнений, не совершают ошибок, не поддаются слабостям и вовсе не пьют эля. Но именно такими они людям и нужны — их светлые, пусть и не всегда правдивые образы помогают страждущим сохранять в своих сердцах надежду. — Когда-то я тоже думал, что совершая подвиги и зарабатывая себе имя народного героя, я сопротивляюсь, нарушаю планы Мизоры. Я надеялся, что если защищу достаточно деревень, спасу достаточно невинных, то смогу искупить то, что делаю по её приказу. Но этого мало. Это порочный круг — я спасаю людей при помощи тех же сил, за которые плачу Мизоре кровью. Пока Уилл говорил, Малькут в задумчивости полоскал нож в бурой воде, покрытой плёнкой из мелких серебристых чешуек. На его лице, к удивлению Уилла, до сих пор не было заметно ни злости, ни осуждения. Колдуну даже подумалось, что полуорк не расслышал всего, что он ему рассказал. Иначе мог ли паладин Латандера продолжать так ободряюще ему улыбаться, словно они говорят о каких-то мелких проступках, а не о служении дьявольскому отродью? Словно заметив недоумение в его взгляде, Малькут улыбнулся ещё шире: — Я не могу тебя утешить, Уилл, и не могу простить тебе твои злодеяния. Но уж точно я не собираюсь тебя и судить. Твоё желание бороться и помогать людям искреннее и глубокое, как и осознание своих ошибок. Поверь, это дорогого стоит. Наученный великодушием Латандера, я верю в искупление и второй шанс. Если однажды ты найдёшь способ разорвать свой контракт с дьяволицей, я буду рад тебе помочь. — Разорвать контракт невозможно, — бесцветно произнёс Уилл давно заученную истину. — Прежде я думал, что убить в одиночку циклопа тоже невозможно, — задорно подмигнул ему Малькут. — Не сдавайся, Уилл. Не позволяй дьяволице уничтожить твою веру в себя и добро. Вовсе не адские силы прославили Клинка Фронтира, а пылкое сердце Уилла Рейвенгарда. А ещё его непревзойденное умение травить байки о своих подвигах. Смешок сам собой вырвался у Уилла из груди. Беседа вышла до несуразности лёгкой и даже очищающей. Не таким Уилл представлял своё покаяние. Он готовился к осуждению, порицанию, гневу. Возможно, он даже желал их. Но терпимость и мудрость Малькута оказались куда более воодушевляющими. Если хотя бы полмира имели половину подобного великодушия… Уилл бы хотел жить в таком мире. Они отправились отмывать руки в холодной речной воде, комьями мокрого песка счищая прилипшую к коже чешую. — Спасибо, что выслушал, друг, — тихо произнёс Уилл, чувствуя непривычное для себя желание побыть немногословным. — Как служитель Латандера я поклялся хранить свет этого мира. А свет твоей души, Уилл, так ярок и прекрасен, что точно заслуживает быть спасённым, — уверенно кивнул Малькут, а затем громко хлопнул огромными ладонями. — Что ж, улов очищен, история рассказана, мудрость Латандера отдана страждущей душе. Думаю, самое время позаботиться и о наших бренных животах. Полуорк легко подхватил ведро с рыбой, и Уилл уже собирался последовать за ним, но, наклонившись за удочкой, увидел в глубине тьмы неясную точку света. Он несколько раз моргнул, но огонёк не исчез. Медленно увеличиваясь, свет превращаясь в сверкающую звезду, плавно скользящую над чёрным зеркалом воды. — Малькут! Ты это видишь? Что это? — всё ещё в неуверенности окликнул паладина Уилл. — Да, — широко улыбнулся полуорк, тоже смотрящий на всё ближе подплывающую звезду. — Это ещё десяток голодных ртов, которые будут рады нашей ухе.

***

Рассохшиеся доски радостно заскрипели под быстрыми шагами Уилла. Он не мог сдержаться и почти бежал, а достигнув края причала, нетерпеливо затоптался на месте, чувствуя, как нарастает его волнение. — Пусть с ними все будет хорошо, — беззвучно бормотали его губы. — Пусть с ней все будет хорошо. Лодка приближалась слишком медленно, но вот Уилл смог различить тёмные силуэты, теснящиеся на её борту. И их точно было больше четырёх. Первыми он увидел тифлингов: исхудавшие, с трудом узнаваемые, с выцветшими лицами. Их измученные взгляды заставили его усмирить своё нетерпение. Уилл ловко замотал «восьмёркой» брошенный ему канат и принялся помогать спустить на пристань спасённых пленников, которые от истощения с трудом переставляли ногами. И всё же они были живы и вернулись к своим семьям, и от того глупая, быть может, даже неуместная улыбка сверкала на лице Уилла. И она стала только шире — до боли на обветренных губах, — когда к борту подошла Шэдоухарт. Уставшая и хмурая, она не улыбнулась ему в ответ, но Уилл заметил, как радостно блеснули зелёные глаза, увидев его. Сердце заколотилось, как всегда, подталкивая к глупым безумствам, но Уилл, наученный горьким опытом, сдержал их. Он позволил себе лишь галантно протянуть жрице раскрытую ладонь. Шэдоухарт фыркнула, смешно наморщив нос, но помощь всё же приняла. А когда начала перешагивать через борт, то запуталась в широких полах своего странного чёрного одеяния и практически упала Уиллу в руки. — Привет, — глупо выдохнул он, вдруг растерявшись, когда лицо девушки оказалось слишком близко от его собственного. Губы Шэдоухарт дрогнули, будто готовые вот-вот произнести что-то непривычно ласковое, но жрица быстро сжала их в плотную линию. — Ты ради этого меня дёрнул? Всё ради эффектного приветствия? — со знакомой издёвкой спросила она, приподняв одну бровь. Уилл с сожалением выпустил Шэд из объятий и поспешил сменить тему: — Вам удалось спасти пленников. Я знал, что вы справитесь. — Не смотри на меня так. Это всё Тиана, — брезгливо бросила Шэдоухарт и принялась поправлять будто бы растрепавшуюся чёлку, но скрыть от Уилла застенчивую тень улыбки ей всё же не удалось. Как обычно, не дожидаясь ничьей помощи, на обиженно скрипнувший причал спрыгнула Тиана. Она кивнула головой, и её медные волосы тускло блеснули огнём в свете факелов. Приветственная улыбка вышла у эльфийки вымученной. Торчащий за спиной лук со спущенной тетивой выглядел, как простая палка, но без него, надо признать, Тиана и на себя была бы не похожа. — Вы все целы, хвала Балдурану! — воскликнул Уилл, а, перехватив недовольный взгляд Шэдоухарт, поспешно добавил, — …и, разумеется, всем богам. — У культистов не было и шанса против нашего очарования. Уилл вздрогнул — до этого он не заметил Астариона, будто из теней выросшего за плечом Тианы. И хоть бледное лицо вампира и выглядело свежим по сравнению с остальными, но даже в его голосе улавливались нотки усталости. — Далеко не всё прошло удачно. В основном нам просто чертовски повезло, — призналась Тиана. Жилистая, по-эльфийски утончённая фигура мешала ей производить впечатление опасного противника, но серьёзное лицо всегда хранило на себе глубокий отпечаток воинственности. Ещё при первой встрече Уилл понял, что заполучить её в союзники будет для него большой удачей. Последним с лодки спустился Гейл. Точнее, слетел, стоя на гигантской парящей руке, тут же рассыпавшейся на сотню фиолетовых искр, стоило лишь сапогам волшебника коснуться причала. Над головой у него болтался фонарь, брызжущий в стороны ослепительно-белым светом, длинную рукоять которого Гейл удерживал с заметным трудом. — Вам удалось добыть один из Лунных фонарей! — Да я смотрю, ничего не способно ускользнуть от острого взгляда Клинка Фронтира, — привычная язвительность Астариона прозвучала как-то вяло и без огонька. — Издевайся надо мной сколько влезет, — махнул рукой Уилл. — После того, что вы совершили, вам всем не помешает немного веселья. — Да, именно поэтому я и издеваюсь над тобой, Уилл — чтобы поднять всем настроение. Никаких других причин… — Ктч’хи! Из-за спин тифлингов показалось недовольное лицо Лаэзель. — Надеюсь, вы не только это бесполезное немощное отребье из Башен приволокли, но и узнали что-нибудь об очищении, — вместо приветствия тут же заявила гитьянки. Все прибывшие странно переглянулись, а затем Тиана произнесла осторожно, словно избегая опасной темы: — У нас много новостей. Но давайте обсудим их сидя и желательно чем-нибудь закусывая — мы все умираем от голода. — Говори за себя, радость моя. Для меня путешествие выдалось достаточно сытым, — сквозь лукавую улыбку Астариона сверкнули острые кончики клыков. — А всем, кто предпочитает менее кровавую пищу, я могу предложить по тарелке свежесваренной ухи, — воодушевился Уилл. — Звучит заманчиво, — наконец-то искренне улыбнулась Шэдоухарт. — Обожаю рыбу. Они все вместе направились к таверне. Уилл разглядывал смазанные переливчатым светом силуэты спутников и всё отчётливее осознавал, как рад воссоединению безумного отряда. Что связывало их вместе? Заражение иллитидскими личинками? Желание выжить? Быть может, в начале это было и так. Но сейчас Уилл видел нечто большее, пусть и едва уловимое: как ускорила свой шаг Шэдоухарт, чтобы идти с ним плечом к плечу; как не кривясь, Лаэзель слушала начало наверняка невообразимо длинной истории Гейла; как бережно рука Астариона приобнимала талию Тианы. Удивительно, что одно путешествие смогло сделать из шести незнакомцев союзников, а несчётное число испытаний — превратить их в друзей. Оказывается, иногда судьбу можно благодарить даже за похищение иллитидами. — Что ты всё ухмыляешься? — проворчала Шэдоухарт. — Да просто рад, что вовремя успел наловить рыбы, — успокоил её Уилл.