путешествие по холмикам его позвонков.

впервые чифую встретился с ним, когда тот уже родился. тогда закралось внутри что-то жуткое, готовое вот-вот вырваться наружу и превратить прежнюю жизнь в кошмар. чифую смахнул это чувство — ангел этот был точно такой, как и все остальные: с белоснежными крыльями, ореолом над головой, излучающим теплый свет, трепещущим, мерцающим, но никогда не угасающим. предстал он нагим — значит, только родился, подумал тогда чифую, но по какой-то причине до этого момента никто не видал его кокон, а после ни в одной из комнат он не смог отыскать ошметки кокона, да и сам ангел не вспомнил, в каком месте он родился. длинноногий, худощавый, кисти его рук казались несуразно большими, как и большими казались уши. поначалу он совсем ничего не понимал, как и другие новорожденные ангелы, парень стоял в арке между коридорами, его тело отбрасывало огромную тень. когда он взглянул на чифую, застыл, задержав дыхание, затем резко выдохнул; улыбнулся самой широкой улыбкой, которую чифую только видел. его рот тоже был большим. мацуно первые секунды осторожничал, приближался незаметно. — откуда взялся? — не знаю. мне так холодно, — сказал он. мацуно притащил одежду, попутно сообщив всем попавшимся в замке ангелам о рождении нового постояльца. всех мальчиков эта новость взбудоражила, и вскоре в коридоре, где чифую наткнулся на нового ангела, столпились мальчики, до которых успела дойти новость. одежда казалась на нем смешной и глупой, и чифую подумал, что для этого ангела придется все перешивать. ангел оделся, мальчики толпились чуть поодаль, они глазели, но осторожничали. а было на что глазеть — среди ангелов нечасто увидишь такого большого и длинного мальчика. все ангелы по сравнению с ним были крошечными, а когда его рука полностью легла на макушку чифую, по толпе прошла волна удивленных возгласов. — я так счастлив к тебе прикоснуться, — улыбнулся вновь он. чифую не понял, зачем ангел это сказал. — помнишь что-нибудь? он помедлил. — помню, как я поднимался по лестнице из подвала или типа того, — «из катакомб?» — подумал чифую. — и помню свое имя. в толпе раздались возгласы. — молчать! — скомандовал чифую, все тотчас же замолкли. — ты в самом деле его помнишь? — да, меня зовут ханма шуджи. — во дела… — только и мог проговорить он. чифую дали имя при рождении здесь, имя свое при жизни мальчик совсем не помнил, ни единой буковки и слога, как и не помнил свою жизнь и кто остался там. даже обрывочных воспоминаний не было, даже во сне ему не виделись знакомые силуэты, не вспоминались запахи и голоса. его покормили как следует, осмотрели перышки. в тот день они праздновали — ангелы давно не рождались в этих стенах, так давно, что остались лишь смутные воспоминания о том, как это было… должен быть кокон, который ангел выгрызает и разрывает руками сам, а затем он рождается, немного липкий и мокрый, нагой, прямо как совсем маленький земной ребенок — без имени, без прошлого, только подросший и с крыльями. его поселили к чифую на первое время. мацуно был последним из родившихся ангелов. с тех пор прошло много лет, и новые ангелы не появлялись в стенах, отчего среди детей и мальчиков постарше ходили легенды, что в том мире закончились людские страдания и более не случается несправедливых смертей. отчасти поэтому к чифую у многих было отношение трепетное, они чтили его и слушались. словно бы он смертью своей прекратил будущие страдания. комната мацуно большая. они нашли кровать и матрас, однако ханме все также приходилось сгибать ноги. в конце концов он повадился спать или на полу, смахнув подушку с одеялом, или сворачивался калачиком на постели. в этот момент он казался абсолютно беззащитным и даже немного милым. чифую влюбился не сразу. — ты помнишь что-то из прошлой жизни? — никто из ангелов не помнил моментов прошлой жизни, но все понимали, что она была. она точно была, они рождались там маленькими красными младенцами, без крыльев и ореола над головой; они рождались, и не помнили свои руки, не знали имя, потому что появлялись в том мире впервые. здесь же — их второй мир, но не оставалось имени, было только прежнее тело. никто не знал, зачем они родились во второй раз здесь, лишь предполагали, что невинным душам, не успевшим пожить на земле, давалась бесконечная и беззаботная жизнь в молодом теле. раз ханма помнил свое имя, чифую и правда думал о том, что он мог бы знать прошлую жизнь. — только какие-то силуэты, — говорил ханма. — еще я помню запахи. я помню, что любил курить. и еще, — он посмотрел на чифую, в этот момент сердце почему-то болезненно сжалось, и закружилась голова. — я помню твой запах, чифую. где-то внутри все еще оставалось это гнетущее чувство. чувство, которое никто не мог разделить с ним, никто не понимал, о чем он говорит. «кокон мог находиться в лабиринтах катакомб, ничего необычного», — и в самом деле. однако ханма пах ладаном. сигаретами. и чем-то сладким, неприятно-сладким, что застревало в горле. но глас разума был бессилен, когда ангел влюблялся. — все еще так холодно, — сказал ханма. он стоял у кровати чифую, мацуно обернулся и привстал, глядя на его фигуру в ночи — мальчику показалось, что нимб высокого ангела потух, но он тут же, замерцав, вновь стал излучать яркий свет. — можно погреться у тебя? — хорошо, — он не был в силах отказывать в любой просьбе новому ангелу. встретив постояльца самым первым, мацуно поручился за него. ханма юркнул под одеяло, за окном страшно лил дождь, он прижался грудью к спине чифую и просунул руку подмышкой. он гладил чифую по груди в месте, где находилось под ребрами трепещущее сердце ангела. — чифую… — говорил он. голос ханмы действовал на чифую ужасным образом: перед глазами все плыло, а сам он плавился и каждый раз переставал соображать; находиться рядом с ханмой было все равно, что находиться в преддверии опасности каждый чертов раз. — а ты что-нибудь помнишь из прошлой жизни? — нет, совсем ничего, — лепетал чифую. дыхание ханмы касалось его затылка. — для меня это не имеет значение. мне хорошо здесь, в моем новом воплощении. ханма прижимался к нему теснее. — ты правда так думаешь? — шептал он. — вот бы был способ узнать, что произошло с тобой в прошлой жизни, правда? но ничего страшного. по крайней мере, мы вместе, чифую. ханма проговаривал его имя по слогам. он делал это медленно, смаковал, и голос его делался нежным в этот момент. ангелы не могли делать все эти постыдные вещи, но они делали. под одеялом жарко, душно. за окном снова льет дождь, и от ветра дребезжат окна так, что, кажется, вот-вот выбьет. это гнев бога, думал он, его предупреждение, это он стучится во все окна комнаты неистовым дребезжащим дождем и умоляет найти в себе силы. чифую не мог целовать ханму при свете дня — ему казалось, что хотя бы ночью бог не увидит грех его ребенка. но под покровом ночи, под тяжелым одеялом, он впивался в эти губы, и ханма трогал его во всех этих местах, к которым было запрещено прикасаться. ко вздымающейся узкой груди, целуя солнечное сплетение, вниз опускаясь, останавливаясь у пупка — потому что чифую щекотно-хорошо; к молочным бедрам, ханма накрывался одеялом, он был под ним, а значит, бог ничего не видел, не ведал он, как ханма трогал там, как щипал любовно кожу бедер и как коленку прикусывал; к ангельским губам, которые могли целовать только иконы, только тыльную сторону руки бога, но ханма, посланный, кажется, чтобы испытать чифую, плевал на все эти неписанные истины, он терзал губы и лизал их своим широким языком, он с упоением слушал, как чифую ловит воздух и беспокойно вздымается его грудь, и вместе с тем он льнет — губами, грудью, бедрами; тебе нет нравится нет чем мы с тобой занимаемся — нет — нравится же? ханма останавливается: смотрит внимательно, ореол над его головой отчего-то кажется таким неправильным, он искажается и не излучает тепло. ханма останавливается и больше не трогает его, только ждет постыдного греховного признания. чифую хочется, чтобы он продолжал. он накрывает ханму одеялом почти с головой, остается лишь его лохматая, вздыбленная макушка. ему хочется накрыться до конца, проговорить лишь одними губами, чтобы бог не услышал, а ханма увидел. но ханму ни за что не устроил бы такой ответ. он пытливо глядит на чифую. — нравится. и ханма зарывается в его душистое тело, целуя снова все в тех же местах, которые уже успел расцеловать. проводя время с ним в темной комнате, чифую совсем не видел одного видимого пугающего обстоятельства, которое ханма упорно скрывал. поначалу он носил футболки, затем наскоро пришил к ним рукава и даже в жаркие дни ходил в брюках, тоже подшитых книзу дополнительными кусками ткани, и длинной кофте. и когда они появились? может быть, вовсе в первый день его пребывания, а чифую совсем не хотел замечать. но пришлось посмотреть правде в глаза, когда крест появился на солнечном сплетении. в то утро он проснулся в кровати чифую, они были окружены тремя теплыми одеялами (стены замка быстро охлаждались ночью), мацуно проснулся пораньше. повернувшись на бок, он поглядел на спящего ханму: в такие моменты черты его лица смягчались, и он действительно казался невинным ребенком. чифую просунул руку под одеяло, потрогал вздымающуюся мирно грудь ангела и замер: он почувствовал что-то мокрое, тотчас же одернул руку и взглянул на свои пальцы — они были в крови. чифую быстро откинул одеяло. кожу рассекала свежая стигмата, она еще кровоточила и испачкала ткань, чифую бросил взгляд на нагое тело ханмы — оно было испещрено крестами, некогда кровоточащими и теперь затянутыми красными корочками. сердце клокотало в глотке, чифую разбудил его. — почему?.. — проговорил он, чифую не знал точно, вопрошал у ханмы или у бога. ханма поднялся, он молчал. впервые чифую не чувствовал его тепла, ханма превратился в скульптуру, монолитную статую, он не издавал ни слова. — кто ты? — спросил чифую. ханма повернулся к возлюбленному, глядя в его зеленые-зеленые глаза. нет, нет, ханма точно не был плохим, ханма не был демоном, воплощением зла. — откуда ты взялся?.. мальчик улыбнулся. он улыбнулся той самой грустной улыбкой, которой улыбался, когда чифую ловил его взгляд на себе. мгновенный порыв, как бы толчок в спину заставили чифую обнять его, он любил его, все еще любил его, но не знал, кто же он. он, ангел, который помнил свое имя, ангел с кровоточащими стигматами на теле. чифую уткнулся в его шею, принюхался: теперь чувствовал, что от ханмы пахло ладаном и гнилью. испугавшись, отпрянул. — я же говорил, что счастлив тебя видеть. даже если ты от меня отвернешься, я все равно останусь счастливым, потому что увидел тебя еще разочек. чифую поднялся, накинул свитер, продев крылышки через прорези, и брюки; его мотало по комнате, он резко опустился на кровать и взялся за крыло ханмы, раскрыв его — перышки чернели с очинов. — у тебя… крылья гниют! он кивнул, натянув грустную улыбку. поискал в складочках одеяла пачку сигарет и закурил. и хоть чифую не разрешал курить в их комнате, сейчас ему было плевать. сердце клокотало в горле и норовило вывалиться наружу. — я повторяю: кто ты такой? утро было солнечным, внизу уже слышались голоса мальчишек, они делали зарядку со старшими на улице. они повторяли «раз… раз… раз, два, три», солнечные лучи проникали в комнату большого холодного замка. чифую казалось, что крылья любимого гниют на глазах, и удушливый сладкий запах гнили распространяется по всей комнате. — когда ты умер, я понял, что меня больше нет. мое «я» умерло вместе с тобой, с того дня я больше не чувствовал себя живым, я был подобием человека. ты был единственным моментом счастья в моей жизни, у меня даже это бог отнял. оказывается, он есть… сука, оказывается он есть. и рай, и бог, и ангелы есть. а тебя нет больше со мной. я нашел того, кто согласится совершить со мной двойное самоубийство, с хару мы отправились в заброшенную церковь и повесились в келье. прежде мы опрокинули лампаду в надежде, что она подожжет эту церковь, но знаешь… мы были настолько неудачливыми, что она не подожгла нас. теперь мы до сих пор там висим и гнием. — что теперь будет с тобой? — я не прижился в раю, я совершил самоубийство, чифую. я скоро начну гнить и тут. — где хару? — он добровольно отправился в ад. он знал, что майки находится там, и отправился за ним. я знал, что ты в раю и оказался в катакомбах, они ведут из чистилища в рай. клеймо кровоточило, чифую подорвался и, найдя бинт, заклеил ее. кровь начала проступать через ткань. — теперь стигматы не заживают быстро, я весь гнию изнутри. уже в то утро чифую понимал, на что собирается пойти. он долго боролся сам с собой, со своими безнадежно греховными мыслями, но внутри он уже решился. день прошел в тумане. чифую молча прощался с этим местом, хотя очень хотел бы прокричать о своей любви и боли. смеркалось. он зашил бесконечно кровоточащую стигмату на солнечном сплетении ханмы. — чифую, я скоро уйду сам. я постараюсь уйти так далеко, чтобы ты меня не нашел и сгнию уже в раю. если ты найдешь меня однажды, пожалуйста, не плачь и не ругай меня, хорошо? я просто хотел увидеть тебя еще хотя бы разочек. слезы ангела не исцелили ханму. он заплакал, зашивая все кровоточащие стигматы на его теле. от них исходил отвратительный смрад, чифую тошнило, тело ханмы расходилось на глазах. — мы пойдем вместе. я знаю выход за врата рая. — что за ним? — никто не знает, — проговорил чифую. — мы увидели эту дверь несколько лет назад, она поросла вьюнком и была незаметна, но мы оторвали вьюн и подергали ручку. дверь не отворялась. но когда я отправился в катакомбы, чтобы проверить, правда ли ты вышел из кокона, я нашел ключ. он лежал прямо на полу. я думаю, это ключ от двери. они сообщили детишкам и старшим ангелам, что прогуляются по лесу и вскоре вернутся. они не взяли вещей и еды, да и знал ли кто-то из них, понадобятся ли вовсе эти атрибуты. — чифую, я хочу, чтобы ты продолжал жить в раю, — тропинка вела к темному лесу, они включили фонарики. — я не смогу существовать в раю теперь, зная, кем был раньше, кто ждал меня там, зная, от чего я умер. бог освобождает нас от этих мыслей, чтобы не было соблазна покинуть врата рая любопытному. я теперь понял, почему у нас нет даже имен. большой мальчик обнял маленького. от ханмы пахло гнилью, но он все еще был теплый, и чифую отчаянно жался к теплу, единственному теплу, которое было ему дорого. дороже, чем вечная жизнь в раю. к раннему утру они добрались до стены, бесконечно возвышающейся. дверь плотно поросла плющом и вьюнком, но все же через стену зелени виднелась ручка двери и скважина, словно бы ожидавшие только двоих — ханму и чифую. чифую взглянул на ханму. на его лбу кровоточила стигмата, капельки стекали по носу и подбородку. — прости, что тебе приходится видеть меня таким, — он стыдливо размазал кровь по своему лицу. — все скоро закончится, ханма. я обещаю. ключ вошел в замочную скважину. вздрогнув и резко выдохнув, чифую повернул ключ в замке, дверь открылась.