Ритм соло

Сквизгаар видит темноту. Открывает правый глаз и снова видит только темноту. Открывает левый - тоже темнота. Охваченный тихой паникой от мысли о том, что ослеп, ничего толком не помня, он мечется взглядом по пространству, совсем ему незнакомому, и тихо всхлипывает, когда не находит ни одного источника света, ни одного узнаваемого подёрнутым смутой внезапного испуга сознанием предмета или местечка. Ни единого уголка, в который в такой жуткий момент как никогда сильно хотелось забиться и после не высовывать и кончика носа в пугающий внешний мир, содрогаясь от страха. Но отползти, как изначально рассчитывал сделать это скандинав, во вселяющее большее доверие к себе, нежели всё остальное, погрязшее в безграничной и беспросветной темноте помещение, место, впрочем, не удалось. Тут-то вслед за разумом и просыпается тело. Нагое, бледное, худое, расположенное на покрытом слоем застаревшейся пыли полу странно неизвестной комнаты, связанное в совершенно неловкой и неудобной позе. Сквигельф стоял на коленях и плечах, по причине того, что руки его были связаны за спиной предплечье к предплечью, из-за чего разогнуть их и опереться на локти возможности не представлялось. Гладкое скуластое лицо, повёрнутое влево и уже перепачканное многолетней грязью, скопившейся на гнилых половицах, каждой своей мышцей, каждой случайной морщинкой не выражало ничего, кроме первородного, знобящего всё тело ужаса. Голубые очи часто моргали, подолгу пялились в одну точку перед собой, а затем резко, словно заметив что-то такое, чего замечать простому смертному непозволительно, перебегали взглядом в другую часть загадочного помещения, пахнущего попадающей в напряженно раздутые от волнения ноздри при избитом шумном вдохе пылью, страданием и смертью. Сквизгаар счёл бы брутальной такую обстановку, если бы, например, находился здесь с товарищами из группы, звонко хохоча вместе с ними, отшучиваясь и страшными рассказами о привидениях и оживших скелетах передразнивая Токи, что пугливо бы жался к первому попавшемуся поблизости приятелю-музыканту, увлеченно разглядывающему неизведанное место и подыскивающему среди забытого хлама, клубо́в пыли и прочего мусора, неизвестно что здесь забывшего, уголок поудобней и поуютней, дабы дальше заняться там записью ещё более мрачного, жестокого и тяжёлого альбома. Но, пребывая в этом душном, грязном помещении в положении совершенно беспомощном и отрешённом, буквально становясь одним из тех несчастных, находящихся в изводящей западне людей, про которых так откровенно расписывался Нейтан в текстах песен для группы, радоваться блондину совсем не хотелось. Он инстинктивно, одурело безжалостно к самому себе дёргает сложенными за спиной руками в попытке выпутаться, но старые, как и всё тут, верёвки болезненно въедались в кожу, натирая её до противного жжения, сопровождавшегося покраснением золотых во всех смыслах рук виртуоза и его же жалобными всхлипами. В панике елозя головой, гудевшей так, словно внутри неё бежал сумасшедший табун лошадей, по полу, соло-гитарист успел подмести его шелковистыми длиннющими локонами, назойливо лезшими в шумно втягивающий в себя спёртый воздух рот и глаза, готовые вот-вот прыснуть слезами и вместе с этим понемногу привыкающие к кромешной темноте. В ней то, за кучей какого-то хлама и тяжёлой пыльной дымкой, поднятой им в приступе молчаливой истерики, Сквигельф и сумел различить подозрительное движение. В левом углу, чуть позади раздетого юноши действительно кто-то стоял, отчего, чтобы увидеть неизвестного человека, ему приходилось сильно отворачивать и без того находившуюся в неестественном положении достаточное количество времени, чтобы начать изнуряюще ныть, голову назад, интересуясь источником тихого шороха в дальнем углу, предположительно рядом с дверью. Но даже в ту минуту, когда неясно зачем и кому он понадобился связанный, замёрзший, ибо был раздет, здесь, вдали ото всякой помощи и посторонней жизни, чем был крайне удивлен и напуган, и когда мог попросить о подмоге у случайно или нарочно оказавшегося тут вместе с ним незнакомца, стоящего в поволоке мутной тени чуть поодаль, Сквизгаар не стал предавать прежних своих эгоистичных принципов. Оскалившись, блондин побуждал человека в углу оказать ему помощь не вежливо забитой, боязливой мольбой, как подобает людям, попавшим в подобного рода безвыходную ситуацию, а криками и шантажом, в чём он был весьма хорош, даже находясь в столь затруднительном положении. -Кто ты? Развязывает меня, быстрый! Ярость закипела в крови при виде бездействия странного сокамерника в ответ на истошный, панически агрессивный вопль, что не мог, как казалось шведу, не тронуть струн чужой души. Скандинав оскорбился безразличием человека в комнате к его бессилию, чувствуя себя сейчас чем-то схожим с раненным диким зверем - таким же, как и он, беспомощным и озлобленным за свои страдания на весь мир. Сквизгаар отчаянно трепыхается, отпинываясь от настойчивого, душащего страха, дёргая руками в старании развязать впившиеся в кожу застарелые верёвки, поднимая в воздух облака серо-чёрной пыли да и вообще мучаясь так страшно, что складывалось впечатление, будто умирает он в безумных муках, но силуэт сзади не появляет к его страданиям никакого интереса. Швед, перемазанный мерзкой грязью, возраст коей был сравним пожалуй с возрастом матери беловласого музыканта, наглотавшийся пыли с пола, сипло и сухо откашливаясь, впрочем, не оставлял попыток достучаться до проклятого незнакомца, стоящего в стороне так безучастно и бестолково, что могло показаться, словно является он ничем более, чем простым манекеном, забытым здесь когда-то вместе с горой прочего дурнопахнущего мусора. Но Сквигельф-то видел, как он двигался. И как пугающе шуршал в своём углу на манер скверной помойной крысы, ищущей в завалах покрытого паутиной хлама кусочек чего-нибудь съестного. Вёл загадочный индивид себя, впрочем, также крайне схожим с символом честности и порядочности образом, не меняя своего положения, несмотря на страдания изведённого собственными попытками высвободиться мученика, чем раздражал его и подогревал его рвение к вызволению из плена с каждой секундой только больше. Вероятно силуэту нравилось наблюдать, как мучается гитарист, из-за чего последний, сверкая перепуганно злыми глазами в зверском остервенении, уже не намеривался сдерживать себя в плане произносимых ругательств и угроз. -Кем бы ты не быть знает, что с рук тебе дэто не сойти! У тебя будут большой проблемы, когда меня найдёт! Я сто́ит миллиарды! Сквизгаар с пеной у рта доказывает свою истину странному свидетелю его паники и позора ровно до того момента, когда тишину в комнатушке помимо его душераздирающих криков прорезает короткий смешок и последовавшие за ним звуки шагов по скрипучему полу. Усмешка эта показалась шведу знакомой. Голубые зенки в ужасе распахиваются, невзирая даже на серый песок, выбившийся из-под досок и противнейше раздражающий слизистую, когда взору их предстаёт очевидно знакомая фигура. Сильные ноги, властно и неспешно вышагивающие по направлению к нагому страдальцу будучи одетыми в его же сапоги и джинсы, удерживаемые ремнём с пряжкой-черепом, туго затянутым и тоже принадлежащим старшему из гитаристов; крепкое тело, чьи рельефы скрыты были за черной тканью футболки-безрукавки, болтавшейся в силу своего в некотором отношении большего размера, чем хотелось бы, на медлительно покачивавшихся в такт шагов плечах. Блондин, испуганно охая, не желает верить своим глазам, но когда машинально поднимает их взгляд выше, убеждается в том, что ему не показалось. Обрамлённые симпатичными усами, аккуратные губы растянулись в хладнокровной ухмылке, а серые очи с надвинутыми на них сверху бровями зловеще посвёркивают во тьме. Сквигельф теряет дар речи, дыхание заходится и сбивается, понуждая закашляться, от вида представшей картины возмездия устрашающе величественного в этот миг Токи. Вортуз нарочито небрежно шаркает ногами по сгнившим половицам, поднимая в воздух ещё больше сухой тяжёлой пыли, от которой затравленный блондин кашлял, словно больной туберкулёзом, и в которой сам он, разодетый в вещи наибыстрейшего из всех гитаристов и с томным удовольствием унижающий его своей свободой, смотрелся ещё более драматически пугающе. Обойдя захлёбывающегося собственным кашлем соло-гитариста и встав рядом с его лицом совсем близко, норвежец опускает взор на коллегу и довольно оскаливается в насмешливо холодной улыбке, которую, впрочем, находит силы сдержать при начале своего монолога. Нужно ещё немного припугнуть, пустить пыли в глаза, делая это, ради справедливости замечу, не так, как парой минут ранее. -Миллиарды? Да ты не сто́ит и один такой деревянный безделушка. При этих словах с тонкого пальца шатена слетело, недобро блестя, кольцо того самого брелка, который, вкладывая в него душу и дружескую любовь, старательно изготавливал норвежец в подарок своему белокурому некогда ещё приятелю и хорошему другу, что уж точно, как ошибочно и слепо наивно полагал до последнего не желающий терять веры в благодушие шведа Токи, не станет отвергать такой безобидный знак внимания. Но, как выяснилось, Сквигельф уже до конца сгнил душой к тому моменту, в каждом видя виноватого и везде подозревая оскорбление. И Вортуз ненавидел его за это. Впрочем ненависть эта на случае с брелком не заканчивалась, а напротив даже только начиналась, продолжалась и практически не имела конца. Продолжалась она извечными оскорблениями, получаемыми ритм-гитаристом от бездушного согруппника, его же упрямым нежеланием позволять младшему игрыть соло на концертах, да и в целом ещё многим другим. Вортуз ненавидел Сквизгаара в той же степени, в какой его ненавидел Сквизгаар, и, как понял он сейчас, даже больше. Смотря на перемазанного столетней грязью, бледного, беззвучно истерящего в попытках вывернуться из надёжных пут, а в переменах между этими приступами борьбы за свободу в немом страхе заглядывавшего своему похитителю прямо в душу не то с укором, не то с тишайше кроткой мольбой и раскаянием во взгляде, блондина, Токи не ощущал ничего, отвращения, о чём прямым текстом заявил виртуозу, как только рядом с его лицом упал гулко звякнувший брелок. -Ты выглядит омерзительный. Ты быть жалкий, юродивый подлец. Норвежец остановился, глядя свысока на того, кто был "выше дерева". Весьма иронично, что это дерево таки свалили, причем сделал это не какой-то матёрый лесоруб, а Кроха Токи! От этой мысли, как и от вида перепуганного, прижатого в углу шведа, вроде и безумно злящегося на шатена, а вроде и боящегося сказать и слово против, сероглазый юноша, наряженный в одежду своего кумира, товарища, соперника и ненавистника в одном лице, не мог не хихикнуть, кокетливо улыбаясь и щёлкая ноготком по металлической пряжке ремня, чем и вывел наконец осознавшего, кто и по какому поводу его сюда доставил, Сквизгаара из себя. -Дэто всё из-за тебя быть! Развязывать меня сейчас же! Блондин вкладывал в этот крик всю свою злость, но стоит ли говорить о том, что звучать грозно и воинственно укоризненно у него, будучи раздетым, связанным и поставленным в позу, от неловкости и постыдности которой непроизвольно заливалось краской всё лицо, выходило крайне скверно и неправдиво? Да и на что он надеялся, взбешённо повелевая тому, кто сейчас мог сделать с ним всё, что захочет, развязать его? Осознание глупости сказанного приходит к шведу только тогда, когда диалог снова перехватывает Токи, коротко отрезая одно единственное "нэт", убившее всякую надежду, но только больше подогревшее ярость. Норвежец его не отпустит, из-за чего Сквигельф ещё пару раз в заведённом отчаянии дёргает руками назад и в стороны в попытке ослабить давление задубевших от сырости и старости верёвок и после, с трудом разворачивая голову на другую сторону и тем самым пачкая серостью слоя пыли и правую щёку тоже, обессиленно и хмуро всхлипывает от тянущего покалывания в шее, что слишком долго была согнута под неестественным углом. -Бедняжка! Ну давайт, заплакать! Вортуз одним махом переходит направо, почти перепрыгивая через взлохмаченную белокурую голову, обиженно склоненную к земле в надежде более не пересекаться взором со своим досаждателем. Он, в свою очередь, из последних сил сдерживал всё норовившую расплыться по лицу садистски доброжелательную улыбку, схожую с той, с которой зазывали преступники в свои машины нерасторопных жертв. Юноша припомнил виртуозу его же слова, сильно ранившие его вчера на репетиции, и сейчас, видя недоумение и медленно приходящее к обидчику осозание содеянного, ощущал себя по-настоящему счастливым. Норвежец ликовал глубоко в душе при взгляде на греющую измученное сердце экспозицию, центром каковой заслуженно стал гнусный и наигранно выдержанный Сквизгаар, что, судя по выражению то ли до смерти напуганного, то ли больше поруганно потупившего раньше всегда нахальный и меткий взгляд лица, успел за те десять минут, когда пребывал в сознании, настрадаться в достаточной мере, дабы теперь по первой же просьбе Токи принести свои извинения за причиняемый изо дня в день вред. Но извинений не последовало за шумным дыханием раздутых от напряжения ноздрей, ибо не было и просьбы. Ритм-гитарист, в случае если бы даже блондин бросился к его ногам, у коих, впрочем, и без этого был насильно притянут к земле, с искренним желанием разрешить всё мирно и отделаться простыми словами раскаяния, не принял бы их. Он слишком долго мучался от главенствования и эгоизма шведа, чтобы теперь вот так легко простить его. Соло-гитаристу недостаточно будет состроить умилительно жалобные глазки для убеждения Вортуза в своём раскаянии, что для себя шатен понял сразу же, заложив в себе установку приходить сюда, только подловив удобный момент и подходящее настроение. И Сквигельф тоже совсем скоро это поймёт, а пока нуждается в наводке на нужную сейчас мысль жестом или словом. -Во всё дэто быть виноват только ты. Вспомнить, что ты сказать мне вчера, понимает, за что я так с тобой поступает, и не говорить больше идиотский вещи. Токи выговаривается грубо, крикливо, что совсем не вязалось с видом его расслабленно улыбчивого лица и осторожным прикосновением руки к выгнутой спине шведа. Тот определённо недовольно вздрагивает, а затем неистово буйно отбрыкивается от севшего рядом на одно колено коллеги, огладившего его, словно родного, чуть грубоватой ладонью с мозолистыми подушечками пальцев по хребту до самых ягодиц. Кровь закипела страшной по своей силе злостью, рождённой отторгаемым непониманием слишком уж вызывающих действий норвежца, и Сквизгаар, осквернённый рукой мужчины, не жалея сил и не задумываясь о последствиях, со всей дури пинает Вортуза по голени, заставляя взвизгнуть от неожиданности и ошатнуться. Впрочем, такой манёвр не сходит блондину с рук, которые он не мог по понятным причинам поставить на пол и помочь себе тем самым удержать равновесие после толчка, из-за чего он и начинает комично заваливаться в бок. Токи, молниеносно подскочивший с пола, не теряется и суровым ответным пинком заставляет голубоглазого наглеца вновь принять исходную позицию. Всего два, несильных, как казалось самому шатену, воспитательных пинка в худой бок твёрдым носком ботинка, а швед уже успел начать тихо хныкать. -Неженка! И нахал! Нахальный неженка! Ритм-гитарист был сильно возмущён как поведением, так и реакцией на его действия согруппника, показавшегося шатену в тот момент настолько никчёмным и слабым, что его непроизвольно передёрнуло от этого омерзительного осознания. Причинять боль другим Сквигельф горазд, в чём разгневанный Токи уже давно смог убедиться сполна, но стоило только перемениться ходу дела, только появиться кому-то более сильному, швед тут же менялся, становясь тихим и покорным. Вортуз ощущал свою власть, но это не приносило ему удовольствия. Напротив, такое чувство лишь повышало градус ненависти его к заносчивому коллеге, выглядящему последним слабаком. Он что-то кряхтит, ворочается и мучительно тяжело поворачивает голову, стараясь тем самым размять затёкшую шею и неосознанно подметая золотыми волосами грязный ветхий пол. Норвежец, брезгливо отряхивая футболку от пыли, отходит от бесноватого мученика, упираясь взглядом в стену. Какое-то время он стоит неподвижно, рассматривая потёртые обои, что сползали рваными кусками и отклеивались в некоторых местах, не придавая этим чулану уюта, и слушает протяжные вздохи Сквизгаара до тех пор, пока они не начинают его жутко выводить из себя. Музыкант холодно стреляет глазами через плечо на связанного согруппника, неожиданно для себя пересекаясь с ним взглядом. Это коротко изумило и даже чем-то напугало Токи, не предполагавшего о том, что всё это время блондин сверлил его спину разочарованно обозлённым взором, но он не подал вида, сохраняя непоколебимое самообладание. Такая стойкость была не свойственна активному и впечатливтельному сероглазому юноше, во всём видящему что-то интересное и удивительное, требующее немедленной бурной реакции, но ради столь важного дела он был готов сдержаться. Ещё с полминуты он вглядывается в коллегу в ответ, после чего тот начинает сдавленно и раздражённо высказываться, не подумав, что этим ставит себя в ещё более уязвимое положение. -А ты нежный нахал! Нетраханный педик! Какой хуй ты одевается в мой вещи? Ты постоянный копировать меня! Ты быть жалкий, и твой подражание мне не изменит дэто! Соло-гитарист жалостливо повизгивал, выговариваясь, и безрезультатно дёргал руками, стараясь, если не развязать верёвки, то хотя бы попробовать размяться. Каждая мышца напрягалась, будучи не готовой к нахождению в такой позиции столь продолжительное время. И Вортуз как нарочно медлил, стоя в своём углу схожим образом с тем, как делал тогда, когда блондин только очнулся, и сверля стену перед собой холодным, непонимающе недобрым взором. На самом деле норвежец раздражённо старался догадаться о причинах такого бездумного хода действий и мыслей блондина. Неужто он до сих пор не понял, что просто так никто его не отпустит? Что связан он тоже не по случайности? И как он, ответственность за чью жизнь несёт другой человек, в воле которого делать с ним всё, что заблагорассудится, может ещё грубить своему похитителю? Таким своим поведением швед сильно выводит из себя Токи, что он не намерен скрывать, шумно шаркая ногой по скрипучему полу, разворачиваясь на носке ботинка и нервной, дрожащей поступью двигаясь к своему ненавистнику. -Ты вздумать мне дерзить? Не думать, что ты возможный быть не в самый удобный положение для дэто? Душой полыхая в адском пламени ненависти, норвежец озлобленно раздувает ноздри, будто бык, увидевший красную тряпку, и за пару широких шагов, поднявших в воздух облака пыли, оказывается рядом со Сквизгааром. Недолго и холодно поглядев на шведа серо-металлическим блеском глаз, Вортуз грубо опускает каблук правого ботинка между чужих, отчётливо выдающихся, напряжённо сведённых лопаток. Носок обуви с тяжестью упирается в златовласый затылок, побуждая высокорослого скандинава нервно всхлипнуть, чувствуя, как подбородок сильнее вжался в пол, когда вражеская нога придавила его голову. Подавляя болезненные вздохи, он поглядывает на шатена через плечо, сильно скосив перепуганные глаза влево. Сквигельф видит с какой злостью в ответ смотрят на него стальные, охладевшие очи некогда такого доброго и милого юноши. В момент блондину вспомнился случай, когда один парень в зале так взбесил Токи, что тот за секунду перевоплотился из терпеливого и выдержанного человека в настоящего демона и ответил на неподобающее поведение совершенно пугающим образом. Настолько, что даже влюблённый в любые проявления жестокости Нейтан в страхе ошатнулся назад, когда перемазанное кровью фаната лицо Вортуза обернулось в его сторону, безумно выпучив сверкающие звериной ненавистью глаза. Но то был особенно выпиющий случай, кой не в состоянии был вытерпеть ни один, даже самый спокойный и сдержанный флегматик, потому и неудивительна была такая реакция норвежца. Так что же сделал Сквизгаар, из-за чего всегда кроткий и доброжелательный Токи, чьё имя даже звучало как-то по-особенному трогательно и ласково, так на него обозлился? Может быть, это всё розыгрыш? Версии того, что сам он мог накануне провиниться перед коллегой или как-то его задеть, швед даже не допустил, ибо сейчас был слишком напуган, чтобы вспоминать что-то ранее произошедшее между ними. Лучшим вариантом выяснить, для чего Вортузу потребовалось так его мучать, было расспросить его об этом напрямую, чем и думал заняться Сквизгаар до того, как неумолимо безжалостная рука схватила его за волосы на затылке, в момент разворачивая и укладывая перепачканное лицо на правую щёку. Соло-гитарист успел только коротко что-то промямлить, прежде чем голова его стала резким движением грубо отвёрнута в сторону так, что теперь он мог в полной красоте лицезреть ненависть, выписанную на раньше таком по-детски добром лице. Токи оскалился, обнажив верхний ряд ровных белых зубов, тёмные брови сдвинулись к переносице, наморщенной от неудержимо горящей внутри ярости, что придавало сероглазому парню поистине устрашающий вид. Губы напряжённо подрагивали, а глаза смотрели так обоюдо озлобленно, что холодный пот сам собой выступал по всему телу не понимающей своей провинности жертвы. Блондина пробила дрожь, и ставший узким от нетерпеливого испуга зрачок также подрагивал, перебежками двигаясь по яростному лицу ритм-гитариста, опустившегося на колено, дабы лучше видеть своего в прошлом мучителя, а в настоящем - мученика. Стопа Токи, подкованная тяжёлой подошвой кожаных сапог, только сильнее придавила собой бумажно-белую спину шведа, отчего последнему на миг показалось, что груз этот вот-вот сломает ему хребет, а вслед за ним проломит рёбра. Голубые глаза заложника, моля о прощении и выражая искреннее раскаяние, неотрывно вглядывались в душу, казалось бы, не способного на жестокость согруппника, что на беду Сквизгаара остался безразличен к этому грустнейшему укору. Ни один мускул на сделавшемся суровым из спокойного и каждой своей чертой располагавшего к себе лице не дрогнул от вида скрученного и затравленного скандинава, а лишь напротив, кажется, стал ещё более твердым и укоризненно насупленным. Под весом своего, но чужого сапога, с неистовой силой вжавшего собственного владельца в пол, из лёгких соло-гитариста с присвистом вылетел весь воздух, а новый вдох совершить было невыносимо сложно от всё той же давящей на спину тяжести. Блондин тяжело задышал ртом, втягивая внутрь себя здешнюю духоту с невиданной, изголодавшейся жадностью. Помутненный, будто пьяный взгляд его голубых глаз беспорядочно шастал по невеликому пространству, только иногда теперь задерживаясь на лице темноволосого садиста с неясными пока ещё для подопытного целями. Сквигельф был сбит с толку внезапными проблемами с дыханием, отчего не находил времени на рассматривание блистающего в своей ненависти норвежца, коему, впрочем, такое поведение коллеги показалось непозволительно скверным. Возмущённый рассеянностью внимания Сквизгаара, которое, ему казалось, должно было быть полностью обращённым к нему, Токи железной хваткой впивается в худую шею наказуемого, заставляя его мигом закашляться. Скандинав старается что-то прохрипеть, определённо с просьбой отпустить его, но Вортуз не проявляет желания выслушивать чужое нытье. Ведь когда он также настойчиво, при этом вежливо и мягко просил шведа дать ему возможность сыграть соло, тот отвергал юношу, порой не позволяя и заикнуться на данную щекотливую тему. В группе, как и в любых иных, дружеских или любовных отношениях, залог успеха - это прежде всего взаимность. И Токи послушно следует этой аксиоме. -Рассудит сам, Сквизгаар. Если бы я копировать тебя, то стараться бы перенять каждый твой черта по максимум, а не только одеваться в твой одежда. Дэто же быть просто глупо и по-гейски. И я, признаваться честный, долгий время копировать тебя, например, в тот же самый твой упрямство. Ты быть упрямый, когда не хотеть давать мне играет соло, я быть упрямый, когда надеяться на твой благоразумие и понимание, касаемо дэтот вопрос. Но в один момент я понять, что мой надежда себя не оправдывает, и стоит что-то менять. Я принимать решение сделать дэто и наконец расставить все точки над "ä". Я измениться, а ты всё продолжает и продолжает твердить себе старый правда. И кто кого после дэто копировать? Кто после дэто быть жалкий? Токи говорил с воодушевлённой отдачей, низко наклонившись к запуганному лицу блондина, выглядящего так, словно он рыл шахту на протяжении нескольких дней. Щёки и лоб перемазанны сажей и пылью, волосы спутаны, глаза выражают бессловесный ужас, неотрывно наблюдая за движением обрамленных жёсткими усами губ. Ритм-гитарист яростен, и, выговариваясь согруппнику с пеной у рта обо всех обидах, капает слюной на его лицо. С каждым словом голос становится всё надрывнее, и парню показалось возможным вовсе сорвать его, но оплошать он не мог. Сегодня он в ударе, отчего, искренне поразившись тому, как многословно начал собственную тираду, просто не смел оступиться, скажем, забыв нужное слово или же сделавши голос на момент тише. И шатен справляется, довольно меняясь в лице, и в следующий же миг после завершения пламенных речей подтверждает своё неоспоримое главенство плевком в выхоленое лицо Сквигельфа. В ответ на это, сморщившись на манер ребёнка, съевшего малину вместе с поселившимся в ней клопом, соло-гитарист, распираемый недовольством и чувством несправедливости от происходящей с ним истории, выдал ранее имевшую вес, но теперича растерявшую всё былое величие, угрозу, прозвеневшую в стенах тесного помещения особенно громко. -Соло ты получить только через мой труп! Я клянётся, я убьёт тебя как только выберется, убьёт, клянётся! Я клянётся свой гитара.. Отошедшему чуть в сторону норвежцу, не так давно грациозно и пафосно самоутверждившемуся за счёт товарища по группе, было неожиданно услышать такие слова в свой адрес. Возмущённый и рассерженный, но он находит в себе силы сдержаться перед соблазном вновь помучать шведа, под звуки собственных вдохновенно жестоких окриков, например, схватив его за волосы и таким образом удерживая неопределенное количество времени, и спокойно отходит в дальний угол, начиная копошиться там. Токи что-то выискивает под доносящиеся до его слуха недовольные ругательства белокурого гитариста, что дышал в перерывах между фраз так тяжело, будто будучи больным астмой пробежал марафон, и поворачивается к лицом к своему ненавистнику спустя пару мгновений, что-то уже держа за спиной. -Поклясться лучше тем, что от неё оставаться. И тем, что останется от тебя. При этих словах, неспешно двинувшись с места, сероглазый юноша и показал орудие экзекуции. Голубые зенки Сквизгаара ошалело округлились, в неведении относительно того, зачем ритм-гитаристу нужно было так издеваться над его гитарой, от которой в руках Вортуза остался только гриф. Он слабо мерцал хромированной фурнитурой, и подшипники на колках тихо позвякивали, когда Токи делал шаг, мучительно долго обходя своего коварного конкурента, коему в скором времени предстояло хорошо поплатиться за годы унижений и оскорблений, отпускаемых им в адрес норвежца. Последний сейчас нескрываемо ликовал, завидев страх, выписанный на лице блондина, и не имея сил сдерживать злорадную ухмылку. -Ч-что ты сделать с мой гитара? Лазурные глаза Сквизгаара распахнулись в ужасе и ненависти, а дыхание, кажется, вовсе остановилось. Он выжидающе нервно следил за движением Токи по комнате, не спуская взгляда с его лица, словно в старании что-то там разглядеть. Мысли смешались воедино и бешено колотили по вискам. Что собирался делать Вортуз? Блондин не мог, а если бы даже и мог, то, скорее всего, побоялся бы предположить, отчего только с тяжестью наблюдал за шатеном, будто бы шёл рядом с ним своим взором. Язык, ранее такой раскованный в плане подбора и изречения самых разнообразных ругательств и оскорблений, в миг застыл, окостенел, уподобляясь своему владельцу, не смевшему и звука издать против грозного молчания младшего из гитаристов. Он, впрочем, самостоятельно в скором времени его прервал, останавливаясь за шведом и вставая на одно колено. -Странный ты быть. Лучший бы поинтересоваться, что я хочет сделать с тобой.. либо уже сделать.. частичный.. Противнейшая душе напыщенная любезность, заискивающий пафос, с которым в полицейском участке допрашивают стражи порядка тех, кто посмел его нарушить. Челюсти от переполняющей злости сжались так, что заболело даже где-то в темени. За бесполезным недовольством, кое демонстрируют обычно музыкальные критики при прослушивании новой работы от Дэтклок, соло-гитарист этой самой группы умудрился не заметить изначально, как после слов о какой-то неведомой, частичной, неполной реализации своего плана мести Токи, пренебрежительно махнув рукой, демонстративно запустил два её пальца внутрь собственного согруппника. Пребывая сперва в удивлённом оцепенении, затем - в позорном ощущении стыда, плавно перетекающем в желание убить несчастного извращенца позади себя, но не имеючи на это возможности, Сквигельф за одну пугающую, роковую и поистине перевернувшую его сознание секунду всё понял. Их ссора, пропажа гитары, странное поведение Токи, его умело выбранные запугивающие разум и запудривающие мозги слова, странные манипуляции, которые проводил он, пока швед находился в бессознательном состоянии. Всё в один момент сложилось в ровную линию, цепочку, чьми звеньями были перечисленные приметы, по каковым белокурый юноша осознал суть страшной для себя стратегии норвежца с алюминиево-серыми глазами. Виртуоз затрепыхался, отрывисто заглатывая воздух и в исступлении теребя руками по разным сторонам. Он был готов сломать их, если это потребуется для освобождения. -Токи, Токи, Токи, нэт! Ты не сделать дэто! Я тебя сильный просить, я всё сделать! Голос задрожал, как задрожал и сам Сквизгаар и, казалось, как и всё вокруг, что тоже задрожало. Очи, напряжённо покоящиеся в глазницах всё ещё отвернутой влево головы, не спускали своего взгляда с усатого садиста, которого чем-либо уже нельзя было оправдать, но которого швед по-прежнему силился отговорить от столь жестокой мести. Боль от самой настоящей пытки, кою предстояло пережить блондину, уже ярко чувствовалась каждой клеточкой зыбко дрожащего тела, слышилась навостренными ушами и будто бы даже виделась перед выторащенными с испугу глазами. На них непроизвольно накатились слёзы, когда деревянная твёрдость гитарного грифа предостережительно упёрлась в мышцы растянутого входа. Готовясь постичь страшенную парализующую боль, сводящую судорогой всё настрадавшееся тело, швед угасающим лепетом прошептал сквозь сложенные и почти не движимые искусанные губы повторение своей мольбы о пощаде. -Токи, ты же не быть такой.. ты хороший.. я д-давать тебе.. с-сол.. Последнее слово юноша не мог вытянуть из себя даже в таком уязвимом положении, ибо слишком ценным для него был статус единственного и несменного соло-гитариста в группе, чтобы вот так просто, не зная даже пойдёт ли Токи на такое предложение, отрекаться от него. Тем не менее, страх за собственное благополучие и честь был не менее силён, чем чувство долга, посему, прикусывая язык во избежании изречения ненужных слов, швед был разрываем двумя мнениями, перерубленными в какую-то минуту всепоглощающе пронзительным криком Вортуза. -Верный! Я хороший, а ты плохой! ...И боль гнутой иглой прошивает всё тело. Да, именно так, это, пожалуй, лучшее сравнение. Она прошлась по всей спине, петляя между позвонков и словно пробивая насквозь спинной мозг. Все мышцы болезненно напряглись, так, как будто каждая из них была обернута в плёночный чехол на несколько размеров меньше, из-за чего расслабить их музыкант не имел возможности. На лице мертвенно пусто застыла гримаса боли, такая, с которой уже вдоволь намучившийся, уставший и не восприимчивый к любым неудобствам и горестям человек постиг бы такой неземной ужас, коего ранее испытывать не доводилось. Сквизгаар даже не кричал, а только сипел, ощущая, с каким усилием дальше в него проходит деревянный обточенный брусок. Казалось, чем больше гриф проталкивается внутрь, тем больше собою он вытесняет из блондина остатки человеческого сознания. -Сквизгаар, да в тебе быть целый квинта! До совсем уже, кажется, отделившегося от Сквигельфа разума, молнией ударяя, доносятся слова норвежца. Он счастлив, сыт и счастлив от вида страданий того, кто так долго причинял их ему. Оскал мелькает сквозь нависшую перед глазами мокрую пелену белоснежной дугой. Он улыбается, созерцая собственноручно учинённое извращение. -А знает, сколько в квинта быть тон? А сколько лад быть дэто на один струна знает? Сверкающие глазки не человека, а словно какого-то дикого зверя засветились у самого лица обездвиженного болью светловолосого скандинава. Этот совсем обезумевший, как выяснилось, настоящий маньяк был рад мстить. Сквигельфу казалось, что он может ощутить с установившегося между ним и склонившемся к его лицу Вортузом небольшого расстояния дикий, агрессивно пышущий во все пределы, занимающий и распирающий собой всю грудную клетку шатена жар неистово желанного чувства восстановившейся справедливости. -Не хочет со мной разговаривать? Ну, хорошо, не утруждается, я сам скажет! Три с половиной тон и семь лад на один струна. И все эти семь ладов блондину не посчастливилось в следующую же секунду познать на себе. Острым краем гриф таранит изнутри, кажется, есть повреждения. Глаза закатываются, как у покойника, из открытого словно у рыбы рта на пыльный досчатый пол безвольно стекает мутная слюна. Шведу впрямь хотелось умереть в тот момент. Или хотя бы на время потерять сознание. Что угодно, лишь бы не чувствовать того, что он чувствует сейчас! Не осталось ни стыда, ни ненависти, ни совести - только не знающая границ боль под руководством деспотичного шатена. Отключиться не позволил он же. Звонкой пощечиной норвежец понуждает Сквизгаара ещё какое-то время находиться в здравом рассудке и не терять голову окончательно. Слабо блондин поднимает левый глаз на лик своего мучителя, в то время как правый незримо для Токи всё также неестественно прикрыт. Вортуз смотрит в ответ озлобленно, будто обижено тем, что Сквигельф позволяет себе проявлять слабость. -К чему я рассказывать тебе дэто всё? Всё просто, тебе дэто теперь будет более нужный, чем мне. Ведь для ритм-гитарист уметь что-то больший, чем ставить квинта, уже излишний пафос. Встав на ноги и наигранно отряхнув чужую, но свою чёрную футболку, Токи разворачивается и, не проронив ни слова больше, скрывается за дверью, напоследок ставя жирную точку её раскатистым хлопком.