Ритм соло

Счастью как никогда улыбчивого и цветущего от осознания совершения своего грандиозного плана Токи не было границ. Вспрахнувши бабочкой, он с грациозностью и лёгкостью выпрыгнул за старую дверь в пыльный коридор и уже готовился горделиво прошагать по нему, дабы выйти из сумрачной тьмы подвальных помещений в вожделенный свет, но остановился. Вернее сказать, был остановлен все тем же мутным своим восторгом, не позволившим покинуть это место, не сказав прежде ещё пару изысканно подобранных, устрашающих фраз замученному Сквизгаару, оставшемуся в крохотной комнатушке. Норвежец прильнул к ободранной двери и, приложив к ней ухо, настороженно прислушался. Швед в соседнем помещении тяжело вздыхал, ворочась, воздух из его легких выходил с присвистом. Порой он нервно и ломано всхлипывал, нечеловечески мычал и, будто бы ощутимо и слышимо, вздрагивал от боли. На ясном личике Вортуза расплылась улыбка. Такая по-детски добрая, восторженно милая, такая, за которой не могут скрываться садистские наклонности и жажда зрелища чужих, заслуженных страданий. Шатен не хочет казаться себе свихнувшимся с катушек, посему говорить со своим мучеником начинает только прекратив улыбаться и каждое слово проговаривая вкрадчиво, тихо и сухо, словно опасаясь того, что кто-то его услышит. -Ну как ты быть, м? Ты чувствовать свой инструмент? Сквигельф, услышав голос никуда не ушедшего Токи, ахнул от ужаса. Скорчившийся от боли и из последних сил удерживающий себя в сознании, он боялся теперь лишний раз пошевелиться или вздохнуть, дабы не побудить темноволосого маньяка вернуться. Кровь бешено стучала в висках, грозясь с минуты на минуту пробить их тонкие косточки, в кожу заведённых за спину рук въедались отвердевшие от старости и сырости веревки, колени зудели от долгого вынужденного стояния на них, тело свело от болезненного вторжения и нахождения в нём инородного предмета, коим был гриф от собственной гитары высокорослого шведа. Он, всё ещё едва сипевший, поскуливающий от пробившей худое тело адской боли, закатив глаза, мысленно умолял лишь об одном, прокручивая в голове одно и то же слово, как на заевшей кассете : «Уйти, уйти, уйти, уйти.. Уйти!» Но Вортуз, будто зная, о чём думает его связанный коллега, и как нарочно от этого переча немым его просьбам связанного коллеги, никуда не идёт. Шатен не увидит в этом смысла до тех пор, пока вдоволь не насладится чужими мучениями. Стараясь причинить их и без этого настрадавшемуся, почти ничего не понимающему от крайне болезненной травмы блондину, он налегает на дверь так, что она даже немного поскрипывает, и в щелочку между досок проговаривает своим привычным, чуть радостным лепетом : -Я вот да. И подэтому я будет играть соло, а не ты.. Наслаждение, получаемое от процесса угнетения шведа, у Токи, как он ни старался, скрыть не вышло. Это сравнимо с особенно чувственным сексом, когда ты уже не имеешь сил сдерживать восхищенные крики и стоны от удовольствия. Едва слышно посмеиваясь, норвежец крутился у двери в диком желании открыть её, но изо всех сил оттягивал такой момент собственного удовлетворения, кое стопроцентно ощутил бы, зайдя внутрь. Это был его личный ящик Пандоры с волнующим очерневшую душу наказуемым под запертой крышкой. И то, насколько прекрасно было чувство владения им, полного над ним контроля спустя столькие годы унижений, не передать словами. Безжизненно и непробудно онемевшая человечность была бессильна перед звериным восторгом, который испытывал, в пьяном от счастья нетерпении переминаясь на скрипучих половицах с ноги на ногу, Вортуз. Недавние воспоминания, в коих жив и ярок ещё был образ страданий ранее такого бездумно самодовольного Сквизгаара, горячили злобу внутри, побуждали освежить их, вернувшись за дверь. И Сквигельф сам, к удивлению, тоже способствовал развитию такого хода событий. Глубоко вдыхая, через силу собирая последние крупинки самоконтроля и сил, он, замученный и истерзанный страшной, мертвецкой болью, прошедшейся по всему телу и связавшей всё внизу живота тугим узлом, подал голос в ответ. Отрицание и страх сменил гнев, смешавшись с кровью, неустанно перекачиваемой сердцем по всему организму. Швед едва приподнял всклокоченную голову с пола, хрипло, но, как только мог, громко сипя своему мучителю. Будто бы загнанная собака, коей связали пасть, не позволяя отдышаться после резвого бега в упряжке, блондин глубоко и рвано дышал, с жадностью втягивая в лёгкие закопчёный от пыли воздух и каждым, слабо выскобленным из подсознания словом попирая власть, вскружившую голову до этой поры робкого и тихого шатеа, превратившегося в настоящего тирана. -Н-нэт..! Ты не будет, никогда! Ты быть больной, мудак, животное! Разбитый, подобно вазе, Сквизгаар продолжал, как и она, ещё неистовей резать любого тонким острым краем. Взвизгивая, порыкивая, словно перегруженная гитара, музыкант в перерывах между словами еле различимо всхлипывал, точно понимая, что с рук ему такая дерзость не сойдёт. Токи за дверью тут же занялся её немедленным повторным открытием, стоило Сквигельфу только слово вымолвить супротив его эгоистичным суждениям уже всего будто бы добившегося человека. Пленник так весь и сжался, услышав шорох позади. Скрип двери и растёкшаяся по полу из её проёма полоса слабого света из коридора, на коей чёрным растянутым пятном выделялся размытый силуэт, прямо и без каких-либо вежливых полунамёков свидетельствовали о крайней глупости блондина в момент, когда он взялся перечить новому соло-гитаристу группы. Испуганный голубой глаз сверкнул в сторону приближающегося Токи. Размашистыми шагами он смело преодолевал расстояние до своей цели, своей игрушки, отказавшейся, как то было положено, молчать. Разъярённому такой своевольностью и наглостью ненавистника норвежцу не хотелось более играть с ним греческую трагедию. Пускать - формально и фигурально - пыль в глаза, бесчеловечно длительно издеваться и отдалять момент главной пытки ужасающими фразами тоже не осталось ни времени, ни желания. Подойдя вплотную и не проронив ни слова, Вортуз с силой вздёргивает голову Сквизгаара за волосы почти до высоты собственного колена, вырывая из блондина сдавленный всхлип, и тут же, с ещё большим остервенением опускает, вжимая подбородком в старые доски пола. Где-то под черепом зазвенело, закололо от удара, во время которого швед неаккуратно прокусил язык, некстати отказавшийся между зубов. Во рту резко ощутился металлический привкус, красная горячая капля стекла с отвисшей губы, мелко подрагивающей, словно от озноба. Шведу сводит челюсть, а в уголках глаз начинает скапливаться солёная прозрачная жидкость от той чудовищной, непоколебимой силы, с которой острый подбородок прижимается к полу под давлением мускулистой руки на лохматый затылок. Зубы, поскрипывая, сжимаются так плотно, как Сквизгаар по собственной воле никогда не смог бы сжать. Он даже немного не может приоткрыть рта в таком положении, чувствуя будто тысячу игл, вогнанных в дёсна. Но эта боль спустя пару ничтожных секунд меркнет на фоне другой, куда более свирепой и страшной. Не отпуская слишком много дозволившего себе согруппника, Вортуз свободной рукой берётся за плотно зажатый кольцом мышц гриф и перед тем, как жестоко и грубо протолкнуть его дальше, как и раньше поднимает белокурую голову над полом за длинные, спутанные локоны на уровень своих глаз. С невинной улыбкой он рассматривает вымазанное сажей и пылью, перепуганное перспективой дальнейших событий лицо Сквизгаара, только по чьим окровавленным губам беззвучно можно было прочитать бессильное и смирившееся, не претендующее на исполнение "Не надо.. пожалуйстый..". Но эта умилительная мнимая беспомощность, каковая, в случае если ей поддаться, не приведёт ни к чему приятному, не сумеет подкупить к тому моменту со всем определившегося шатена. Сквигельф сделал себе одолжение; всё, что с ним произойдёт - итог исключительно его действий, необдуманных и спешных. Такие мысли лишали Токи всякого чувства страха и стыда за содеянное, что он, опустившийся на одно колено и внимательно прислушивающийся к шумному дыханию затравленного коллеги, подтвердил, ласковым шёпотом проговаривая последнюю адресованную за сегодняшний день шведу фразу. -Запомнить.. кем бы я не быть, я всегда оставаться победитель. Хватка крепчает, и ещё пять ладов исчезают внутри Сквизгаара. Руки, связанные за спиной, сводит судорогой, отчего пальцы на них неестественно сгибаются, а сам пленённый мученик взвывает так оглушительно громко, жалостливо бессмысленно и душераздирающе больно, что, казалось, пыль на мгновение, взметнувшись, подвисла над полом, а стены старого подвальчика пошатнулись. Таким нечеловеческим и одуревшим был этот вопль, что Токи, провокатор сиих адских мук и руководящий ими ранее со всей красноречивостью и не подвергающимися сомнениям гордостью, возвышенностью и откровением, содрогнулся, на миг разжимая пальцы руки, вцепившейся в гриф. Не то чтобы ему жаль блондина, скорее, просто не по себе от такого его крика, выдавливающего из лёгких собственного владельца весь воздух без остатка. На секунду Вортуз задумывается над чем-то, после наконец довершая начатое поворотом деревянного бруска с металлическими ладами на девяносто градусов. Сквигельф, покрывшийся холодным потом, напряженный и истерзанный своими страданиями, последний раз сипит, словно удушенный петлёй, прежде чем ослабеть и повалиться на пол. Мышцы спины попускает, плечи, на которые опирался в столь неудобной позиции музыкант, недвижимо опадают на грязный пол, неутешные от ужаса и боли очи прикрываются, в то время как рот всё остается безобразно растянутым в неслышимом, стихшем крике, пугающе искажая перемазанное здешней грязью лицо. Глядя на него, Вортуз ощутил, как мерзкая, липкая, подобно густой тёмной крови, стекающей из трещины в разорванной плоти по внутренней поверхности бледных и худых бёдер Сквизгаара, паника всеобъемлела его. Шатен подорвался с пола, не отрывая взгляда, исполненного непониманием сложившихся обстоятельств и чуть видимым в серебристой глубине страхом, от неподвижного долговязого тела. Оно замерло в неестественной позе, колени, сбитые в кровь от долгого стояния на них, медленно и безвольно разъезжались в разные стороны, отчего хрупкий таз шведа плавно опускался к земле. Сузившиеся от неясного волнения зрачки норвежца, будто бы паникуя, бегали по этой омерзительной картине. Когда, наконец, задняя половина тела наказуемого легла на деревянный пол, расползшись растопыренными в разные стороны ногами словно жареная французская лягушка, Токи заглотил побольше воздуха ртом и, набравшись решительности, поставил ногу на спину сокомандника с размётанными по ней золотыми волосами. Норвежцу хотелось убедиться в том, что Сквигельф, с такой безудержной страстью истязаемый им на протяжении нескольких часов, сейчас остался жив. В полный изощрённой жестокости план Вортуза не входило убийство, ведь он, всё ещё помнящий суровое воспитание от религиозных родителей, не смог бы дальше жить, совершив такой грех. Сквизгаар много плохого совершил в его отношении, но ни один из этих гадких поступков не стоил его жизни. Он не должен был умирать столь ужасным образом, а Токи - быть причастным к его кончине. К тому, что совершенно безвозвратно и страшно оборвёт целую жизнь... Дышит. И шатен, доселе сдерживающий собственное дыхание, словно в опасении впустить сухой воздух в грудь слишком громко и стать из-за этого кем-либо услышанным, тоже позволяет себе выдохнуть с облегчением. Ногой он почувствовал, как узкая шведова спина, слабо вздымаясь на вдохе и опадая на выдохе, ритмичным качанием поднимает и опускает тяжёлую подошву сапога. -Живой.. Сжато проговаривает одними только высохшими от переизбытка сумбурных чувств губами гитарист, убирая стопу с места между симметричных лопаток. После этого он ещё около пяти минут стоит рядом с потерявшим сознание, точёным телом, в смятении рассматривая его. Рука сама тянется ко лбу, вытирая с него прохладные крупные капли пота. Совсем разнервничался. Нельзя таким в люди идти. Подытожив сиё, мучитель принял решение покинуть это неуютное место до того, как Сквигельф очнётся, и как самого его начнут искать приятели из группы. Впрочем, убедившемуся в том, что швед живой, норвежцу это обстоятельство в некотором плане облегчило терзания души. Он насильник, но не убийца. И он это понимал, вновь сделавшись, насколько только смог, непринужденно нейтральным в своём поведении и внешнем обличии. Конечно, без столькой радости, коя сопутствовала ему до всех произошедших событий, но все-таки в некой мере удовлетворённый случившимся, шатен торопливо покинул подвал, прикрывая за собой дверь как можно тише, будто бы в страхе разбудить бессознательное туловище. Настроение сделалось крайне паршивым, хуже, чем даже вчера, в тот день, когда Сквизгаар в очередной раз оскорбил его. Однако Вортуз не подпускал к себе вопросов, касаемо того, не перегибает ли он палку, и действительно ли заслужена блондином этакая жесточайшая месть. Он был абсолютно холодно уверен в том, что делает всё правильно. Своё скверное самочувствие юноша списывал на недосып и общее переутомление, а в злосчастные, пахнущие старьём, грязными тряпками и страхом коридоры сегодняшним днём возвращаться точно не планировал. Что уж там возвращаться - даже проходить мимо лестницы, ведущей к ним, Токи совсем не желал. Зато желал, кое-кто другой. Длинные чёрные волосы струились по широким, крепким плечам, покачивавшимся в такт шумных и каких-то по-особенному властных, поистине семимильных шагов. Угольного цвета шелковистая прядка, свисающая по правой стороне серьёзного лица до уровня груди, болталась прямо перед зорким зелёным глазом. Эксплоужен двигался по крытым багровыми коврами коридорам, осматриваясь вокруг. Точной причины своего спонтанного решения прогуляться по всему Мордхаусу он, если бы его спросили, назвать бы не сумел. Видимо судьба, чьё существование, к слову, Нейтан для себя беспристрастно отрицал, вела его сюда, в самые дальние, забытые, казалось, даже самими клокатирами уголки Дома Смерти, дабы после приподнести неожиданную встречу. Изумрудный взор невзначай стреляет в сторону запасной лестницы, ведущей к подвалам. Ими никто и никогда со дня возведения Мордхауса не пользовался, отчего увидеть там поднимающегося по старым ступеням в основной коридор Токи было крайне неожиданно. Настолько, что вокалист, всегда сдержанный и строгий, чуть не повалился с ног, когда глазам его предстала такая картина. Они не моргаючи, пристально уставились на Вортуза, мягким шагом шествующего к повороту за угол. Что он там делал? И почему на нём одежда Сквизгаара? Ошеломленный Нейтан зарылся пальцами в вороные волосы, всклокочивая их, а после усердно протёр мощными кулаками глаза, желая верить в то, что весь этот абсурд ему привидился. Когда Эксплоужен убрал руки от лица, норвежца уже не было видно. Ушёл или испарился как видение? Наяву ли произошло всё это, или же впрямь пора завязывать с чаепитиями в компании Пиклза? Может, в сегодняшнем напитке вместо сахара ударником незаметно для солиста был растворен какой-нибудь другой белый порошок? Мало ли, что этот рыжий проныра может подлить, подсыпать или подмешать в настойку календулы и пустырника... Вот и видится потом всякое. Оглядевшись ещё пару раз по сторонам и не увидев ничего подозрительного, брюнет решил остаться верным данной теории. Ни на лестницу, ни в подвалы, ни в комнату ритм-гитариста зеленоглазый громила наведоваться не стал. В последнем из вышеперечисленных мест обиталища грозных дэт-металистов уже находился, судорожно запирая за собой дверь, шатен. Он не видел Нейтана, когда уходил из подвалов, потому, с одной стороны, мог не переживать за свою незамеченность, но, с другой, являясь черезвычайно переживательным и мнительным человеком, решил перестраховаться, оставаясь в собственной комнате до конца дня. Токи, нервно выкручивая пальцы своих вспотевших от нервов ладоней и заламывая их с глухим хрустом каждой фаланги, бродил по маленькой уютной спальне, всё думая о сегодня учинённом. Не слышал ли никто из группы криков Сквигельфа? Не додумаются ли искать его? Ведь скоро тур, как выступать без любимца толпы и Бога гитары? Какую причину, по коей швед мог пропасть, выдумать? А даже если выдумать, то поверят ли? Эти вопросы изматывали норвежца до тех, пока он не принял самое удачное решение. Вернее, решение это приняло себя само. Дело в том, что, совсем умотавшись за сегодня и совершенно не выспавшись вчера, Токи почти ни на что не имел более сил. Посему, разувшись и улегшись на удобную кровать, он несколько минут сверлил потолок взглядом, погруженный в раздумья, после чего, сам того не заметив, провалился в сон. Последней его мыслью за тот день стало короткое «...Будь, что будет, с дэтот проклятый швед..» На другой день Вортуз, к собственному удивлению, проснулся позже обычного. Он даже было начал списывать столь поздний подъём на слабость из-за стресса или какую-то болезнь, но вскоре убедился, что пребывает в хорошем расположении духа и добром здравии. Вероятно, друзья уже искали его. Юноша поспешил подняться с кровати и выйти из комнаты, дабы пройти в столовую к остальным, но, только взявшись за дверную ручку, опомнился. На нём всё ещё была одежда Сквизгаара. Как хорошо, что норвежец вовремя обратил на это внимание, ибо, если бы сего не произошло, весь его план провалился бы с треском. На него сразу же легли бы все подозрения касаемо исчезновения блондина, коего незамедлительно стали бы искать все, кто только мог. И нашли бы, обязательно. Швед, хоть и являлся, самым последним мерзавцем, лицемером, эгоистом и лгуном, был, впрочем, прав, когда вчера заявлял о том, что сто́ит миллиарды. От этого оплошать шатену значило бы подписать самому себе смертный приговор или, на худой конец, контракт о добровольно-принудительном уходе из коллектива. Снова распереживавшись о том, что все его идеи рушатся на глазах, что Сквигельфа отыщут, а самого его с позором выгонят из группы за зверские издевательства над сокомандником, Вортуз переодевался в спешке, не сразу даже попадая в рукава. Когда парень уже был полностью готов к выходу и вновь подошёл к двери, дабы через её проём выйти в широкий, тускло освещённый светом факелов коридор, ведущий в столовую, его внезапно озарила мысль оставить при себе один из связанных с пленнённым гитаристом атрибутов. Токи опять ринулся к кровати и, опускаясь перед ней на колени, выудил из-под вороха небрежно сунутых под спальное место вещей Сквигельфа его ремень. Вещица незаметная, спрячется под длинной серо-синей футболкой, подозрений у свидетелей не вызовет. Зато вызовет наиприятнейшее осознание превосходства над надменным и гордым, извечно довольным собой и только собой шведом у его мучителя. И это бесценно. Когда же норвежец наконец покинул свою комнату, затянув клёпаный ремень на поясе, и с задумчивостью шёл по коридору, на чьих стенах плясали янтарные огненные блики, напоминавшие ему о золотых локонах шведа, которого, конечно, он сегодня ещё навестит, в столовой уже собралась часть группы. За столом сидела неразлучная двоица - Нейтан и Пиклз. Первый, почти не моргая, смотрел в сторону дверного проема, ведущего из коридора в кухню, где всегда во время завтрака собиралась вся компания для обсуждения различных музыкальных и околомузыкальных тем. И именно этим утром такой общий сбор был особенно необходим. Ведь завтра начало тура, к чему не мешало бы подготовиться всем, как самым старшим и ответственным фронтмену и ударнику, так и оставшимся трём разгильдяям в лице Токи, Уильяма и Сквизгаара. Или двум. Эксплоужена со вчерашнего дня напрягало обстоятельство таинственного исчезновения соло-гитариста группы, а сопутствующая ему, то ли взаправду, то ли дорисованная фантазией, встреча у неиспользуемой запасной лестницы с Вортузом, одетым в одежду пропавшего, только сильнее сгущала тёмные краски вокруг происходящего. И отчего-то брюнету думалось, что его пугающие догадки, нехитро простроенные прошедшей бессонной ночью после увиденного, вполне имеют шанс подтвердиться. Гневным изумрудным взором высверливая в коридорной стене дыру, Нейтан не мог дождаться прихода Токи, какого желал допросить обо всём нынче беспокоившем и настораживающем. Или Сквизгаара. Если бы первым пришёл он, целым и невредимым, душа солиста успокоилась бы, и никаких проблем не случилось бы в дальнейшем. Прищуренные яркие глаза глядели прямо перед собой в одну точку, а толстые пальцы, до боли крепко сжимая ложку, нервно отстукивали ей об именную чашку-череп какой-то неравномерный и только Дьяволу понятный бит. Ударник же рядом, вяло тыкая вилкой остывшую и почти не тронутую еду в своей тарелке, зыркал из-под рыжих бровей то на таковую на стороне стола Эксплоужена, уже полностью пустую и нерасторопно не убранную клокатирами, то на самого Нейтана. Сейчас он выглядел особенно грозно, задумчиво и мрачно, видно было, что его что-то тревожит. Ирландец, будто бы озвучивая сумрачные мысли коллеги, тихо промямлил себе под нос очевидные вещи. -Ну ладно Уильям.. но Сквизгаар-то с Токи никогда завтрак не пропускали. Фронтмен ничего не ответил, а только молчаливо потёр круговыми движениями пальцев лоб над широкими бровями. Пиклз ощутил, что со своим внезапным высказыванием, неловко прорезавшим траурную тишину, звучал неуместно и странно, отчего замялся, прикусывая язык во избежании изречения ещё чего-нибудь возмутительного, и поворотил рыжую голову в сторону. Музыканты застыли в таком положении : барабанщик, смятённо потупив взор и всем телом как-то боязливо скрючившись влево, будто бы что-то, например, боль под ребром или иное, мешало ему сидеть ровно, а солист, вытянувшись в струну и не спуская неусыпных глаз с тёмно-красной стены коридора напротив - до того момента, пока у столовой не стали слышится чьи-то шаги. Пиклз поднял только бровь, а Эксплоужен в настороженном ожидании всколыхнулся всем телом, надеясь увидеть знакомое, голубоглазое, скуластое лицо, но оказался неправ в своём предположении. Из коридора прозвучали два голоса : один - шепелявый и густой, второй - задорный, со скандинавским отзвуком - и ни один из них не мог принадлежать бесследно исчезнувшему Сквизгаару, в чём Нейтан лишний раз убедился, когда гулкие шаги таки привели своих разговорившихся владельцев в просторное помещение для приёма пищи. -С добрый утро быть всех! Как поспа-а-али? Поприветствовал товарищей недавно проснувшийся Токи, зевая и потягиваясь на ходу. Только он закинул сцепленные в замо́к руки над головой, выпрямляя таким образом чуть хрустнувшую ближе к району поясницы спину, тёмная футболка задралась кверху, оголяя подтянутый живот и блестящий ремень соло-гитариста группы, заправленный в шлёвки коричневых штанов. Эта деталь тут же бросается в глаза не спускавшего взгляда с новоприбывших вокалиста. Тем не менее он всё же предпочел уверить себя в том, что ему показалось, ибо долго приглядываться к чему-то в районе пояса коллеги не мог из соображений стыда и совести. Зеленый взор прячется за чёрной гривой, когда Нейтан склоняет голову вниз так, будто бы перед кем-то провинился. -Чего такой кишлый? Опять шнилашь какая-то хуйня? Вопросил подсевший рядом Мёрдерфейс, чуть толкнув брюнета в громадное плечо. Нейтан мимолётно оглядел его, флегматично и грустно простив басисту такой жест. Это было несвойственно вспыльчивому и экспрессивному Эксплоужену, что только сильнее напрягло всех присутствующих. В особенности, Вортуза. Его узкие тёмные брови взметнулись вверх по лбу, образуя на нём нервную морщинку, а светлые очи тот час же забегали по лицам согруппников. Все они будто бы тоже ответно смотрели ему в самую душу, а сидящий между Уильямом и Пиклзом Нейтан и вовсе, казалось, в чём-то подозревал шатена. Норвежец сглотнул необратимо для себя громко, что, как он предположил позже, и положило начало расследованию дела о пропаже Сквигельфа, ибо сразу после этого фронтмен приступил к изложению своих рассуждений на этот счёт. -Нет, просто.. со вчерашнего дня не вижу Сквизгаара. Может, кто знает о том, куда он мог деться? Сегодня концерт, мы не можем выступать без соло-гитариста. Все переглянулись. Уильям - с Нейтаном, Нейтан - с Пиклзом, Пиклз посмотрел на Токи. Ответно недоумевающего взгляда рыжий ударник не встретил, ибо Вортуз, как не свой, только молча сидел, согнувшись и завесившись волосами. Либо ему больно, либо очень-очень обидно и грустно, как в день ссоры с блондином, либо он что-то скрывает. Пока бас-гитарист и барабанщик обдумывали про себя первые два возможных варианта, что выдавали их резко изменившиеся и ставшие более серьёзными лица, вид вокалиста ярко демонстрировал то, что тот всецело остановился на последнем. Взглядом он не упускал ни единой детали в образе всегда такого открытого и контактного норвежца, в эту минуту сделавшегося заметно беспокойней и настороженней. Губы плотно сжались, а чёрные зрачки из узких щёлочек прикрытых глаз неотрывно следили за неподвижно сидящим на своём месте Токи. Последний заметил на себе недобрый взор согруппника и принял решение говорить надуманное за весь вчерашний вечер и время похода сюда, пока новые напрягающие вопросы Нейтана не оккупировали его. -Я-я знает.. Сквизгаар уехать.. После этих слов уже все три взгляда сверлили шатена. Коварный, подозревающий во всех смертных грехах прищур малахитовых очей, неоднозначный и какой-то хладнокровно оценивающий подъём ровной красной брови и неодобрительный изгиб пухлых губ и густых усов над ними свидетельствовали о том, что Вортуз со своим перепуганно дрожащим лепетом и придуманной, казалось, на ходу причиной внезапного исчезновения Сквигельфа звучал очень неуверенно и из-за этого неубедительно. Он поторопился исправиться до того, как Пиклз многозначительно переспросит, Уильям глухо захохочет, а Эксплоужен налетит на него с ещё бо́льшими и почти однозначными подозрениями в похищении главной красы группы. -Йа, он уехать.. он вчера говорить, что уезжает куда-то далёкий, чтобы быть дышать горный воздух и оздоравливается. Он не говорить про то, куда именно уезжать, подэтому я думает, что его искать быть бесполезный. Тем более, мы уже не успевать дэто. Подэтому.. соло может играть я. Токи говорил так быстро, непоколебимо и плавно, как только мог в настолько стрессовой ситуации. Ведь он буквально на допросе и ему нельзя оплошать, дабы не зарыть живьём самого же себя. Оговорись он как-нибудь размыто, сделай неловкое, необдуманное движение, и всё, весь план коту под хвост! Но у Вортуза получилось выстоять. Стараясь не думать о том, что в глазах лидера группы он является главным подозреваемым в обсуждаемом странном деле, подавляя дрожь в голосе и пытаясь всеми силами успокоиться, комкая для этого край футболки под столом вспревшими от волнения руками, норвежец рассказал придуманную историю вполне правдоподобно, а самое главное ровно и почти без запинок, отчего, окончив свой монолог, даже сам немного поверил в изложенное. И, как ему привидилось, поверил не только он. Уильям, например, тут же расслабился, не собираясь более принимать участие в разрешении этого вопроса, казавшегося ему закрытым, в то время как Пиклз и Нейтан опять переглянулись. Токи не спускал с них глаз, чувствуя растущее при сём напряжение. -Допустим. Допустим, он уехал, допустим, ты будешь играть соло, но кто тогда будет играть ритм? Эксплоужен сложил руки на груди и озадаченно окинул взором сокомандника, расположившегося напротив. Мёрдерфейс уже ничуть не был заинтересован диалогом, рассматривая потолок, Нейтан ожидал от Токи какого-нибудь ответа на свою речь, кою, впрочем, совсем скоро, заметив ступор обеих сторон, продолжил от себя Пиклз. -Может, наймём сессионного соло-гитариста? Не думаю, что это составит труда.. Предложенная барабанщиком версия решения неудобного вопроса действительно имела право на жизнь и вполне удовлетворяла большинство сторон. Большинство, но не все. Токи подскочил из-за стола, ударяя по нему кулаками. Его молодая, категорически не согласная с таким вариантом развития дальнейших событий натура вскипела от негодования и злости. Это было так неожиданно, что сам Эксплоужен с перепугу двинулся на стуле назад. Все шесть глаз разных оттенков зелёного уставились на надыбившегося от ярости Вортуза, выражая своими взглядами то ли немой вопрос, то ли испуг, то ли ответную злобу, вызванную нарушением дисциплины и коллективного порядка. Но только в этот раз шатен не прятался за собственными длинными волосами от этих неморгающих взоров. Он только рад был при публике выместить всю свою ненависть к предложению Пиклза, к наёмному, неумелому, ненастоящему, маленькому и глупому гитаристу, который будет играть заветное соло вместо него самого, ко всем, сегодня здесь собравшимся, и тоже маленьким, и тоже глупым от того, что не могут понять очевидного. -Нэт! Я! Я будет играть соло! Если нэт, то я уходить из группа вслед за дэтот блондинистый паскуда! «Неужели вам быть нужный ещё один жертва, чтобы до вас дойти?!» - едва не вырвалось у распалённого дебатами Вортуза, чья грудь даже расширялась и сужалась так мощно и сильно, будто у тяжелогружённой, загнанной лошади, что весьма явными становились его намерения стоять на своём до конца. И ведь в действительности : он был слишком близок сейчас к заветной цели, чтобы сдаться. Рассвирепевший, он мимолётно напомнил всем присутствующим исчезнувшего, похищенного или даже, возможно, убитого кем-то, голубоглазого беса с именем и фамилией на букву "С". Швед тоже частенько выходил из себя, когда что-либо делалось не так, как желалось бы Его Гитарному Величеству. Например, в недавней ссоре с Токи из-за соло, после коей, что виделось черноволосому лидеру команды крайне странным обстоятельством, Сквизгаар и пропал, он вёл себя именно так, как делал это сейчас норвежец. И тем не менее у Пиклза ещё хватило дури поправить разгорячённого ритм-гитариста в произношении и использовании слов примечанием, касающимся того, что "паскуда" имеет за собой женский, а не мужской род. -Раз такой умный, то может ты сам соло сыграешь, а?! От этого крика, кажется, даже тарелки на полках подскочили. Токи, с нависнувшей перед глазами алой пеленой и диким, звериным оскалом, был решителен и неудержим, замахиваясь на ирландца. Шатен уже был готов ударить закрывшегося обеими руками барабанщика, если бы его собственную, с плотно прижатыми друг к другу пальцами и отведенную чуть вверх и в сторону для большей силы замаха, не перехватила крепкая ладонь Нейтана. Ранее испытывать на себе железную хватку вокалиста норвежцу не доводилось, отчего тогда, не ожидав такой силы, которая сожмёт его запястье, не позволяя тому даже пошевелиться, он аж взвизгнул, отступая от своих планов по избиению товарища. -Довольно! Это уже край! Так и быть, сегодня солируешь ты, дальше решим.. Так холодно, пронзительно и настойчиво грозный Эксплоужен ещё, как помнил для себя Токи, не звучал прежде никогда. Нахмуренное лицо его, с густыми, чёрными, как смоль, бровями и массивной нижней челюстью, выражало только лишь совершенное к Вортузу презрение и недовольство от его же поведения. За широкой грудью фронтмена, разделившей собой, словно стена, гитариста и ударника, последнего из коих нескрываемо, по-братски и совершенно бескорыстно защищал от нападения младшего, но гораздо более сильного Нейтан. Это возмутило норвежца. Почему же Эксплоужен не заступился за шатена так же, как сейчас - за Пиклза, в тот день, когда Сквигельф чуть не поколотил его в приступе ярости? Такая несправедливость сильно задела юношу. Он не стал далее спорить с кем-то, а лишь опустил обиженный взгляд в пол и, высвобождая свою руку из мёртвой хватки солиста, ушёл, кинув напоследок короткую, тихо произнесённую фразу. -Я пойдёт готовиться.. Оставшиеся музыканты ещё с минуту смотрели на дверь, за которой скрылся скандинав, после чего Эксплоужен развернулся к Уильяму с не дающим ему покоя вопросом. -Уил, может, ты знаешь что-нибудь про Токи? В последнее время он кажется мне странным.. ведёт себя как-то подозрительно.. Брюнет объяснился размыто, не желая, чтобы его подозрения насчёт того, что именно Вортуз замешан в похищении лид-гитариста коллектива, стали всем известны и ясны. После заданного вопроса лицо Мёрдерфейса стало каким-то, кажется, даже более серьезным и насупленным, чем обыкновенно... -Ээ, Токи.. жнаю. Токи - наш ритм-гитаришт. ...и тут же засияло счастьем и гордостью за собственные, непостижимые познания. Нейтан скривился, думая, что товарищ его дурит, и переспросил по-иному, уже о непосредственной причине своих тревог. -Хорошо.. а о Сквизгааре что-нибудь знаешь? Басист ответил заметно распереживавшемуся приятелю вполне уверенно и однозначно, ни секунды не колеблясь. -Жнаю. Шквижгаар - наш шоло-гитаришт. Уильям встал, высокомерно подбочась, а Эксплоужен, замучившись от окружающей его необразованности, взором, сравнимым с тем, который являет труп Достоевского в ответ на самую глупую шутку из всех, придуманных человечеством, водил то по пространству столовой, то по гладкой двери, закрытой крепкой рукой их ритм-гитариста. Он же, пускай и затаил обиду на Нейтана за его столь странное и предвзятое отношение к тому, кого стоит защитить от несправедливости, а кого можно и оставить на растерзание безобразию и хаосу, ушёл в весьма приятном всё же расположении духа. Ведь его мечта, к коей он так долго и мучительно даже не шёл, а корабкался, обдирая ладони о шипы горечи и обиды, теперь была как никогда близка к осуществлению. Только и осталось, что выйти и сыграть перед всеми соло-партию. Главное не наступить на провод и не разнервничаться, как это случалось когда-то раньше. Дабы избежать стресса стоит репетировать в уединённом и тихом уголочке, где никто не потревожит и не найдёт. Подвал - отличное место. Заодно и со Сквизгааром поделится своей радостью.