Проклятое озеро

/флешбэк — Леоне Аббаккио 16 лет/ — Говорят, никто не приезжает в этот лагерь дважды. — Вы что, дебилы пятилетние? В какую-то чушь поверили… — Ага, это кто вообще придумал? — Он. И указали на парня у самого края площадки — с глупой чёлкой и большими голубыми глазами. Леоне он сразу понравился: видно, что не задавака и не лицемер, просто немного странный. Парень стоял в стороне и как будто стеснялся подойти, поэтому Аббаккио сам поднял мяч, приблизился и окликнул: — Эй, тебя как зовут? В футбол играешь? Он повернулся. Белая рубашка и красный галстук, всё, как надо, но он казался ниже и младше остальных, а ещё эта аура загадочности непонятная. И играл, как оказалось, он совершенно ужасно. И в футбол, и в волейбол, и в баскетбол, и даже в какие-нибудь тупые вышибалы — хуже всех, как будто никогда раньше мяч в руках не держал. Зато Бруно знал три аккорда на гитаре и море страшных историй. И сторонился всех и вся. Потом, всё что запомнил о нём Леоне — это лишь несколько несвязных фраз и образов. Хотя именно тогда они познакомились, и внутри зародилось это странное чувство, которому он не мог дать название, но Леоне, к сожалению, узнал о Бруно совсем немного. Этот парень всё время исчезал, как будто и не был с ними в одном отряде, мог пропадать днями и ночами, и никто не замечал его присутствия или отсутствия. Он казался странным, вёл себя настороженно и редко вообще с кем-либо говорил, так что Аббаккио, самый хулиганистый среди сверстников, вечно насильно вытаскивал его — играть в вышибалы, гулять до озера, на дискотеку, «костёр» и другие мероприятия. Но Бруно на произвол никогда не жаловался. А однажды они вместе даже сбежали ночью: недалеко, только в озере искупаться. У Леоне тогда ещё появилось странное чувство — словно пальцы Бруно слишком холодные для живого человека, и что пока он держит его за руку, они словно плащом-невидимкой укрыты от цепких глаз взрослых и вожатых. Как будто это какое-то колдовство. Спустя много лет только какая-то ерунда и запомнилось: первая игра в футбол, пустой стул в столовке, вышибалы, страшилки, робкий перебор струн и ночной побег через открытое окно спальни. И ещё один странный эпизод, в котором больше было от сна, чем от реальности.

***

— Если кто-то уйдёт в лес и не вернётся, о нём все забудут. — Да не заливай, Бруно! От твоих россказней уже уши вянут. — Ага! Докажи сначала! Может, поэтому Бруно не нравились другие ребята: они ему никогда не верили, и не слушали до конца. Справедливости ради, его «истории» всегда были странными и жуткими, но ужасно длинными, так что большинство засыпало уже на середине. — Как я вам докажу существование человека, которого вы не помните? Вот прошлый сторож например: кто знает его имя? Лицо? Вы вообще помните, что два дня назад его поменяли? Леоне с удивлением обнаружил, что, нет, он не помнит. Сейчас, как только Бруно об этом сказал, что-то в памяти заворочалось: вроде, был. Кто-то. Судя по растерянным лицам вокруг, Буччеллати попал в яблочко. — Вы хоть помните, сколько вас было, когда вы приехали сюда? Когда разбились по отрядам и заселились в комнату? — Десять, конечно, — переглянувшись, ответили парни, — и восемь девчонок. — Но почему тогда в вашей спальне тринадцать кроватей, а? Вы помните, как несли лишние три со второго этажа? Помните, зачем? И снова растерянные взгляды.

***

Потом — как вспышка — образ. Застывшее изображение, словно психика Аббаккио не справилась с эмоциями, а подсознание решило вовсе всё стереть, оставив одну-единственную картинку. Кажется, то была последняя «Королевская» ночь, вечер после дискотеки, кромешная тьма и лес, в который они за каким-то чёртом попёрлись среди ночи. На землю упал маленький фонарь, и без того тусклый и почти бесполезный. Из тени вынырнул силуэт: тонкие руки, сжимающие рыбацкий нож, дурацкая чёлка, безумно яркие в темноте голубые глаза, и лицо Бруно, заляпанное кровью. Кровь на его белой рубашке, на красном галстуке и на разбитых коленях. Где-то во мраке леса Леоне слышал тревожные голоса и пронзительные крики тех, чьи имена он завтра утром забудет. А потом, на следующий день, когда смена кончилась, он уехал — и, к своему ужасу, забыл Бруно.

***

— Ты слышал легенду про Духа Озера? Чертыхнувшись, Леоне подскочил на кровати и охреневшим взглядом вытаращился на окно. Солнце садилось. У него вырвалось короткое «блять», и следующий взгляд уже упал на часы — до ужина пятнадцать минут. Леоне всё проспал и Бруно обязательно его убьёт. И ладно бы что хорошее приснилось — но это тот же самый дурацкий кошмар, преследующий Аббаккио много лет! Опять это чёртово правило! Конечно, Леоне знал: если попадёшься в лапы тёмных тварей, они утащат тебя в лес, разорвут на кусочки и сожрут всё без остатка. Высосут страх, ужас, боль и саму душу, а потом полакомятся памятью о тебе. Если потеряешься в лесу, о тебе все забудут. Навсегда. Ещё немного и Аббаккио даже на ужин опоздает. Чёртовы сны.

***

Наранча весь день пребывал в полнейшем восторге от всего подряд: ребят из отряда, вожатых, игр (ближе к обеду они таки отбили у Четвёртого волейбольную площадку!), озера (хотя купаться не разрешили), лагерных мероприятий, леса, солнца, ветра — в общем, всего-всего. Но особенно сильно его радовали три факта: во-первых, это отсутствие Аббаккио. Не, он конечно, классный чувак, и очень забавно видеть его в роли вожатого, но всё же своим строгим мрачным взглядом в ком угодно дыру проделает — запросто. Второй крутой факт — это Миста. Они с Наранчей, можно сказать, нашли друг друга! А третий факт — это ужин. И на ужин сегодня давали салат, гречку с котлетой, непревзойдённый столовский чай и на десерт — сырники!!! Правда, всего по две штуки, но Наранчу это не опечалило: он всё равно успел стащить несколько ещё по пути к их столу. Пока ребята рассаживались, уже и Аббаккио подоспел: нервный, взлохмоченный и явно спросоня. Ох, и влетит ему от Буччеллати! Но при всех они разборки устраивать не стали (даже жаль немного, могло выйти забавное зрелище), а лишь обменялись взглядами и бросили друг другу пару «ласковых» замечаний. Пока разворачивалась сцена, Наранча как раз уже прикончил ужин и немного заскучал: остальные ковырялись в тарелках и совсем не торопились, а значит, сидеть ему здесь и страдать до скончания веков! Полчаса же, не меньше!!! Но Миста не оставил товарища в беде: — Эй, Нара, — он шепнул, — как думаешь, на что похоже? Он подцепил вилкой комочки мясистой слизи со своей котлеты и поднял на всеобщее обозрение. — Наверное, повар туда насморкался! — хихикнул Наранча. — Видал повара, Польпо? Он такой жирный-прежирный, и харчки у него вот такущие! Поначалу этот диалог слышала только розоволосая Триш, дочка директора, которой не повезло сидеть между ними. И кривила при этом такие рожи, словно собиралась блевать (а парней, это, естественно, страшно позабавило). Миста подмигнул ему и продолжил: — А эти белые штуки в котлете похожи на червей. — Да, это опарыши в мясе просто завелись, и кто-то сунул их в фарш. — А чёрные зерна в гречке так хрустят, потому что это не зёрна, а… — ТАРАКАНЫ!!! Теперь уже скривилась и другая половина стола в лице мрачного и тихого Джорно и мрачного и совсем не тихого Фуго. — Вы охренели! Два дебилоида, заткнитесь и дайте поужинать нормальным людям! Но Мисту и Наранчу было не остановить: они придумывали всё новые и новые мерзейшие теории касательно еды, соревнуясь друг с другом в фантазии и отбитости. — А сырники такие сырные… наверное из грудного молока во-он той тётки! На раздаче, видишь? Какая она жирная, почти как Польпо. У неё не груди, а просто торпеды. Наранча не сдержался и заржал в голос. Триш не выдержала: — Боже, прекратите! Это так мерзко, я есть теперь не могу! — и демонстративно отставила тарелку с надкушенным сырником. Наранча тут же ухватился за возможность и притырил его: — Отлично, давай мне! — А чай видали, какой мутный? — не унимался Миста. — Наверное, кто-то в чайник нассал… о, Аббаккио! Это был рискованный ход, но пронесло: кажется, злой вожатый в столовском гвалте реплику парня просто не услышал. — Ты, придурок, заткнись! — Триш разошлась так, что, казалось, вот-вот выплеснет на Мисту проклятый чай. — А не то что, пожалуешься папочке? — Миста, может, лучше не надо? — тихо предостерёг его Джорно. — Может действительно… Он что-то промялил, и Триш разозлилась ещё сильнее. Да и Фуго, судя по страшно покрасневшим ушам, готов был уже взорваться от злости — чудо, что он ещё всех тут не поубивал. — А готовили фарш из крысиных хвостов, — Миста вдруг снова вспомнил про гречку и котлеты, — в каше такая водичка ароматная, м-м-м… кажется, кто-то туда напердел с подливой?.. Тоже повар? А может просто нашего ботаника прошиб понос, а, Фу- Наранча уже на «хвостах» покатился со смеху, но закончить гениальную тираду Мисте не дали: Фуго вдруг вскочил и, приподняв за края свою тарелку с почти нетронутой порцией, вдруг швырнул её вниз, прямо в центр стола. — ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ УЖЕ НАХРЕН, ДЕБИЛ НЕДОНОШЕННЫЙ! Гречка взлетела в воздух, и той самой подливой обдало всех. Но больше всего досталось Триш — как неудачно, но она сидела прямо напротив. С минуту все шокировано молчали (и даже соседние столы), а потом над ними раздался строгий голос Бруно: — Что здесь происходит? Тишина вдруг прервалась пронзительным девчачьим криком: — Да вы достали! И Триш в слезах выплеснула на Фуго чай из стакана — с характерным звуком мутная жижа полетела и разбилась о белую рубашку застышего (и всё ещё красного и злого) парня. А дочка директора вскочила из-за стола, швырнула стакан в сторону (он звонко разлетелся на осколки, встретившись с полом) и, рыдая, убежала прочь. Даже вожатые её не остановили. — Она чокнутая! — рявкнул Фуго. — Довели, — тихо резюмировал Джорно, стряхивая с головы остатки гречки. — Ничё, подуется и простит, — Наранча тоже вставил свои пять копеек. А Миста молчал, виновато глядя вслед девчонке. Между тем к компании подскочил взбешённый Бруно (и тенью за его плечом — недовольный Аббаккио, но он всегда недоволен). — Вы…! — начал вожатый, явно не находя слов. — Вы просто… — Она меня облила! — Это Миста начал! — Нет, Нара начал первый! — Вы наказаны, — убийственным тоном прервал их спор Бруно, — все. Марш по комнатам, живо. Леоне, проводи их.

***

Под надзором злого гота-вожатого они добрались до корпуса, а там разделились: Наранча ушёл куда-то к себе, а троих остальных участников конфликта заперли в их комнате. То есть, как участников — Джорно вообще-то был ни при чём, ему за компанию досталось. Но, странным образом, это совсем не расстраивало. Даже наоборот, его посетило внезапно то самое «чувство общности», как будто они с Мистой и Фуго действительно были… Как будто они — одна команда, или даже… Мог ли Джорно называть их… друзьями? — Сам ты говна поешь, это из-за тебя всё случилось, Гнида Миста! — Думаешь, самый умный?! Если бы ты не швырнул кашу, ничего бы не было! — Ты её довёл! — Ты заслужил этот ссаный чай, который она на тебя вылила! Ах да, идиллию немного портили постоянные переругивания этих двоих. Джорно никогда не был силён в разрешении споров и конфликтов, а потому не встревал. Но сейчас ему как никогда сильно хотелось, чтобы два почти незнакомых ему человека перестали ссориться. К счастью, Фуго, хлопнув дверью, ушёл в ванную — и конфликт затих. Вернулся он уже в чистой одежде, весь растрёпанный и немного мокрый: видно, что умывался до посинения пальцев. Миста молча пялился в окно. Стемнело. Конфликт не разрешился, но теперь они просто обиженно молчали и изредка бросались злобными взглядами. Джорно всё равно немного расстроился, но уж лучше так, чем если они снова начнут орать или, не дай бог, подерутся. Фуго открыл вчерашнюю книгу, Миста всё высматривал что-то в окне, а у Джованны занятий не было. Он лёг и молча уставился в потолок: по старой побелке расходились красивые трещинки и желтовато-зелёные пятна. Спустя, наверное, целый час, Миста вдруг поднялся и пошёл к двери. Джорно повернулся набок и проводил его взглядом. — Что ты делаешь? — он решился спросить. Миста подёргал дверную ручку: — Надо перед Триш извиниться, — пробормотал он немного смущённо, — блин, тут закрыто. — Аббаккио нас запер, — тихо доложил Фуго, — ты доволен, тупица? — Как будто это я виноват! О нет, только не снова. — Пожалуйста, хватит, — попросил Джорно. Он даже, поборов стеснение и страх, вскочил с кровати, становясь ровно между ними, — перестаньте. Если хотите добиться результата, надо действовать сообща, а вы опять ругаетесь… об одном и том же… Запал кончился, и конец получился смятым, но суть они уловили. Фуго скептично изогнул бровь: — Результат? Какой? «Надо… извиниться перед Триш?» — Надо извиниться, — вместо него твёрдо заявил Миста. — А то обидели девчонку, некрасиво получилось. — Так извиняйся завтра, — Фуго закатил глаза, — и дружка-дегенерата с собой прихвати. Ночью-то нахрена? — А если… — снова заговорил Джорно. — Триш ведь убежала из столовой? А если… её не найдут, и с ней что-нибудь случится? Ведь вечером… «…охотится Дух Озера и Призрак Повешеного приходит всех душить» — едва не ляпнул он, припомнив вчерашние страшилки, но вовремя осёкся и неловко закончил: — …вечером опасно и можно упасть.

***

— …не толкайся, идиот! — шипел Фуго на Мисту. — Что я сделаю?! Фонарик у нас один, и ты мне его не даёшь! — Потому что это мой фонарик, тупица. В итоге мальчишки придумали гениальный план: они вылезли в окно. С первого этажа спуститься было не сложно, и теперь троица в потёмках шарилась по лагерю, прячась за кустами и деревьями — если вожатые спалят, им влетит по-крупному, так что лучше не попадаться. Остановило ли это Мисту и Фуго от ругани? Нет, они просто стали орать друг на друга шёпотом. Так что, когда Джорно что-то заметил, ему пришлось, переборов смущение, схватить обоих за руки и потянуть, привлекая внимание. — А? — Там, на качельках, видите? Это же Триш… нет? Джорно и Фуго, как истинные ботаники, отличным зрением не отличались, зато Миста видел зорко даже в темноте. Он сразу подтвердил: — Ага, это она! — и замахал руками: — ТРИШ! Эй, Триш, иди сюда, мы хотим извиниться! — Заткнись! — тут же прикрикнул на него Фуго. — Э, а что? — Она же на вас злится, — пояснил Джорно, — вряд ли рада будет, если… Он не договорил. Все трое увидели, как Триш на них оглянулась, а потом, спрыгнув с качелей, помчалась ровно в противоположную сторону — к лесу. Мальчишки ломанулись следом: — Стой, Триш, мы правда хотим извиниться! — Дура, куда ты бежишь?! Джорно начал задыхаться и отставать — спортсменом он никогда не был — но Миста схватил его под локоть и потащил за собой, не давая остановиться. Луч света от единственного фонарика мерцал, дрожал и вообще скакал туда-сюда в руке у Фуго, не особо помогая, так что они время от времени запинались о палки и корни. Триш, как яркий розовый всполох, мелькнула между деревьями, и они устремились следом, даже не заметив, что перемахнули через куски проволоки и какие-то бетонные обломки. Только Джорно обернулся назад, ища взглядом тёплый свет одного-единственного лагерного фонаря, который оставляли на ночь, и не находя его. Деревья сомкнулись стеной. Они не заметили, как оказались за границей лагеря.

***

Леоне молчал, но Бруно тоже молчал. Они не смотрели друг на друга, а отрешённо занимались каждый своим делом: Бруно заполнял документы, а Леоне ненавидел весь мир и мрачно ковырял побелку. Они сидели в комнате общего сбора: большой квадратной «гостиной» с телеком (не работающим), двумя сдвинутыми диванами, столом, креслом, картиной на стене, живописными шторами и фикусом на подоконнике… бла-бла-бла, в общем, со всеми скромными удобствами. Одна лампочка не горела, а вторая иногда мигала, чем невероятно раздражала Леоне. Зато хоть в коридоре стояла тишина: детишки заткнулись нахрен и мирно спали по своим комнатам. Бруно и Леоне сидели на разных концах дивана и уже полчаса молчали и даже взглядами не пересекались. Неожиданно дверь, ведущая на улицу, с грохотом распахнулась. Споткнувшись, ойкнув и снова хлопнув дверью, в зал влетел Наранча. Бруно тут же оторвал взгляд от отчёта и бросил ручку на стол. — Нашёл? — строго спросил он. — Да, — выдохнул Наранча, — но… — Извинился? — Да нет! Я не успел… — Почему? Бруно поднялся из-за стола и бросил на Наранчу строгий взгляд сверху-вниз. Н-да, Буччеллати всё ещё был не в духе из-за вечерних происшествий, и ещё больше его нервировала приближающаяся полночь. Леоне вообще не понимал, почему он до сих пор не сорвался лично патрулировать окрестности лагеря, чтобы сегодня ночью не пострадали ещё какие-нибудь тупоголовые детишки… — Триш убежала! — выпалил Наранча. — И парни из седьмой комнаты тоже там были, они её остановить хотели… — Из седьмой? — фыркнул Леоне. — Эти идиоты? Я же их запер… — Окно, Аббаккио. Бруно покосился на него с плохо скрываемым раздражением, одним лишь взглядом напоминая Леоне обо всех его грехах, а затем быстрым шагом направился к двери. Наранча подорвался следом, и Леоне тут же вскочил с дивана, но был остановлен всё тем же раздражённым синим взглядом и суровым тоном: — Ты остаёшься. — Да я же извинился! Сколько можно дуться! Подумаешь, проспал, это же не конец света… — Ты не извинился — это раз. Ты остаёшься — это два. На случай, если дети вернутся. И следи, чтобы больше никто не исчез, пока я пойду и верну этих. — А если они убежали в лес? Бруно даже не обернулся — только дверь в очередной раз хлопнула.

***

Наранча едва поспевал за стремительным шагом Буччеллати (по правде говоря, они почти бежали), но, даже задыхаясь, не мог оставить любопытные расспросы: — А если они убежали в лес, это сильно плохо? Там опять что-то злобное поселилось? — Там всегда живёт что-то злобное. — Да, но в этот раз что-то злобное-презлобное? Почему… — Наранча, — перебил его Бруно, — пришли. Куда дальше? — Сюда. Они свернули на узкую тропинку, которая вела за пределы лагеря, и Наранча понял, что ещё немного, и Бруно тоже его отошлёт назад, поэтому не упустил шанса спросить: — Но ты ведь знаешь, что там за дух на этот раз? — Нара… — Ну пожалуйста! — Из-за твоего любопытства мы теряем время. — А если что-то случится! Мы с Аббаккио хоть будем знать, что тебя сожрало! Этот аргумент вряд ли убедил Бруно, но, похоже, он решил, что проще будет рассказать, чем всю дрогу слушать нытьё Наранчи. — Жила-была одна девочка… — Нет, я знаю твои истории, Бруно! Ты сейчас начнёшь и не закончишь! Давай покороче, а не как обычно? Если бы не кромешная тьма, Наранча бы наверняка заметил, как у вожатого от раздражения едва не задёргался глаз. — Жила-была одна девочка, а потом умерла. И стала тёмной тварью, которая хочет всех сожрать. Достаточно кратко? В темноте они с трудом, но разглядели бледные бетонные блоки — дальше начинался дикий лес. А ещё Наранча заметил тонкий металлический блик — так сиял в лунном свете рыбацкий нож, который Бруно выхватил каким-то быстрым и неуловимым движением. Желание препираться отпало само собой. — Жди здесь, — тихо сказал ему вожатый, — и не выходи за границу.