Проклятое озеро

— ПОДЪЁМ, СОПЛЯКИ! ЗАВТРАК! ПОСТРОЕНИЕ! Дверь распахнулась внутрь, ударилась о стену, и Джорно буквально подпрыгнул. Он даже не до конца очнулся от кошмара, и в первые секунды ему показалось, что в комнату ворвалось что-то из его сна — жуткое, огромное, с когтями-иглами, и насекомообразное. Но в комнате, и правда, находился незнакомый взрослый, и спросонья сознание классифицировало его как «что-то чёрное, с белым верхом, опасное и злое». — Вставайте, мать вашу, харэ дрыхнуть! «Нечто» пошарилось по комнате, сдёрнуло со всех троих мальчишек одеяла, и испарилось. Видимо, телепортировалось в следующую комнату, потому что оттуда спустя мгновение донеслись такие же недобрые крики «Подъём, сопляки!». — Кто. Это. Был. Фуго пялился на стену, приходя в себя. Миста, что удивительно, даже не шелохнулся — продолжил спать без одеяла, в одних труселях, распластавшись в форме морской звезды. Джорно мысленно порадовался, что он-то, в отличие от Мисты, оделся перед сном в одну из своих более-менее приличных кофт. — Я не знаю. Может, второй вожатый? Фуго скорчил такую рожу, будто Джорно одним лишь звуком своего голоса, по крайней мере, прострелил ему висок. Потом этот загадочный человек закрыл глаза и побрёл в сторону ванной. Джорно пошёл будить Мисту. Хотя утро выдалось прохладным, плечо, за которое он решил потрясти товарища, было горячее раскалённой печки — хотя не то чтобы Джорно раньше тряс печки… В процессе разбужения он сам едва не заснул.

***

— Последние? — спросил высокий и мрачный блондин, когда они, обитатели пятой комнаты, спустились вниз, в зал общего сбора. С головы до ног он был одет во всё чёрное, и, словно гриф-падальщик, взирал на детей свысока, сидя на столе посреди комнаты. Не за столом, а именно на столе. Слегка сгорбившись и свесив длинные ноги вниз, но всё равно не касаясь пола. — Неа, не последние, — храбро заявил Миста, на удивление уже проснувшийся и очень бодрый, — там ещё девочки из второй комнаты одеваются. Злой гот закатил глаза и махнул рукой в сторону пары диванов, на которых уже собралась большая часть отряда. Кто-то зевал и откровенно засыпал на плече товарища, а кто-то сверлил гота испепеляющим взглядом. Но, видимо, чтобы изгнать эту нечисть, требовалось что-то посерьёзнее. Миста и Джорно пошли к диванам, а Фуго остановился, упёр руки в бока, и спросил: — Кто вы такой, мистер? Гот на него посмотрел. Потом посмотрел ещё. Фуго не сдвинулся с места. — Аббаккио. — Кто? — Для глухонемых и тупослепых повторяю: меня зовут Аббаккио. — А имя? — Какого чёрта лысого тебе нужно моё имя? Фуго стушевался, но его вдруг поддержала какая-то девочка (Джорно честно их всех вчера так и не запомнил): — Все вожатые представляются по именам. — Схуяли вы решили, что я ваш вожатый? — он искривил губы… они были просто синие от холода или накрашенные? — А кто тогда? — спросила та же девочка. Он вздохнул, как будто это объяснение представляло собой тяжкий труд. — Я идиот, который повёлся на уговоры своего парня про то, что жить в летнем лагере и водиться целый месяц с толпой сопливых чудовищ — это хорошая идея. Я НЕ ваш вожатый. Я просто помогаю Бруно. Все моментально на него вытаращились, словно Аббаккио превратился в иноземную тентаклю. Или монстра-богомола-людоеда из кошмара Джованны. Фуго и вовсе от удивления сел на пол прямо там, где стоял. — А вы… типа… геи? — ляпнул Миста. Все на него покосились, а он покосился в ответ и пожал плечами. — А что такого? Ну, типа… — Мне похер абсолютно, кто как относится к геям, — меланхолично ответил Аббаккио, — и как вы за спиной будете меня называть. Только не смейте с этим вопросом лезть к Бруно. Начнёте к нему приставать — огребёте от меня, и будете до конца смены жрать на завтрак своё говно, это я вам гарантирую. На этой охренительно оптимистичной ноте в комнату вошли последние три девочки из отряда, и Аббаккио погнал толпу ошалевших подростков в сторону главной площадки — где проходило поднятие флага и построение. Впрочем, злой гот оказался довольно не строгим и в целом похуистично настроенным не-вожатым. В отличие от других отрядов, Третий не выкрикивал тупые речёвки и даже не строился парами — все просто плелись в нужную сторону и негромко болтали по пути.

***

Пока директор толкал свою (ежегодно повторяющуюся, довольно скучную и сводящуюся к запретам всего и вся) речь, Аббаккио незаметно выскользнул из толпы подростков и прокрался к зелёной изгороди из подстриженных кустов. Там он сел прямо на траву, не заботясь о сохранности чёрных джинсов, и с наслаждением закурил. — Леоне? — тихий голос раздался прямо над головой. — Прости, что разбудил тебя и попросил привести детей на построение. Они не капризничали? Все вовремя встали? Буччеллати. Всегда Буччеллати. Леоне уже не удивлялся, как это Бруно всё время умудряется его находить и возникать из ниоткуда. — Нормально, — он выдохнул дым, — прощаю. Дети все в сборе, только Наранча не объявился. — К завтраку подойдёт, — Бруно слегка нахмурился и взгляд отвёл в сторону — явно о чём-то другом думал. Леоне подниматься не хотел, как и бросать недокуренную сигарету, поэтому, как мог, со своего места на земле, дотянулся левой рукой до лодыжки Буччеллати, легко её обхватил и погладил большим пальцем выпирающую косточку. Бруно в ответ на его действия иронично приподнял бровь: — У тебя повадки осьминога, мой Леоне. На этом «мой Леоне» сердечко ёкнуло, но Аббаккио попытался это скрыть, когда спросил небрежно: — Как твои утренние дела? Бруно сразу помрачнел. Немного поколебавшись, он сел в траву рядом с Леоне (пришлось отпустить его лодыжку) и даже протянул руку за сигаретой — но вместо этого Аббаккио сам наклонился ближе и втянул его в поцелуй, выдыхая сигаретный дым прямо в его рот. Бруно отшатнулся, засмеялся и закашлялся. Промелькнула шальная мысль: а ведь кто угодно на его месте бы уже возмутился и заявил, что «это отвратительно» и «боже, Аббаккио, ты больной ублюдок». Но Бруно — не кто угодно. — Леоне, ты такой романтик, — снова смех, и Буччеллати скорчил мину отвращения. — Убедил, забирай свои сигареты, и не делай так больше. Серьёзно. Если кто-нибудь увидит, нам попадёт. — За сигареты или поцелуи? А, знаешь, всё равно. Я здесь даже не работаю. А если тебя уволят, я буду только рад. Бруно посмотрел на него укоризненно. — Я не буду рад. Тяжёлый вздох. — Ну, прости. Не хочу скрывать отношения с лучшим человеком на свете. — Прощён, — Бруно сменил гнев на милость и пристроился рядом с Леоне, положив голову на его плечо. Теперь они оба смотрели в сторону площадки построения — там сейчас как раз звучал гимн и медленно поднимался флаг. — С кем ты оставил детей? — С Ризом. — С Ризотто?! Ты уверен, что это хорошая идея? — Пусть привыкают к суровым жизненным реалиям. Кстати. Бруно Буччеллати. Где твой грёбанный второй вожатый? Я не нанимался нянькой работать, это был первый и последний раз!.. — Послушай, Леоне… — его тон не предвещал ничего хорошего. Леоне заранее вздохнул, тяжело затянулся, до самого фильтра, и бросил окурок на землю. Судя по извиняющемуся голосу Бруно, новости грядут из разряда «Завтра апокалипсис, никто не выживет»: — похоже, тебе придётся стать моим вторым вожатым. Прости, больше некому. Я знаю, ты не хотел. Но два парня — их звали Сорбет и Джелато, они приехали, чтобы работать с детьми — они пропали прошлой ночью, и никто в лагере их с вечера не видел. Не думаю, что они вернутся. — Как обычно, — поморщился Леоне, подавляя желание что-нибудь сжать или пнуть, — тела не найдут. — Сорбет должен был работать со мной в третьем отряде. — Я знаю. — Теперь некому. — Я знаю. — Ты ведь поможешь мне? Пожалуйста, Леоне? Ну вот как вообще можно с ним спорить? Разве мог Аббаккио отказаться? Кажется, все самые ужасные и самые прекрасные вещи в его жизни происходили именно после роковой фразы — «Пожалуйста, Леоне».

***

Хотя новые друзья Мисты засыпали стоя и явно скучали, сам он вовсе не считал построение скучным. Это же столько новых лиц вокруг! Можно всех порассматривать, и даже пошептаться с кем-нибудь! — Эй, Фуго, смотри — там девочка стоит или мальчик? — Почём я знаю, Гнида Миста? — Фу, какой ты грубиян. Вдруг высокий мужчина, вожатый Четвёртого, обернулся к Мисте и бросил на него тяжёлый взгляд каких-то совсем уж потусторонних глаз. — Молчать. Ну, этот, в отличие от Аббаккио, хоть «сопляками» не обзывался. И вообще, у него были крутые штаны в полосочку! И худи чёрное с капюшоном! И… — Чувак, у тебя такие крутые линзы! — восхищённо вздохнул Миста. И тут же получил подзатыльник от Фуго. — Сказано тебе — молчать! Слушайся старших! Миста возмущённо сморщился, потирая затылок. А другой его новый друг, Джоджо, почему-то при звуке шёпота Фуго (слегка переходящего в крик, будем честны) вдруг съёжился и зажмурился. Ненадолго, но Мисте показалась странной эта реакция. Не на него ж орали! Ладно, молчать, так молчать. Миста с мученическим вздохом обратил свой взгляд обратно на площадку под флагом — но там ничего интересного, директор только какую-то ерунду вещает, и вокруг него несколько умных дядь и тёть в пиджаках собрались. А это кто такой жирный, главный повар, что ли? Только Миста открыл рот, чтобы поделиться своим бесценным мнением с окружающими, как Джоджо осторожно потянул его за рукав и показал пальцем «Ш-ш-ш-ш». Ну, хорошо, убедил. Миста снова вздохнул. Его взгляд блуждал по соотрядникам и по другим детям. В лагерь их привезли на всего четырёх маленьких автобусах, и распределили в шесть небольших отрядов. Миста знал, что где-то здесь затесались ребята из детдома — им выделили соцпутёвки. Ещё, вроде, брали тех, кто из малоимущих семей — тоже по льготе, совсем за бесплатно. А кто-то, как родители Мисты (честные работяги на местном заводе) — просто купил путёвку, без всяких там выкрутасов. Ещё был Паннакотта Фуго, но это какой-то отдельный уникальный случай. Миста бы поспорил на свою шапку (которую очень любил, между прочим!) — что этого ботаника родители сюда сослали исключительно в качестве жестокого наказания. Давай-ка, избалованный богатенький мальчик, попробуй месяц-другой пожить с обычными людьми, сразу характер исправится и вообще от переходного возраста излечишься. Вот сто процентов, так и было. Наверное, они думали, что Фуго здесь «перебесится» и не будет им нервы трепать дома. Но хватит про этого ботаника — на него Миста точно за смену успеет насмотреться, не зря ведь в одну комнату их поселили. Оглядевшись по сторонам, он с удивлением заметил в далёких кустах парочку силуэтов. Если бы не знал, что искать, и не нашёл бы. Но, похоже, это Бруно и его злой-гот-гей-парень там сидели! И, судя по тонкой струйке сигаретного дыма, курили. Вот гады, Миста тоже хотел попробовать — в конце концов, четырнадцать лет, а он ещё ни разу не делал ничего по-настоящему крутого! Ещё по лагерной дорожке, со стороны леса, крадучись, шёл какой-то пацан в рыжей бандане — видимо, прогуливал построение, вот дурак. Интересно, ему влетит? А если Миста прогуляет завтра, что ему за это будет? Продолжая вертеть головой, он посмотрел в сторону озера. Ничего необычного, только сосны, и правда, высоченные. Интересно, а как тот повешенный (из страшилки который) забрался на самый верх, чтоб повеситься? Ещё интереснее — почему там висят качели, на холме, у самого спуска к озеру, если Фуго говорил, что никто так сейчас уже не делает? И более того: Миста заметил ещё одного прогульщика. Это была девочка с короткими ярко-розовыми волосами — большего Миста отсюда разглядеть не мог. Кажется, она качалась медленно-медленно, и смотрела не на поднятие флага, а в сторону озера. Наконец, несчастный флаг заизвивался на ветру, под фонограмму дети послушали гимн лагеря, и — ура! ура! наконец-то! — можно было идти есть! Миста страшно проголодался. Скорее бы уже Бруно и этот его парень-не-парень вожатый-не-вожатый вернулись и повели бы Третий отряд в столовку!

***

За плохое поведение Третий отряд запустили самым последним. В столовке было жутко душно и тесно: все сновали туда-сюда, на лестнице не протолкнуться, в специальной комнатке с умывальниками работало только три крана из восьми, и повара с дежурными, к тому же, не всем успели накрыть. Бруно пытался с этим что-то сделать: сам помогал носить посуду и кастрюли. Миста бы тоже вызвался, но ему сказали «сидеть на попе ровно и не рыпаться» — цитата. Аббаккио (злой-невожатый-гот-гей) носить подносы не помогал, а вместо этого стоял возле них с угрожающим видом, словно изваяние жуткого демонического идола, и одним своим присутствием нагонял дисциплину. Ребят из Третьего рассадили за три столика — каждый рассчитан на шесть человек. Но за столом с Мистой оказались только его соседи по комнате (Джорно и Панна): вторая половина стола пустовала. Наконец, Бруно вернулся с полным подносом тарелок (что там, овсянка? Да, наконец-то!) и начал всех пересчитывать, попутно выдавая еду. Получилось тринадцать человек: шесть девочек, семь мальчиков — Миста уже вчера всех по именам запомнил, но поболтать с некоторыми пока не успел. Бруно почему-то нахмурился: на подносе осталось две лишних порции каши. — Леоне, — он наклонился ко второму (всё-таки) вожатому, — ты знаешь, кого не хватает. Сможешь их найти? Аббаккио бросил на него взгляд. — Пожалуйста, — тихо добавил Бруно. Наверное, полстоловки услышали страдальческий вздох Аббаккио — и всё же он ушёл на поиски недостающих ребят почти сразу, буквально испарился. Вот это да! Бруно, наверное, невероятно крутой, раз даже злой-парень-гот его слушается!

***

Джорно тоже обратил внимание на короткий разговор вожатых, а потому не очень удивился, когда в середине завтрака Аббаккио вернулся, волоча за собой двух детей. Буквально: он держал их за руки и вёл, словно маленьких, хотя они казались достаточно взрослыми — ровесники Джорно, если не старше. Первый, в общем, и не особо сопротивлялся: это был худощавый пацан в чёрной майке и рыжей бандане, с чёрными растрёпанными волосами, лезущими во все стороны, и с каким-то безумным блеском в глазах. Он сразу бросился за стол и занял место слева от Фуго — а потом, даже не поздоровавшись, схватил ложку и хлеб, и накинулся на свою кашу. Второй была девочка, которую, напротив, Аббаккио тащил силком. Она морщила нос, что-то пыталась ему доказать, всё время оглядывалась, едва запястья не выворачивала — бесполезно. Джорно сделал себе мысленную заметку никогда не спорить со злым готом. А девочка оказалась странной: с розовыми волосами и в розовом коротком топике. И в длиннющей юбке в клеточку. Джорно никогда не видел подобной одежды, но сразу понял: эта юбка стоит дороже всех его пожитков вместе взятых. — Да отпусти меня! — шипела девочка. — Я пожалуюсь папе! Скажу… что до меня домогались, вот! Какое ты вообще право имеешь меня сюда тащить? Я что хочу, то и делаю, все это знают! Никому меня нельзя насильно в отряд запихивать, тем более в вонючий третий! Джорно видел, как лицо Мисты (который сидел совсем рядом) буквально перекосилось. А Аббаккио, наоборот, оставался бесстрастным — лишь жестом указал Бруно на девчонку. Мол, я привёл, теперь ты с ней разбирайся сам. — Привет, Триш, — он быстро подошёл к ним, — прости, это я попросил Леоне привести тебя сюда. Я знаю, обычно ты гуляешь сама по себе, но не в эту смену. Твой отец хочет, чтобы ты подружилась с другими детьми, и поэтому тебя записали в третий отряд. Девочка — Триш — тут же надула губы. — Я тебе не верю! — она едва не плакала. — И я вообще тебя не знаю! Откуда ты знаешь моё имя? — Да уффпокойфя, — совершенно внезапно в разговор влез мальчик в бандане. Он ужасно чавкал и говорил с набитым ртом, за что его сосед, Панна, кажется, готов был убить его на месте (голыми руками, и выколоть ложкой глаза): — тефя всё фавно фсе фнают! Дофька директора же. Я тофе фнаю, как тефя зовут: Триш фУна! — А ты вообще отстань! — накинулась на него Триш, всхлипывая на всю столовую. — Придурок лопоухий, тебя вообще никто не спрашивал! Бездомыш несчастный! — Триш, — вдруг осадил её Бруно. Он не повысил голос, не бросил строгий взгляд, не схватил — только мягко коснулся плеча, и девочка замерла, как зачарованная. — Триш, пожалуйста, не расстраивайся. Третий отряд замечательный, тебе с ними понравится, я обещаю. А сейчас садись вот сюда, выпей воды, — он действительно сунул ей в руку невесть откуда взявшийся гранёный стакан, — и постарайся немного успокоиться. Хорошо? Наранча больше не будет к тебе лезть. А ты не будешь никого обзывать, идёт? Триш ответила сдавленным «Угу» и, видимо, смирившись со своей участью, тоже села за стол. Её соседом оказался Миста, а прямо напротив — тот другой мальчик, Наранча. Джорно, с его природной проницательностью, уже тогда понял: это ничем хорошим не кончится.

***

После завтрака Триш куда-то исчезла, а остальной отряд (как и все остальные отряды, с первого по шестой) пошли смотреть на озеро, как им и обещали. Водная гладь и близлежащий лес буквально звенели и разрывались от детских криков, а Джорно хотелось спрятаться подальше и зажать уши руками. К счастью, на общем пляже они пробыли недолго. Всё равно там делать нечего: вода слишком холодная, чтоб купаться, а площадка для игры в волейбол всего одна, и уже занята Четвёртым, и даже лавочек на берегу свободных не осталось. Джорно всё время косился то на противоположную сторону озера (где-то там жил Дух Озера, верно?), то на самые высокие сосны (на одной из которых, согласно страшилке Мисты, когда-то нашли скелет повешенного). — Третий отряд, идём сюда! — окликнул детей Бруно. Он, кажется, прекрасно ориентировался здесь: быстро нашёл им просторную полянку у воды, но в стороне от пляжа и орущих детей. Ещё и под сенью сосен, где солнце не так сильно припекало. — Вчера все успели познакомиться? Отлично. Помните, что вам рассказывали на построении? Задание на сегодня — придумать нашему отряду название и девиз. Давайте так: вы будете держать в голове эту мысль и думать, а мы пока поиграем… Кто-то (как Джорно) тут же молча смирился, кто-то начал вздыхать, а Миста и Наранча тут же заорали, перебивая Бруно (и друг друга): — В мяч давайте! — В вышибалы! — Наперегонки! — В карты! — Перетягивание каната! — Летела ворона! — А давайте на дерево зале… — Наранча. Никаких деревьев. — в голосе Бруно действительно звучала сталь. — Я сваливаю, — а это, воспользовавшись кратким моментом тишины, сказал Аббаккио, — серьёзно, Буччеллати, сам с ними играй. Я ухожу спать. Бруно успел лишь бросить ему в спину осуждающий взгляд и «К обеду чтоб вернулся, Леоне!», прежде чем злой гот скрылся между деревьями. Джорно смог выдохнуть спокойно. Он сам толком не знал почему, но этот второй вожатый пугал его до чёртиков и нервной дрожи. — Давайте в шарады! — между тем дискуссия продолжалась. — А давайте! Бруно, можно шарады?! А как в них играть? Как Наранча дожил до своих лет (сколько ему? Десять? Четырнадцать? Шестнадцать? Джорно затруднялся с определением) и не знал правил игры в шарады — загадка.

***

Джорно показал шесть пальцев: пять на одной руке и вытянутый один на другой. — Шесть! — с энтузиазмом (но напрасным) отгадывал Миста. — Шесть, как… шесть отрядов! Лагерь! Наш лагерь! Мечта! Джорно молча качал головой на его предположения. Потом, оставив затею с цифрой шесть, он неуверенно развёл руки в стороны и начал махать. — Птица! Самолёт! Шесть птиц! Утки! Утки летят на юг! Стая уток летит на юг! Остальные, кажется, уже отчаялись. Джорно мучился на всеобщем обозрении вторую минуту, но никто не мог отгадать его шараду: даже Бруно (который вообще-то задания им и раздавал!) хмурил лоб в замешательстве. — Еда! Ест! Утка ест! Утята едят траву! Джорно вообще-то показывал мандибулы, ну, или, пытался. Что ещё тут можно сделать? Покружиться на месте? Пожевать траву? — Насекомое, — вдруг предложил негромкий голос. — Саранча. Богомол. Муравей. Господибоже, спасибо небесам за Паннакотту Фуго! — Богомол, — с невероятным облегчением выдохнул Джорно и сбежал из центра поляны. Без шуток, он, кажется, улыбался впервые едва ли не с момента приезда в лагерь! Да он вообще редко улыбался. — Ты молодец, Джорно, хорошо показывал, я почти угадал! — Миста хлопнул его по плечу. И, хотя это было немного больно, Джорно ещё больше обрадовался. Он неожиданно поймал на себе изучающий взгляд Бруно, а через секунду (когда отряд был занят отгадыванием другой пантомимы), вожатый подошёл к нему и спросил: — Джорно, всё хорошо? — Да, конечно, — поспешно отозвался он. — Если ты не очень любишь шумные игры или не любишь шарады, можешь просто в следующий раз подойти и сказать мне об этом, — он коротко улыбнулся, — заставлять не буду. Хотя Миста прав, у тебя неплохо получается… если потренироваться. Джорно тоже попробовал криво ему улыбнуться: — У меня всё хорошо, спасибо. Следующим на середину поляны буквально выскочил Наранча — его «В-ж-ж-у-у-у-х» и расставленные в стороны руки мгновенно отгадали как самолёт.

***

Толком поспать Аббаккио не удалось. Он ушёл вообще на другую сторону лагеря — к домикам вожатых, которые стояли вдали от основных корпусов, едва ли не в лесу. Там в это время дня царила мёртвая тишина — казалось бы, идеальные условия. Но сон Леоне как рукой сняло, когда он вспомнил о том, что, по словам Бруно, случилось неподалёку прошлой ночью. Аббаккио больше не мог выбросить из головы эту мысль: и вот, теперь его влекло к границе лагеря почти против воли — словно какая-то мистическая сила. Под ногами шуршала трава и пронзительно хрустели шишки. Леоне собрал волосы в хвост (он не переживёт, если вляпается ими в паутину) и медленно шёл между деревьями, полагаясь на чутьё. Как живые, перед глазами возникали образы: вот здесь вчера вечером наверняка и проходили те горе-любовники, Сорбет и Джелато, целуясь по дороге и лапая друг друга… А здесь, как помнил Леоне, пролегала граница лагеря. Кругом темнел лес, сумеречный и тенистый даже в разгар солнечного дня. Домики вожатых отсюда уже не видно. Зато видно остатки забора: тут и там — вырытые в земле лунки, и какие-то развалившиеся куски бетона, даже железная проволока торчит из земли. Забор рассыпался сам, когда в перестройку лагерь забросили, а потом восстанавливать никто не стал. Леоне сглотнул и всё же остался по эту сторону границы. Дальше идти не было смысла: уже отсюда он видел дорожку кровавых следов, ведущих в самую чащу и дальше, к ручью, который впадает в проклятое озеро…