Янтарный горшочек и пустота

Этим прекрасным утренним днём в Низкое Мраково прибыл ещё один интересный человек. Один из самых интересных людей, какие только бывают на свете. Но прежде, чем сказать о нём, нужно несколько подробнее взглянуть на окрестности. Всё-таки Низкое Мраково — интересный посёлок. Он удалялся на четыре километра от Порта-Пераберы, небольшого, но полноценного города и на двенадцать километров он удалялся от Эйва-Руака, более крупного, туристического посёлка. Казалось, никто никогда не заезжал в Низкое Мраково, все только мельком смотрели на него из окон автомобилей, проезжая по дороге из Порта-Пераберы в Эйва-Руак. Вдоль единственной улицы стояли на большом расстоянии друг от друга дома: с лесной стороны — двадцать семь, с озёрной — тридцать шесть. Перед большинством были пышные палисадники, густо усаженные деревьями; в основном высокие тополя, клёны, ёлки, сирень и вишня. Крыши в основном были красные, кое у кого зелёные, но все — жестяные. Чернели рядом с домами однооконные избёнки — бани. Прыгающую по холмам улицу с обоих сторон замыкали ворота из высоких и толстых брёвен, с ажурной железной перекладиной, на которой было название посёлка. Густой лес из сосен с примесью дубов подпирал деревню сзади, а спереди широко раскинулось огромное озеро. До противоположного берега было не меньше девяти километров, и его с трудом было видно. А насколько озеро протянулось в длину в обе стороны и вовсе не разглядеть. И было здесь ещё одно примечательное явление, — маленькая церковь, расположенная метрах в двухстах от самого посёлка, и особняк с большим двором и огромными строениями конюшен прямо за церковью. Одного взгляда на этот двор было достаточно, чтобы понять, что он принадлежит самому богатому человеку в округе. Особняк был владением пятидесятитрёхлетней старой немки по имени Бернадетт Даниелла Кармин. И в это утро хозяйка особняка, вместе с несколькими другими прихожанами, ожидала начала службы, которая запаздывала, так как священник, по своему обыкновению, не удосужился явиться вовремя. Но вот наконец его ярко-красный, с чёрной крышей, и с языками дымящего пламени на задних дверях, автомобиль неспешно въехал в Низкое Мраково и стал приближаться к церкви. По дороге автомобилю пришлось остановиться и издать несколько гудков, чтобы разогнать стадо овечек, перекрывшее всю дорогу, но в конце-концов автомобиль припарковался у широкого каменного крыльца церкви. Из автомобиля вышел красивый мужчина тридцати пяти лет в чёрном одеянии священника. Он был высок, имел небольшую бороду и тёмно-каштановые волосы, походка его была уверенной, а осанка прямая, как у греческой статуи. У мужчины были пронзительно-красивые глаза и дерзкая улыбка. Женщина в шляпе, ожидающая его на крыльце церкви, засмотрелась и чуть не выронила от беспамятства книгу, которую держала в руках. — Зачётная шляпа! Ебать в рот! — отпустил комплимент мужчина, заскакивая по ступеням на крыльцо. — Эх, прополаскать бы вам рот за такие слова, святой отец. — Из моих уст даже грязное слово священно! — Ну да, ну да, вашу святую задницу там уже заждались, входите. Внутри собралось от силы человек восемь. Не густо. Но и население в посёлке было небольшим. Все присутствующие сегодня были людьми регулярно посещающими службы, за исключением одной девушки, пришедшей этим утром впервые. Это была молодая учительница, лишь месяц назад переехавшая в посёлок, чтобы преподавать в университете Порта-Пераберы. Она была в меру высокой, симпатичной, с очень красивой фигуркой, голову её украшала широкополая зелёная шляпа, а платье было тёмно-бардовым, перевязанное жёлтым поясом. Священник вошёл и своей энергией словно заполонил всё внутреннее пространство цервки, вызвав у некоторых даже какое-то подавляющее ощущение от избытка сил, который он излучал во все стороны. — Красивый какой, — прошептала молодая учительница и спросила у ближестоящего человека: — как его зовут? — Это батюшка Харыбан де Бравар, — ответили ей. — Ничего себе. Владелица особняка, на деньги которой, к слову, была выстроенна эта церковь, Бернадетт Кармин, сильнее всего отреагировала на появление священника. Глаза старой женщины загорелись. Она стояла отдельно от всех остальных прихожан, ближе всех к алтарю. Бернадетт попыталась обнять проходившего мимо батюшку Харыбана, но тот ловко ускользнул из её объятий, бросив короткое: — После службы, Берни. Батюшка Харыбан вошёл во внутреннее помещение за алтарём, отделённое от средней части храма иконостасом. Через пять минут он вышел и началась служба. Священник произносил всё то, что давно привык произносить. Его голос был громок, выразителен, а манера беседы с прихожанами артистичной и даже по-уникальному фамильярной: — Дерзкий паренёк полагал, что любовь сбивает людей с пути, ведущего к Богу, поэтому сказал, что он никого не любит, что его единственная цель заключается в достижении Бога, — рассказывал батюшка Харыбан, прохаживаясь среди прихожан и окропляя каждого брызгами святой воды и освещая крестным знаменем. Тогда Христос сказал: «Бро, подумай хорошо. Спроси своё сердце. Разве ты не любишь жену, детей, семью, друзей?» Дерзкий паренёк сказал: «Нет, я никого не люблю. Я хочу лишь одного — достичь Бога». Христос помолчал, из его глаз полились слёзы. Удивлённый парень спросил Христа: «Бро, почему ты плачешь?» «Бро, — ответил Христос, — если бы ты любил хотя бы кого-нибудь, я мог бы преобразить любовь к человеку в любовь к Богу. Но в тебе нет любви, которая приводит к Богу. В тебе отсутствует любовь, которая создаёт прямой путь в Царство небесное». Батюшка Харыбан стал ходить среди прихожан с кусочками хлеба, каждому присутствующему он клал хлебушек в рот прямо на язык. — Помните, всякая любовь так же священна, как этот символ тела Христова, что я даю вам поглотить. Любовь к ближнему — первый шаг на пути в Царствие небесное. Бернадетт Кармин укусила батюшку Харыбана за палец, когда он положил ей хлеб на язык. Харыбан одарил её негодующим взглядом и отдёрнул руку. Никто этого не заметил, кроме молодой учительницы. Она была весьма заинтригована этим человеком и всем происходившим здесь представлением. — У него такая странная манера беседы, — прошептала учительница. — Как будто он прикалывается, а не ведёт службу всерьёз. — Он всегда так говорит. Он считает, что церковь должна идти в ногу с молодёжью, — объяснила стоявшая рядом бабулька. — Поэтому и язык у него соответствующий. Батюшка Харыбан рассказал ещё несколько поучительных притч, а потом объявил службу законченной и отпустил прихожан. Все разошлись. Лишь один человек остался в церкви — старая Бернадетт. — Харыбан, зайдёшь ко мне на обед-то сегодня? А после обеда — прогулочка. Да на конях! — Конечно, Бернадетт. Зачем же по-твоему я ещё мог нынче сюда приехать? * * * Завтракать Лебедевы решили на берегу. Папа и мама собрали еду в корзинки и все вчетвером прогулялись до берега, расположившись на невысоком холме. С вершины холма перед ними открылось почти целое море, сверкающее синевой в лучах солнца, спокойное и гладкое. — Я обожаю этот запах в ветре, запах водного простора, — сказал Денеш. — Как хочется искупаться, — сказала мама. — Вчера мы видели с окошка, как наши соседи в дождь ночью купались, — сказал Густав. — Ну, это местные. Мы так не будем. Тем более, что в такую рань вода ещё не прогрелась как следует, — сказал папа. — Подождём до обеда и все вместе искупаемся. — Гриш, ты меня знаешь, я лучше с бутылочкой посижу, — сказала мама. — Я не настолько отважная, чтобы соваться в воду. Пиво — вот мой лучший друг. После того, как все умяли завтрак, Густав и Денеш сказали, что пойдут погуляют в лесу и по окрестностям. — Значит так, остерегайтесь медведей, волков и беглых зэков, — сказал папа. — А как мы отличим, кто медведь, кто волк, а кто беглый зэк? — паясничали братья. — Разберётесь, — ответил папа. — Ясно, — сказал Денеш. — А ещё смотрите не заблудитесь, — продолжал папа. — А что нам делать, если заблудимся? — Найдите нужную тропинку. Но лучше не заблуждайтесь. — Ясно, — сказал Густав. — А ещё смотрите, не угодите в болото. — А что нам делать, если угодим в болото? — Выберитесь. Но лучше не угождайте. — Ясно. — Конечно вам всё ясно. А теперь идите!.. И они пошли... Лес издалека выглядел просто красивым. Но лишь когда братья вошли в него и увидели лес изнутри, тёмный и таинственный, шумящий молодой листвой, они поняли, что это место просто невероятное. Невероятно, что на самом деле есть такие огромные деревья, и такая высокая трава, и вокруг бушует такая разнообразная жизнь! Денеш засмеялся без причины. Словно вторя ему, из деревни донеслось громкое ржание лошадей. — Вот интересно, почему посёлок называется «низким»? — спросил Густав. — Относительно чего он находиться ниже? Я не нашёл по карте на берегу никакого «Верхнего» Мраково. — Думаю, что дело не в том, что он ниже чего-то, а в том, что в нём есть что-то тёмное, порочное и болезненное, — предположил Денеш. — Да нет, не гони. Я думаю, что Верхнее Мраково когда-то было, но не дожило до наших дней, вот его и не найти на карте. Денеш и Густав заспорили. А когда не пришли ни к какому выводу по поводу названия деревни, то заспорили о другом, о том, какой дорогой идти. В итоге они пошли по тропинке, по которой хотел идти Денеш, и в конце её оказались у подножья длинной, обрывистой скалы. Денеш топнул ногой — получился звонкий шлепок, отразившийся от скалы эхом. Лягушка, потревоженная шлепком ноги выпрыгнула из под кустика на тропу и снова нырнула в траву. Братья нашли лужу и долго кидали в неё сосновые шишки. Так весело им давно уже не было. Они долго соревновались, кто сумеет закинуть шишку в высоко расположенное на стволе сосны дупло. Получилось у обоих. Ещё увлекательнее оказалось карабкаться на валуны. Вдоль подножья большой скалы возвышались поросшие мхом огромные камни, прямо созданные для того, чтобы на них взбираться, и росли сосны и дубы, на ветках которых можно было отлично раскачиваться. Густав залезал на самую высокую ветку и раскачивался, а потом слезал пониже и прыгал вниз, а Денеш всё это комментировал, и продолжалось это пока солнце не поднялось высоко над верхушками деревьев. Они вышли из леса и пошли гулять возле садов и огородов, рядом с домами посёлка. Над головой резвились жаворонки. Летали мошки. Зелёными брызгами разлетались во все стороны кузнечики. Братья походили, постояли, запрокинув к небу голову. Густав упал в траву и разлёгся широкой звёздочкой. — Сейчас на тебе клещи весенние наскочат! — заявил Денеш. Густав подскочил на ноги, как ужаленный и заорал, отряхивая со штанов и кофты всех возможных букашек и существ, которые могли забраться на одежду в траве. В следующую секунду Денеш сам был опрокинут в полную возможных клещей траву внезапным наскоком. Братья бегали, дрались и дурачились и в конце концов оказались у старой силосной ямы. Яма была наполнена дождевой водой. Парни присели на краю, сняли кроссовки и осторожно опустили ноги в яму. Вода показалась им удивительно тёплой. Густав удивился и пригнулся, чтобы достать до неё рукой. В эту минуту кто-то схватил его за шиворот и щёлкнул пальцем по затылку. — Вы чего тут шарите, эй? Денеш стремительно вскочил на ноги. Сзади стояли трое парней. Самый старший, который щёлкнул Ромку по затылку, выглядел ужасно смешно. Круглая стриженная голова с толстыми, будто надутыми щеками, покатые плечи, кривые ноги придавали ему сходство с самоваром. Оно усиливалось ещё и тем, что этот пацан стоял выкатив грудь колесом и натужно старался придать себе воинственный вид. Толкнув «самовара» в плечо, Денеш спросил с презрительным вызовом: — Что? Давно не били? Густав тоже вскочил на ноги и приготовил кулаки к бою. — Да ладно, чё... мы это, — заметно стушевался «самовар». — Мы думали, что воры какие-нибудь зашли. — Затем он обратился за подтверждением к дружкам, которым обоим было не больше шестнадцати, — да пацаны? — Бу-бу-бу, — глядя в землю, ответил тот, кто стоял по правую сторону. — Мы не воры. Мы новые жители, мы переехали сюда вчера, — сказал Денеш угрожающе. — А ну понятно, чо. Андерстэндбл. Хэв а найс дэй, новосельцы. Йоу! — «самовар» отсалютовал, и сунув руки в карманы, вся троица неспешно пошла прочь по своим делам. Густаву стало даже жаль, что не случилось драки. Знакомство с посёлком продолжилось и братья активно искали ещё каких-нибудь приключений. Наткнулись на стадо овечек. Овечки испугались и бросились на утёк в чащу. Густав хотел схватить одну, но не смог догнать, потому что всё стадо успело раньше скрыться в непроходимых кустах. Затем наткнулись на стадо коров. Эти не испугались. Они были абсолютно безразличны. Будда не был более безразличным и спокойным, чем эти коровы. — И это, как мне кажется, последняя интересная вещь, которую здесь можно было найти, — грустно сказал Густав. — Ещё можно в чужие огороды за ягодами лазить, — сказал Денеш. — Правда их нет ещё. — Но в чужой огород-то залезть всё равно дело святое! — загорелись глаза у Густава. Никуда лезть они не стали, а только нарвали немного сирени, перегнувшись через забор одного из домов. После этого братья вернулись в свою усадьбу с красной крышей. Наломанную сирень оба парня по дороге расстерял. Ещё по пути братья тщетно рассматривали дом, где поселились Зарничневы, уж очень им хотелось разглядеть поближе ту девушку, что купалась ночью под дождём вместе с Тарной. Но в их доме не было видно никакого движения, и не раздавалось никакого звука. — Давайте-ка отправимся на воду купаться, — предложил Денеш с порога семье. Папа нашёл в сарае велосипеды. Они взяли их и поехали искать подходящее местечко на берегу бескрайнего водного простора. Мама приготовила всей семье бутерброды, фруктовый пирог, а себе бутылку пива. Когда стартовали, на другом конце улицы заметели Тарну и её собаку — они наблюдали за семьёй. Дорожка к берегу оказалась просто узенькой тропкой, она извивалась прихотливо, как ручей, поворачивая то туда, то сюда, так что они не могли даже разогнаться как следует. — Гляньте — какое место! — крикнул Густав, когда они одолели последний поворот. Дорожка шла вниз между двумя высокими каменными утёсами, а прямо перед ними виднелась бухточка, в которую врывались волны прибоя. Они оставили велосипеды в укромной бухточке и, зайдя за большие камни, переоделись для купания. Снова вышли к воде, и Денеш стал разглядывать озеро, ища место, где бы можно было поплавать. За камнями было прохладно, а у берега вода просто бушевала, и войти в неё было трудновато. Они обогнули несколько скал и увидели большую заводь. — То, что надо! — воскликнул Денеш и прыгнул в воду. — Капец, какая холодная! Вообще-то вода должна была нагреться от солнца, но сюда то и дело врывались большие, а то и очень большие пенистые волны, принося холод из глубины. Но это было не страшно! Братья и папа наплавались досыта, мама лишь постояла минуту в воде, так и не решившись погрузиться больше, чем по пояс, а потом выдула половину двухлитровой бутылки пива, пока все плавали. Они перекусили, усевшись на камнях. Брызги прибоя долетали и сюда. С чаем у них было немного торта и бисквитов. После чая решили обследовать окрестности у подножия скал. Густав нашёл в песке большой позвонок какого-то животного. Густав знал резьбу по кости. Этот позвонок был слишком твёрд, чтобы его обрабатывать, поэтому он его выбросил. Он нашёл ещё несколько костей, выброшенных ветром и прибоем на берег, белых или посеревших от старости. — Чем это ты занимаешься, Гугу? — спросил Денеш брата. Он иногда к нему так обращался, когда хотел его выбесить. — Дуростью занимаюсь, — ответил Густав, не поддавшись на провокацию. Денеш взял у него из рук несколько костей. — Хочешь вырезать из них скульптуры? — спросил он. — Ничего похожего, — ответил Густав, — на скульптуры эти совсем не годятся. А вот на маленькие фигурки вполне. Денеш и Густав стали собирать кости вдвоём. Собирать что-нибудь — дело особое, в это время голова только этим и занята. Если, например, ищешь бруснику, взгляд твой ловит только красное, а если кости — то белое, и, где бы ты ни находился в это время, не замечаешь ничего, кроме костей. Иногда им попадались тонкие, как иглы, очень красивые и острые, такие кости следовало нести с большой осторожностью. А в самой дальней части пляжа они наткнулись на огромную бедренную кость и каркас из рёбер, похороненный в песке, похожий на шпангоут с затонувшего корабля. Костей на этом берегу были сотни, и все разные. После долгой прогулки все находки Денеш и Густав отнесли в сарай. Густав собирался потихонечку работать с ними в течении следующих месяцев. * * * — Охуительный у тебя дом, Бернадетт! Как с картинки! Харыбан де Бравар прошёлся по огромной гостинной, погладил пальцами чёрную лакированную поверхность стола на полсотни персон. Хотя высокие окна были зашторены, яркий солнечный свет всё равно пробивался сквозь них и падая на идеально отполированный стол отражался по комнате сотнями зайчиков. — Просила же, Харыбан, называй меня Берни. — А может, лучше Барни? Как лакомство? С медвежонком. — Какой я тебе медвежонок? Я целая медведица. Харыбан расхохотался. Бернадетт уселась на кресло во главе стола и приняла расслабленный вид. — Но тебе, Харыбан, позволено всё. Если хочешь, можешь называть меня даже Ягодкой. Харыбан де Бравар выдвинул для себя один стул и с удобством расположился на нём. Вся гостинная была увешена большими картинами. — Якоб ван Ройсдал? — спросил Харыбан, рассматривая их. — «Вид на Нарден» и «Мельница около Дюрстеде», — отличные репродукции. — Да я понимаю, что ли, как они называются? — безразлично сказала Бернадетт. — Не, ну а хули? — Вот хорошо, Харыбан, когда человек приятен и лицом, и нравом. Мне не надоест беседовать с человеком, который остр на язык, но слова его не режут слух, который чарует, но не сорит словами. — Это ты про кого? — Да про гостя моего. Харыбан де Бравар закатил глаза. — Слушай, а хочешь я тебе в завещании этот дом оставлю? И все эти картины? Старая Бернадетт поставила локти на стол и, упираясь подбородком в руки, посмотрела на Харыбана взглядом полным надежды. — Это за что же мне такая честь? — спросил Харыбан уже более серьёзным тоном. — А за приятное лицо и нрав! — Не пойдёт. Куда мне такие царские палаты? Я человек скромный. Бернадетт разочарованно вздохнула. Ну вот что будешь делать с этими священниками? — А на коняшках-то хоть хочешь прокатиться? — спросила она. Диалог продолжился спустя полчаса уже под открытым небом. — Охуительный конь! Харыбан ураганом пронёсся кругом конюшни на великолепном светло-пегом жеребце и присоединился к неспешной конной прогулке бок о бок со старой владелицей особняка. Она ехала верхом на невзрачной, но хорошо ухоженной, рыжей лошади. Солнце держалось высоко на небе и живительным, теплотворным светом своим обливало окрестности особняка и великолепного озёрного пейзажа. Всё, что грустно и сонно было на душе у Харыбана, вмиг слетело; сердце его встрепенулось, как у птицы. — Отлично, Харыбан, он твой! — Да ну хватит! — Я тебе говорю. Несколько работников конюшни копошились неподалёку и стучали инструментами. Подковы лошадей тоже звонко стукали по утоптанной, каменистой дороге. — Спасибо, — улыбнулся Харыбан, оставив всякие попытки сопротивляться наступлению. — Хорошо. Он мой. Но только здесь, пока я гощу у тебя. С собой не заберу. — А забрал бы. — Крылья были бы, забрал. — Зачем коню крылья? — Запряг бы в плуг. Хочу вспахивать облака на небе, чтоб дожди давали. — Харыбан, ты живешь в Северотопольске. По моему, это самое дождливое место во всём мире. И тебе там не хватает дождей? Ну ты, конечно, жжёшь. Я бы даже сказала — ты сегодня горяченький. — Думаешь, лихорадка? — Да чтоб все болели, как ты! Харыбан громогласно расхохотался, так что эхо разнеслось по всей округе. Несколько человек вдали оторвались от своей работы и посмотрели на двух конных всадников. Дорога пошла вдоль ограды, отделяющей владения Бернадетт от всего остального мира. Это была железная решётка на бетонных столбах. То тут, то там, вдоль решётки росли невысокие кусты акации и черёмухи. Из травы за оградой поднялась мерными взмахами чайка. Она роскошно купалась в синих волнах воздуха; вон она пропала в вышине и только мелькает одной черной точкою! Вон она перевернулась крыльями и блеснула перед солнцем! — Чёрт вас возьми, как же у вас природы хороши! — оценил Харыбан, засмотревшись на чайку. — А не сеновал ночью прогуляемся? — спросила Бернадетт тихо. — Как простые люди. Ночью, украдкой и на сене... — Перестань, Берни. Оба замолкли и в течении минуты было слышно лишь цоканье копыт. — Бернадетт, ты владеешь самым большими предприятиями в Порту-Перабера, красильное производство, утилизация, и что там у тебя ещё. Ты владеешь всеми деньгами мира, разве тебе этого не достаточно? Нужен ещё и я? — Харыбан, к своим годам я уже поняла, что всё что у меня есть — лишь песок в моих пальцах. Дорога, по которой прогуливались всадники, закончилась у заброшенного, закрытого на замок строения конюшни, и им пришлось остановиться и развернуться. — Любовь священна, как ты и говорил. Поэтому да. Мне нужен ты. — Тяжело с тобой, Берни. — Ну, не всё же коту масленица. * * * Первые три дня жизни в Низком Мраково были днями, когда ничего не происходило. Дни, полные лени, солнца, купания и вкусной еды. Постепенно Густав и Денеш начали чувствовать признаки скуки. Сеть ловилась отвратительно, на телефоне можно было слушать лишь закачанную музыку. Обычно Денеш пользовался своей подборкой «ВКонтакте», но без интернета одни и те же треки быстро надоедали, хотя он всё равно из упрямства слушал их по кругу, отгородившись наушниками от всего мира. В общем, ничего не происходило. Однажды, в послеобеденный час, Густав и Денеш вышли на улицу. Они планировали найти хоть одно место в Низком Мраково, где сеть ловилась устойчиво. В Порту-Перабера были сотовые вышки. Но до посёлка отголоски сигнала долетали как-то уж очень странно и непредсказуемо. Братья вышли за калитку; возможно, если пройтись по улице, где-нибудь на сигнал да наткнёшься. У забора соседского дома был небольшой бугор, его обращённый к югу склон покрывала мелкая травка. Братья забрались на эту небольшую возвышенность. Сеть здесь тоже не ловила. Зато в травке были видны земляничные листья, наверняка летом здесь будет полно ягод. Денеш вспомнил, какого это: сорвать несколько ягод, положить на ладонь, насмотреться на них и, закинув голову, высыпать в рот. И вместо ягод в рот словно попадает маленькое солнышко. Вдруг за забором послышался приглушённый девичий голос: — Мам, знаешь что? Угадай, кто тебе сегодня будет мыть посуду? Братья забыли про сеть, спустились с бугра, и, притаившись за забором, стали наблюдать за верандой соседского дома. На веранду высунулась взлохмаченная головка девушки лет двадцати. — Я! — объявила она. — Как бы не так, — отрезала Тарна из глубины дома. — Ты не больно-то сильная. Светлана Зарничнева с пакетом продуктов появилась из-за угла, поднялась на веранду и зашла в дом. В доме шёл спор. Прошло немало времени, пока Тарна не убедила девушку, навострившуюся мыть посуду, в её бессилии, и той волей-неволей пришлось уступить. Тарна вытащила на веранду таз с водой и кучу посуды. — Ничего, если немножко посуды и разобьётся, — успокоила она Светлану, когда та запричитала при виде разбитых тарелок, упавших на пол. Тарна не жалела порошка, и мыльная пена горой вздымалась в тазу. Она усердно мыла посуду и распевала во всё горло, так что её слышала вся деревня, а девушка постарше с кислым видом сидела на стуле и наблюдала за её работой. — Ты должна изображать из себя хозяйку дома, «ведь им не нужно быть такими сильными» — внушила ей Тарна. — Какая я же не в меру чертовски сильная, тра-ля-ля! — пела Тарна. Но тут девушку постарше осенила новая мысль. — Тогда я напеку блинов, — сообщила она. — А ты умеешь их печь? — удивленно спросила Тарна. — Надо размешать тесто, потом ещё размешать, а потом ещё и ещё… — объяснила девушка. Но вот Тарна кончила мыть посуду и ловко выплеснула грязную воду за перила веранды. А под верандой на солнышке грелась кошка. Она вскочила и с диким мяуканьем, вся в мыльной пене бросилась в кусты. — Нельзя плескать водой на кошек, — строго сказала подружка Тарны. — Несчастный случай! — оправдывалась Тарна. — Но раз уж мы облили бедную Дашку водой, её надо вытереть досуха. Она взяла кухонное полотенце, и вдвоем с подругой они принялись вытирать и успокаивать кошку. По всему было видно, что Дашка чрезвычайно возмущена их подлым поступком. Сначала она сердито фыркнула, а потом её сразу потянуло ко сну. Целых двадцать минут братья наблюдали за девушками, опасаясь выйти из своего укрытия за забором. Если бы они вышли и пошли к дому, их бы сразу заметили и поняли бы, что они прятались и наблюдали. Это было бы ужасно неловко. В конце-концов девушки скрылись в доме. Прошла где-то минута, и только Густав с Денешом собрались сделать пару шагов, чтобы выйти из своего укрытия, как на веранду вышла Тарна, бодрым шагом прошла к калитке и ушла вдоль по улице куда-то в неизвестном направлении. Денеш и Густав притаились. Дождались момента, когда она скроется из вида, и снова предприняли попытку выйти из укрытия. Покинув земляничный бугор, они вышли на дорогу и оттряхнули штаны от колючек репейника, которые пристали, пока они лазили в высокой траве вдоль забора. И тут подруга Тарны снова показалась на веранде. Она что-то напевала тихим голосочком. Тут уже негде было спрятаться и поэтому Денеш и Густав стали смотреть на неё уже не скрываясь. Высокая, красивая, с чёрными волосами, она села на перила веранды и стала непринуждённо болтать ногами. — Привет, — крикнул Денеш. Девушка заметила братьев и замерла, показавшись испуганной. — А я знаю, кто ты! — крикнул Денеш. — Ты дочь Светланы Зарничневой. Мы уже знакомы с твоей матерью и твоей подругой Тарной. — А вы кто такие? — крикнула девушка. — И как вы здесь очутились? — Я Густав. — А меня зовут Денеш, Денеш Лебедев. Мы оба — Лебедевы. — Мы живём теперь тут. Три дня назад мы сюда переехали. Девушка с недоумением поглядела на них. — Кто это мы? — Наши родители и мы. Мы поселились в доме напротив. Девушка помолчала и наконец спросила: — Уж не хотите ли вы сказать, что эта замечательная усадьба напротив теперь полным-полна всякой дряни? Прошло некоторое время, прежде чем до братьев дошёл невероятный смысл её слов. Густав ответил обиженно: — Ты не очень-то вежлива! Мы не станем водиться с вашей семьёй, если ты будешь так обзываться ни за что, ни про что. — Ну и что? Больно охота мне с вами водиться, — ответила девушка, соскакивая с перил. — Я не хотела, чтобы вы вообще сюда приезжали и нарушали мою жизнь. Я прекрасно обхожусь одна. В прошлом году вот тоже такие приехали и испортили мне всё лето. Девушка прошла к колодцу с высоко поднятой головой. Денеш и Густав переглянулись. Денеш подумал, что более неудачного знакомства с кем-бы то ни было у него ещё не было. Густав опустил глаза и стал рассматривать свои серые джинсы и красную футболку. — Как у такой доброй и замечательной женщины, как твоя мамка, может быть настолько высокомерная и нелюдимая дочь, как ты, — посетовал Густав. Девушка ничего не ответила. Тогда Денеш добавил: — Если хочешь знать, то в доме напротив от тебя, живёт добрая, замечательная семья, наш отец писатель, а мама художник-модельер. А вот в доме, в котором ты живёшь, полным-полно всякой дряни. Такое невежливое существо, как ты могла воспитать только совсем уж дрянная семейка. По яблочку можно и всю яблоню оценить, это всем известно. — Ах, это всем известно?! Ну, знаешь!.. — девушка прямо закипела от гнева. Денеш подошёл к забору и сорвал несколько больших стеблей крапивы, удерживая их под самый корень, чтобы не обжечься. Девушка смотрела на него с презрительной насмешкой, не понимая, что он делает. Густав тоже не понимал, что задумал брат, но делал вид, что он заодно. В конце-концов, девушка увидела, что Денеш примеряется перелезть через забор. Тогда она крикнула: — Только сунься, я тебя так стукну, что нос сломаю. — Ага, давай, — громко сказал Денеш, и ловким прыжком одолел разделявшую их преграду. Густав прыгнул за ним. Денеш подошёл к девушке и протянул ей крапиву. — Вот! Нормальным девушкам дарят цветы, но ты достойна только того, что достойна. Так сказать, одно к одному, подобное к подобному. Девушка выхватила из рук Денеша букет крапивы и стегнула его им по лицу, но промазала, едва задев только нос. — Ну ты даёшь, — воскликнул Денеш и отпрыгнул. Она двинулась в его сторону и попыталась ещё раз ударить, но он опять увернулся. Посмотрев на обоих братьев насупленным взглядом, она бросила крапиву, развернулась и пошла в дом. — Эй, ты, что же ты мне нос не сломала? — крикнул Денеш. — Вот же я! — Больно надо! Она поднялась по ступенькам веранды, но не зашла внутрь. Денеш и Густав стояли и наблюдали за ней. Она чесала руку. Денеш держал крапиву за корень, где не было жгучих волосков, а она хватанула её прямо за стебли и листья и, видимо, хорошенько обожглась. — Жжёт? Тебе надо ледяной водой руку промыть, — сказал Денеш. — Без умных советом обойдусь. Рядом на участке располагался колодец. Денеш подошёл к колодцу и заглянул в него, он был неглубокий, уже в двух метрах внизу было видать зеркало воды. Денеш взял железное ведро, стоявшее рядом с колодцем, опустил его и зачерпнул до половины. Достав ведро, он потрогал воду и ощутил насколько она холодная. — Вот! Хотя бы просто в воде охлади руку, — сказал он ей, поднявшись с ведром на веранду. К удивленью братьев на этот раз она не стала возражать. Она взяла у Денеша ведро и сунула в воду правую руку. Густав стоял рядом с братом, засунув руки в карманы. Он старался выглядеть очень важным и невозмутимым, но это не очень-то у него получалось. Денеш старался выдумать, что бы ещё ляпнуть, но ничего в голову не шло. — Меня зовут Юля, — сказала девушка, после минуты или двух молчания. — Мы уже представились, — пробурчали братья. Все трое снова умолкли. — Я не знаю, могу ли я сказать, что я рад знакомству, но я точно могу сказать, что наше знакомство ужасно забавное, — сказал Денеш. Юля поставила ведро на дощатый пол веранды. — Уходите отсюда, слышите! — крикнула она. — Придумали тоже — забаву! Двигайте отсюда!.. Она сжала кулак и с размаху стукнула Густава по носу. Густав совершенно не ожидал, что на него придётся удар, но он засмеялся и сказал: — Очень мило с твоей стороны. Спасибо! — Уходите отсюда, вам говорю! — заорала Юля и кинулась в дом. Не оглядываясь, она захлопнула входную дверь. — Юля! Мы ещё встретимся!.. — крикнул Денеш. — Надеюсь, вас покусают клещи и вы отправитесь в больницу на всё лето, — донеслось из-за двери. * * * Батюшка Харыбан де Бравар вошёл в бар. На нём уже не было рясы священника — были джинсы и свитер с вышитым красивым волком на груди. Нельзя сказать, что заведение, в которое он вошёл, действительно можно было назвать баром, но там продавали пиво и сидели мужики. А над входом у заведения висела внушительная вывеска «БАР С ПИВОМ». Внутри было тесно и накурено до лёгкого дымка в воздухе. Восемь человек, не считая бармена, отдыхали в полутьме. Некоторые играли в карты, другие просто смотрели в стол. Громкий и нахальный голос Харыбана де Бравара мгновенно привлёк внимание всех присутствующих. — Я прибыл в ваш посёлок, чтобы трахнуть всех ваших женщин и выпить весь ваш алкоголь! — проговорил Харыбан. — И как видите, я уже в баре! Никто не отреагировал на его слова, что очень разочаровало Харыбана. Он попытался присоединиться к игре в карты, но играющие мужики сказали, что уже закончили. И действительно, они тут же собрали свои вещи, расплатились и ушли. Харыбан взял двухлитровую бутылку пива и покинул скучное заведение. На улице вечерело, в воздухе благоухала весна, цветение к этому времени уже повсюду началось по дворам посёлка. Возле своего красного автомобиля Харыбан увидел девочку с собакой. Девочка стояла между машиной и придорожным кустом и пристальным взглядом наблюдала за священником. — А ты что за пуговка? — спросил Харыбан. — Тарна. — Тарна? — Тарна, — подтвердила Тарна важно. — Замечательно! Тогда будем знакомы. Я батюшка Харыбан де Бравар. Можно просто батюшка Харыбан. — А я вас видела уже. Вы живёте в доме Бернадетт Кармин. Мой папа на неё работает. А я ему помогаю. — И как? Нравится помогать? Харыбан открыл заднюю дверь автомобиля и положил на сиденье бутылку с пивом. — Вообще ни разу не нравится. Я повеситься хочу. — Ну зачем же сразу вешаться, — вздохнул Харыбан. Захлопнув дверь, он спиной прислонился к машине, а руки сцепил в замок и задвинул за голову. — Никуда ехать не надо? — спросил Харыбан. — А то могу подвезти. — А мне не разрешают в машину к незнакомым дядькам садиться. — Я тоже себе этого не разрешаю, — понимающе проговорил Харыбан. — Поэтому пришлось приобрести свою машину. — Мне не разрешают, но я не говорю, что я не сажусь. Всегда сажусь. У меня собака есть. У неё вон какие клыки. — Настоящий волкодав. — Штукатурка! — зарделась от удовольствия Тарна. Она обожала, когда говорили что-то приятное об её собаке. Харыбан сел в машину. — А мне и правда надо. Ну, чтоб подвезли. Мне на конюшню к Бернадетт надо. Там папа ждёт. — Так и я туда же еду! Садись в машину. Тарна посмотрела: машина вся новенькая и чистенькая, спросила: — А со Штукатуркой можно? — Можно. — А спереди или сзади садиться? — Где понравится. — Спереди, — сказала Тарна. Штукатурку усадила на заднее, а сама села бок о бок с водителем. Она захлопнула дверцу, стрельнула глазами так метко, что всё разом рассмотрела, и заявила: — Никогда таких машин не видала. Харыбан надавил на газ, и машина медленно поехала по улице в сторону особняка Бернадетт. — В Низком Мраково-то? Не удивительно. Я сам стараюсь на этой машине к вам лишний раз не заезжать, — ответил Харыбан. — А почему? — спросила Тарна. — Дороги плохие. Да и вообще захудалая деревушка: дыра дырой... — Стойте, — сказала Тарна. Машина резко остановилась. Тарна выскочила из неё, забрала Штукатурку и пошла пешком, не оглянувшись. Машина снова поравнялась с ней. — Послушай, Тарна, ну что же ты обиделась? Тарна шла, не обращая внимания на говорившего. — Я не то хотел сказать. Просто мне у вас нечего делать. Церквушка крохотная и никому не нужная, — оправдывался обидчик. — Я только из-за старушки Бернадетт сюда приезжаю, уж очень она меня настойчиво всё время сюда зовёт. Тарна посмотрела на водителя и сказала: — Вот и подвозите её. А я-то вам на что? — Собеседника хочу. Доброе дело сделать хочу. Тарна остановилась, подумала и сказала: — Ну, ладно, сяду. Но «дыру дырой» Тарна Харыбану простить не могла и сидела в машине надувшись. — Серьёзный нынче девчуган пошёл, — заговорил священник. — Слово скажешь — в обиду. Тарна промолчала. Она смотрела на дорогу и заметила, что машина движется на тихой скорости. Мужчина, значит, не спешит, хочет с ней поговорить по душам. — Так и будем молчать? — Да, — ответила Тарна. — А зачем ругаете наш посёлок? — Чей это ваш? Может быть, твой? — Нет, наш, — твёрдо повторила Тарна. — Я не то сказал. Дыра дырой в том смысле, что ваш посёлок на карте стоит самым крайним, как будто в углу на отшибе. — Пускай, — сказала Тарна. — На карте ошиблась. У нас вон какое озеро красивое и большое. К нам столько людей на лето приезжает. И вообще наш посёлок — курорт. — Согласен. Озеро красивое, — покивал головой Харыбан. — А пожалуй ты права, что ошиблись картографы, — поддержал он соображения Тарны. — На глаз провели линии, а глаз не точен. — Может быть, одноглазый был, тот кто рисовал карту, — сказала Тарна и рассмеялась. Харыбан де Бравар прибавил скорость, повеселел, радуясь, что разговорил собеседницу. — Один глаз у того, кто рисовал был. Один глаз, и тот — шоколадный! Тут уж Тарна совсем расхохоталась в голос. Даже Штукатурка на заднем сиденьи залаяла. — А на озере у вас на лодке катаются? — спросил священник. — Конечно катаются. Рыбу ловят и просто так плавают. На озере у нас есть три больших острова: Налимий, Травяной и Сучий Яр. Я с подружкой на Налимьем прошлым летом была. А на Травяном ещё нет, хотя он самый большой и интересный. — Тоже хочу взять лодку и поплавать обязательно. — Возьмите. — Настойчиво посоветовала Тарна. — А давай прямо сейчас сгоняем, — предложил Харыбан совсем неожиданно. — Какой самый близкий? — Да вы что! — замахала руками Тарна. — Вечер уже, сейчас холодно станет. — И всё-таки? — Ну, Налимий самый близкий, если от деревни нашей идти. А ты на машине плыть собираешься? — У вас ведь ходит паром. Только тебя папа ведь ждал. Тарна подумала-подумала и сказала: — Ну, обломается значит. Машина резко свернула с намеченной дороги. Десять минут спустя они уже ожидали лодочника на берегу. Харыбан позвонил ему по телефону в будке у причала, и он должен был скоро прибыть. Священник и девочка с собакой бродили по узкой береговой полоске под причалом, собирали мелкие камешки, кусочки угля и внимательно их изучали. — А вы не замёрзните в одном свитере? — спросила Тарна. — И без шапки? — Ты посмотри, какой на мне волчара надет! — сказал Харыбан, имея ввиду волка, вышитого на свитере. — С таким не замёрзнешь. Изображение волка внушило Тарне робкое чувство уважения к нему, гораздо более сильное, нежели то, что она обычно привыкла испытывать к чужим людям. Тарна вообще-то была не из робких, но всё же Харбын был таким высоким и внушительным человеком, что заставляло Тарну немного стесняться; совершенно несвойственное ей чувство. Впрочем, её неуверенность заглушалась заботой о том, что он мёрз. Очень маленькая юркая спортивная лодка с мотором на борту причалила у мостков. Называлась она «Шибкая». Они спустились в лодку. — Мы обычно летом начинаем возить, — недовольно сказал лодочник. — Сейчас мы возим только персонал. Весной — всё закрыто. — А за тройную цену? — Хорошо, хорошо, — ответил лодочник. — Но у меня нет для вас никаких билетов. Харыбан и Тарна прошли на корму. Они были единственными пассажирами на борту. Моторная лодка направилась к острову, высокому и чёрному из-за цвета скал. Из деревьев на острове росли одни ёлки. Плыть было действительно холодно. Ветер дул на водном просторе сильный, брызги перелетали через борт и попадали на лицо и руки, заставляя пассажиров моторной лодки ёжиться. Харыбан де Бравар не произнёс ни слова, пока они не вышли на берег, тогда он отогрелся, снова включил свою улыбку, отошёл в сторону, чтобы пропустить девочку вперёд, и всё время повторял: — Леди вперёд… вперёд! Тарна решительно собиралась показать ему всё, что здесь было интересного. Она пошла впереди по острову. Местами, в тени под скалами, всё ещё лежал нерастаянный снег. На острове стоял заколоченный наглухо дом и большой заброшенный павильон с ажурными окнами из очень мелких рам. Здесь когда-то давным-давно пили кофе, сок и слушали игру на скрипке. Через окно виднелись горы стоявших на полу и перевёрнутых стульев, нетронутый снег лежал на крыльце. Разумеется, больше здесь не было ни единого места, где можно было бы выпить кофе и не было ни единой скамейки, где можно было бы сесть и вытянуть ноги, да и согреться тоже было негде. — И давно всё это в таком состоянии? — спросил Харыбан. — Лет тридцать. У них было всего двадцать минут на то, чтобы всё это обследовать. Солнце уже садилось и дольше лодочник ждать их не согласился. Вся округа была погружена в тишину, никаких звуков, кроме плеска прибоя. — С высоты всё осмотрим, — предложил Харыбан. Наблюдательная вышка была заколочена, но в самом низу нашлась круглая открытая веранда, вся исписанная именами, выцарапанными гвоздями. Харыбан де Бравар стряхнул пыль со скамьи и сел. Он положил ключи от машины рядом и погрузился в неподвижность. Сумерки медленно наступили. Остров под ними казался тёмным, но на берегу в стороне Порта-Пераберы всё гуще и гуще зажигались огни. Можно было различить дальний вой сирены «Скорой помощи», который мало-помалу становился всё слабее и наконец исчез. Пора было возвращаться. Маленькая моторная лодка приняла их, лодочник не произнёс ни слова.