Янтарный горшочек и пустота

Всполохи красок на рассвете ослепляют и навевают странную дремотную любовь, когда встречаешь утро на берегу озера Онейроярви. Вода в этом озере синяя-пресиняя, как васильки, и прозрачная, словно чистое стекло, и завораживающе-глубокая, словно глаза прекрасной женщины. А берега этого царственно разлившегося вширь водоёма выглядят таинственными и недосягаемыми, а в местных легендах ходят интересные слухи о том, что в конце мая есть несколько дней, в течении которых на озере виден силуэт огромного города, которого на самом деле не существует. Впрочем, сейчас семейство Лебедевых пока было ещё далеко от волшебных берегов озера Онейроярви. Далеко к северу. Резкий, промозглый ветер дул уже какой день и никак не хотел пускать цветущий май овладеть городом, где жили Лебедевы. Бесконечно хлестал мелкий колючий дождь. Пришлось разыскать самые толстые кофты и натянуть теплые брюки, и это, когда казалось, зимние холода давно миновали. В тот день всё семейство Лебедевых имело довольно неприглядный вид, так как плохая погода принесла с собой весь обычный набор простуд, которые они легко схватывали. Для Денеша Лебедева, растянувшегося на полу с коллекцией раковин, она принесла насморк. У его младшего брата Густава, примостившегося у зажжённого камина, охрипло горло. У папы появились загадочные красные точки на лице. У мамы сильно текло из носа и вдобавок начался приступ ревматизма. И только кота семейства Кориандра никакая весенняя болезнь не коснулась, потому что он благополучно отсутствовал в семействе, отдав концы в конце февраля после шестнадцати лет жизни с Лебедевыми. В тот майский день злость разбирала Лебедева старшего со всё нарастающей силой, и вот наконец, окинув комнату сердитым взглядом, он решил атаковать маму как явную виновницу всех бед. — И чего ради мы терпим этот проклятый климат? — спросил он неожиданно, поворачиваясь к залитому дождём окну. — Взгляни вон туда! И, уж если на то пошло, взгляни на нас… Я раздулся, как тарелка с распаренной кашей… Денеш слоняется по комнате и жует так много мятных конфеток, что скоро сам станет мятой… Густав шмыгает так, будто он родился под знаком пылесоса… И посмотри на себя! С каждым днём ты выглядишь все кошмарнее. Мама Лебедева бросила взгляд поверх огромного тома под названием «Лучшие рецепты из Раджнишпурама» и возмутилась. — Ничего подобного! — сказала она. — С каждым днём я выгляжу всё кошернее. — Не спорь, — упорствовал отец. — Ты стала выглядеть как какая-то гардеробщица… а дети твои напоминают серию иллюстраций из медицинской энциклопедии. На эти слова мама не смогла подыскать вполне уничтожающего ответа и поэтому ограничилась одним лишь пристальным взглядом, прежде чем снова скрыться за книгой, которую она читала. — Солнце… Нам нужно солнце! — продолжал отец. — Ты согласен, Густав?.. Густав… Густав! Густав вытащил из одного уха наушник. — Что ты сказал? — прохрипел он едва слышно. — Вот видишь! — торжествующе произнёс папа, обращаясь к маме. — Мало того, что он как всегда глухой в своих наушниках, он теперь вдобавок стал ещё и немой. Разговор с ним превращается из обычной сложной уже в прямо-таки невозможную процедуру. Ну, скажи на милость, разве это нормально? Пора наконец что-то предпринять. — Конечно, милый, — рассеянно отвечала мама. — Солнце, — говорил отец, снова приступая к делу. — Чуть-чуть больше солнца, вот что нам нужно… край, где мы могли бы расти на свободе. — Конечно, милый, это было бы классно, — соглашалась мама, почти не слушая его. — Сегодня утром я списывался с Игорьком. Он пишет, что Эйва-Руак — отличная деревушка. Это на берегу озера Онейроярви, помнишь, я вам рассказывал? У них там уже настоящая весна, а не как у нас. Может быть, стоит собрать вещички и рвануть в Эйва-Руак? — Конечно, милый, если тебе хочется, — неосторожно произнесла мама. Там, где дело касалось её мужа, мама обычно действовала с большой осмотрительностью, стараясь не связывать себя словом. — Когда? — спросил папа, удивившись её покладистости. Мама, поняв свою тактическую ошибку, осторожно опустила «Лучшие рецепты из Раджнишпурама». — Мне кажется, милый, — сказала она, — тебе лучше поехать сперва одному и всё уладить. Потом ты напишешь мне, и, если там будет хорошо, мы все к тебе приедем. Муж посмотрел на неё испепеляющим взглядом. — То же самое ты говорила, когда я предложил ехать в Севастополь, — напомнил он. — Я просидел в Севастополе целых две недели в ожидании вашего приезда, а ты лишь писала мне длинные сообщения о питьевой воде и канализации, словно я был секретарём муниципального совета или вроде того. Нет уж, если ехать на берега Онейроярви, то только всем вместе. — Ты всё преувеличиваешь, Гриш, — жалобно сказала мама. — Во всяком случае, я не могу так вот сразу уехать. Надо что-то решить с этим домом. — Решить? Господи, чего тут решать? Продадим его, вот и всё. Продадим моей сестре. Она ищет дом, помнишь? — Мы не можем этого сделать, милый, — ответила мама, потрясённая подобным предложением. — Не можем? Почему не можем? — Но ведь мы его только что купили. — Вот и продадим, пока он ещё не облупился. — Не говори глупостей, милый. Об этом даже речи быть не может, — твёрдо заявила мама. — Это было бы совершеннейшим безумием. И вот семейство Лебедевых продало дом и, как стая перелётных ласточек, унеслось на юг от хмурой северной весны. * * * Денешу и Густаву Лебедевым этот переворот в жизни казался сомнительным. Начнём с того, что в деревне Эйва-Руак не нашлось места и они ехали в куда более глухое село Низкое Мраково на берегах южного озера Онейроярви. Говорят, там даже интернет не ловится, на что мама с папой заявили, что вообще-то ребятам давно надо отдохнуть от всяких там Ютубов и MMORPG игр. Можно подумать, они от них устали. Даже не верится, что папа или мама, чья работа напрямую связана с интернетом, могли бы выбрать настолько глухое место для житья, что сети там возможно совсем нет. А Густав ведь только начал встречаться с одной хорошенькой однокурсницей. А теперь он даже написать ей ничего не сможет. Из-за этого он особенно сильно негодовал на родителей. Казалось, что ничего хорошего и романтичного грядущая жизнь не обещала. Такие мысли посещали голову Денеша, прислонённую лбом к стеклу. Он без всякого интереса следил за мелькающими за окном автомобиля то куском леса, то внезапным чёрно-зелёным полем. Один отец был на седьмом небе от счастья. — Я требую, чтобы каждый из вас сочинил стихотворение, в котором выразил свои чувства по поводу нашего переезда, чёртовы дети! — проговорил весёлый и энергичный отец. — Я не буду ничего сочинять о такой тупизне, — сказал Денеш. — Тогда сочини о чём-нибудь другом. — Как тебе такое: Стоит старое дерево. В нём дупло. В дупле живёт дятел. А мне на это плевать. Они ехали на пятьсот километров к югу от родного города. Озеро Онейроярви имело странное название аборигенского происхождения. Но по крайней мере оно не было ужасно, в отличии от названия посёлка, в который они направлялись — Низкое Мраково. В Низком Мракове живут люди. Нет, ну правда. Десятка два-три. Правда, это зимой. Летом на богатые природной красотой берега приезжают дачники. — Низкое Мраково, — сказал он задумчиво. — Я балдею с этого названия, поэтому я и нашёл нам там дом. Люблю всё мрачное и готичное. Денеш, взглянул на него, покачав головой. До чего же легкомысленный у него отец! Ему почти сорок пять, а он всё такой же шальной и непосредственный, как ребёнок: в нём больше мальчишества и беспечности, чем у его собственных сыновей, которым ему старшему — Денешу — было девятнадцать, а младшему Густаву — восемнадцать. — На тебя это похоже, — сетовала мама. — Только ты можешь за глаза купить дом в посёлке только потому, что тебя позабавило его название. — А я думал, все так делают, — оправдывался папа. Но тут же смолк и задумался. А может, надо быть писателем и чуточку не в своем уме, чтобы так поступать? Из-за одного названия… Низкое Мраково! Может, другие сперва едут и смотрят. — Нормальные люди обычно сначала едут и смотрят, — озвучила его мысли мама. — Ну что ж, я как раз туда и еду, — беззаботно ответил папа. — Приеду и посмотрю! И он посмотрел по сторонам своими весёлыми серо-голубыми глазами. Все они рассчитывали, что как только приедут, то будут сразу же ахать и восторгаться величественными природными пейзажами. Но случилось совсем не так. Когда они приехали в посёлок, дождь лил как из ведра. Возле дороги стояла всего одна низенькая человеческая фигурка с собакой. Фигуркой была девочка лет четырнадцати-пятнадцати. Она стояла неподвижно, точно так, как окружающие её деревья, и хотя дождь поливал её, не шевелилась. Казалось, сам Бог сотворил эту девочку вместе с посёлком и озером и оставил её здесь владычицей и стражем на вечные времена. В жизни Денешу не приходилось чувствовать себя таким маленьким, как под взглядом этого подростка, когда он, нагруженный сумками, вышел из машины под проливной дождь. Казалось, девочка видела всё насквозь. Денеш подумал, что она — само олицетворение этой местности, и если она их не примет, они никогда не будут приняты на этих озёрных берегах. Денеш спросил её осторожно: — Привет. Как тебя зовут? — Тарна, — ответила она. По её слегка смуглому лицу Денеш понял, что девочка была аборигенкой, представительницей одного из местных коренных народов. Местные аборигены были страшно далёкими родственниками венгров. Впрочем, в семье, у него самого и у Густава имена как раз имели венгерское происхождение, потому что в далёкие времена, когда их им дали, папа собирался с семьёй переезжать в Венгрию, но переезд не удался, оставшись очередной лёгшей в архив сумасбродной задумкой папы. — А пёс твой? — спросил Денеш. Девочка посмотрела ему прямо в глаза и спокойно спросила: — Ты хочешь знать, моя ли это собака, или хочешь знать, как её зовут? — И то, и другое, — ответил Денеш. — Пёс мой, вернее, собака, а зовут её Штукатурка, — снисходительно сказала она тоном королевы, представляющей своего четвероногого любимца. Собака была такой же царственно величественной, как и её хозяйка, и Денеш уже было подумал, что все обитатели этого сурового посёлка им под стать и на голову выше их семьи, скучных горожан. Но тут прибежал, запыхавшись, обыкновенный человек. Как оказалось, бывший хозяин их нового дома. Такой, как все обычные люди. — Добро пожаловать в Низкое Мраково! — приветливо поздоровался он. Не успели спросить его имя, как он представился: — Василий. Но потом несказанно их удивил. — Тарна, иди домой! — приказал он величественному ребенку. Подумать только, он смеет так с ней разговаривать! Подумать только, он отец такой девочки! Но его не очень-то послушались. — Кто это велит? — строго спросила девочка. — Мама? — Нет! Я тебе велю, — ответил отец. — Тогда не пойду. Я играю с дождиком, — сказала Тарна. Хозяину нужно было спешно принимать клиентов, и у него не было времени урезонивать свою своенравную дочку. Дом, в котором им предстояло жить, оказался совсем неплох. Он был очень деревенским, деревянным, из толстых бревен, как рисуют разве что только на картинках. Это было двухэтажное строение, с высокой красной двускатной крышей, и с первого взгляда было видно: крыша протекала. И всё же, не смотря на этот недостаток, дом всем приглянулся. Один только папа насмерть перепугался, что было видно по его лицу. Неизвестно никого другого, у кого бы так быстро, менялось настроение, как у папы Лебедевых. — Вот же срань Господня, — проворчал он. Окна были ужасно красивые, в резных наличниках. Пять комнат с кухней, чердак с маленьким круглым пыльным окошком, заросший участок с ёлками, кустами малины и шиповника, большой сарай с инструментами. Маму порадовал крепкий забор, хотя калитки (одна выходила на улицу, другая — в лес, начинающийся практически сразу за забором) запирались всего лишь на примитивный крючок. Дровяная плита, вода качается насосом, в ванной висит под самым потолком внушительный нагревательный бак. Холодильник небольшой, старый. Работал он так: сначала внезапно сам вздрагивал всем корпусом, а потом рычанием и гулом заставлял вздрогнуть всех поблизости присутствующих. С электричеством, по словам хозяина, случались перебои, но в доме было полно свечей и даже старинная масляная лампа. Папу это порадовало, а маму и братьев не очень. — Хоть туалет не на улице, — сказала мама, которая привыкла во всём искать положительные стороны. Дождь прекратился, ветер разогнал самые тёмные тучи и заметно посветлело. Теперь было видно, что сам участок, где располагался дом, находится в конце улицы. На другой стороне улицы стоял дом соседей и сразу за ним разливалось огромное озеро. А сзади везде был сплошной, густой лес. Пока братья устраивались в своих комнатах (в обеих — кровать, тумбочка, стул, узкий допотопный шкаф, окно на улицу), родители отправились по имеющимся соседям знакомиться и вернулись довольно быстро. Либо никого не было дома, либо они не захотели общаться. Мама сказал: — Ну что? Теперь пора засучить рукава! Ты, папа, кажется, собирался растопить печку? Папа потирал руки в предвкушении новой деятельности. — Ещё бы. Такое дело не доверишь женщинам и детям! — Ну и отлично, — сказала мама. — А женщины и дети пойдут к колодцу. Она позвала братьев. — Эй, ребятки! Пошли за водой! После дождя в воздухе стоял захватывающий дух аромат свежести, чистого кислорода и промокшей почвы. Вечернее солнце, подбадриваемое пением дрозда в старом боярышнике, сделало несколько дерзких, но безуспешных попыток пробиться сквозь тучи. Дрозд, неустанно сыпавший свои трели, внезапно притих, увидев новых жителей, шествовавших с ведёрками по мокрой траве. — Разве не круто, что в нашей усадьбе есть собственное вековое дерево? — спросил Густав, погладив мимоходом шероховатый ствол боярышника. — А для чего оно, вековое дерево? — поинтересовалась мама. — Любоваться, — ответил Денеш. — И лазить на него, ты что, не знаешь? — добавил Густав. — И прыгать с него обратно в траву, — закончил Денеш. — С этого и начнём завтра утром, — заверила их мама. Колодец, к удивлению, был не деревянный, как все постройки вокруг, а каменный. Большой, круглый, из красивого белого бетона, местами потрескавшегося от старости. На деревянной крышке стояло железное ведро, привязанное цепью к вороту. Сидеть на солнечной лужайке, уплетать бутерброды и наслаждаться весной, — вот что представлял Денеш, когда думал о первом дне в этой деревенской усадьбе. Получилось не совсем так, вместо этого приходиться таскать воду, но всё же стояло тёплое начало мая, почки распустились и ветки зеленели, вот-вот, со дня на день, природа вокруг должна была войти в цвет и наполниться благоуханием, и Денеш радовался этому. Пока таскали воду, все внезапно почувствовали сильный голод и подумали: «Как там у папы дела с кухонной плитой?» А дела шли хуже некуда. — Густав, где ты? — кричал он, поскольку привык звать младшего сына на помощь всякий раз, когда у него что-нибудь не ладилось. — Густав? Иди подержи эту хуйню! Густав не собирался приходить на помощь. Денеш — тем более. — Один на один с Богом и долбанной плитой, которую давно пара вышвырнуть в окно, нахуй! — ворчал папа. Но потом закашлялся дымом и не мог вымолвить не слова. Он уставился на плиту, которая сердито окуривала его, хотя он не причинил ей ни малейшего зла, разве что затопил, бережно и осторожно. Он помешал дрова кочергой, и новое облако дыма заклубилось вокруг него. Отчаянно кашляя, он бросился открывать окна. Едва он покончил с этим делом, как дверь отворилась и кто-то вошел. Опять эта величественная девчонка, с редким именем Тарна. Насколько можно было разглядеть сквозь дым, лицо, видневшееся из-под мокрых чёрных волос, было необычайно чистое и красивое: подростковое лицо, загорелое и доброжелательное, с умными пытливыми глазами. Свою большущею собаку девочка привела с собой. В доме собака казалась ещё более внушительной, она словно заполнила собой всю кухню. Тарна из вежливости остановилась на пороге. — Плита дымит! — сказала она. — Разве? — горько усмехнулся папа. — А я не заметил. Тут он так зашёлся кашлем, что глаза чуть не вылезли из орбит. — Да, дымит, — заверила Тарна. — Знаешь что? Может, в трубе лежит дохлый бурундук, у нас дома так было раз. — Пристально посмотрев на папу, она лукаво улыбнулась: — У тебя всё лицо в саже, ты чёрный, как чёрт. Чтобы вытащить из трубы бурундука, папа вооружился кочергой. Взбираясь по лестнице на крышу, он держал её в зубах. «Совсем, как Штукатурка, когда тащит кость», — сказала братьям Тарна. От одного этого она страшно развеселилась. Стоя под яблоней, она тихонько от души смеялась. Но вдруг под тяжестью папы лестничная перекладина обломилась, и он прокатился немного вниз на животе. Мама испуганно вскрикнула, а Денеш, Густав и Тарна рассмеялись. Но потом даже эта троица уже не смеялась. Потому что папа наконец добрался до крыши, а это было, по-видимому, уже действительно опасно. Папе тоже так казалось. — Неплохой дом, — пробормотал он, — только высоковат. Он начал сомневаться, не слишком ли здесь высоко для неопытного эквилибриста, которому к тому же скоро стукнет полвека. — Если я доживу до этого возраста, — приговаривал он, балансируя вдоль конька крыши и не спуская глаз с трубы. Но вот он взглянул вниз и чуть не свалился, увидев так далеко внизу перепуганные лица семьи, обращенные к нему. — Держись, пап! — закричал Денеш. — Да ёб вашу мать! Сильно разозлившись, папа покачнулся. Ведь над ним была только бездонная высь, за что ему здесь держаться? Тут он услыхал пронзительный голос Тарны: — Знаешь что? Держись за кочергу! Держись крепче, дядя Гриша! За кочергу! Но папа, к счастью, был уже в безопасности. Он добрался до трубы и заглянул в неё. Одна лишь чёрная пустота. — Послушай, Тарна, что это ты болтаешь о дохлых бурундуках? — закричал он с упрёком. — Нет здесь никаких бурундуков! — А может, там сова? — спросил Денеш. — Да здесь вообще нет никаких дурацких животных или птиц! — зарычал папа рассерженно. — Ни бурундука, ни одной единой совы, понимаете вы это или нет!? Тут снова раздался пронзительный крик Тарны: — Хочешь сову? Я знаю, где они водятся. Токо не дохлые! Все вернулись на кухню. Настроение было подавленным. — Придется жить всухомятку, — предупредила мама. Все печально уставились на плиту, которая не желала вести себя как положено. А им так хотелось горячего ужина! Вдруг кто-то постучал в дверь, и в кухню вошла незнакомая женщина в красном дождевике, которую они видели впервые. Она быстро поставила на плиту эмалированную кастрюлю и улыбнулась всем широкой светлой улыбкой. — Добрый вечер! Ах вот ты где, Тарна! Так и знала! Брр, как дымно! — сказала она, и, не дождавшись ответа, добавила: — Надо же, я ещё не представилась… я Светлана Зарничнева. Мы ближайшие ваши соседи, тоже дачники. Добро пожаловать! Она сыпала словами и всё время улыбалась: они только успели сказать, что их семью зовут Лебедевы, как она уже подошла к плите и заглянула под колпак. — Открыли бы вьюшку, — вот и тяга была бы сильнее! Мама расхохоталась, а папа обиделся. — Я первым делом открыл вьюшку, — заверил он. — Сейчас-то она закрыта, а вот теперь открыта, — сказала Светлана Зарничнева и повернула вьюшку на пол-оборота. — Видно, она была открыта до вашего приезда, а господин Лебедев взял да и закрыл её. — Вершина гениальности! — съязвил Густав. Все рассмеялись, и даже папа. Но громче всех заливалась Тарна. — Я знаю эту плиту, — сказала Светлана. — Отличная плита! Такая же, как у нас. Мама с благодарностью смотрела на неё. Стоило этой удивительной женщине войти на кухню, как сразу стало легче. Она была такая радостная и излучала приветливость, энергию и уверенность. «Просто кайф, что она наша соседка», — шёпотом сказал Густав Денешу. — Я тут приготовила овощное рагу с курицей, не побрезгуйте, — сказал она, указав на эмалированную кастрюлю. Тут у папы навернулись на глаза слёзы, что случалось с ним, когда люди бывали добры к нему и к его семье. — Спасибо, ё-моё, — пробормотал папа. — Гости — святое дело, у нас считается, — засмеялась Светлана Зарничнева и добавила: — Я с мужем и дочкой живу, привыкла много готовить. Ладно, пошла я. В дверях она обернулась. — Если нужна ещё какая помощь, скажите. — У нас стекло разбито в комнате, — смущённо сказала мама. — Но про это надо, наверное, говорить с хозяином. — Я поговорю с ним, я Василия хорошо знаю, — пообещала Светлана. — Это он вставляет всем в Низком Мраково, — пояснила Тарна, — а я бью их с Юлькой. — Это ещё зачем такое? — строго спросила мама. — Мы не нарочно, — поторопилась объяснить Тарна. — Так выходит. — Юлька — это моя дочь, — сообщила Светлана. — Мы уже третий год снимаем здесь дачу, так что они с Тарной давние подружки. Светлана и Тарна раскланялись и оставили Лебедевых одних, осваиваться в новом доме. Что касается плиты, Светлана не ошиблась. Плита не подвела, дрова в ней дружно трещали, и вскоре она накалилась докрасна, распространяя по кухне удивительное тепло. Они ели за кухонным столом, наслаждаясь теплом и домашним уютом. В плите шумел огонь, а за окном — снова накрапывал дождь. За столом происходили обычные разговоры: — Густав, не хочешь подстричься? — спрашивала мама. — Нет, не пойдёт. Поспорил. — Из-за чего? — Не могу сказать; дал слово. — Спор надолго? — Пока здесь будем. — Денеш, скажи ему. — А я-то тут при чём? Когда пришло время идти спать, дождь снова полил как из ведра. Нехотя братья покинули обогретую кухню и потащились к себе, хотя в плите на кухне ещё теплился огонь. Мама ушла в их с папой комнату, закутавшаяся в шерстяные кофты, на голове у неё была натянута ещё и шерстяная шапочка. А Густав перед сном задержался на пару минут в комнате Денеша. Подрагивая от холода, Денеш прижался носом к окну, пытаясь разглядеть соседний дом Зарничневых. Дождь хлестал по стеклу, и он видел всё сквозь плотную завесу струившейся воды. Дом был с такой же красной крышей, как у них. Участок спускался к заливу озера, где у Зарничневых был даже свой собственный причал. — Всё здесь замечательно, только девчонок нет, — сказал Густав, развалившись на кровати Денеша и задвинув руки за голову. — Не Тарну же в потенциальные подружки записывать. — Не переживай, найдутся. Денеш всматривался в темень снаружи и постепенно ему удавалось различить всё больше деталей. — Помнишь ту с... — начал было Денеш, но внезапно остановился. На соседнем дворе происходило нечто странное. Дверь дома распахнулась, и кто-то выбежал на дождь. Девушка. В одном купальнике понеслась она к причалу, и за спиной у нее развевались длинные чёрные волосы. — А это уже кое-что интересное... — начал Денеш, и снова осёкся. Ибо дверь в соседнем доме опять распахнулась — и на дождь выскочила уже знакомая девчонка, Тарна, тоже в купальном костюме, и за спиной у неё тоже развевались её чёрные волосы, только не такие длинные, как у первой. Она тоже неслась к причалу. Первая уже добежала до берега. Прыжок с мостков — и она уже скрылась под водой. Как только её нос показался на поверхности, она закричала: — Тарна, ты взяла мыло? Густава подошёл к окну и тоже всмотрелся. Братья быстро поняли, что дурацкие кусты помешают им разглядеть купание девушек. А им ужасно хотелось получше рассмотреть подружку Тарны, так как она явно была старше пятнадцати лет. Они вышли из своей комнаты и поднялись в одну из пустых комнат на втором этаже. К их бесконечному сожалению стало совсем темно, а дождь зарядил ещё сильнее и создал полностью непроницаемую завесу. Теперь не было даже слышно голосов девушек. — Отстой, блять, — заключил Густав. — Дурацкий дождь. — Мне кажется, это довольно экстремально, купаться в мае, — улыбнулся Густав. — Батя говорил, что озеро здесь даже на зиму не всегда замерзает до льда. Наверное, уже прогрелось для купания закалённых местных, — предположил Денеш. Братья спустились со второго этажа. Густав ушёл к себе, а Денеш, сам не зная для чего, заглянул на кухню. В его спальне было холодно и непривычно. Денеш постарался подольше задержаться здесь, в кухне усадьбы, у раскалённой плиты, потому что здесь он чувствовал себя рядом с тёплым бьющимся сердцем дома. Он присел на старый, потёртый диванчик, боком стоявший всего в полуметре от стенки плиты, и совершенно неожиданно Денеш уснул. А когда проснулся, то понял, что ночь уже прошла. Занимался новый день, ясный и светлый. Зевая и потягиваясь, он подошёл к окну и замер, любуясь рассветом. — Никогда не видывал неба выше, — прошептал Денеш. Всё это ему очень нравилось. Притихшее предрассветное озеро, напоминавшее море, причал, серые камни на берегу… всё, всё. Распахнув окно, он услыхал пение птиц: ликуя, оно неслось ему навстречу. Пело несметное множество маленьких пичужек, но отчетливее всех слышал он трели дрозда в боярышнике. Дрозд только что проснулся, бодрый и жизнерадостный. Тополя-изваянья серебрились в тумане на берегу и слегка покачивались в такт волнам. Наблюдая за ними, Денеш почувствовал, как неуклонно вливается в местный ритм.