Светлее только сон, в котором мы вдвоем

Михаэль Штокхаузен

      В один из дней Лера заметила, что Миша раздражительнее, чем обычно. Он витал в облаках, при этом сам выглядел угрюмее тучи, а когда девушка вырывала его из раздумий, чуть ли не рычал на неё. Так продолжалось два дня, и терпению Леры пришёл конец. Разлив из турки кофе по двум чашкам, она намеренно слишком громко поставила их на стол перед Михаэлем.       — Милая! — раздражённо воскликнул он на шум, но Лера, не обратив внимания, строго спросила:       — Что случилось?       — О чём ты?       — О чём я? Ты уже третий день копируешь поведение Захарова, только при этом ещё и успеваешь портачить с документами. Дима сегодня уже второй раз звонил и спрашивал, что с тобой.       Шток молчал, уставившись в стол, словно вопрос был адресован явно не ему. Когда молчание затянулось, Лера цокнула языком и встала из-за стола. Она не собиралась принуждать его выворачивать перед ней душу наизнанку, но лёгкая обида, которую девушка старалась гнать прочь, всё равно неприятно скреблась внутри.       — Я получил посылку от друзей из Германии, — Лера остановилась и обернулась. Обычно, когда Михаэль получал подобные отправления, он был на седьмом небе от счастья и светился ещё несколько дней, а сейчас…       — Миша? — встревоженно позвала девушка, мягко сжимая плечо в немой поддержке.       — Они нашли скрипку отца.       — Боже! Миша! Это же… Ты же так долго её искал!       Михаэль сжал ладонь в кулак, а плечи так напряглись, что Лера резко поняла, в чём была причина столь дикого недовольства и вспышек гнева. Эта скрипка — самое дорогое, что было в его семье. Она передавалась из поколения в поколение уже несколько сотен лет, а сейчас… Боже, она даже боялась представить, что с ней стало сейчас.       — Mein Glück, — тихо позвала она, обнимая его за плечи, пытаясь забрать все тревоги из его сердца, окутать теплом и любовью, которых ей никогда не было для него жалко. — Люблю тебя. Люблю, люблю, люблю, — повторяла она, уткнувшись носом в его макушку.       — Die Sonne? Где ты?       — Миша, нет, стой! — воскликнула Лера, но было уже поздно. Как бы она ни старалась, но спрятать футляр со скрипкой было невозможно. Михаэль смотрел на неё с неприкрытым изумлением, медленно подходил всё ближе, будто боялся увидеть свой главный страх, и, казалось, даже не дышал, когда она отошла, чтобы он смог рассмотреть скрипку поближе. — Я хотела, чтобы это был сюрприз.       По её меркам скрипка была великолепной: найденный Дмитрием Сергеевичем мастер действительно знал своё дело. Девушка отдала старую скрипку Штока под шумок, зная, что он вряд ли залезет смотреть на искорёженное вандалами нечто, при этом долго раздумывая, вправе ли она вообще распоряжаться ей. Только после длительного разговора с Сеченовым Лера решилась связаться с мастерской, умоляя сделать всё возможное, чтобы сохранить большее количество деталей от старого инструмента. Резные обечайки почти не пострадали, и теперь Михаэль нежно вёл по ним ладонью, словно боясь, что скрипка исчезнет, рассыпется у него в руках.       — Я подумала, что было бы великолепно, если бы мы могли её сохранить.       Лера очень боялась этого момента и всё не могла решиться показать ему конечный результат, переживала, что Шток разозлится, что она так распорядилась его семейной реликвией, а теперь он просто молча разглядывал результат.       — Спасибо, — приглушённо выдохнул Михаэль, притягивая девушку к себе. — Спасибо, mein liebe, спасибо.

Дмитрий Сеченов

      Старая бабушкина квартира уже давно требовала Лериного внимания, однако она всё никак не могла решиться разобрать вещи, которые старушка скопила за свою жизнь. Но в один из выходных она всё-таки глубоко выдохнула и быстро села на трамвай, чтобы не передумать. Девушка разбирала квартиру почти до самого вечера: многие вещи выставила в подъезд и раздала знакомым, а некоторые оставила себе, на память.       Проблему доставило только старое чёрное лакированное пианино. Она абсолютно не представляла, куда можно было его деть. Сама девушка так и не смогла освоить искусство музыки: не хватило усидчивости в детстве, хотя бабушка стойко пыталась вбить в неё нужные навыки, поэтому забирать инструмент себе не видела никакого смысла. Отдавать знакомым было слишком жалко, продавать — тем более.       В следующие выходные она вернулась в квартиру вместе с Димой, чтобы разгрузить последние коробки и забрать несколько с собой. Они уже заканчивали, Лера возвращалась в квартиру, отдав Левой коробки со старыми тканями, и с порога услышала медленную мелодию. Она чуть не упала, споткнувшись о собственные ноги: перед глазами пронеслись те счастливые моменты, когда ещё девчонкой она возвращалась с улицы и, сбрасывая сандалии, бежала в комнату, где бабушка с аккуратно уложенными серебристыми волосами наигрывала какую-то мелодию, нежно покачивая головой.       Лера шла вглубь квартиры, туда, где звуки наполняли комнату, ощущая, как мысли начали путешествие сквозь время и пространство. Бабушка всегда улыбалась, когда садилась за инструмент, и очень расстроилась, когда внучка не смогла по достоинству оценить её любовь.       Дима сидел за фортепиано, аккуратно перебирая клавиши длинными пальцами, словно сам сплетал звуки из воздуха. Умиротворённое лицо, слегка склонённая вбок голова и прикрытые глаза — девушка не помнила, когда в последний раз он был так расслаблен. Она тихо подошла к нему со спины и нежно провела пальцами по шее, приподнимая его голову. Запечатлев ласковый, неторопливый поцелуй на его губах, Лера, сдерживая рвущиеся наружу слёзы, прошептала:       — Кажется, я знаю, что с ним делать.

Сергей Нечаев

      Лера уже несколько дней ныла, что хочет в поход. Городская рутина надоела так сильно, что хотелось выть и лезть на стену. Серёжа подобного не чувствовал, постоянно находясь в командировках, носясь по союзу, как заведённый. Дома он хотел отдохнуть, нормально выспаться и поесть, а ещё лучше — просто молча посидеть на диване с Лерой под боком, тихо мурчащей какие-то глупости, произошедшие за его отсутствие.       — Серёж, ну, пожалуйста, я так хочу в лес.       — Ну выйди в парк.       — Серёжа, — заныла она ещё громче.       — Заяц, я только недавно вернулся из лаборатории, где приходилось возиться с очередными ожившими кустами. Я адекватно на лес ещё месяц смотреть не смогу. Давай в кино сходим, а? Театр? Балет? Куда ты хочешь?       Лера только уныло наклонила голову набок, глядя на Сергея с недоверием. Он обещает подобное ей уже четвёртый раз, а потом нагло уматывает на очередное задание, оставляя её в зале одну. Мужчина готов был даже на уборку тротуаров согласиться, лишь бы не сидеть на чём-то подобном.       — Можем съездить к бабе Зине. Хочешь?       — Нет, спасибо, я хочу отдыхать в лесу, а не батрачить на грядках. Да ладно, расслабься. Пойду займусь эскизами, всё равно скоро сдавать.       — Ну Лерок.       Девушка только рукой махнула, направляясь на кухню, чтобы поудобнее устроиться за столом с большим окном напротив и кружкой горячего чая. Она уже почти час работала, хотя получался всё равно лесной пейзаж, что нагоняло жуткую тоску. Серёжа давно куда-то слинял, тихонько хлопнув дверью, думая, что Лера этого не заметила.       Она перекатывала карандаш по столу от скуки, злясь, что опять осталась одна после недельной разлуки, да ещё и пролетела с походом, о котором так мечтала. Последний раз вместе они куда-то выбирались три месяца назад, и то на лекцию к Сеченову, который настоятельно попросил Серёжу поприсутствовать и понаблюдать за некоторыми учёными. Романтика хлестала через край.       Лера в очередной раз ставила чайник, когда хлопнула входная дверь и что-то с грохотом упало в коридоре. Нечаев глухо выругался, отпихнул упавшую вешалку ногой и, бухтя, вошёл на кухню, таща в одной руке гитару, а в другой — огромный букет сирени. Где он ночью раздобыл инструмент, осталось загадкой.       Серёжа отпихнул её от плиты, всучил в руки букет и молча зажёг все горелки. Он выключил весь свет, перевернул стул и сел, перебирая струны, не обращая внимание на остолбеневшую девушку в темноте.       — Нечаев, это чего? — непонимающе просипела Лера.       — Лес, — немногословно обозначил он, вспоминая песни из детского лагеря, которые когда-то наигрывал в юности.       — А это зачем? — ткнула она пальцем в плиту.       — Это костёр, — серьёзно ответил Нечаев, и Лера захохотала.       — Я надеюсь, палатку ты в подъезде не поставил?       — Так, хотела лес — сиди в лесу, — буркнул Нечаев. — «Вечер бродит по лесным дорожкам» знаешь? Отлично, поехали.       Они пели песни почти до глубокой ночи, пока Лера не начала клевать носом. Она давно перебралась со своего стула на пол, облокотилась спиной о Серёжину ногу, иногда довольно мурча, когда он в перерывах чесал ей макушку, как домашнему коту. Плиту они выключили и просто сидели в сумерках, наслаждаясь голосами друг друга и сладким запахом сирени, заполонившим всю квартиру.       Утром их разбудил звонок в дверь, под которой стоял, переминаясь с ноги на ногу, паренёк в явно великоватой для него джинсовке и просил вернуть его гитару. Серёжа получил подзатыльник, а мальчишка — гитару и горстку конфет.