Клуб по интересам

Весёлое солнце сияло с чистого голубого неба. Пахло нагретым сояшныком, травой с сенокоса и медоносными травами. Краснощёкие каза́чки таскали воду, поить птицу. Удалые хлопцы водили быков на реку, напоить после тяжкой работы. Жизнь в станице шла своим неторопливым ходом. Каждый занимался своим делом. Или не каждый. Еферий бранился, но племянницу хворостиной не подгонял, хотя руки и чесались, задрать сарафан и прям посреди улицы наподдать пониже спины. Пелагея на смешки станичников не смотрела, шагала с высоко и гордо поднятой головой. Сзади на спине лежала длинная толстая тёмная коса. И при каждом лёгком ветерке танцевали разноцветные шёлковые ленты, вплетённые в волосы. Носки чёрных чириков были в жёлтой пыльце. Мерзавка снова бегала на луг. Стоило только зайти на двор, как Еферий, подтолкнул Пелагею в сторону конюшни. Там сейчас было пусто, все коники объединённые в общий табун, паслись на лугу, а им сейчас пригодится. Юная каза́чка спокойно вошла и обернулась на дядьку. — Совсем сдурела? — казак нахмурил тёмные густые брови. — И стоило ради этого так хвостом крутить? Чужак он нам... — в тёмных глазах явное неодобрение. — Ты, дядька, за табун секи, — глаза Пелагеи опасно сверкнули. — Хоть батогами, хоть плетью, а за любовь мою не смей. Ты меня, дядька, знаешь, рассержусь, переоденусь в рубаху, да шаровары, вскочу на коня и поминай как знаешь. — Ишь ты якая, вот запру тебя на гарище, — Еферий потряс в воздухе хворостиной, но племянницу этим не впечатлил. — И чем тебе наши хлопцы не по нраву? — со вздохом спросил казак. — Не любы они мне, дядька. Ох как не любы. — Пелагея тряхнула головой. — Только и думают как кулаками, да шашкой размахивать. Хоть я и сильнее самых горластых буду. — Ох распустили тебя батька с мамкой, ох як распустили. — Еферий покачал головой, а Пелагея лишь фыркнула, аки жеребёнок якой. — Ну ты кажи, на кой чёрт вы к табуну полезли? — Я Матюшке коников показать хотела. — губы растянулись в улыбку, глаза довольно зажмурились. — Коников показать хотела. — передразнил казак племянницу. — Всё? Сердце в горячку пошло, голова не соображает? Всё, потеряли девку. — насмешливо сощурился Еферий. — Дядька! — Пелагея возмущённо тряхнула головой. — Не шути шутки со мной! — солнечный свет просачивался сквозь тонкие, как волос, щели и широкие окна, ложился на девичье лицо. Глаза её тёмные, как чёрный перец горошком, словно светлее стали. Длинные чёрные ресницы в возмущение хлопали. Пушистые. Красивые. — Жалко мне тебя, вьюнок дикий, замуж за чужака отдавать. — горестно покачал головой Еферий. — А я пока не собираюсь замуж. — она приблизилась, уложила щёку на мужское плечо. — И не чужак он вовсе. Из одной стороны же. — Из стороны то одной, а традиции разные. — без особой сердитости, со скрытой печалью, проворчал казак. — Дядька, — негромко позвала Пелагея. Он коротко промычал, глядя куда-то в угол конюшни. — Он хороший. — всё так же негромко проговорила юная каза́чка. Еферий хмыкнул. — Люб он мне, дядька. Ох как люб. Не бранись на меня за Матюшку и его не брани. Казак молчал, задумчиво крутя в пальцах прут. — Когда хлопцы удалью своей балуют, перед девчатами красуясь, да в беду из-за этого попадают, девчата не виноваты в этом. Вот и Матюша в глупости моей не виноват. Не брани его, дядька. — Пелагея дёрнула Еферия за рукав, заглянула в глаза. — Ну, дядька. — она снова потянула чужую рубаху. — Ну, дядька! — Вот прилипунья, — усмехнулся в густые усы казак, отстраняя от себя племянницу. — Ладно, не буду. А теперь лягай на лавку и панталоны сыми. Пелагея охотно подошла к лавке, быстро стянула панталоны, укладывая их на деревянную поверхность, сняла чирики, оставляя их рядом, и, задрав длинный доходящий до самых лодыжек сарафан, улеглась на лавку. Еферий встал рядом, стегнул хворостиной воздух. Пелагея не вздрогнула, как лежала, уложив ладони на панталоны, а подбородок на руки, так и лежит. Хмыкнув, казак стегнул в первый раз. Юная каза́чка прикрыла глаза. Сёк Еферий крепко, руку лишний раз не сдерживая. Красные полосы вспыхивали одна за другой. Пелагея шумно дышала, на особо болезненных ударах приподнимаясь на локтях и тут же прижимаясь грудью обратно к лавке, но всё ниже пояса оставалось неподвижным, расслабленным. — Не сладко тебе, Полюша? — негромко поинтересовался казак, опуская розгу на ягодицы. — Да уж не орехи с мёдом. — фыркнула Пелагея, не открывая глаз и тут же дёргаясь от нового удара. — Не будешь больше к табуну ходить, да других водить? Смотри, Пелагуша, там и дюжедурные кони есть. Взберебенятся и вспоминай как звали. — Не буду, дядька. — так же негромко произнесла юная каза́чка. — Добро. — Еферий кивнул и стегнул. Пелагея шумно выдохнула. Когда Пелагея уже думала, что вот-вот не удержится и пнёт ногой воздух, порка закончилась. — Ну полно с тебя. Подымайся и в уголке постой. Каза́чка судорожно выдохнула, поднялась, опуская сарафан, и, обувшись, прошествовала к стыку стен. Еферий покачал головой и вышел из конюшни, унося с собой измочаленный прут. Держа руки за ровной спиной, Пелагея опустила голову, прикрыла глаза. Ноздри постепенно наполнялись запахом конюшни, на который у девчонки сначала не было подходящего времени обратить внимание. Пахло сухой соломой, землёй и лошадиным потом. Запахи смешивались, отвлекая её от боли пониже спины. Шумно выдохнув, Пелагея подалась вперёд, чтобы коснуться лбом стыка стен, но тут же выровнялась, отгоняя секундную слабость. Еферий тихо вошёл внутрь, Пелагея услышала его приход, но осталась стоять неподвижно. — Панталоны надень и ко мне подойди. — негромко произнёс казак. Исполнив сказанное, племянница выжидающе посмотрела в глаза Еферию. Тот вздохнул, уложил мозолистые ладони на девичьи плечи и прижал Пелагею к себе. — Ладно, уж. Приводи своего Матюшу, знакомиться будем. — несердито проворчал казак, и девчонка, широко улыбнувшись, прижалась к чужой груди.