Хоть мрак всё гуще

В легенде говорилось, что тот, кто хоть раз увидит этот луч, никогда не ошибется ни в своих чувствах, ни в чувствах другого: свет зелёного луча рассеивает всякое предубеждение и всякую ложь.

Жюль Верн, «Зелёный Луч»

— Не пойду замуж! Не пойду! Именно это повторяла раз за разом средняя дочь Альмы Мадригаль, которой мать тщетно пыталась втолковать, что это всё глупость и блажь. Перекрикивания двух женщин занимали верхние регистры нежданно грянувшей какофонии звуков, глухие стуки захлопывающихся вновь и вновь деревянных дверцей шкафов и оконных ставен — нижние. Возмущалась поведением Пепиты даже Касита, поэтому и выражала своё недовольство доступным ей способом. Когда шум немного утих (Альма устала кричать; Пепа, быть может, и была полна сил, но её подвёл голос, охрипший от визгов), из своего укрытия вылезли Хульета и Бруно, успешно избежавшие ничуть не метафорическую бурю. Хульета заваривала кофе, её брат искал среди осколков посуды на полу более-менее целые чашки. Чашки нашлись, пускай и с трещинами, кофе был по ним разлит, и конфликт перешёл в новый виток своего развития — в конструктивный диалог не на повышенных тональностях. — И почему ты не хочешь замуж за Феликса? — заново задала вопрос Альма, рассудив, что сейчас-то дочь остыла и ответит что-то кроме «Не хочу!». — Ты ещё утром от него не отлипала, он с отцом уже завтра придут к нам свататься. — Разве того, что я просто не хочу, не хватает, мама? — Конечно хватает, — согласилась Альма. — Никто тебя насильно под венец не поведёт. Только ты уже взрослая девушка, Пепа, я надеюсь ты способна принимать решения не только по велению левой пятки и можешь объяснить, почему ты не хочешь. — Ну правда, Пепа, что случилось? — добавила Хульета. Пепа сменила гнев на милость и прижалась к матери, а та растерялась на мгновение от холодных тонких рук, обхвативших её шею, и таких же горячих слёз, стекающих с лица дочки. «Двадцать лет девке, но до сих пор липнет, как телёнок к тёлке», — проворчала про себя Альма, в глубине души, впрочем, оставшись довольной, что её дети, как бы не повзрослели, ещё к ней ластились. Она гладила Пепу по спине и по тугой густой косе, толщиною с ладонь. Брат с сестрой Пепиты, смущённые сценою, неловко посипывали свой кофе. — Так что, доченька? Расскажешь? — А вдруг я слишком тороплюсь, мам? — так и не подняв голову с материнского плеча, Пепа, самая шустрая и самая скорая на расправу из тройняшек, у которой семь пятниц на неделе и семь разных погод за день, сказала с неожиданной для себя неуверенностью. — Я не платье выбираю, а замуж выхожу. Как я могу знать наверняка, что он — тот самый? — Ты разве не любишь Феликса? — Люблю-люблю. Но а вдруг, — Пепа сама ужаснулась своей догадки и продолжение произнесла сквозь плач, — ну а вдруг я его разлюблю-ю-ю? Или он меня разлюбит? Или вообще не любил и делал вид всё это время? Да и кто вообще может знать будущее… Бруно! Бруно от упоминания своего имени резко пошатнулся, выронил чашку в руках и прошипел, когда ногу обожгло кипящим кофейком. Безумный азарт, вспыхнувший в заплаканных глазах вновь так резко сменившей настроение сестры, испугал его нешуточно. Поняв, к чему она ведёт мысль, он стал отказываться заранее, чем сделал всё хуже: — Нет! Никаких гаданий! Мама, а вдруг они и правда будут несчастны, сейчас Пепа это увидит, и обратно я виноват? — Так ты тоже думаешь, что мы не будем счастливы в браке? Только-только исчезнувшая туча вновь образовалась на кухне Каситы и грозилась затопить всех и каждого. — Бруно! Тебе жалко помочь сестре? — давила на него Альма. — Бруно, зачем ты это сказал? — сетовала Хульета. — Ну и пусть говорит! — решительно воскликнула Пепа. — Не хочет и не надо. Я знаю, как узнать, выходить ли за Феликса или нет. Мне нужно увидеть на закате зелёный луч! Бруно и Хульета, узнавшие название одного оптического явления, о котором Пепа узнала из своих любимых романов, обречённо вздохнули. Ничего хорошего это не сулило. — Что такое этот твой «зелёный луч»? — Это последний луч заходящего в море солнца, окрашенный не в красный, а в ярко-зелёный цвет. Но, чтобы он был виден, море должно быть спокойным, небо чистым, а воздух прозрачным. И морской горизонт на западе не должен ничем заслоняться — это важно. С каждым словом Пепы лицо Альмы мрачнело, пока не сделалось совсем угрюмым. Ей не раз хотелось оборвать речь дочери, но она терпеливо дослушала и, подождав, не будет ли ещё деталей, едко процедила: — Взрослая кобыла, а о такой ерунде думаешь. Пепа, скажи мне на милость, как ты хочешь, чтобы я тебе здесь море достала? Чудом? — Да хоть чудом! Пока не увижу зелёный луч, замуж не пойду! Пепа заартачилась — да что там козам, как выразился Брунито, клещом вцепилась в этот зелёный луч, заперлась в своём облачном замке и отказывалась хоть с кем-либо говорить о предложении. Испугавшись, что дочь возьмёт и сгоряча скажет Феликсу нет, Альма наутро сразу после завтрака отправилась искать Гауденсио, отца Феликса. А Бруно с Летой наказала придумать, что делать с рыжей упрямицей: или найти способ перекрасить солнечные лучи в зелёный, когда море и в помине нет, или образумить её, чтобы про луч этот она забыла вовсе. — Гауденсио! Гауденсио! — окликнула Альма коренастого мужчину, чьи седые, вечно чуточку недовольно сведённые брови резко выделялись на тёмном лице, делая его строже. И как у него уродился сын с таким лёгким характером? — Гауденсио, подожди! — Альма? — обернулся он, хмурясь. — Случилось чего? До вечера же встретиться не должны были. — Я как раз хотела об этом говорить… — Голос её дрогнул. Врать не хотелось, но и правду не сказать. Напомнив себе, что всё это она делает ради детей, она придумала ложь на ходу. — Ох, мне так неудобно это говорить, но мне кажется, вам стоит приходить не сегодня, а завтра. Моей Пепе с утра нездоровится, боюсь, к вечеру ей может не полегчать. Гауденсио такие новости не устраивали, однако ничего другого Альма от него не ожидала. Кое-что её всё-таки удивило. — Пепе нездоровится? — возник откуда не ждали Феликс. Альма и не заметила, как он здесь оказался. — Донья Альма, что с ней случилось? Ей плохо? — Действительно, что же с ней случилось? — также поинтересовался отец жениха, но в отличие от Феликса, искренне обеспокоенного, звучал голос Гауденсио с недоверием. — Разве ваша Хульета не может её вылечить? — Ну как же, если бы все болезни лечились так просто! Арепами можно вылечить недомогания тела, но не души. Вы не берите в голову, Пепита всего-то разнервничалась, распереживалась. — А из-за чего ей переживать, сеньора? Из-за предложения? — Феликс, дорогой, понимаешь ли, у девушек так порой бывает. Такой важный день, хочется, чтобы всё прошло идеально. А Пепа — девочка чувствительная, больше за вас переживает, чем за себя. Боится, как бы от нервов нас и вас этим вечером не затопила дождём. Ей нужно дать денёк прийти в себя — и всё! — Зачем же ей волноваться из-за дождя? Я её люблю, не то что дождь на помолвке, я буду счастлив жениться в ураган, только бы на ней. Феликс не плёл словесные кружева, не такой он человек. Он простой и по-простому честный, и от этой его честности, от льющейся через край очевидной влюблённости в её дочь Альме хотелось одновременно расцеловать Феликса и ласково треснуть по голове Пепу. Как она вообще умудрилась сомневаться в этом парне? В итоге Альма перенесла день помолвки и выиграла им время до завтрашнего вечера. Значит, у них есть около суток и один закат, чтобы воссоздать зелёный луч. Бруно умел очень быстро читать, ловко пропуская ненужные детали и фокусируясь на сути, поэтому книжку, из которой Пепа это дурную идею взяла, он пролистал за полчаса и понял: дело дрянь. В природе явление, когда солнечные лучи обретают зелёный цвет, можно увидеть только на берегу моря с открытым горизонтом. У них ни моря, ни горизонта — весь посёлок пойман в кольцо объятий высоких гор. Но, что хуже, в книге героям постоянно не везло, и появление зелёного луча в последний раз всегда загораживало наиглупейшим образом. Герои потратили больше месяца, а у него с Хульетой один закат — одна попытка. Удача у него так себе; всё, что может пойти не так, пойдёт не так, вот поэтому дело дрянь. — Если мы не можем увидеть луч, то не стоит ли нам попытаться убедить Пепу, что она будет счастлива и без него? — предложила Хульета, намекая на огромного слона в комнате, которого Бруно и рад бы не замечать. — Ты мог бы. — Нет-нет-нет! Не гадаю себе и семье, помнишь? — Бру-у-у-но! — Сестра надула щёки и подсела к нему сбоку, обняв его за плечи. — Бруно, ты же не думаешь, что у них и правда будет всё плохо? Они созданы друг для друга! Кроме Феликса Пепу вообще никто не выдержит, ни у кого терпения и спокойствия хватит. — А вдруг и он не выдержит?.. — почти что грустно выдал Бруно. Он взял в руки прядь волос Хульеты и стал заплетать её, отстранённо задумавшись. — Я ничего хорошего не вижу. — Я уверена, всё будет отлично. Давай, Бруно. Хочешь, я тебе целый месяц буду трес лечес готовить? — Я хочу, чтобы ты вышла в кои-то веки на воздух, а не жарилась на кухне. — Вот и договорились! Ты делаешь предсказание, а я выхожу гулять. Правильно говоришь, совсем уже все глаза вытекли до ночи тесто месить, скоро тоже очки начну но… — не договорила она, как её перебил брат: — Не договорились, я не это имел в виду… Погоди-погоди… что ты сказала? Очки? Лета, понимаешь? — Не понимаю. Что с очками? — Мы не можем перекрасить закат, но мы можем сделать так, чтобы Пепе он казался зелёным! — Еду с мышьяком дать, что ли? — недоумевающе поинтересовалась Хульета, а потом её осенило: — Очки с зелёными стёклами! Бруно, а она точно будет довольна этим? Не скажет, мол, это не считается? — А у нас есть варианты лучше? — Ну-у, если она вдруг заупрямится, мы могли бы сказать, что эти линзы сделаны из стекла-предсказания о её счастливой семейной жизни и… Он согласился, когда понял, что Хульета из него всю кровь выпьет, но предсказания добьётся. Порядок действий был такой: он смотрит в будущее, Хульета достаёт оправу у одного их очкастого знакомого (шанса подшутить над сестрой, бесстыдно вьющей верёвки из безнадёжно и невзаимно влюблённого в неё Агустина, Бруно, разумеется, не упустил), а затем они вырезают круги стекла и вставляют их в оправу. Первый пункт плана пришёл к исполнению, и у Бруно как гора с плеч упала: будущее его сестру ждало по-настоящему счастливое с любящим человеком рядом. Был один неприятный момент, но о нём Пепе, впрочем, можно было и не говорить… Он рассказал обо всём вернувшейся с тонкой зелёной оправой Хульете, которая согласилась с его решением опустить одно неприятное происшествие и сфокусироваться на долгом и удачном браке, а не условиях его заключения. Резали пластину также не без содействия Агустина. У Рохасов, оказалось, был стеклорез, а Хульета, оказалось, могла засмущаться до того, что даже на её смуглой коже мог быть виден пунцовый румянец. Вставлял линзы тоже Агустин, в благодарность попросил Хульету пойти с ним на танцы, а та — куда теперь деваться — согласилась, незаметно ото всех три раза постучав по краю стола. Если затея с очками не сработает, пусть мама делает, что вздумается, — Бруно с Хульетой в это больше не влезут. Последним делом Пепу повели вверх по тропинке в горы, где было бы видно, как закат раскинулся по андскому хребту. Пепа всю дорогу недовольно поджимала губы и держала руки скрещёнными на груди, всем своим видом показывая, что настроенна она скептически, но некая гарантия в лице счастливого будущего не позволяла Хульете и Бруно заранее упасть духом, хотя волнения всё же закрадывались в душе. На самой вершине будущей невесте презентовали зелёные очки. — И что это? — Пепа разглядывала очки, брезгливо удерживая дужку двумя пальцами. — В них всё зелёное будет, а не только закат. Нет, так не годится, я ухожу. — Пепа, погоди! Солнце уже почти село, может, посмотришь всё-таки? Не успела она отказать, как издали послышались шаги, и тройняшки обернулись назад. По тропинке к ним поднялся запыхавшийся Феликс, плотно прижимающий правую руку к карману, словно бы боящийся, что что-то из него выпадет. Пепа, увидев его, разжала губы и против воли улыбнулась. — Феликс, что ты здесь делаешь? — спросила она. — Я… это… Донья Альма утром сказала, что тебе нездоровится, и я забеспокоился, пошёл к вам, а она говорит вы сюда пошли. Вот я и пришёл, — объяснился он. С одышкой, видно, торопился. — Пепи, как ты? Неужели ты так волнуешься? — Мы, мы, мы… — она замялась. Не признаться же ему в самом деле, что она боится выходить за него замуж? — Мы хотели посмотреть на зелёный луч. Говорят, увидеть последний закатный луч в зелёном цвете — это хорошая примета. Перед свадьбой точно не повредит. Ты хочешь присоединиться? — Но у нас нет больше очков. — Вообще-то, — начал Бруно, роясь в своих карманах, — у меня есть ещё осколки. Это, конечно, не очки, как у Пепы, но посмотреть на зелёный закат через них можно. Хульета, мы с тобой тоже можем поглядеть. Аккуратно, чтобы не порезаться, схватив осколки, они стали глядеть на небо. Где-то летали стаи птиц, но глаза всех четверых были обращены на запад. Солнце быстро опускалось, по горным вершинам тянулись длинные золотые полосы, цвет которых всё густел и густел с каждой секундой, пока не сделался ярко-красным. Когда солнечный диск почти опустился за горами, не было ни единого сомнения, что последний его луч будет ясно виден. Бруно и Хульета приставили осколки к глазу и были поражены яркостью солнечного луча, окрашенного в неповторимый нефритовый цвет. Наслаждаясь зрелищем, те двое не заметили, что ни виновница торжества, ни её жених не последовали их примеру. Они напрочь забыли о закате, об очках и осколке и смотрели только друг на друга — и этот вид был для них намного прекраснее. Феликс нашёл собственный зелёный луч — искрящиеся зелёные глаза Пепы. Не отрывая от неё взгляда, он взял её руки в свои, и, когда солнце исчезло за горизонтом, Пепа потянулась к нему за поцелуем. Именно так их застали её брат и сестра. — Пепа, когда твоя мать сказала, что ты волнуешься из-за предложения, я почти отчаялся. Я боялся, что ты можешь мне отказать, ведь такая прекрасная девушка заслуживает весь мир, а я человек смертный и не могу пообещать, что дам его тебе. Но я могу обещать другое: мне не важно, в снег или в дождь, в ураган или в грозу, я всегда буду рядом, если ты этого захочешь. И я знаю, что донья Альма просила перенести помолвки на завтра, но я не могу больше ждать. — Феликс встал на колено и вытащил из правого кармана коробку с кольцом. Пепа ахнула и закрыла рот ладонями. — Хосефа Мадригаль, ты выйдешь за меня? — Да! Да! Тысячу раз да! Новоиспечённых жениха и невесту поздравили, а затем оставили наедине Бруно и Хульета, довольно возвращающиеся в Каситу. — Про ураган на свадьбе им точно не стоит говорить, да? — обмолвился сестре Бруно. — Это же не обязательно произойдёт, мы можем просто держать Пепу в хорошем настроении. — Точно, — ответила ему Хульета. — Громче музыка, крепче напитки и больше смеха — вот наш рецепт победы. Увидишь, что она нервничает, пошути.