Статуя

Отдохнувший и выспавшийся, Сяо вернулся в поместье, чтобы наконец вымыться и переодеться. Но наткнулся во дворе на работающего с камнем Меногиаса и моментально забыл, куда шёл. Гео якса скинул свои длинные тяжёлые одеяния и остался в лёгкой рубахе и коротких штанах до колен, чтобы было удобнее работать. Он сидел на деревянном табурете и держал в руках молоток и какой-то инструмент, Сяо понятия не имел, как он называется. Острый зубец инструмента светился мягким золотом наполняющей его гео энергии, и там, где Меногиас касался им поверхности камня, появлялся гладкий срез. Сяо бесшумно подобрался ближе и остановился за спиной Меногиаса, зачарованно наблюдая за его работой. Уверенными движениями якса срезал лишнее с камня, и из-под его инструмента выходили изгибы и складки одеяний статуи. Меногиас занимался фигурой и одеждой, а к лицу Моракса ещё не приступал. Под каменным капюшоном виднелись только необработанные намётки. Но даже в таком незаконченном виде были заметны внутренняя сила и величие изваянной в камне фигуры. Сяо оглянулся и увидел, что к нему приближается Бонанас, мягко ступая по дорожке. Меногиас был так увлечён, что не замечал их обоих, в порыве вдохновения погрузившись с головой в работу. Бонанас подошла к Сяо, кивнула в сторону гео яксы и тихим шёпотом произнесла: — Любуешься? Меногиас так сосредоточенно работает! Скажи, он прекрасен? Сяо, с трудом оторвавшийся от наблюдения за рождением статуи Архонта, ответил ей, соглашаясь со своими мыслями, заполненными лишь образом своего божества: — Да. Ослепительно прекрасен... Бонанас хмыкнула и сделала шаг к Меногиасу, подходя к нему со спины. Она обвила длинными руками его шею и звонко чмокнула в щёку. — Ты творишь шедевр, милый, — промурлыкала Бонанас ему на ухо. Меногиас поднял голову, счастливо улыбнулся ей и легко поцеловал в губы. Но, заметив Сяо, тотчас смутился и покраснел. Бонанас заулыбалась и отошла от него, принявшись медленно обходить статую кругом, рассматривая её со всех сторон. — О, и ты здесь, Алатус, — Меногиас поднялся с табурета, отложил инструменты на верстак и смущённо почесал в затылке. — Давно стоишь? Я тебя не заметил... Сяо вышел вперёд. — Бонанас права. То, что ты создаёшь — станет шедевром, — с жаром произнёс он. Меногиас отмахнулся, хоть и выглядел вполне польщённым. — Погоди нахваливать, сначала нужно завершить работу. Бонанас закончила осмотр статуи и сообщила: — Я уверена, Моракс останется доволен. Сяо внутренне вздрогнул, едва произнесённое имя божества коснулось его слуха. Он снова мысленно согласился с гидро яксой — даже сейчас уже невозможно было не оценить старания Меногиаса. . . . Его глаза были остры, движения стремительны, а копьё всегда било без промаха. Даже в горячке битвы Сяо не мог не думать о том, что его смертоносное оружие создал и вложил ему в руки сам Властелин Камня. Он сделал Сяо исполнителем своей воли, своим орудием, и якса решительно и благоговейно сжимал в ладонях нефритовое древко копья. Мерзкие чудовища, порожденные остатками злобной воли поверженных богов, наступали и пытались дотянуться до защитников якс своими клешнями, когтями, щупальцами. Генерал Алатус во главе своего небольшого отряда метался по всему полю боя, врываясь в самую гущу противников, совершал головокружительные прыжки и камнем падал на них с высоты. Его кинжал, которым он добивал врагов, давно покраснел от крови, а маска яксы с сияющими провалами на месте глаз скрывала выражение лица. Он оглядывал местность. Отряд защитников встретился с полчищем демонов в заболоченных предгорьях. Бойцы Сяо отважно сражались, разбившись на группы, и он время от времени присоединялся то к одной, то к другой, если на якс наседали слишком сильно. Когда противники дрогнули перед напором адептов, и их число сократилось чуть ли не вдвое, Сяо смог на мгновение передохнуть. Краем глаза он заметил, как на одного из якс вдруг понёсся крупный демон, рыча и размахивая огромным топором. Сяо даже не успел ринуться на помощь, как другой защитник легко отбил замах топора мечом и мгновенным ударом снёс чудовищу голову. Она покатилась, разбрызгивая кровь по месиву из воды и грязи у них под ногами и остановилась в луже, уставившись мерзким рылом в небо. Якса-мечник оглянулся, радостно улыбнулся спасённому, а потом глаза его внезапно налились кровью, зубы оскалились, лицо приобрело дикое выражение, и он с яростью бросился на только что избежавшего смерти адепта. — Стой! — вскричал Сяо и с громким хлопком сорвался со своего места, чтобы возникнуть прямо на пути сошедшего с ума яксы. — Не трогай его! Сразись со мной! Сяо выставил копьё, намереваясь задержать безумца и оградить его от остальных бойцов отряда. Но мечник с диким криком кинулся вперёд, не обращая внимания ни на что вокруг, ослеплённый внезапным безумием и жаждой убийства. Оглушительно хохоча, он бросился грудью прямо на остриё копья Сяо и, издав чудовищный крик, дёрнулся и затих... Поражённый, Сяо выронил из рук древко. Он не мог оторвать неверящего взгляда от нефритового наконечника, превратившегося из зелёного в ярко-красный. Он торчал из спины обезумевшего, а теперь мёртвого яксы, и по нему медленно стекала густая кровь. Ближайшие защитники, не занятые сражением, тоже замерли и затихли, потрясённо уставившись на соратника, нашедшего такой трагический конец на поле боя. — Как... — произнёс Сяо хриплым голосом, не отводя глаз от убитого его собственным копьём яксы, — как его звали? — Это был адепт Йенши, генерал, — откликнулся кто-то из толпы. — Йенши... — тихо повторил Сяо и кивнул. — Я запомню тебя, брат Йенши. . . . Сяо сидел на террасе общего дома Великих якс, и его трясло. Перед ним на коленях сидела огненноволосая Индариас в ярко-красных боевых одеждах. Она держала обе ладони Сяо в своих руках. Лицо её выражало сочувствие, а глаза блестели от непролитых слёз. Яксы никогда не плачут... Маршал Босациус, непривычно мрачный и молчаливый, стоял, опираясь спиной об стену и сложив все четыре руки на груди. — Почему? — уставившись в дощатый пол и не глядя ни на кого, тихо говорил Сяо. — Ведь война закончилась. Почему наши братья и сёстры продолжают гибнуть? Глаза у него самого были сухими, таким же сухим и безэмоциональным казался и его голос. Индариас крепко стиснула пальцы Сяо, а Босациус несвойственным ему мягким голосом произнёс: — Наша война будет длиться ещё очень долго, Алатус. И каждый из нас ни на мгновение не забудет о долге, скреплённом договором с Властелином Камня. Иногда этот долг тяжелее горы, но нам нести его на своих плечах до самого конца. Сяо медленно кивнул, молча принимая справедливость его слов. Босациус умолк, задумчиво уставившись вдаль, за бамбуковые ограждения террасы. За ними открывался обширный двор поместья, застроенный флигелями и хозяйственными пристройками. За забором тянулись ряды казарм, их числа хватило бы на целую густонаселённую деревню. Дальше открывался гористый пейзаж, и вдалеке, в постепенно сгущающихся сумерках, виднелись всё ещё освещенные солнцем вершины. — Но когда-нибудь кончится и эта война, — наконец, сказал Босациус, и обернулся к обоим яксам. В голосе его снова послышался знакомый неиссякаемый оптимизм. — И тогда мы сложим оружие и наденем праздничные наряды. Мы спустимся в долину Гуйли и пойдем в поселение людей, прогуляемся по оживлённым улицам, закажем еды в уличной забегаловке. Сядем вместе за один стол... Скажите, это будет здорово? Радостная улыбка осветила лицо электро яксы. Сяо сложил руки на груди и молча покачал головой. Индариас приложила сложенные в кулак пальцы к щеке и неуверенно улыбнулась, поглядев на Сяо. — Я верю Босациусу, — сказала она. — А Меногиас уже обещал сшить для нас красивую новую одежду. Сяо тихо вздохнул. Он не разделял счастливых мечтаний братьев и сестер. Вся его жизнь и прошлый тяжёлый опыт научили смотреть на вещи в мрачном свете, но он промолчал, чтобы не расстраивать близких. — Ну же, Алатус, — Индариас шутливо ткнула его крепким кулачком в бок. — Взбодрись. Ты же знаешь, какие мы все сильные! С нами ничего не случится. Сяо смотрел ей в глаза и видел, что пиро якса напугана больше, чем хочет показать, и сама с трудом верит своим словам. Но вслух сказал лишь: — Ты права, Индариас. Мы — сильнейшие из якс. Недаром Властелин Камня выделил нас из всех прочих. Простите, что омрачаю вам день. Я лучше пойду к себе... отдохну. Индариас кивнула и ласково провела ладонью по макушке Сяо на прощание. А Босациус не упустил момента подкинуть шпильку в своём духе: — Иди поспи, малыш Алатус, может тебе приснится Моракс и тоже погладит по головке! Сяо прошипел сквозь зубы что-то неразборчивое и поспешил удалиться. В своей комнате он разделся, упал ничком на кровать и несколько часов пролежал без сна, пока дом не затих, остальные яксы не разбрелись по своим комнатам, и звуки шагов и разговоров не прекратились. Но и тогда Сяо не смог заснуть, погруженный в болото мрачных тягучих мыслей. Он махнул рукой, встал, набросил штаны и лёгкую куртку, и осторожно пробрался по спящему дому к выходу. Во дворе было тихо и безлюдно, лишь оглушительно стрекочущие сверчки нарушали ночное спокойствие. Сяо сделал пару шагов и замер. Посередине открытого пространства высилась статуя. Верстак с инструментами уже отсутствовал, земля вокруг была тщательно убрана от осколков камня и пыли. Всё говорило о том, что Меногиас закончил свою работу. Неслышно ступая обутыми в мягкие сапоги ногами по мелкой гальке, посыпанной на дорожку, Сяо приблизился к статуе. Луна стояла уже высоко в небе, и каменное изваяние было облито её призрачным сиянием, будто серебром. Оно оказалась внушительным, возвышаясь над яксой на добрых две головы. Фигура Властелина Камня сидела на троне в расслабленной позе — точно как на эскизе, который Сяо уже видел. Но теперь все тончайшие детали были закончены, лицо приобрело знакомые черты и казалось одухотворенным и печально отрешённым. Самым прекрасным на свете из всех, которые когда-либо видел Сяо. Его тянуло рассмотреть лицо статуи поближе. Затаив дыхание, Сяо несмело коснулся кончиками пальцев каменного колена и потянулся, встав на цыпочки. Черты лица Гео Архонта вблизи показались ему ещё более живыми. Была ли то игра его воображения или причудливое искажение от неверного лунного света, но Сяо вдруг почудилось, что лицо на мгновение поменяло своё задумчивое выражение. Он пристально всмотрелся в него ещё раз, но лишь уверился, что ему показалось — каменная статуя по-прежнему хранила безмятежность и покой. Таким же казался ему Властелин Камня и в жизни. Спокойным, хладнокровным, мудрым и справедливым. Он редко проявлял эмоции, а улыбался и того реже. Его лицо, казалось, тоже было высеченным из твёрдой скалы, как у статуи. Сяо слышал, поговаривали, что и вместо сердца у Моракса — холодный равнодушный камень. Но он знал, что это неправда. Он видел, как порой мучительно даются Архонту некоторые решения, научившись читать малейшие движения его настроения по едва заметным шевелениям бровей, по сурово сжатым или дрогнувшим в еле заметной ухмылке губам. Он помнил, как колебался Моракс, когда пятёрка якс явилась перед ним заключать контракт. Как предупреждал о воздействии миазмов, рассказывал о злой карме, описывал возможные последствия. Они знали заранее, они были готовы к любому исходу. И, не колеблясь, оставили свои имена под договором. А теперь... Сяо вдруг почувствовал неимоверную слабость. Усталость прошедшего дня, переживания и пережитый сегодня ужас, наконец, настигли его. Он внезапно рухнул на колени и прижался лбом к холодной руке статуи, лежащей в складках каменного одеяния. Яксы не плачут... Тогда что за обжигающая кожу влага струится из его глаз, стекает по щекам, обильно орошает выточенные из камня пальцы Гео Архонта? Сяо раз за разом вспоминал, как бросался на его копьё обезумевший брат-якса... Йенши, его звали Йенши. Как яркая кровь расцветала огромным цветком на его груди, пробитой нефритовым остриём. Он мысленно возвращался в недалёкое прошлое и видел, как уверенно ставил свою подпись Босациус. Как красиво и чётко выводили иероглифы Бонанас и Индариас, как Меногиас заполнил пустую графу затейливыми завитушками изящного почерка. Как он сам вписал в контракт своё собственное имя, дарованное Мораксом. Захлебываясь от слов, он спешил выплеснуть статуе всё, что жгло и мучило его. Он вспоминал всех якс, погибших от кармы, называл их имена, стоя на коленях перед каменным изваянием. Он безудержно лил слёзы, не жалея ни о чём, лишь изливая перед статуей божества свою боль от невозможности ничего изменить. Он не роптал и не клял судьбу, это было бессмысленно и нелепо. Слёзы текли из глаз Сяо, унося с собою скорбь и оставляя опустошение и облегчение. А статуя его бога безучастно внимала его словам и молча разделяла его одиночество.