Научите меня магии!

Было холодно. Где-то далеко виднелось тёмно-серое небо. Василиса… Миша рывком сел. Он был по грудь в сугробе. Вокруг снег. Снег, снег и на много вёрст вокруг ничего кроме снега. Целые горы белизны. Это уже не парк. И даже не город. Миша суетно нащупал в кармане калимбу. Инструмент был цел. Слушателей не было. Василиса… Миша не успел извиниться. Он ещё не до конца понял, что произошло, но чувствовал, как нечто давит и жжет изнутри. И это нечто не уставало повторять две фразы: «С Василисой приключилась беда. Почему ты здесь, а она там?». Да, беда приключилась. Радобольская. Конечно, Маша не могла закинуть его сюда взмахом руки. Это было бы бредом. Но ведь и не могли Мишу обмануть его собственные глаза! В душе стала подниматься тревога. Где-то там происходило нечто страшное, и Миша ничего не мог с этим поделать. — Эй! – окликнул мальчика голос. Раздался писк, тонкий и звенящий, как от внезапной тишины после долгого шума. Почему-то сразу сделалось легко и спокойно. Нежданный голос не пугал, напротив, хотелось всеми силами этому голосу посодействовать. Миша оглянулся. Нет, кое-что, кроме снега, здесь всё-таки было. Колодец. Миша поднялся и, спотыкаясь, подбежал к обветшалому сооружению. Треугольная крыша с черепицей, ворот, стенки, выложенные из камня и уходящие на неведомую глубину под землю. И ведро на цепи. На ведре был начерчен странный символ. Ромб, острые углы которого отчёркнуты дугами. — Эй! – вновь позвал голос. Шел он откуда-то снизу. Словно бы из колодца. — Извините, вы там? – Миша оперся руками о холодный бортик и заглянул внутрь. Ни зги не видно. Бездна. – Вам помочь? — Да нет, что ты. Мне и здесь прекрасно сидится. Естественно, помочь! – На последней фразе голос сорвался, и гулкое эхо стало гулять вверх и вниз. – Эй, куда ты пошёл? — Позвать на помощь, – неуверенно ответил Миша. – Там домик какой-то вдалеке виднеется. — Домик? – голос насторожился. — Да, – уже уверенней подтвердил Миша. – Башенка. И свет горит. — Я тебе покажу домик! – вдруг взъерепенился голос. – Отойдёшь от колодца дальше чем на двадцать шагов, и я тебя даже отсюда!.. Впрочем, неважно. – голос сменил гнев на милость. – Мне очень хочется пить. Возьми ведро. Черпай снег и сыпь сюда. Мне нужно хотя бы двенадцать вёдер. — Двенадцать вёдер снега? – удивился Миша. — Да! Работаем, с тем, что есть, – раздраженно отозвался голос. – Считай, что я бюджетная версия. Чего стоишь? Приступай! И Миша приступил. Вёдра снега полетели в колодец, рассыпаясь подобно выстрелу хлопушки. Первое, второе, третье. Мороз больно щипал пальцы, однако Миша, будучи без перчаток, не обращал на это внимания. Было какое-то действие, какое-то движение. Он не сидел сложа руки, пока Василиса находилась в опасности. Нет. Он был занят делом. — Хлопушки, – думал Миша. – Бенгальские огни, шары на ёлке. Столько маленьких, незначительных вещей ассоциируется с праздником. Это ведро за гирлянды с огоньками. Это – за толкотню в магазинах. На шестом ведре Миша замедлился. Он устал. В висках стало ощущаться лёгкое покалывание. Миша напрягся, зачерпнул ещё одно ведро, и опрокинул за бортик. Снег рассыпался с каким-то неестественным ухающим звуком. Миша огляделся. Казалось, тьма сгустилась. Мальчик зачерпнул ещё и с усилием высыпал снег в длинную бездонную пропасть. Из глубины на него посмотрели лукавые голубые глаза. Миша отпрянул. В уплотнившемся сумраке ему стал мерещиться образ Радобольской, скрестившей руки на груди. Покалывание в висках сменилось постоянной давящей болью. Всё плыло и покачивалось. — Эй, у тебя там всё в порядке? – окликнул мальчика голос из колодца. — В полном, – пробормотал Миша и зачерпнул ещё ведро. Он сделал шаг. Другой. Призрак Радобольськой наклонил голову, словно спрашивая: «И что дальше?» Миша пошатнулся и упал навзничь, так и не донеся девятого ведра. Боль пульсировала и давила. Из висков она расползлась по всей голове. — Точно всё в порядке? – приглушенно, как сквозь подушку, интересовался голос. – Ты там не помирай, парень. Слышишь? — Снежинки, – Миша сжал кулак. — Ага, если считать каждую снежинку, то можно рехнуться, – саркастично попытался поддержать его голос. – Я надеюсь, ты этого не делаешь? — Снежинки, – Миша с трудом поднялся на ноги. – вот, что больше всего у меня ассоциируется с праздником. Мальчик схватил ведро и со всей силы запустил его в Радобольскую. Металл зазвенел о камень. Ведро отскочило от бортика в сторону. Радобольская нахмурилась. Теперь она не просто смотрела на Мишу, а сверлила его взглядом. — Снежинки в волосах, на ресницах, на воротнике, – продолжал Миша, игнорируя боль. – Этих совершенных кристалликов льда миллиарды. И каждый уникален. Это как маленький отдельный праздник для каждого человека на земле. Каждый видит это по-своему. Но это и объединяет. Миша подобрал ведро и, черпая снег, быстро поднял и опустил его четыре раза. Сумрак рассеялся. Стало чуть теплее. И из глубины колодца донёсся раскатистый нарастающий смех.