Le Petit Renard 🦊

«Моя дикая Косандра, игривая падра Затмевала разум, убивала музыканта Тем не менее, я рядом был и верил Аллегориями съедены будут эти пираты»

— «Kosandra» MiyaGi ft. Andy Panda

В ту пору я уже не был самым молодым талантливым фигуристом во взрослом одиночном катании, причём даже не на уровне мира, а на уровне России. Точнее ещё хуже, на уровне Санкт-Петербурга. Но САМОЕ плохое было то, что этот парень, назовём его В., был абсолютно такой же, как я два года назад, то есть просто невыносимым. Он был тотально уверен в своем превосходстве и постоянно искал себе соревновательных приключений на жопу. По началу я игнорировал его и предпочитал «выяснять отношения» на официальных стартах, и здесь счёт был не в его пользу, а потому именно меня он избрал в качестве своего личного врага №1. По началу мне было плевать, я совершенствовался в своём темпе, который, кстати, и без того был зверским. А он… Уж не знаю, что он делал, но он стал стремительно догонять меня по результатам и не упускал возможности ткнуть мне в нос этим фактом. Конечно я заволновался. Я не так давно вошёл в мир взрослого катания, и перспектива остаться не у дел приводила меня в ужас. Я терял самообладание и допускал ошибки, отчего ещё сильнее терял самообладание и допускал ещё больше ошибок. Но самую большую ошибку я совершил в тот день. Тогда я пришел на вечернюю тренировку, чтобы откатать пару раз короткую программу перед этапом Гран-При в Москве, до вылета на который оставалась пара дней. Я был в приподнятом настроении после прогулки с ней, а потом я вышел на лёд… Не знаю, заканчивал ли он свою тренировку или специально поджидал меня, но В. был там. Он ехидно зыркал в мою сторону и флексил своим четвертым флипом. Пфф, как будто я четверной флип никогда не видел. Даже делал, хоть и не очень часто. В какой-то момент, эта клоунада меня задолбала, ибо я пришёл по делу, и тратить время на В. мне совершенно не хотелось. — Эй, малой, давай заканчивай. Сейчас моё время, — я окликнул его, пока он пытался что-то намутить с шагами. — Твоё время уже прошло, — он резко остановился, чисто чтобы пафосно бросить на меня «угрожающий» взгляд. Меня такой хернёй не поймёшь. — За языком следи. — Знаешь, надеюсь, ты усердно готовишься к ЕГЭ, — останавливаться он, конечно, не собирался. — Что ты несёшь? — Я бы на твоём месте хорошенько подумал над выбором университета, в конце концов, в спорте тебе скоро будет нечего делать. — Во-первых, ты не на моём месте, а во-вторых проваливай, — ишь, остряк малолетний. — О, это пока. Погоди, через четыре дня я займу твоё место, — он подъехал почти вплотную ко мне. — Что конкретно в слове «проваливай» ты не понял? Может это тебе надо усерднее трудиться на уроках? — Ах, Плисецкий, на льду нужны острые лезвия, а не слова! — позёр херов, — ты же знаешь, что Яков после этого сезона уходит? Конечно, я знал, но до конца сезона было ещё далеко, так что я об этом особо не думал. — Знаю. — Надеешься попасть под крыло Никифорова? — Твоё какое дело? Конечно, чёрт возьми, я хотел, чтобы Виктор стал моим тренером, но с ним я это ещё не успел обсудить, я надеялся пересечься с ним лично, в Москве. — Такое, что ты не один такой умный. — На себя намекаешь? — я усмехнулся. — Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. — Вот в Москве и посмеёмся, — я похлопал его по плечу и, признаться, еле сдерживался, чтобы не заехать ему по лицу, но он все-таки был младше, да и она не одобрила бы подобную выходку. — Зачем ждать? — он сверкнул глазами, будто ковбой из всратого вестерна. Хм. Я знал, что к этому всё идёт, и наверное, в глубине души у меня уже давно зрело желание поставить этого сопляка на место. Он предложил устроить мини-чемпионат по прыжкам, и я согласился. Разум подсказывал мне, что это плохая идея, но азарт уже закипал в моей крови. Мы прыгали сначала каскады попроще, потом всё сложнее и сложнее, и я всё больше ужасался тому, что В. ни на йоту не отставал, даже когда дело дошло до каскада из пяти прыжков. Моя выносливость меня подвела, поэтому когда я исполнял тройной тулуп, которым завершал каскад четверной лутц — тройной тулуп — ойлер — тройной сальхов, приземлился я не очень удачно, а вот он завалил тройной риттбергер и упал, это был третий прыжок, а значит ещё два он не доделал, так что технически я победил. Поверженный, он наконец освободил мне лёд, и я начал прогонять свою программу. Я не сразу понял, что что-то не так. Нужно ли говорить, или вы уже сами догадались, что приземление того тулупа было более неудачным, чем я думал сначала? Так вот, моё правое колено ощущалось подозрительно дискомфортно, но «пройдёт» подумал я и продолжил тренировку. Спойлер: оно не прошло. Когда я вернулся домой, отёк был отчетливо виден даже невооруженным глазом. «Ну и ладно, первый раз что ли…». Как обычно, я нашел в аптечке мазь и эластичный бинт, приладил всё это дело к колену и, стараясь сильно не загоняться, лёг спать. Наутро отёк спал, и я решил, что с дискомфортом справиться мне под силу, даже подумал, что не стоит беспокоить по этому поводу врача, и уж тем более Якова и ее. Особенно ее. Я всё могу вынести, но только не вот этот взгляд «Я же просила тебя не вестись на провокации В.», она всегда была права, но я почему-то каждый раз будто стремился проверить, сработает ли в этот раз. Утреннюю тренировку я провёл в тренажерном зале, поэтому мог сам регулировать нагрузку, не привлекая внимания — первое испытание дня прошло успешно. Дальше было сложнее: я опоздал на первый урок, а потому, когда я появился в классе, меня встретил ее вопросительный взгляд. Уж не знаю, чем я себя выдал, но не успел мой зад коснуться стула, как на моей стороне парты уже лежал листочек с вопросом «Всё в порядке?». Я кивнул. Ну а что, ничего серьезного ведь не произошло, так что технически я не врал, но на сердце все равно скреблись кошки. Я знал, что врать при ней бесполезно, поэтому никогда не делал этого. В тот раз она сделала вид, что поверила мне, но я не купился. При этом, однако, свою линию я решил гнуть до конца. От её обеспокоенного взгляда я начинал раздражаться, а она всё никак не могла подобрать способ, чтобы всё-таки выяснить, что со мной не так. От этих попыток я раздражался ещё сильнее, и разговор не клеился от слова «совсем». После школы она, так ничего и не прояснив, пошла домой, а я на тренировку в Ледовый. Там меня ожидал финальный босс, также известный как Яков Фельцман. Он не должен был узнать о моей коленке ни при каких обстоятельствах, поэтому я старался вести себя максимально непринужденно, что было очень сложно, учитывая, что отёк вернулся. Я не знаю, чем я думал. Наверное, я был слишком тупой и упрямый, а ещё гордый и вообще, но тогда мне казалось, что вся моя будущая карьера зависит от этого этапа Гран-При. Отчасти это было правдой, ведь чтобы убедить Виктора стать моим тренером, мне нужно было показать результат, но почему я решил сделать это такой ценой, вот это для меня до сих пор остаётся загадкой. Яков не был дураком, это факт, потому он конечно заметил, что я «сегодня странный», но я свалил это на усталость, так что он отпустил меня пораньше и впервые я не протестовал. Дома я через силу заставил себя поесть, потом попытался сварганить некий компресс на коленку и уснул. Сон мой был беспокойным. Сначала мне снилась непонятная дичь, а потом образы стали приобретать более отчётливые очертания, и я понял, что вижу её. Она о чем-то смеялась и болтала, но её голос будто отдалялся от меня, а я ничего не мог поделать, последнее, что мне удалось разобрать — «Разве друзья не должны говорить друг другу правду?» и здесь я проснулся. Да уж, вот это флэшбэкнуло. От этого сна мне было не по себе, но в тот день я не планировал идти в школу, ибо вечером уже был рейс до Москвы, а значит мне не нужно было пересекаться с ней. От этой мысли я немного расстроился, потому что она всегда знала, как меня подбодрить, но этот раз был не таким как обычно. Если бы она знала всю картину, она бы, как минимум, расстроилась, как максимум, испугалась. Я знал это, я знал, что в этот раз она не сможет поддержать меня. Точнее как, не меня, а мой откровенно дурацкий поступок. Я был дома и, не спеша, собирал чемодан. Вдруг, совершенно неожиданно, послышался звонок в дверь. Меньше всего я ожидал увидеть её, но именно она стояла на лестничной площадке. — Привет, — я открыл дверь и попытался не выдать свою растерянность. — Юр, что происходит? — забавно, что тут-то она перешла сразу к сути дела, хотя обычно ходит вокруг да около. — Ну, я собираюсь на соревнования, — я же включил дурачка и запустил её в дом. — Я не об этом. — А о чём? Ну не могла она знать. Интуиция интуицией, но она же не Ванга. — Ты знаешь о чём я. Я промолчал. Мне было сложно оценить, блефует она или нет. — Ох… Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Давай облегчим друг другу жизнь. — Хм. Если ты знаешь, что я за знаю, что ты знаешь, то зачем пришла? — Я знаю не всё. — Ммм. И что же осталось для тебя неизвестным? — Юр, зачем ты это сделал? Зачем ты решил соревноваться с ним в прыжках? Так она и правда знала… На секунду меня охватила паника, ибо я не понимал, от кого она могла узнать о нашем с В. поединке. Я подумал, что она могла каким-то образом пересечься с В., но даже если так, он-то её не знает, с чего бы ему обсуждать с ней наши дела. Этот вариант пришлось отбросить, только вот яснее не стало. — Ты… откуда?.. Она громко выдохнула. — Я ходила в Ледовый. Думала, ты там. — И? — Мне охранник, дядя Саша, сказал. — Хм. Класс. Этот вариант я как-то не учёл. Если честно, мне бы и в голову не пришло, что охранник вполне мог наблюдать за нами по камерам, и уж тем более, я бы не подумал, что она догадается завести с ним разговор. Не знаю почему, но в тот момент я разозлился. Наверное, я был не в восторге от того, что она узнала об этом от третьих лиц, но как бы она весь день, даже два, спрашивала у меня лично, так что я опять сам себя переиграл. Но управлял своим настроением я из рук вон плохо, а потому меня было уже не остановить. — Юр, что случилось? Я лишь злостно молчал. — Юр, ну я же чувствую, что что-то не так… — её голос и вид выдавали какое-то изможденное отчаяние. — Чего ты от меня хочешь?! — Ничего. Я просто хочу поддержать тебя, потому что вижу, что тебе плохо. Я лишь думала, что ты поделишься причиной… — Тебе стоит поменьше думать, — ну вот, я опять начал говорить, прежде чем думать, — я не просил поддержки, — ложь, ложь, ложь. — Хорошо. Тогда позволь мне кое-что тебе сказать, и я уйду, — кажется, это был её последний план. — Вперёд. — Юр… я понимаю, что это не моё дело… — её голос немного дрожал, — я вижу, что с тобой что-то происходит. Но… эмоции, импульсивность, это всё не твой стиль. Потакая своим порывам, ты делаешь себе только хуже… Ты же стратег, Юрка. Ты же кого хочешь можешь обыграть на раз-два, нужно просто хорошенько подумать. Помнишь, мы же вместе с тобой смотрели выступления твоих соперников, ты же при мне анализировал их сильные и слабые стороны, потом усердно работал над улучшением своих программ, ну? Всё же получалось… Получалось. Но срывы-то никто не отменял. Я не знал, что ей ответить, ибо был зол и расстроен, но знал, что она была права. — Юр. — Ты всё сказала? — она кивнула, — теперь иди. И она ушла. Но лучше мне не стало, наоборот, теперь, в добавку ко всему, я чувствовал себя полнейшей мразотой. Что ж, видимо, таков был мой удел. В любом случае, в Москву я поехал. Яков, конечно, обо всём узнал и угрожал снять меня с соревнования, но я настоял на своём: закинулся обезболом и откатал короткую программу, как говорится, на честном слове и на одном крыле. Я получил хороший балл и уступал лишь Кацуки, который, на удивление, был в ударе. Но мое колено адски заныло, как только я покинул лёд и адреналин покинул моё тело, а когда я наконец добрался до кровати в своём номере, то уже вообще не мог трезво соображать из-за боли и количества принятого обезбола. Боже, как же мне было херово. Я думал о том, что прямо сейчас мог бы прекратить свои страдания и вернуться домой, но я просто не мог признать свою неправоту, поэтому должен был идти до конца. Я представлял, как я смогу пережить этот этап Гран-При и выиграть медаль, тогда они все, все поймут, что они ошибались, а я нет! Однако буквально в следующую секунду я почувствовал себя безумно одиноким. Рядом не было абсолютно никого, кто мог бы меня поддержать и сказать, что всё будет хорошо. И вот тут-то я вспомнил и про то, как обошёлся с Яковом, и про то, как обошёлся с ней… В холодном поту и угрызениях совести я всё-таки заснул, а наутро, перед выступлением с произвольной программой я чувствовал себя необычайно отвратительно. Я думал о своих действиях и всё более и более отчётливо осознавал свою неправоту. Я не знаю, от чего меня коробило сильнее: от того, что я по сути сам всё испортил или от того, что даже тогда, когда мне говорили «остановись, ты сам себе делаешь хуже», я не прислушался. В общем мне было паршиво. И я вдруг снова подумал о ней. Вспомнил, как она говорила «когда мне будет тяжело, я буду вспоминать твой образ», и понял, что тогда она тоже знала, о чем говорит. Только вот я уже не был уверен, что имею право называться её другом и вспоминать её образ в трудный момент. И всё же мне очень сильно захотелось её увидеть и извиниться, признать, что я поступил отвратительно, всё забыть и снова быть рядом. Моя рука инстинктивно потянулась к телефону. Я разблокировал его и добрую минуту просто пялится в экран. Всё же палец скользнул по экрану в месте кнопки «Позвонить», и я, как под гипнозом, слушал гудки. Она не сразу подняла трубку, но когда она это сделала, черт, я влёт забыл все русские слова. — Алло? Юрка? — Эм… Да. Это я. — С тобой все в порядке? — Да. Да, всё в порядке. Её голос звучал, как обычно, и вообще она говорила так, словно я не прогнал ее тогда, словно той ситуации не было, а оттого мой мозг спешил воспользоваться этой лазейкой, чтобы избежать части разговора, в которой я запланировал извинение. Но моё сердце требовало, чтобы я сделал всё, как надо, потому что она заслуживает к себе уважительного отношения, а еще я очень хотел сохранить нашу дружбу. — Слушай… — я совершенно не представлял, с чего начать. — Да? — Прости меня. Пожалуйста. — За что? — она будто правда недоумевала. — Ну… За тот случай. Я был зол и… В общем не важно. Я сожалею, что не послушал тебя, и вообще поступил не очень красиво… — Все в порядке. Не переживай об этом, я всё понимаю. Конечно, она понимала. Её эмоциональный интеллект был явно повыше моего. И что странно, так это то, что она никогда меня не осуждала, не отчитывала, не поучала, не стыдила. В ее глазах и словах постоянно читалось это вездесущее «Я понимаю». Она всегда учитывала причины, по которым люди поступали так или иначе, а потому не брала на себя роль «судьи». Все поступки она воспринимала как факты, существующие в определенном контексте — без обобщений и «сгребания всех под одну гребенку». Она никогда не лезла с оценочными суждениями и советами «по своему опыту». Идеальный слушатель, идеальный исповедник. Но не это самое интересное. Как я уже сказал, она никогда не говорила напрямую «Ты поступаешь, как мудак», но глядя в ее глаза, я всегда сам понимал, что я делаю что-то не так. Она говорила мне «Я понимаю», а уже моя совесть подсказывала мне «Юра, ты мудак». И вот то был как раз тот случай. — Спасибо, — только и смог ответить я. Это было самое искреннее мое чувство. Благодарность. Именно она наполняла моё сердце в тот момент. Я чувствовал прощение, я чувствовал, что меня не собираются отвергать, чувствовал, что меня принимают. — Юрк, тебе разве не пора готовиться к выступлению? — она явно смотрела трансляцию, от этой мысли уголок моего рта дрогнул в улыбке. — Пора. — Юр… — Да? — я приготовился услышать что-то типа «удачи», но… — Береги себя. Эта фраза эхом звучала в моем сознании. В этих двух словах было столько заботы, что я невольно подумал, что не заслуживаю ее. Я не помню, что я ответил, но когда настало моё время выходить на лёд, я ощущал лишь странное смятение. Конечно, мне пришлось выпить лошадиную дозу обезболивающего, поэтому во время проката я не чувствовал не то что боли, вообще почти ничего. Хореография шла отлично и скользилось вообще, как по маслу, но когда я стал заезжать на дугу, чтобы исполнить четверной лутц, открывающий серию прыжковых элементов, я вдруг услышал её голос у себя в голове — «Береги себя». Не было времени что-то обдумывать, видимо, это произошло рефлекторно, но вместо четверного, я сделал тройной прыжок. Я был удручён, потому что сознательно лишил себя шанса на золото, но я чувствовал, что впервые за долгое время я сделал всё правильно. Закончив программу, я постарался абстрагироваться от этой ситуации. Я не слышал ни разочарования трибун, ни слов Якова, которые он сопроводил по-отцовски ободряющим хлопком по плечу, журналистов я тоже не слышал. Я постарался слиться как можно раньше и успеть на ближайший поезд, даже не поговорив с Виктором. Я был расстроен. Чертовски расстроен. Но по приезде в Питер домой мне все же не хотелось, поэтому, по привычке, я вызвал такси и сказал водителю ее адрес. Я не предупреждал ее, что приеду и вообще сильно сомневался в том, что мне стоит к ней заявляться. Во-первых, я не хотел ее беспокоить, а во-вторых, я был всё ещё перед ней виноват, а в-третьих, я был повержен и очень боялся увидеть в ее глазах жалость. Но все же мне хотелось ее увидеть и услышать, и желательно обнять. И это желание оказалось достаточно сильным, чтобы я не стал сопротивляться. Пока я наблюдал за городом из окна машины, на стекле стали появляться капельки дождя. Вот уж чего мне не хватало. Однако я вспомнил, что с пустыми руками заявляться как-то не хорошо, к тому же, по моим понятиям, извинение было бы неплохо подкрепить небольшим подношением, так что я попросил высадить меня у магазина. Накинув капюшон в целях защиты от дождя и конспирации, я принялся штурмовать торговые ряды на предмет лимонного пирога. Пирога именно от Тверского хлебозавода. Этого я никогда не понимал, у нас в Питере полно пекарен и вкусных пирогов, но она всегда искала именно этот, так что и я решил сделать так же, чтобы порадовать её. Хоть в этом деле удача была на моей стороне! Расплатившись за пирог, я наконец двинулся к ее дому, к счастью, дождь уже заканчивался, и я почти не промок. Боже, думал я, хоть бы она была дома и пустила меня. Код от домофона я знал, а вот на звонок она почему-то не отвечала. Я всерьез забеспокоился и решил позвонить. Странно, даже сквозь дверь было слышно ее рингтон. Значит, она была дома… Тогда я решился опустить ручку двери, и … она открылась. Мда. Это было довольно беспечно для девушки, живущей одной. Но вполне в ее стиле. Что делать дальше я не знал. Совершенно. Она вряд ли кого-то ждала, и пугать ее своим появлением я вовсе не собирался, но и стоять тут на лестничной площадке в ожидании с моря погоды вроде как тоже такой себе вариант… Я громко выдохнул. Будь, что будет. Если захочет, пусть побьет меня веником или сковородкой (она бы никогда так не сделала, но представить эту картинку было весьма забавно). Может в следующий раз, будет знать, как оставлять дверь незапертой. В общем я пересёк Рубикон и отступать было решительно некуда. В прихожей стояли ее ботинки и на вешалке красовалось ее пальто, но свет нигде не горел: ни на кухне, ни в гостиной, тогда я разделся, разулся и прошел вглубь квартиры, оставив пирог на столике. Из-под двери в ванную просачивалась тонкая линия света и было слышно шум воды. Так вот в чем дело. Я решил, что нужно бы как-то уведомить ее о своем присутствии и не придумал ничего лучше, как постучаться и приоткрыть дверь, которую она, естественно, не удосужилась запереть: — Псс, Лисёныш, не пугайся, это я. — О, Юрка, привет! Ты рано. «О, Юрка, привет! Ты рано». Серьезно? Могла бы хоть немного удивиться ради приличия. — Заходи. — Что? — Расслабься, тут пена, так что я не буду тебя смущать наготой. Мда, то есть в этой ситуации ее волновало, будет ли она смущать меня, а не то, будет ли мое присутствие смущать ее. Забавно, я должен был бы уже привыкнуть к ее логике, но все не мог перестать поражаться. Тем не менее, я зашёл и сел на пол рядом со стиральной машинкой так, чтобы смотреть ей в лицо. — Прости… я не хотел вот так врываться. — Все нормально. Я ведь сама не закрыла дверь, — я заметил книгу в ее руках, — честно говоря, я как чувствовала, что ты приедешь, поэтому не стала запираться. — Так ты у нас экстрасенс? — Нет, но я очень хотела тебя увидеть. — Ну… вот он я! На несколько секунд мы замолчали, и только звук воды, горячей струёй текущей из крана, прерывал тишину. — Что читаешь? — я вдруг вспомнил про книгу в ее руках. — О, это «Под колесом» Гессе, помнишь? — она тут же встрепенулись, будто сама забыла, что что-то читала, и протянула книгу мне, потревожив пену в ванной движением корпуса. — Под колесом? — я взял книгу и ловко пролистал странички, заметив пометки на полях, — ты же читала её уже… и наверное, не один раз, ну, в процессе постановки спектакля. — Да. Но хорошая книга не становится хуже, сколько её ни читай. К тому же, мне нужно уточнить кое-какие детали. Хочу внести некоторые изменения в следующий раз. А для этого мне нужно получше понять одного героя. — Хах, ты себя-то понимаешь? — я вернул ей книгу. — Хм. Если честно, не очень. Она вдруг усмехнулась и резко привстала, а я отвёл взгляд, чтобы ненароком не подсмотреть чего. Я заметил, что она положила книгу на пол и перебралась на конец ванной, что был ближе ко мне. Она положила руки на бортик и пригрузила их головой. Я решился взглянуть на нее. Она смотрела мне прямо в глаза, а ее плечи обрамляли мокрые пряди длинных волос, которые от влаги стали темнее и сейчас по цвету напоминали красный кирпич. На секунду я задумался о том, что она очень похожа на русалку, а я похож на моряка, которого она вот-вот утащит на дно своего океана. Я был не против. А она все продолжала пронизывать меня взглядом, добираясь до самых темных уголков моей души. Она всё знала. Я был уверен. Но в ее глазах не было жалости, поэтому я был спокоен. — Зато тебя я отлично понимаю, — она вдруг продолжила свою мысль, направив ее в неожиданное для меня русло. — Хм, — только так я и мог ответить. — Ты принял разумное решение. — Надеюсь. Я сразу понял, о чём она говорит. Конечно, она заметила мой тройной лутц вместо четверного и замену каскада на секвенцию и всё остальное тоже. Я знал, что это было разумное решение. Но без нее я бы его никогда не принял — не в моём стиле сдавать назад, не в моём стиле проигрывать сражение, даже чтобы выиграть войну. — Актёр из тебя не очень. — Хм? — я не знал, чего она хотела от меня добиться. — Не притворяйся. Я вижу, что ты расстроен. — Расстроен. Да. Это мягко сказано. — Хочешь поговорить об этом? — Нет, — я отвёл взгляд куда-то вниз. А что я мог ей сказать? — Ладно… а чего хочешь? — Честно? Не отказался бы от объятий. Я думал об этом всю дорогу до ее дома и решил, что ёрничать нет смысла. Я понимал, что сейчас, наверное, не время, но вдруг уголок ее губ дрогнул в какой-то игривой насмешке: — Хорошо. Залезай! — Что? — Обещаю, я не буду подсматривать! — Да я не об этом… — А о чём? — Даа… ни о чём. Да уж, она всегда умела застать врасплох. Это сбивало с толку, но в то же время отлично работало в моменты, когда я о чем-то загонялся. В таких ситуациях от неожиданности мой мозг переставал ясно соображать, ибо терял логику течения событий, поэтому я почти машинально делал, что она говорила. Этот случай не стал исключением. Я снял с себя одежду и, как зачарованный, залез в воду. Я не понимал, какого хрена она творила, и ещё меньше понимал, какого хрена я иду у нее на поводу. Ради приличия я сел к ней спиной, а в следующий момент почувствовал на коже тепло ее влажного тела. Она обвила мою шею руками и утянула за собой, заставив лечь. Если честно, я боялся ее придавить, но, похоже, она отлично контролировала ситуацию, поэтому я перестал об этом думать, да и не только об этом, а вообще. Я прикрыл глаза и сосредоточился на тепле воды и на звуке журчащего крана. Я чувствовал, как ее руки объятиями накрывают мои ключицы, и как она прижалась щекой к моей макушке. В тот момент я чувствовал себя самым защищённым человеком на земле. — Юркаа, ты устал, — протянула она, — дай себе передышку, восстановишься и всё будет хорошо. Я знал, что она права, и ничего не ответил, лишь слегка кивнул. — Расскажи что-нибудь, пожалуйста, — я хотел раствориться в этом мгновении, ну или хотя бы растянуть его на ещё какое-то время. — Про что бы ты хотел послушать? — ее не нужно было уговаривать. — Не знаю… ну, вон про Гессе своего что-нибудь расскажи. И она рассказала, в красках, с аналитикой и лирическими отступлениями, особое внимание почему-то уделив роману «Демиан», который я даже чуть позже решился прочитать. Я внимательно слушал и почти забыл о своей неудаче. Тогда я ещё не знал, что через год я возьму свое первое Олимпийское золото с программой, вдохновленной образом Демиана. Хотя будем честны, та программа была в большей степени вдохновена ею, нежели самим Демианом из романа. Когда мы таки вылезли из ванной, она выдала мне махровый халат, который я с радостью принял, и вдруг вспомнила, что забыла про ужин. Как типично, господи. Я предложил что-нибудь приготовить, но заглянув в холодильник, понял, что там мышь повесилась. Не удивительно. Она не особо умела готовить, зато отлично заказывала пиццу. Потому что очень любила пиццу и разбиралась в ней чуть ли не лучше, чем в кино. Тогда я предоставил ей возможность блеснуть этим талантом, но расходы взял на себя. Пока мы ждали доставку, я обустроился на её кровати, обложился подушками и завернулся в плед. Мысль о том, что придется оставить эту «крепость комфорта» и всё же пойти домой давила на меня и я пытался всеми силами её отогнать. Я чувствовал себя в своей тарелке. Мне было уютно и спокойно, и я не понимал, за что жизнь так несправедлива, что мне придется добровольно покинуть это место. А может дело было вовсе не в месте. Она вошла в комнату, держа коробки с пиццей в руках. Она всучила их мне и снова пропала из виду, вернувшись спустя пару минут с чайником и кружками. «Чтобы не ходить по сто раз», так она объяснила. Она уселась рядышком со мной и включила телик. Там шло какое-то шоу, но мы сильно не всматривались, лишь иногда угорали с происходящего на экране. В основном же мы просто болтали, наслаждаясь едой. Оказалось, у неё в запасе было много забавных историй о себе, я с удовольствием внимал ее рассказам и даже позволил себе рассказать парочку своих. За разговорами наша пицца подошла к концу, и вот последний кусочек одиноко красовался посреди коробки. Она любезно предложила его мне, но я отказался, сославшись на то, что я всё-таки спортсмен и свою норму я уже и так перевыполнил, тогда она предложила съесть его «по-братски», и я согласился. Она поднесла острый угол треугольничка пиццы мне ко рту и проследила за тем, чтобы я откусил. Себе она оставила часть с краем теста, и мне вдруг стало не по себе. Вот всегда она так делает. Заваривает мне чай из нового пакетика, а себе заваривает «вторую производную», когда разрезает яблоко напополам, мне отдает половину побольше и покрасивее, и даже когда у меня однажды кончилась ручка в процессе делания домашки, она отдала мне ту, которой и сама никогда не пишет, ибо «это ручка для особых случаев». Мне было немного больно на это смотреть, что ли. Я не понимал, зачем она это делает. Хотя… скорее всего, она сама за собой этого не замечала. Зато я замечал. И ценил. Когда с пиццей было покончено, мы продолжили смотреть телик, то шоу успело закончиться, но сразу за ним начался фильм, который (невероятно!) она ещё не смотрела. Время было уже позднее, но она не спешила меня провожать. Даже наоборот, она держала меня за руку, периодически перебирая пальцы, потом опустила голову мне на плечо, а потом в какой-то момент стала сползать ниже, пригрузив мою грудную клетку. По спокойному, размеренному дыханию я понял, что она уснула. Я невольно улыбнулся и позволил себе приобнять её, а вскоре и сам уснул, воспользовавшись моментом. Так я впервые остался у нее дома.