Le Petit Renard 🦊

И всё же на следующий день в школе она не появилась. И через день тоже. На сообщения в ВК она не отвечала, точнее, она просто туда не заходила. Я же за это время успел вызволить её пальто из плена и ждал шанса возвратить его владелице. Я начинал волноваться. Я сидел на уроке литературы, который в тот день был последним, и с нетерпением ждал звонка. Учительница, казалось, ждала его не меньше меня, она явно была расстроена. Забавно, как те люди, которым удалось с ней найти общий язык, сразу же замечали ее отсутствие. Лишний раз усмехнувшись этой мысли, я сразу после урока решительно двинулся в сторону её дома. Я подумал, что она простудилась, поэтому предварительно зашёл в магазин. Я жутко затупил и попытался припомнить, что в таких случаях делают люди в кино. На ум шли только апельсины. Я очень понадеялся, что у нее нет аллергии и набрал пакетик самых рыжих апельсинов, что нашёл. Потом я вспомнил, что живёт она всё-таки одна, и подумал, что если уж она заболела, то готовить себе вряд ли сможет, и решил добавить к апельсинам шаверму. Набор получился очень странный, зато на все случаи жизни. Я зашёл в нужную парадную, поднялся на пятый этаж и позвонил в дверь. За ней послышались резвые шаги и звуки спотыкания с лёгким шлейфом нецензурной брани. Я про себя поржал над этим, а заодно поразился «толщине» стен. Видимо, она посмотрела в глазок, потому что когда приоткрылась дверь, я тут же услышал удивлённое «Юрка?». — Да, это я. — Ты это, какими судьбами здесь? Она не спешила полностью открывать дверь и говорила через щёлочку. — Ну… ты не появлялась в школе уже два дня и не читаешь сообщения… Что-то случилось? — О, нет, нет, ничего особенного! — Так может ты это, хотя бы откроешь дверь… Я пальто твоё принёс, — я протянул пакет к щёлочке, в которой тут же промелькнула шустрая ручонка, чтобы его забрать. — Спасибо! Я… немного приболела, простуда-насморк, ничего страшного, но я не хочу тебя заражать! Давай в другой раз? Она говорила очень подозрительным тоном, я сразу это почувствовал, поэтому решил кое-что проверить. — Ладно! Поправляйся, — я сделал вид, что поверил ей на слово, — о, чуть не забыл, это тебе, — я поднёс пакетик с апельсинами к щёлочке, через которую мы вели разговор. — Ой спасибо! — она раскрыла дверь пошире и с радостью приняла гостинец, — хм, это что, запах шавермы? — Да, я не знал, какую ты любишь, так что… — я улыбнулся и изо всех сил старался сдержать смех. — О, я люблю шаверму во всех ее проявлениях. В этом вопросе у меня нет табу и предпочтений, — ее тон был игривым и совершенно не коррелировал с ее легендой о простуде. — Погоди, — я решил раскрыть все карты, — и как это ты с насморком учуяла шаверму? В воздухе повисло молчание из разряда «oh shit» moments. — Разве друзья не должны говорить друг другу правду? — это был мой последний козырь, и к счастью, его хватило. — Ох, ты прав. По звуку я понял, что она прислонилась лбом к дверному косяку, а рукой опустила ручку двери, подтолкнув её вперёд. Предо мной открылся вид на «хозяйку лисьей норы» в естественной среде обитания: нелепые тапочки, заношенные спортивки, растянутая «батина» футболка, растрёпанный рыжий хвост-пальма и пакет с апельсинами. — И к чему был этот цирк с простудой? — Не знаю, — она устало улыбнулась и все же сделала пригласительный жест. — Что случилось? — я зашёл на её территорию и стал разуваться-раздеваться. — Да ничего! Просто… у меня совершенно не было сил на социальные контакты в последние пару дней… — Слушай, ну ладно школу решила пропустить, но зачем меня-то игнорировать? — О, я не хотела тебя игнорировать! По виноватому выражению лица я понял, что у нее и правда не было такого намерения, если б я не сказал, она бы вообще не подумала, что с моей стороны эта ситуация выглядела таким образом. — Просто… мне показалось, я очень напрягла тебя в тот раз… ну, когда моё пальто пропало. — Если честно, ты больше напрягла меня сейчас, когда исчезла с радаров… — Прости. — Ничего, постарайся не придумывать себе лишнего. Если сомневаешься в чем-то, что касается меня, то лучше просто спроси, а не уходи в изгнание. — Ладно… — она улыбнулась, — пойдем на кухню? Мы наконец двинулись вглубь квартиры, шаверму я отдал ей, а сам пошёл помыл руки. Когда я зашёл на кухню, она суетливо ставила чайник. На столе я заметил небольшую салатницу, в которой была непонятная субстанция. Она заметила мой интерес: — Ой, ты не обращай внимание, это я обедать собиралась. — Это… твой обед? — я повёл бровью в знак тотального непонимания. — Ну да, — но она, казалось, не шутила. — Это же просто помидоры. — Нет, это порезанные помидоры, заправленные майонезом, а значит, уже салат. — Прикалываешься? — Нет, я серьезно. — И какую часть твоего рациона составляет этот салат? — робко поинтересовался я. — Ну и зачем тебе эта информация? — она понимала к чему я клоню, а я начал понимать причину её «стройности». — Да так… — Я не ждала гостей, поэтому не готовила ничего приличного, уж извини. — Да я не к тому… Погоди, ну я же был у тебя несколько раз, и ты кормила меня супом, хочешь сказать, ты тогда меня ждала? Она лишь кивнула. — Так ты и готовила, получается, для меня?! И в этот раз она сначала ограничилась киванием, а потом добавила: — Я не знала, что едят фигуристы, так что… — Да причём тут вообще фигуристы?! Питаться одними помидорами не нормально! — А я и не одними помидорами питаюсь. Она явно была не в настроении для моих нотаций, но питание всегда было важной для меня темой, поэтому с этого коня я слезать не спешил. — Да? Ну и что ещё ты ешь? — Что за допрос?! Может тебе ещё мои расходы за месяц показать? — Ясно, — я решил, что конфликт нам ни к чему, а то ещё пропадёт опять, — мы ещё вернёмся к этому вопросу, а сейчас предлагаю предаться наслаждению этим прекрасным восточным блюдом. Я как можно более элегантно обнажил верхнюю часть шавермы, а она почему-то загадочно улыбнулась и присоединилась ко мне. К этому вопросу напрямую мы больше не возвращались, но это не означало, что я про него забыл, вместо слов я пытался помочь делом: организацию совместных обедов и ужинов я брал на себя, к счастью, она не сопротивлялась. Кроме того, она больше не «пропадала с радаров», вместо этого, когда ей было нужно, она «брала паузу», но всегда ставила меня в известность. Обычно мы вместе делали уроки и смотрели фильмы. А ещё она часто повторяла какие-то слова для ролей в спектаклях школьного театра, я находил это весьма забавным, должен признать, у нее определенно был талант. Учиться с ней было спокойно, она замолкала и полностью погружалась в задание, периодически подливая нам чай, а вот смотреть кино с ней было просто невозможно: любой фильм она могла разобрать на режиссерские приемы и считала своим долгом пояснить мне за смысл чуть ли не каждой сцены. Но я смирился. Честно сказать, во время моих отъездов по случаю соревнований мне этого даже стало немного не хватать, поэтому, когда я возвращался, то уже по привычке и с большой долей предвкушения прямо в аэропорту брал такси и заваливался к ней домой. Этот раз не стал исключением. Она с нежной улыбкой открыла мне дверь и, как обычно, пошла суетиться. Но вот что я заметил, у нее дома уже включили отопление, а она была в толстовке. Сначала я не придал этому значения, но потом я присмотрелся повнимательнее: во время традиционного ужина и просмотра кино она постоянно прятала кисти рук в рукава. Это было странно, обычно она активно жестикулировала, а я любовался изящностью ее пальцев. Тогда я подловил момент и, когда она потянулась к ноутбуку, чтобы поставить фильм на паузу, я поймал ее руку. Она, конечно, такого не ожидала. — Юр, ты чего? Я не ответил, но задрал ее рукав и наконец понял, к чему была маскировка. Кожа на нескольких костяшках ее пальцев была содрана и только-только покрылась струпом, тогда я задрал рукав выше и увидел синяки на ее предплечье. Я замер в немом ужасе, а она смотрела на меня таким взглядом, будто я поймал ее за совершением какого-то преступления. — Это… что? — я наконец обрёл дар речи. — Эммм… нуууу… — а вот она, кажется, нет. — Говори. — Юр… — Говори! — Это… я подралась с девчонками. — Подралась? — я сразу почуял неладное. — Да. — То есть от тебя тоже кому-то досталось? — Нуу… — Ну? — Нет. — Ох, — как я и думал, — тогда ты не подралась, а тебя побили. — Ну, наверное, так, — она опустила взгляд. Это было уже слишком. Обзывательства и шутки это одно, но побои, да и те случаи с блузкой и пальто, это совсем другое. Я смирился с тем, что она выбирала игнорировать первое, но закрывать глаза на второе… Ну уж нет. Я хотел ей помочь, очень хотел. И я мог бы прийти и надавать всем по первое число, но я прекрасно понимал, что это не сработает. Это помогло бы на какое-то время, но проблема не была бы решена. А я не мог быть постоянно рядом, чтобы всё контролировать. Я хотел дать ей инструмент — то, с помощью чего она смогла бы сама разобраться. Только она, кажется, не хотела ни с чем разбираться, а это было ещё большей проблемой, и бесило меня гораздо сильнее. — Тебе что, совсем все равно? — я чувствовал, как какая-то необъяснимая ярость овладевает мной. — Да. — Да что с тобой такое?! Где твое человеческое достоинство?! Они же считай ноги о тебя вытирают! Выйди ты уже из своего розового мирка с единорогами! Разозлись хоть раз! Как нормальный человек! Ну?! Сколько можно быть такой жалкой?! — Хватит! И все же она вмазала мне. Это была всего лишь пощёчина, но приличной силы. Занятно. Может, когда хочет. Так почему никогда не даёт сдачи тем, кто над ней издевается? Да потому что дура. Тем не менее, я решил задать ей этот вопрос напрямую, на что получил весьма интересный ответ: «Потому что я их не знаю, и мне на них плевать! И на то, что они говорят и делают, мне тоже плевать!». А на меня ей не плевать значит? Тогда в ее глазах вдруг показались слезы. А мне стало не по себе. Я наговорил всякого, но… Это не со зла. Я не хотел ее обидеть, лишь немного «расшевелить». Она продолжила, вытирая глаза тыльной стороной ладони: — Мне больно слышать от тебя такое. Никогда так больше не говори. — Не буду, — я ответил машинально, но искренне. — Хорошо, — она отвернулась и какое-то время напряжённо молчала, — я не хочу им уподобляться, понимаешь? Не хочу отвечать злом на зло… Пусть эта цепочка оборвётся на мне. Кстати, прости за пощечину. Она снова обернулась и виновато смотрела мне в глаза. — Ничего, я переживу, — я усмехнулся, потому что даже сейчас, когда, казалось бы, обидели ее, она все равно извинялись, — ты слишком добрая. И наивная. С таким отношением, ты долго не протянешь… — Зато буду уверена, что из-за меня никто не пострадает, и проживу жизнь в соответствии со своими убеждениями. — Слушай, я и не прошу тебя отказываться от своих убеждений. Иногда поставить на место парочку засранцев величайшее добро, а не «зло на зло», как ты говоришь. Я лишь прошу тебя немного больше заботиться о себе. Ты не Иисус, чтобы быть всеобщим спасителем. Задумайся. Это дружеский совет. Неплохой получился удар, кстати. Но так не годится… — Тогда научи меня, как надо. Я совсем не ожидал такого поворота событий, но был даже рад. Не все потеряно! Тогда я встал с дивана и жестом показал ей сделать тоже самое. Я показал, как нужно защищаться, а потом и как правильно наносить удар, получалось у нее хреновато, но начало было положено. Она очень старалась и ее усилия выглядели так мило, что, когда она в очередной раз промахнулась, я абсолютно импульсивное поймал ее в свои объятия. Она не сопротивлялась, только хихикнула. — Никогда не давай себя в обиду, — я прижал ее к себе ещё сильнее как будто надеялся, что так мои слова лучше подействуют. — Юрк, а ты где этим приемам научился? — она конечно же решила перевести тему. — У Отабека. — Отабека? Так… Отабек, Отабек, Отабек… где я слышала это имя… — она немного отстранилась и погрузилась в раздумья, — Алтын! Отабек Алтын! Так это он твой друг?! — Да. — Офигеть… Ну ты везучий, Юрка! Я его только на видео видела, скажи, он в жизни такой же крутой? — Да, — я неосознанно улыбнулся. — Класс… — Могу вас как-нибудь познакомить. — Правда? — Ага. — Шикарно! Забавно вышло, она настолько ко мне привыкла, что забыла, что меня в общем-то тоже большинство только на видео и видели. — Кстати, мы же с тобой друзья, так? — она посмотрела на меня каким-то по-лисьему хитрым взглядом. — Да. — А ты не хочешь сходить на мой спектакль? — На твой спектакль? — мои брови поднялись в удивлении, потому что я слабо представлял, что значит «мой спектакль». — Да. Я там играю совсем небольшую роль, но зато я его почти целиком сама ставила, так что… — она начала нервно теребить собственные пальцы. — Я постараюсь прийти. — Правда? — Да. У меня сейчас много тренировок будет, но разок постараюсь выбраться. Ее лицо вдруг озарилось неподдельным счастьем, а я ведь даже не пообещал, а сказал лишь, что постараюсь, но именно в тот момент я почувствовал, что я точно должен буду прийти, чего бы мне это ни стоило. А стоило мне это ни много ни мало, но 900 евро. Пришлось отказаться от участия в каком-то шоу, о котором я ничего толком-то и не знал, так что, кроме денег, я ничего не терял. В театр я ходил редко, даже слишком редко для человека, живущего в городе, где свой театр есть почти в каждом дворе. Я начал соображать… а что люди надевают в таких случаях? Инстинкт подсказывал, что нужен костюм. Но я же не в Большой иду. А в школьный. Тогда я решил снизить градус формальности, убрав из образа галстук и добавив кроссовки. Должно прокатить. Затем я стал вспоминать нормы этикета, и где-то в подсознании всплыла мысль о том, что артистам обычно дарят цветы, ну и всякие другие штуки, но я зациклился на цветах. Я, конечно, погуглил, какие цветы можно дарить артистам, только всё это подходило для случаев, когда артист — не знакомый для вас человек, а она была мне очень даже знакомой. Наверное даже близкой. Здесь нужно было что-то особенное. И тогда я нашел букет из ох#ренно огромных подсолнухов и двинулся к школьному театру. Я не знаю, почему именно на подсолнухи пал мой выбор, наверное, где-то в глубине души наши отношения ассоциировалась у меня с отношениями «солнце — подсолнух». Тогда я был склонен считать себя солнцем, а её подсолнухом. Впрочем, эта ассоциация не означала чего-либо уничижительного в её сторону, даже наоборот, ведь мне искренне нравилось быть её солнцем, и самым большим страхом для меня было то, что в какой-то момент она может от меня отвернуться. И только годы спустя я понял, что мы оба были подсолнухами, ведь когда нет солнца, они поворачивается друг к другу. Кстати, цветы я попросил ни во что не упаковывать, ибо знал, что она выдолбит мне все мозги тем, что это не экологично. Выглядел я, конечно, по-дурацки, но в тот момент я предпочел не думать об этом. Когда я проник в зал, свет уже был выключен, я успел к самому-самому началу спектакля. История оказалась весьма интересной и, как ни странно, она очень резонировала с моим внутренним ощущением. Главным героем был парень, Ганс, кажется. Он отличался умом и сообразительностью, и вообще подавал большие надежды, точнее, на него их возлагали, причём все, кому не лень: и отец, и пастор, и какой-то мастер-сапожник… А сам парень-то любил больше всего рыбалку и природу. К сожалению, чувство собственной особенности и некой элитарности он тоже любил, а потому отчаянно держал марку и старался объять необъятное. Ничем хорошим оно, конечно, не кончилось: парня сломала система, а может он в какой-то мере сам сломал себя изнутри. Чем больше я о нём думал, тем больше мне становилось не по себе. Я всё чаще начинал себя чувствовать как навозный жук. Да-да, как навозный жук, который толкает лапками этот огромный шар говна требований к себе и окружающему миру, что с каждым толчком становится всё больше и вот-вот рискует придавить. Но я уже стал чемпионом, задал планку, а потому у меня не было пути назад, только вперёд. Быстрее, выше, сильнее. Сначала я делал это, чтобы порадовать деда, потому что боялся, что он меня бросит. Потом я делал это, чтобы доказать родителям, что я могу всё, что они ещё пожалеют, что оставили меня. Но им было всё равно. А потом я сам втянулся, и тут начался самый мрак: ведь теперь я пытался впечатлить себя, только я был ненасытен, не было той планки, которую я счёл бы достаточной. Это давило на меня, ибо кроме этой призрачной границы самопризнания я не видел ничего. Пока не появилась она. Она показала мне, что в мире полно интересных вещей, которыми можно просто наслаждаться, как Ганс наслаждался рыбалкой. Я задумался: что было бы, окажись рядом с Гансом такой человек, как она? Сильно уйти в размышления я не успел, спектакль подошёл к концу. Актёры вышли на поклон, но в ровной шеренге артистов, знакомого силуэта я не разглядел, поэтому направился на выход из зала и поспешил к дверке, ведущей в театральное закулисье. Как по щучьему велению, когда я подходил, из-за этой дверки показалось моё рыжее солнце. Она с кем-то активно прощалась, из разговора я понял, что она договорилась сбежать пораньше и давала ценные указания своему помощнику. Заметив меня, она ещё раз поблагодарила собеседника и закрыла за собой дверь. После характерного хлопка́ в коридоре повисла тишина. — Пришёл, — её щеки вдруг зарумянились, глаза заблестели, а на губах появилась улыбка. — Конечно, пришёл, — я смотрел на нее со всей нежностью, на которую только был способен, хотя вряд ли это было сильно заметно, — это тебе. Я протянул ей огромную охапку подсолнухов, которые были связаны верёвочкой, а потому считались букетом. Она вдруг застыла, как скульптурное изваяние, но всё же протянула руки. — Мне? — почему-то ей в это не верилось. — А ты видишь здесь кого-то ещё? — Нет, — она усмехнулась и прижала цветы поближе к себе, — спасибо! — Ты чего такая странная? — Да? Так заметно? — Ага. — Просто… Мне… Никогда не дарили цветы… Я не знаю, что делать в таких случаях. — Да ничего особенного. Ты отлично справилась. И с цветами. И со спектаклем. — Правда? Ты так думаешь? — Да! Мы вышли из здания и какое-то время, прогуливаясь, обсуждали спектакль. Про свои «личностные» ощущения я ей рассказывать не стал, но что-то в её взгляде говорило мне о том, что она уже всё знала, будто предвидела наперед. И оказалась пророчески права.