Le Petit Renard 🦊

«No, you don't mean nothing at all to me

But you got what it takes to set me free

Oh, you could mean everything to me»

— «Say It Right» Nelly Furtado

Однако, произошло то, чего я боялся: она решила, что раз уж между нами тогда произошел контакт, то теперь можно заводить со мной разговоры. К счастью, делала она это осторожно и ненавязчиво, поэтому при этом я чувствовал себя на удивление комфортно. А вот ее комфорт, кажется, совсем сошел на нет, ибо теперь некоторые одноклассницы принялись доставать ее с удвоенной силой, потому что ей досталась «их привилегия» перекидываться со мной парой фраз. Я не сразу понял, в чем дело, ведь я не был особо общительным вне своего профессионального круга, и среди одноклассников и одноклассниц у меня не было «фаворитов». К тому же большинство из них сами по себе были людьми самодостаточными и не стремились утвердиться за мой счет. Но не все. К сожалению, была парочка персон, которым хотелось исключительного внимания от меня, и они никак не могли смириться с моим «расположением», которое вдруг получила «рыжая с приветом». Всё это я понял годы спустя, а тогда мне казалось, что это она, «рыжая с приветом», навлекала на себя все беды и ничего не делала, чтобы от них избавиться. Я думал, что доброта и благородство, это конечно классно, но абсолютно бесполезно, если ты не можешь защитить то, за что борешься. Сейчас я остался при том же мнении, но сейчас я бы помог ей. А тогда… что тогда? Тогда я вмешивался, только когда судьба сама тыкала меня носом, делая соучастником дерьмовых ситуаций, приключавшихся с ней. Например, в день, когда в школе проводился ежегодный медосмотр. Меня это мероприятие обошло стороной, так как я свой проходил по профессиональным требованиям в другое время в другом месте. Поэтому я пришел к третьему уроку. Это была литература, которую я не очень-то любил, но учительницу я уважал, поэтому хоть толку от меня на уроках было абсолютно никакого, я все равно на них ходил. Ладно, сейчас я уже готов признать, что моя почти идеальная посещаемость по этому предмету была обусловлена еще одной маленькой деталью — это был её любимый предмет. И если уж говорить совсем откровенно, то она была единственной в классе, кто действительно работал на занятиях. Она внимательно читала произведения, писала длинные заметки и нередко пускалась в критические рассуждения, а учительница, которая на вид ничем не отличалась от сорокалетних душнил, звавшихся нашими преподавателями, с большим удовольствием вела с ней обсуждение и даже не пыталась ограничить ее какими-либо шаблонами, чем и заслужила моё уважение. Их разговоры были воплощением энтузиазма, и мне было приятно за ними следить, хоть для меня в них ничего особо интересного не было. В тот день я сидел за своей партой и наблюдал за жалкими попыками учительницы вывести класс на диалог, но в лучшем случае ей оставалось довольствоваться безразличными минами обитателей первых рядов, в худшем — мириться с неприкрытым галдёжом на задних партах. Мы оба заметили пропажу. Большинство ребят уже вернулись с медосмотра, за исключением двух или трех, среди которых была и она, но если те двое вскоре заняли свои места в кабинете, то она всё никак не появлялась. Я знал, что она точно в школе, ведь видел ее вещи на стульях в конце кабинета. Сначала я поддался интриге, но потом моё нутро почуяло неладное, тогда я попросился выйти. Я стоял в коридоре и решительно не понимал нахрена. Ну то есть а что я должен был делать? В школе четыре этажа, а она может быть где угодно. По лестнице я спустился на нулевой этаж, где были раздевалки и висела доска объявлений. На одном из них был список врачей и кабинетов, которые ученикам нужно было пройти, но мои поиски это не облегчило, так как судя по времени, указанному в крайнем столбике, все врачи уже закончили осмотр. Я громко выдохнул. Засунув руки в карманы брюк, я повернулся на 90 градусов вправо с намерением вернуться в класс, но тут мой взгляд зацепился за дверь туалета, и почему-то меня туда прям как магнитом потянуло, хотя объективно мне туда было не нужно. На двери не висело обозначения «М» или «Ж», так как этой уборной в принципе никто особо не пользовался, но «в народе» почему-то все равно считалось, что это именно мужской туалет, поэтому я без задней мысли влетел в помещение… и как же я охренел, когда перед зеркалом над раковинами застал её. — Ёлки-палки! — возможно тогда я выразился менее прилично. — Ай! — а она резко обернулась и почему-то запахнула блузку, что показалось мне особенно странным. На несколько секунд воцарилось неловкое молчание. Я смерил ее вопрошающим взглядом, а она испуганно моргала широко раскрытыми серо-голубыми глазами. — Ты чего тут? — я нарушил тишину. — Ничего! — она тут же отвернулась обратно. — Ну ладно, ничего так ничего. Я сделал вид, что собираюсь уходить, а может и правда собирался, потому что её ответ меня неожиданно выбесил: если я спрашиваю, значит, я делаю это не просто так, но раз человеку не нужна моя помощь (или он просто не признает, что нужна), то тратить своё время я не буду. — Стой! — она вдруг окликнула меня, — у тебя случайно нет булавки? — Чего? — звучало подозрительно, но всё же я отменил своё решение покинуть помещение. — Булавки, говорю, у тебя нет? — Нет. Она смотрела на меня, выглядывая из-за плеча, а я молча ждал продолжения фразы, но она всё никак не доходила до сути дела. — Тебе зачем? — Да так… — она безнадежно выдохнула. — Ты можешь перестать тянуть кота за яйца и просто сказать нормально, что случилось?! — у моих нервов был предел, и в то время он был весьма низкий. — Я… Она поёжилась, будто от холода, но слов, видимо, никак подобрать не могла. К счастью, мне хватило ума проявить терпение и не давить на нее. — В общем… Вместо слов она наконец повернулась лицом ко мне и опустила руки вдоль корпуса. Я сразу понял в чем дело: на блузке не было ни одной пуговицы. — Неожиданно! — я был искренне удивлен и сгорал от любопытства, — и как так вышло? — Очевидно, кто-то посчитал, что это будет забавно! — Но… Когда? — я просто не мог понять, как вообще можно ухитриться отпороть каждую пуговицу с блузки, ведь вряд ли она стояла в тот момент полуголая и ждала, пока кто-то закончит свое мерзкое дело. — Медосмотр. Пока мне делали ЭКГ. — Ясно, — всё встало на свои места, — ты ведь знаешь, кто это сделал? — Да. — И чем ты собираешься отвечать? — Ничем. — Но… Я хотел возразить, что так нельзя, нужно обязательно что-то предпринять, но я даже начать не успел, как она быстро охладила мой пыл одной фразой: — Булавки, значит, у тебя нет… Не буду скрывать, я был возмущен, что меня оборвали на самом интересном месте, но на этот раз решил принять её правила. — Да тут булавкой не отделаешься, — я ещё раз смерил ее взглядом, — снимай. — Что? — Блузку снимай, — я отвернулся, чтобы не смущать ее. — Зачем? — она, конечно, не могла не спросить, но судя по шуршанию ткани, моему указанию последовала. В это время я снял свой пиджак и протянул его ей вместо ответа. Она надела его, и я наконец снова на нее взглянул. Картина была достойной обложки французского Vogue (если не считать плиточный интерьер): ее волнистые рыжие волосы были собраны в аккуратный, но не плотный пучок на затылке, и ее глаза приобрели графитовый оттенок, потому что отражали цвет моего пиджака, из-за ворота которого виднелись острые ключицы, а весьма длинная юбка-карандаш и туфли-лодочки придавали ее образу несвойственную ей строгость. По ключицам я сделал вывод, что она была безбожно худой, но в тот момент это только усилило ассоциацию с модной индустрией, а мысль о её физическом состоянии посетила меня гораздо позже. Тогда же я впервые отметил для себя её красоту и даже позволил себе лишнего заглядеться, её голос вывел меня из размышлений: — Ты чего? — Чего-то не хватает. — Например? Наверное она тогда знатно офигела, но я потянулся к своему ремню и даже не потрудился отвернуться или хотя бы объяснить ситуацию. Когда пряжка издала лязгающий звук, её брови поднялись в недоумении, а губы безмолвно приоткрылись. Она ни проронила ни звука, но когда я вынул ремень из шлевок своих брюк и приблизился к ней, готов поклясться, её пульс ушёл за добрую сотню ударов, и это был не конец: я поплотнее запахнул на ней пиджак, обогнул ремнем её талию и плотно его затянул, потом поправил ворот и взглянул на свой шедевр. — Так-то лучше. А блузку советую выкинуть, она тебе ни к чему. Она была немного в шоке, и я воспользовался моментом, чтобы двинуться к выходу. Она окликнула меня уже у двери: — Почему ты мне помогаешь? — Не люблю быть должным. — Ты мне ничего не должен… — мой ответ явно ввел ее в заблуждение. — Канат. Помнишь? — Это не было одолжением. Я не накладывала на тебя обязательств. Долгом это было бы, если бы я так сказала. — Это… Кармический долг. — Хм! Ну вот теперь я тебе должна… — С чего бы? — Баскетбол. Помнишь? — Забей. — Не могу: кармический долг, — она улыбнулась. — Хочешь вернуть? — Хм? — Сделай так, чтобы больше не попадать в такие ситуации. Я похлопал её по плечу, а она резко переменилась в лице: улыбка тут же исчезла, и выражение стало каменным, будто ворота за́мка ее души захлопнулись перед моим носом. О нет, это я их захлопнул, собственноручно. Я задел её. Не сказать, что абсолютно ненамеренно, но намерения у меня были благие, только вот исполнение хромало. Я хотел, чтобы она решилась постоять за себя, но получилось так, что я выставил ситуацию таким образом, будто всё целиком зависело от неё и именно она ответственна за прекращение издевательств, а не её обидчики. С моей стороны это было особенно низко, ведь им я нотации не читал и на их поведение повлиять не пытался. Тогда я не мог принять свой промах и вышел из уборной, оставив ее наедине с собой и собственными мыслями. Я вернулся в класс, все смотрели какой-то фильм, но с моим появлением прошла волна громкого шушуканья, ибо все заметили отсутствие на мне пиджака и ремня. Каково же было их удивление, когда в классе показалось её фигура, облаченная в эти вещи… Боже, это стало темой обсуждения номер один на всю последующую неделю, хотя уже на следующий день она мне их вернула. Я стоял в коридоре и судорожно, используя подоконник в качестве стола, пытался набросать лабораторную по физике, которую должен был сдать ещё месяц назад. Она подошла ко мне и привлекла внимание, произнеся лишь моё имя. Я даже не успел поздороваться, как она вручила мне аккуратный бумажный пакет с моей одеждой, не менее аккуратно сложенной. — Спасибо, — она сказала искренне, но без особых эмоций, так, будто я для нее перестал существовать. Меня это задело. Ещё никто не был со мной так нарочито холоден и сух, особенно, после того, как я (!!!) оказал помощь. Я стоял с этим пакетом в полном шоке и смотрел, как она абсолютно спокойно разворачивается и уходит. Я срочно должен был что-то сделать и не придумал ничего лучше, как: — Эй! — она обернулась, — ты в физике шаришь? — Смотря с какой целью интересуешься. — Мне… нужна помощь. Мне не нужна была помощь. Во всяком случае я так думал. Я сделал это, чтобы… Не знаю. Может, потому что побоялся быть брошенным. Почему-то именно так это ощущалось, хотя виноват был я сам, да и по сути мы были друг другу никем. Но меня никогда не отшивали девушки, поэтому, стыдно признаться, но я будто тестировал, сколько мудачества с моей стороны они смогут стерпеть, то есть я всегда полностью контролировал ситуацию, а тут я впервые почувствовал, что меня реально могут просто вышвырнуть из жизни без моего согласия. А уже эта мысль в свою очередь разблокировала воспоминания о матери, которая по сути бросила меня в детстве, и отце, который сделал то же самое вообще до моего рождения. Эти воспоминания по факту не были связанными с тем, что происходило в тот момент, в любом случае я смотрел в большие серо-голубые глаза, будучи переполненным внезапно накатившим ужасом. — Хм. Любишь влезать в кармические долги? — она почти безразлично усмехнулась. О, она знала толк в жестокости. Моё же оружие против меня. Должно быть я сильно побледнел в тот момент, потому что она резко сбавила обороты: — Расслабься! Показывай, что там у тебя! Она вдруг снова засветилась, как в тот день, когда научила меня лазить по канату, и где-то в глубине души я с дичайшим облегчением выдохнул, протянув ей тетрадку. — Хм, хм, хм. Всё хорошо, только ты вот тут единицы измерения попутал, так что исправь, пока не посчитал окончательный ответ. Не стоит так торопиться! Я последовал её совету. С тех пор она иногда помогала мне с физикой и прочим, её доброжелательность вернулась, и общаться мы стали гораздо чаще, хотя о ней я знал по-прежнему очень мало. Как выяснилось, она и правда была умной, поэтому вполне могла себе позволить рисовать на полях во время контрольных. Только вот что забавно, рисовала она не после решения всех задач, а вместо: если задачи ей не нравились, она их просто пропускала, даже если знала ответ, потому что считала их скучными. При этом баллов на тройку она всегда набирала, именно поэтому учителя до нее не докапывались. Мне же нужен был хороший аттестат, так что такую избирательность я себе позволить не мог, к тому же и учить всё так глубоко, чтобы в принципе быть способным делить задания на скучные и не скучные у меня не было времени, так-то все они мне не нравились, и вникать я не хотел, но должен сказать, она хорошо объясняла и не грузила меня лишней информацией в учебных вопросах, хотя уровень эрудиции ей явно это позволял. У меня невольно закрался вопрос о том, когда она, черт возьми, все успевает, и выяснить я это решил весьма глупым способом. Начал я нормально: — Ты когда успеваешь все это учить? — с долей восхищения спросил я. — Ну, у меня много свободного времени. И тут меня дёрнуло ляпнуть: — У тебя вообще есть друзья?! Она вдруг осеклась и молча на меня уставилась. — Нет. Я как-то не предположил такой вариант. — А у тебя? Она спросила это не для перевода стрелок, а с реальным интересом. — Один. Один друг. Но он далеко живёт. — Ясно… Какое-то время мы просто неловко молчали, я видел, как она опустила взгляд и теребила ремешок от своих часов. Потом она вдруг решилась заговорить. — Юр… Это… — М? — Ты не хочешь быть моим другом? — Что? — я немного растерялся. — Ты слышал. — Я… Эм. А разве сейчас мы не друзья? — Нет. Сейчас нет. — Хм, и что же я должен буду делать в качестве твоего друга? — да уж, только я мог додуматься до такого вопроса. — Да ничего особенного! Просто болтать со мной о всякой всячине, делиться мыслями и новостями… Заботиться друг о друге. — Я боюсь, друг из меня хреновый… — я не очень любил болтать о всякой всячине, да и забота не была моим коньком, — оно тебе надо? Привяжешься еще, потом больно будет… — Это оправданный риск. — Так зачем тебе это? Она слегка улыбнулась, и я приготовился слушать ее ответ. — Понимаешь… Сейчас ты для меня обычный парень, простой одноклассник, хотя и знаменитый, — она усмехнулась, — и если ты вдруг пропадешь из моей жизни, я этого даже не почувствую. То же самое со мной. Сейчас я для тебя лишь надоедливая девчонка, которая ничего для тебя не значит. Но если мы станем друзьями!.. Мы будем друг другу нужны, я буду радоваться, едва заметив тебя на горизонте, и все вокруг мне будет напоминать о тебе. Я буду беречь твой образ в сознании, и когда мне будет тяжело, я буду вспоминать твои волосы цвета пшеницы и голос, мощный и успокаивающий, как волны Финского залива. — Вот как… — я был поражен ее осознанностью действия, над которым люди обычно не задумываются, и сама идея показалась мне очень заманчивой, — думаешь это так просто? — Нет! Конечно, нет. Чтобы это сработало, нам нужно, как говорят французы, créer des liens. Я не владел французским, только подметил, что из ее уст это звучало красиво. — Это как? — Мы будем постепенно узнавать друг друга и сближаться, пока между нами не образуется связь. — Ясно… Что ж… Давай попробуем! Только это… Скажи, почему я? — меня правда волновал этот вопрос, она могла выбрать кого угодно, но остановилась почему-то на мне. — Не скажу, — она загадочно улыбнулась, — это секрет. Настаивать я не стал. Я не знаю, зачем я согласился, но ее улыбка была такой теплой… и мне стало по-странному приятно, что ее причина я. От нашей договоренности я ничего не терял, но если честно, я немного переживал, что не справлюсь и подведу ее. Она неплохой человек, я не хотел её ранить. Во всяком случае я ее предупредил.