Между строк...

…С этими словами Аня улыбнулась так, что Яков понял, что она не примет никаких его аргументов, доводов и резонов. Вот что за женщина? Аня ладошки от груди отняла, на талию его положила, глаза подняла и сказала: — Я прочитала тут одну книжку! Яков замер и подозрительно посмотрел на неё. Опять книжка. Он ещё с предыдущей до конца не разобрался, а тут новая! — Аня, мне положительно нужно серьёзно поговорить с нашим букинистом! Что за чтиво он тебе подкидывает! — возмутился Штольман. Книга об обрядах алеутов была заперта в его письменном столе. В приличном доме такую монографию держать нельзя. А вот в его столе можно! Аня хихикнула и провела ладонями вверх до ключиц. Яков ругался на собственное тело, которое за столько лет привыкло к ней и жаждало её прикосновений. А то, что она так же открыто реагировала на него, делало это еще более трудным. Сладким, будоражащим, но трудным. — Эту я нашла сама! — немного дрожащим, низковатым, неприличным голосом сказала Аня, подавшись вперёд. Штольман закрыл глаза и провёл ладонями по её спине, вдыхая белый чай и тонкую ноту винограда. Хрупкое и тонкое стеклянное сопротивление разлетелось вдребезги. — Будешь слушать, что там написано? — Анины губы пробежались по его нижней челюсти и остановились на подбородке. — Нет, — сделал Штольман последнюю попытку вернуть довольно жмурящийся разум на место. — Ну, нет, так нет! — сказала Аня и толкнула мужа на кровать. Она всегда считала, что наглядность гораздо лучше простых слов. Ей хотелось до него дотронуться. Иногда с ней такое случалось: он был такой притягательный, что ей становилось всё равно, где они находятся. Аня порой полагала, что в ней есть какое-то порочное зерно, потому что не может женщина, воспитанная Марией Тимофеевной, не обращать внимание на то, что на них смотрят, и глазеть на мужа, представляя, что она сделает, когда они наконец останутся одни! Она ведь должна быть почтенной и приличной матерью большого семейства, которое скоро пополнится ещё одним ребенком! Всё то, что она знала из книг, правил приличия, этикета и общепризнанных постулатов, говорило ей об этом. Собственные сердце, душа и тело кричали об обратном! Кто лжёт? И лжёт ли? Аня думала иногда, что, наверное, если бы она была чуть более благоразумна и чуть менее взбалмошна, то все изначально пошло бы совершенно не так. Менее остро, более прилично, медленно и спокойно! Она бы, наверно, со скуки умерла уже на второй день. Да и Яков не был любителем пресной благопристойности. Их тандем сложился именно оттого, что они оба не вписывались в установленный порядок, ценили в чувствах искренность и видели друг в друге больше, чем ярлыки, которые навешивает на людей общество. Кстати сказать, всех Аниных угрызений совести хватало ровно на то время, пока она, страдая, Штольмана не видела, или какая-нибудь чопорная соседка при встрече ругала современные нравы, поджимая губы. Как только Яков появлялся в поле зрения, все начиналось заново, и речь окружающих начинала напоминать жужжание пчёл, а все укусы совести сгорали в горниле того, что Аня чувствовала при виде мужа. К тому же Штольман был только рад такому темпераменту супруги, поддерживая все её порывы. Поэтому много лет назад Анна решила, что раз уж она такая неблагопристойная уродилась и раз уж ей посчастливилось встретить такого человека, как Штольман, то она будет это счастье проживать на полную катушку! В конце концов кто знает, что будет завтра! Они-то уж этот урок выучили назубок! Больше подобной ошибки они не совершат! Поэтому прочь пиджак и жилет: первый повис на столбике кровати, второй скрылся за бортиком кровати. Штольман попытался перехватить её руки, но она сама схватила его за запястья и безжалостно разделалась с запонками. В ней сейчас ничего не напоминало мать благопристойного семейства, о поведении которой она размышляла секунду назад. Скорее в ней было что-то от нимфы, от которых сходили с ума греческие боги. Беременность сказывалась на Ане хорошо, она была полна сил и той внутренней женской красоты, которая появлялась от осознания, что в ней растет новая жизнь. Румянец играл на округлившихся щеках, глаза сверкали с утроенной силой, грудь под тонкими слоями шифона притягивала взгляд. Даже наряд сегодняшний был под стать древнегреческим мифам — струящийся и легкий, скрывающий и в то же время подчеркивающий Анины формы. Если бы она не заковала его в рукава рубашки, стягивая её с него, Штольман мог бы до неё дотронуться, но такой возможности она ему не дала. Под рубашкой обнаружилось нательное бельё, и Аня улыбнулась. Вот теперь она добралась до него! — Яша, ты совершенно прав, — сказала она, ловя его ладонь и целуя её. Она с удовольствием почувствовала, что он затаил дыхание. — Никаких излишеств! — Что ты имеешь в виду? — она легко поглаживала его между пальцами, поэтому мурашки бежали по предплечьям и растекались по всему телу. Думать было тяжело, но некое предвкушение в голосе жены он сумел распознать. — Только я! — прошептала Аня, и зрачки у неё стали такими огромными, что глаза потеряли свой голубой оттенок и стали казаться тёмными очами колдуньи из сказок. — Только я, любимый, поэтому держись! Она освободила его ладонь и запустила свои руки под его нижнюю рубаху. Ощущение от тонких плотных напряженных лент мышц его живота было почти огненными: электрические искорки брызнули во все стороны так, что даже горло перехватило. Она потянула белоснежную ткань вверх и с наслаждением принялась следить за тем, как её пальцы скользят вокруг пупка, а потом вверх — до солнечного сплетения. Обведя сосок, Аня почти хищнически наблюдала, как Яков закрыл глаза и сдержал стон. Она не дала ему её погладить — то, что она видела и чувствовала, было слишком возбуждающим, ей сегодня хотелось отдавать и доводить до исступления, собственное удовольствие было не таким важным, хотя даже просто смотря на него, она чувствовала подступающую волну эйфории. Когда Аня невесомо дотронулась до второго соска, Штольману пришлось искать опору, и он схватился за бортик кровати, до которого смог дотянуться. — Правильно, держись, — тягуче и низко проговорила она и поцеловала прямо над пупком. Брюки жутко ей мешали, и Аня, поёрзав на бёдрах мужа, принялась расстегивать пуговицы. Долой всё, что не дает ей дотронуться до него, как она хочет! Глубина её падения уже и так безгранична, терять ей уже было нечего. Она погладила его через брюки и сама прикрыла глаза: от предвкушения кружилась голова, сердце колотилось, а пальцы не слушались. Глубоков вздохнув, она посмотрела на него и потянула брюки вниз. Она очень хотела воплотить в жизнь то, о чём прочитала в книге…