Между строк...

— Аня, я запрещаю тебе носить эти чёртовы корсеты! — пытаясь совладать с дыханием, проворчал Штольман. Пальцы подрагивали, и крючки не поддавались.  — Ловлю тебя на слове, — Анна подняла голову, на секунду отвлекшись от своего занятия, и просияла. Она продвинулась гораздо дальше, и на Штольмане остались только брюки, пояс которых она как раз и расстёгивала. — Больше никаких корсетов! — Нет, нет, я не то имел в виду! — даже сквозь лихорадку страсти, плотной занавесью закрывшую от Якова внешний мир, он вдруг представил, что его жена больше никогда не наденет корсет, и немедленно возмутился. В этот момент Аня достигла своей цели, брюки расстегнула и стала стаскивать их вниз. Руки её были немилосердны, и она с замиранием сердца и безумно колотящимся сердцем смотрела, как Штольман закрывает глаза и откидывает голову к стене, сдерживая стон. Когда она добралась до его белья, её руки дрогнули, потому что он всё-таки застонал. Огненный шар под грудью свернулся в тугой комок, полыхнул во все стороны и завернулся пламенной спиралью в животе. Как там было сказано? Их интимная жизнь мертва? Любопытно, крайне любопытно. Ане нравился их эксперимент. Штольман хотел равноправия. К его брюкам и белью у стены присоединился Анин корсет с оторванными крючками. Не было у него ни сил, ни возможности расстегивать его. — Мы всё равно решили, что тебе он не понадобится больше! — сказал он, когда Аня пискнула что-то возмущенно, пока он снимал с неё нижнюю рубашку. Тонкий батист остался за спиной, а Яков и Аня упали на кровать. Штольман решил, что раз уж корсет больше не будет частью гардероба его жены, то стоит удостовериться, что и без него всё будет в порядке. Целуя её под грудью и чувствуя, что от расходящихся изнутри волн страсти уже покалывают кончики пальцев, Штольман подумал, что люди, думающие, что брак может превратить занятие любовью в рутину, глупы. Смерть их с Аней интимной жизни откладывалась. Судя по всему, надолго.