Между строк...

Сегодня на Аню нашло какое-то странное состояние. Яков с самого утра уехал по делам, дети ушли на прогулку с Элизабет, а она сама засела в библиотеке, делая выписки из медицинского сборника, который ей прислали из Германии. Было довольно жарко, поэтому окна были распахнуты и думалось как-то неясно, что ли. Аня расстегнула верхние пуговки платья — дома можно было себе позволить. Читать о новом методе резекции желудка не хотелось. Хотелось, чтобы Яков был дома. И тоже что-нибудь вычитывал в книге рядом с ней. Анна отложила перо. Мысли переключились на мужа, поэтому теперь она точно не сможет работать. Когда она думала о нём, то ей всегда это удавалось с трудом. Будь он дома, то он зашёл бы сейчас в библиотеку, стащил с себя пиджак, расстегнул жилет и сел с газетой вон в то кресло. Ноги бы вытянул. В самых неоднозначных моментах хмыкал бы. В самых интересных — что-то зачитывал бы ей. Аня улыбнулась, так явно он мерещился ей в кресле. Вдруг её взгляд наткнулся на котелок и трость у дальнего шкафа. Откуда они тут? Штольман был педантичен и не допускал небрежности в вещах. Просто так оставить что-то не на своём месте он не мог. Аня вдруг вспомнила, что Алекс недавно играл в неутомимого сыщика, который ничего не боится. Бегал он как раз около библиотеки. Вот и остались два этих предмета дожидаться её в глубине книжных полок. Анна поднялась и подошла к этим двум неотделимым от Штольмана вещам. Котелок и трость. Надев шляпу на голову и пристукнув её сверху ладонью для надёжности, Аня принялась крутить в руках трость. Ей на ум пришли все те разы, когда Яков пускал её в ход. Он в такие моменты напоминал ей какого-то восточного самурая, что ли. Движения резкие, размашистые. Бьёт точно в цель. Это Анну всегда заставляло задерживать дыхание. Он походил на древнего воина, не боящегося ничего, умеющего воевать — но не желающего этого — и защищающего ближнего. Глубинная составляющая её женской сущности всегда отзывалась на эту его грань. Аня сделала несколько фехтовальных движений. Тяжёлая. Непривычно оттягивает руку. Это только усилило контраст между ними. Её всегда восхищало, что Штольман каждый день находит время, чтобы заняться спортом. В результате его физическая форма с годами только улучшилась. Мысли её опять перескочили, на этот раз на тонкие и упругие веретенца мышц, которые перекатывались под его кожей. Это тоже было совершенно отлично от её тела: мягкие линии, нежная кожа, под которой просвечивают голубоватые прожилки вен. А еще ей нравилось, что его ладони совершенно спокойно даже сейчас, после рождения детей, могут обхватить её талию. Её рука тонула в его. А она сама — в нём. Мысли Анны понеслись прочь, и такую — с затуманенным взглядом, в его котелке и с его тростью в руках — её и застал Штольман, который вернулся десять минут назад, решив все необходимые вопросы. Яков от неожиданности заморгал: он никак не предполагал увидеть её в этаком мужском образе. В этом было что-то волнующее. Он пошевелился, и Анин взгляд сфокусировался на нём. В глазах немедленно засветилась радость от того, что он вернулся домой. Она вдруг улыбнулась. Яков держал под мышкой сложенную газету. Так и есть, всё, как она и представляла. Они будут сидеть рядышком и читать вместе. — Что нынче нового в мире, господин Штольман? — чопорно спросила она, приподняв котелок тростью. Яков поднял бровь. — Да вот англичане закончили войну с бурами, — в тон ей ответил он. — Теперь Свазиленд под их протекторатом. — Увлекательно! — оценила Аня, отставила руку в сторону и облокотилась на трость. Штольман чувствовал себя странно. Она была такая необычная со всей этой атрибутикой, да еще пуговицы на платье были сверху расстёгнуты, поэтому думалось ему не о несчастных африканцах, погрязших в войнах за их территории, а о том, как бы заглянуть в приоткрывшийся вырез. Там виднелось что-то белое в вышитых васильках. Он ничего такого раньше у Ани не замечал, и теперь его съедало любопытство. Он шагнул было вперёд, но тут же был остановлен собственной тростью, упершейся ему в грудь. — Нет, нет, Яков Платонович, — покачала головой очень довольная Аня, которая видела, зачем он решил приблизиться. — Вы уж давайте дальше про Свазиленд и буров. Штольман заморгал. Она серьёзно? Трость гулко стукнула о паркет библиотеки, а Аня опёрлась на неё, выставляя то самое, белое и в васильках, с наилучшего ракурса. Яков оценил и цвет, и узор, и содержимое. Нет, ну что за женщина! Просто провокатор и сама невинность в одном лице. И эта шляпа, лихо заломленная на затылок, делала её похожей на сорванца с улиц, оценивающе поглядывающего на прохожих: не удастся ли чего-нибудь позаимствовать? Он вновь шагнул вперёд, но Аня снова выставила трость наперевес и отступила назад. Глаза её горели. Кровь ликующе рванулась гулкой волной по телу. Азарт он любил в любом виде. Шаг, ещё один. Взмах трости. Поворот. Снова шаг, и дальше идти некуда: позади стена. Вновь в ход идёт трость, но Штольман перехватывает её, и Аня оказывается в знакомом ей плену. Древко трости за её спиной не даёт ей пошевелиться, руки Якова его удерживают крепко. — Вот вы и попались, Анна Викторовна, — улыбаясь, говорит Штольман. Аня прижата к нему так плотно, что она слышит, как стучит его сердце, а каждый её вдох делает её еще ближе к нему. — Попалась, Яков Платонович, — соглашается Аня и, как когда-то — с него, лихо сдёргивает с себя котелок. Поцелуй настолько нетороплив, что Анна недовольно стонет, пытаясь ускорить события. Штольман, напротив, нарочито никуда не спешит, прижимая её к стене и пытаясь справиться с воображением, которое почему-то постоянно подсовывает ему картину Ани в его котелке. Только в его котелке. Это несправедливо со стороны воображения. Ему же нужно еще хоть немного ясно мыслить! Аня потеряла терпение. Ей перестало хватать сладости поцелуя. Двигаться было невозможно, ведь Штольман всё еще держал её в плену тростью. Даже руки несвободны. А-а-а! Что за несправедливость?! Она решила действовать решительно и укусила его за губу. Штольман дёрнулся, застонал и трость из одной руки выпустил. Аня толкнула его вперёд, где к шкафу была прислонена лесенка, чтобы забираться на верхние полки. Встав на ступеньку, она оказалась выше его ростом, притянула его к себе, погрузив пальцы в волосы, и принялась целовать так, как хотелось ей. Ей было хорошо, она могла опуститься на лестницу, а вот Штольману не хватало дыхания и кружилась голова. Всё близилось к тому, что стоять — не важно на полу или на лестнице — было уже невозможно. Как невозможно было и разорвать поцелуй, отнять руки или отойти хоть на шаг. Аня поняла, что еще пару секунд, и она больше не выдержит. Есть же предел человеческому терпению! Она потянулась к его брюкам. Штольман вздрогнул и ладошки её перехватил. — Аня, ты… — он попытался связно сформулировать немыслимость того, что они так и не перешли в спальню. — Я, — согласилась Аня и руки высвободила, подцепив первую пуговицу. Пальцы дрожали. Потом руки её взлетели вверх и обхватили его пылающее лицо. Она прислонилась лбом к его лбу. — Именно я, — продолжила она. — И я больше не могу, понимаешь? Штольман понимал. Теперь его руки скользнули вниз, очертили талию, огладили бёдра под тонким муслином платья, с неохотой оторвались от неё и опустились на застёжку брюк. Он тоже не мог дольше ждать…