Между строк...

…Он достал из-за спины маленькую коробочку. Аня удивленно приняла дар и открыла крышку. Внутри в крохотной стеклянной баночке пряталась белоснежная огромная орхидея. Она была такая красивая, что даже дотронуться до неё было боязно. — Я подумал, что давно не дарил тебе что-нибудь просто так. Вот и зашёл к господину Левьеру. Надеюсь, она тебе понравилась! Штольман вдруг почувствовал странное смущение. Может, это было ребячеством. Аня подняла на него глаза. — Она прекрасна! Спасибо! Отставив цветок в сторону, Анна подняла руки, обхватила лицо Якова прохладными пальцами, прикоснулась к его губам и прошептала:  — Я очень соскучилась! Пойдём скорее в постель! Штольман, разумеется, пошёл. Она была сегодня необыкновенная. Немножко взвинченная, слегка взбудораженная, но до безумия притягательная. Он сегодня думал о ней. Покупал орхидею, и мечтал о белоснежной коже, нежной как лепестки цветка. Его всегда так поражал контраст между его грубоватой, покрытой шрамами и неровностями кожей, и её — атласной, гладкой, перламутрово-розовой. Под его пальцами на тоненьком запястье бился пульс, полупрозрачная венка уходила вверх к сгибу локтя и терялась в кружеве рукава. Штольман проследил эту венку сначала подушечкой большого пальца, а потом губами. От Ани пахло лавандовым мылом, розовой водой и совсем чуть-чуть потускневшей за день лимонной вербеной. Торопиться никуда не хотелось. Напротив, он хотел бы стоять так целую вечность и изучать каждую её чёрточку. Вот и Аня, которая настойчиво звала его в постель, замерла, склонив голову набок, и смотрела на него с полуулыбкой, видно, почувствовала его настроение. Она подняла руку и тоже медленно и вдумчиво провела по его щеке. Проявившиеся морщинки у глаз говорили ей о том, что день у него сегодня был не лёгким. Она легонько стёрла усталость, поцеловав его в прикрытые веки. Высокие скулы, нос с горбинкой, складка у губ, смягчающаяся под её касаниями. Сами губы, умеющие сурово сжиматься, улыбаться только уголками, целовать её жарко или нежно, в зависимости от настроения. Штольман открыл глаза. От неё исходило такое тепло, что он просто физически ощущал эту волну любви и неги. Ему нужно было увидеть её всю. Потянув завязки пеньюара, он ладонями провёл по распахнутому кружеву, заставив его упасть на пол. Под домашним платьем обнаружилась почти прозрачная ночная сорочка, отлично обрисовывающая пышную Анину грудь и круглый животик. Штольман сглотнул. Жена его представляла собой ожившую скульптуру плодородия: сдобненькая, округлая, будто налитое соком осеннее яблоко, с волосами, струящимися ниже талии. Не хватало только венка из плодов и колосков для полной картины. Аня подняла на него глаза, и он забыл обо всём. Во взгляде её было что-то скорее от вакханки, чем от Деметры. Он шагнул вперёд, но в грудь ему уткнулась ладонь жены: на ней была только сорочка, а он полностью одет. Расстёгнутый сюртук улетел под стул, жилет нашел пристанище на столе, а Анины руки наконец добрались до горячей кожи под распахнутой рубашкой. Проведя ладонями от ключиц до пояса брюк, она посмотрела мужу в глаза и сказала чуть хрипловато: — Ты такой красивый, что я просто не могу этого переносить! Руки её вернулись к застёжке на брюках, но Штольман её остановил. Этого уже он перенести не мог. Она всегда умела будто заколдовать его, одной фразой вышибить все мысли из головы, а дыхание из лёгких. Он целовал её, пытаясь унять ликование и недоумение от того, что она считает его красивым. Когда он наконец дотронулся губами до её груди, то услышал её стон. Это окончательно что-то переключило в Якове. Ночная сорочка и его брюки отправились к сюртуку, а женственнейшая и полная прелести Аня оказалась в его объятиях…