Между строк...

«Сегодня всё совершенно по-другому», — думала Анна, слегка дрожащими руками вынимая шпильки из веточки флердоранжа, который венчал её свадебную причёску. Они полчаса назад заселились в «Ритц» на Вандомской площади, решив, что их хоть и не первая, но зато брачная ночь должна пройти не дома. Так будет правильно. Все их ночи проходят под крышей особнячка на улице Ришард, а самая главная — декабрьская, соединившая их тела и сердца, да свадебная по сути, потому как привела их в итоге сюда, случилась в затонской гостинице. Вот пусть и законная брачная также будет в отеле. Но сегодня не было привкуса горечи, усталости, погони, облавы и осады. Был королевский люкс в «Ритце» — на меньшее Штольман согласен не был, а ей было всё равно, лишь бы с ним - красота, роскошь и трепет. Поженились они, как и просила Анна, тихо, в небольшой церкви православного прихода Парижа. Батюшка, видимо, что-то увидел в их глазах, потому не стал настаивать на долгом ожидании и обвенчал их через четыре дня после того, как они к нему обратились. Анна выбрала нежно-голубое кружевное платье, а волосы просто убрала и заколола сверху традиционный флердоранж. Фату она надевать не захотела: всё же постулаты веры в ней были сильны, а идти под венец не девицей, да ещё с ребенком в животе, да с символом невинности на голове она посчитала лицемерным. Штольман пытался её уговорить, но она только качала головой. «Не хочу начинать нашу жизнь со лжи. Мы такие, какие мы есть. Мы выбрали такой путь, так почему же ты думаешь, что я буду это скрывать?» — сказала она. Штольман был готов на всё. Она дала своё согласие. Она станет его женой перед Богом и людьми — значение этого выражение было понято им до самых своих основ. Он жаждал, чтобы Аня не боялась осуждения, чтобы могла смело смотреть в глаза окружающим, чтобы была его до конца, чтобы фамилия его принадлежала и ей — от этого сердце его начинало гулко стучать внутри — чтобы дети их были его не только по крови, но и по закону. Жаждал, но смирял этот голод, зная, что ничего этого не будет, что он сам в этом виноват, что благородство подвело его в этот раз, лишив его женщину всего, на что она имело права, и дав это другой, той, которая, уцепившись за него, как за последнюю соломинку, сковала его по рукам и ногам. Теперь всё встало на свои места. Аня его. До конца. Целиком и полностью. Мир стал полноценным, завершенным, лишённым загнанного в дальний угол совести чувства вины, привкуса горечи и стыда. Связав себя с ней, он стал свободен. Впервые за долгие годы. Стоя внизу и заполняя оставшиеся документы, делая последние распоряжения, Штольман думал о жене — мммм, чудесное всё же слово — которая уже поднялась к ним в номер и ждёт его. Аня же, смотря в посеребренное стекло, не могла поверить, что это она. Оглянувшись ещё раз, она поразилась великолепию вокруг. Вот уж действительно королевские покои. Зеркала, золото, цветы на каждом столике, ковры. Кровать. Аня посмотрела на неё и неожиданно покраснела. Она была огромная и прямо-таки вопила о том, что на ней будет замечательно…лежать. Отведя взгляд, она подошла к окну. На площади перед отелем гуляли люди, переливались огнями кафе и галереи и возвышалась Вандомская колонна. Красота. Внезапно её настигло ощущение нереальности происходящего. Не может так быть! Не может! Она слишком привыкла к тому, что Штольмана у неё отбирают, что он оказывается украден — физически или фигурально! Это сон! Ей-Богу, сон! И ведь не идёт так долго! А что если и здесь что-то случится? Анна бросилась уже к двери, но взгляд её упал на её невестин букетик — белые розы и гипсофила — и на свиток бумаги рядом с ним. Нет! Вот доказательство! Аня развернула лист. Всё верно. Вот тут написано, что сегодня Анна Викторовна Миронова обвенчана с Яковом Платоновичем Штольманом и стала сама Анной Викторовной Штольман. Слабая улыбка тронула её губы. Теперь и тот, кто растёт внутри неё, будет Штольманом. По-настоящему. Дверь открылась, и Яков вошёл в комнату. Увидев жену со свидетельством в руках, он тут же понял все её мысли, страхи и сомнения. Бедная его Анечка! Излечатся ли они оба от ожидания подвоха, научатся ли они просто быть счастливыми? Он искренне надеялся, что теперь всё будет хорошо. Он постарается сделать всё, чтобы так оно и было. Аня свиток положила на стол и как-то неуверенно подошла к мужу. Протянула руку. Потрогала за плечо, провела пальцами до самого запястья, сжала. Он был реальный. Живой. Настоящий. Горячий. И её. И вдруг ослепительная вспышка понимания залила её с головы до пят. Всё правда. Всё на самом деле. — Навсегда? — горячо спросила она его, подаваясь вперёд и вглядываясь потемневшими, безумными, требовательными глазами в его. Штольман кивнул. Выговорить он ничего был не в силах. Этот её взгляд выжег, казалось, те самые измаранные стыдом и виной участки его души, отпустив на волю его самого и его чувства. Да, навсегда! Именно, именно навсегда! Ничего не опасаясь, ни на что не оглядываясь, просто живя и любя! Аня встрепенулась, ожила и будто скинула с себя всё то, что прижимало её к земле. Потянувшись к мужу, она незамедлительно оказалась в его объятиях — лёгкая, воздушная, нежная и будоражащая кровь. Простая её причёска и невесомое платье так ей шли, так подчёркивали её безыскусность, что руки Якова сами собой потянулись к её кудряшкам и как тогда в Затонске вытащили заколку, отчего тяжёлая волна волос растеклась по её плечам. Аня казалась сегодня совсем молоденькой, взволнованной и трепещущей. — Знаешь, здесь совершенно неприличная кровать! — вдруг шёпотом сказала она, приблизив лицо к мужу. — Правда? — спросил Штольман и посмотрел за её спину. Постель и правда была определенно недвусмысленной. — Мне она очень нравится! — так же шёпотом сказала Аня. — Так и тянет залезть на неё с ногами и попрыгать. Штольман вдруг захохотал. Его жена собирается прыгать на кровати в их брачную ночь! Ну что за женщина! — Пошли! — отсмеявшись, сказал он, подхватил Аню на руки и, пощекотав для верности и вызвав смех, опустил на покрывало. Потом скинул с себя пиджак и обувь и стал снимать с неё белые туфельки на небольшом каблучке, которые она купила специально для этого дня. Анна ёрзала, замирая от гладящих прикосновений супруга. — Ну что, — спросил Штольман, садясь рядом с ней на высокий матрас, — готова прыгать? — Готова, — кивнула Аня, — но не прыгать! Я передумала. С этими словами она опрокинула мужа на кровать и попыталась оказаться сверху. Платье её было слишком узким, поэтому ей это не удалось и через секунду она была прижата к постели Яковом. Губы его прикусили нежную кожу за ухом, а свободная рука огладила грудь, скользнула по талии и обосновалась на бедре, крепче притискивая к бёдрам Штольмана. Аня застонала, изгибаясь, желая то ли оказаться ещё ближе, то ли сбежать — так это было обострённо и накалено.  — Нет, любимая, сегодня всё будет не так! — проговорил Яков, поднимая голову и смотря ей в глаза. — Сегодня мы наконец муж и жена. Никакой спешки. Всё только для нас. И я буду снимать это платье и то, что под ним, так как мне хочется. И целовать, и обнимать, и узнавать заново! И не пропущу ничего! Спать мы сегодня не будем! Это просто кощунство — спать в такую ночь! Под конец его речи Аня была согласна на всё, что он скажет. Даже если бы он предложил прямо сейчас ехать в Тимбукту, она бы пошла за ним и глазом не моргнув. Всё, что он говорил, было правильным! Это их ночь! Спать сегодня они не будут…