Между строк...

Сердце никак не хотело перестать качать кровь с повышенной скоростью. Анна приложила ладонь к груди. Так и есть, прийти в себя до конца не удавалось. Какой всё-таки неприятный тип этот комиссар Жермен! Как только ему в голову могло прийти оскорбить её Штольмана?! Если бы он делал свою работу, как положено, то и возмущаться бы не пришлось! Ух! Так и хочется вернуться и высказать ему всё, что она думает по этому поводу! Посмотрев на Якова, Анна вдруг смягчилась. Он опять пришёл вовремя и спас её! Он всегда приходил! Даже когда она была тридцать раз неправа, даже когда она влезала в гущу событий из-за любопытства или неуёмности своей натуры. Штольман её отговаривал, убеждал, предостерегал, ругался и выходил из себя! Но никогда не оставлял, следя за её безопасностью даже в разгар других важных дел. И успевал! Сегодня она попала в переделку не по своей вине, но под конец беседы с комиссаром и его констеблем ей было уже очень не по себе. Попасть в тюрьму, да ещё с таким обвинением, да ещё теперь, когда она узнала, что… Так, про это пока думать нельзя, а то она совсем потеряет самообладание. Лучше вернуться к Якову. А ведь он тоже злится! Чуть не огрел тростью её обидчика! Так ему и надо! «Нет, Аня, не говори так!» — окоротила она сама себя. «Такие мысли тебе чести не делают! Нужно уметь прощать людские слабости!» Но она вдруг вспомнила «Ваш муж — наглый, подлый выскочка! Он слишком много на себя берёт!» и вновь вспыхнула как спичка. Нет, ну каков мерзавец! Штольман усадил её в экипаж и закрыл за ними дверь. Он тоже всё ещё злился и не знал, куда деть кипучую ярость, вспенившую кровь и не нашедшую выхода в схватке. Мысли о том, что Аню хотели заковать в наручники, заставляли его стискивать зубы и приказывать себе сидеть на месте — адреналин требовал вернуться и всё-таки начать бой! Когда они доедут до дома, он отправится в их импровизированный гимнастический зал и будет отжиматься до тех пор, пока не полегчает! Экипаж тронулся, и Аня, вздохнув, положила голову ему на плечо. Он посмотрел на неё: она выглядела очаровательно сердитой. Взглянув на него снизу вверх, она вдруг рассмеялась, обдав горячим дыханием его шею. Яков замер. Адреналиновый всплеск изменил тональность и теперь предлагал ему использовать энергию не для битвы. Аня, в мгновение уловив это изменение, улыбаться перестала и совершенно серьёзно сказала: — Знаешь, нервное напряжение, которое мы с тобой только что испытали, вызывает эмоциональную перегрузку и выброс в кровь большого количества гормонов. Это нужно, чтобы человек или сражался или бежал. Мы так устроены. Штольман поднял брови. — Что ты хочешь сказать? — спросил он, отвлекаясь на бьющуюся на виске жилку и завиток над ухом. — Я хочу сказать, что мы не сражались и не бежали, а адреналин всё ещё у нас в крови. Аня обхватила его запястья и поглаживала их под манжетами. — И? — уточнил Штольман. — И нам срочно просто необходима двигательная активность! — закончила Аня. Яков обожал эту женщину. За её глубокие медицинские познания, за её умение обосновать правильность того, что они сделали бы в любом случае, и за то, что она — она так однажды и сказала — считала, что всё, что происходит между ними, прекрасно. Доктор Штольман прописала им двигательную активность! А он доверял современной медицине! Яков поднял Аню, обхватив за талию, и пересадил к себе на колени. Она, всхлипнув от облегчения, немедленно стащила с него шляпу, отшвырнула её на сиденье рядом и уделила пристальное внимание так любимой ею тонкой коже за ухом Штольмана. Яков, для которого это место было особенно будоражащим, отвлёкся и пытался не поддаться потокам удовольствия, разбегающимся от шеи. Ладонь его двинулась вверх по её бедру, и Аня наконец оторвалась от него, прерывисто вздохнув и дав ему возможность ухватить связную мысль. «Как же здорово, что сейчас лето, и платья нынче лёгкие и не узкие!» — думал Штольман, пересаживая Аню так, что её ноги оказались по обе стороны от его бёдер. Так стало лучше — можно было гладить её повсюду и целовать тонкие ключицы — и хуже — Аня ёрзала и изворачивалась, стараясь от него не отставать, и целовала его куда придётся. Экипаж тряхнуло на ухабе, и они оказались прижатыми друг к другу так тесно, что оба не сдержали стона. «Надо же! А я ещё был недоволен состоянием парижских дорог!» — подумал Штольман. После этого связные мысли покинули его голову.