Одно направление

Макс уже давно не помнил, с чего всё началось. Вернее, он мог бы с точностью назвать год, месяц и день до минут, но вряд ли это играло роль. Был очередной подиум ещё одной гонки, и снова Хэмилтон, он и Вальттери. Всё те же кубки, те же брызги шампанского. Вежливо отстраненный Боттас, которому подиумы, да и сами гонки были словно до лампочки – какая разница, что бы ты ни делал, всегда останешься в тени напарника. Возбужденная улыбка Льюиса, его счастливые в пост-гоночном безумии глаза, брызги шампанского, вкус радости и смех ярких губ. Как Макс увязался за чемпионом, он не знал до сих пор. Хватило одного манящего и выверенного жеста руки, нежного касания ладони, и вот уже Макс рядом с Льюисом не спеша идут в его номер. Позади остаются болельщики и трибуны, трасса и болиды – есть только они двое, бредущие по полутемному коридору отеля. Защита гонщика дает брешь лишь в двух случаях: когда ты упустил подиум и когда ты его получил. И Льюис точно попал в цель, застав Макса врасплох, открытого, как рваная рана. Насколько способен Хэмилтон её зашить? Успеет ли он забраться под кожу парню до того, как барьер вновь станет жестким, а теплая улыбка Макса превратится в отстраненный оскал? Плохо освещенный номер, который переворачивается от щелчка выключателя. Всё та же обстановка, та же мебель. День сурка в абсолютной константе. Они меняют страны и континенты, полушария и города, но словно стоят на месте. Их мир бесконечно широк, но до безумия ограничен. Свобода в тюрьме: ты волен поступать в соответствии с неписаными правилами. Иллюзия выбора, которого не было, нет и не будет. Две бутылки шампанского. Что он здесь делает, когда Кристиан и доктор Марко где-то ищут его? Что Льюис здесь делает, когда Тото наверняка хочет поздравить его с очередной победой? Что они здесь делают? - Макс? – послышался мягкий голос. – Что-то не так? - Сложно, - сказал, как отрезал. Макс давно научился отличать жизнь и работу: ему хватало обтекаемости и воды в одинаковых интервью, в одинаковых разговорах, в одних и тех же словах, вбитых татуировкой в мозгу. Что бы ни случилось, у него есть отработанная и заготовленная система слов, и он, как компьютер, лишь выбирает программу и вставляет нужный диск. Без лишних импровизаций и пафосных слов, только голый отчет на каверзные вопросы журналистов. Интервью – его бич, его боль и его камень преткновения. Бесконечные вопросы, давно смешавшиеся в кашу одних и тех же рассуждений. Какая была гонка, какие ощущение, увлечения, эмоции – все так и норовили выставить тебя, как очередную куклу на ярмарке, показать с разных сторон, а потом продать как можно выгоднее. Не важно кому, не важно когда, важно лишь сколько за это заплатят. Насколько прямолинейный человек способен притворяться? Насколько может играть свою роль? Как оказалось, невозможные прежде лицемерие и ложь станут близкими друзьями, если побольше заплатить и посильнее угрожать. Да, можно умело играть словами, водой заливая суть, играть на чужих желаниях, создавая сенсацию из пустоты, деталь за деталью выстраивать образ, который общество проглотит и съест. Настоящий Макс – он где-то там, за бесконечной мишурой притворства. А остался ли он там? В жизни было проще. Он давно резал слова, ограниваясь одним-двумя, чему в свое время с огромным удовольствием научился у Кими. Конечно, никто не знает, что он наслаждался временем, проведенным с холодным финским пилотом, но никого это, по сути, и не касается. Самый ледяной чемпион был удивительно проницателен в силу возраста и опыта, и каждое слово куском льда резало ткань разговоров, вынуждая Макса учиться выражать мысли просто, слова – коротко, основное – держать при себе. Никому не интересно, что ты на самом деле думаешь, интересно лишь как это соотносится с личным мнением каждого. Он до сих пор часто приходил к Кими. По мере сил, когда гонщик оставлял семью и Себастьяна. Тогда они просто молчали, перекидываясь от силы парой слов, думая о своем и о чем-то общем. Им давно не нужно было что-то говорить, они общались глазами, кивками, жестами. Слова – барьер между эмоциями. Перешагнув его, ты видишь истину. Предельная честность финна импонировала парню, который раньше раскидывался громогласными шутками, откровенно дуря перед микрофоном. А Кими, ни на чем не настаивая, перестроил его, научил надевать маску, быть клоуном для всех и львом для себя. И пилот мечтал лишь об одном: чтобы никто и никогда не узнал, что Макс Ферстаппен – лишь маска, что его дерзость, злоба и скрытность – тщательно продуманный образ, что он сам где-то там, за слоями грима притворства. Пусть всё это останется при нём до конца, каким бы тот ни был. - Что именно? – Льюис, похоже, не собирался сдаваться, вырывая Макса из размышлений. — Всё это, - расщедрился на два слова Макс. Если Льюис решил, что может легко выжать из Макса душу, что ж, оставалось ему только посочувствовать. Подиум прекрасен, но второе место не пробьет его панцирь. Он давно не сопливый парень, готовый прыгать от счастья и делиться с каждым своей радостью. По крайней мере, не с другими, не с ним. - Макс, кто тебя учил так разговаривать? – кажется, в голосе Льюиса слышался смех. Что ж, в кои-то веки Макс ошибся: он был уверен, что Хэмилтон смирится и оставит его в покое, попросив удалиться со своим нежеланием говорить восвояси. - Жизнь, - ещё один обрубок букв. Теперь типичная манера общения приобретала красочный оттенок: хотелось узнать, надолго ли хватит чемпиона? - Макс, не надо изображать со мной Кими. Я прекрасно знаю и его, и твои повадки. И поверь, если бы я хотел играть с тобой в «три слова», я бы сделал это еще в паддоке. Макс поднял глаза. Конечно, он несколько удивился такой осведомленности Льюиса о его личной жизни, но глаза остались спокойными, губы – жесткой линией. Очевидный анализ: Льюис общается с Себастьяном, который – какая неожиданность – друг Кими. И Ферстаппен «пошел» по рукам, как проститутка, идущая по клиентам по рекомендации. Прелестно. - Я пойду. - Уверен? Мы могли бы поговорить. - О чём? - А в жизни мало тем? - Мне хватает прессы. - А людей? Что ж, Льюис Хэмилтон, в яблочко. Людей действительно не хватает. Но с чего ты решил, что можешь отнести себя к такой категории? С каких это пор ты – человек? Не лицемерный сгусток политики и веры в собственную непогрешимость, не главный лицемер паддока, за маской доброты скрывающий пустую душу, а человек? - Не хватает. Пойду поищу. Мягкий смех, пронизанной внутренней печалью. И тут Макса пробило резким озарением. Всё стало на свои места. Фигурки разошлись по доске. - Льюис, признай честно: ты хочешь, чтобы я остался не для меня. Ты хочешь, чтобы я остался для тебя. Смех оборвался, как и не было. И снова в яблочко. Да, Формула-1 делает тебя психологом. Талантливым, способным за словами видеть больше, ибо нет ничего более лживого, чем брошенная в воздух фраза, поезд из букв, от которого остаются лишь сомнения и пустота. Минута тишины. - Пожалуй, - не стал спорить Льюис. – Ты останешься? - А я тебе в няньки нанимался? Анжелу позови. - Так наймись, мне уже удалось выдавить из тебя две фразы. К ночи научу по-человечески говорить. - Мне, по-твоему, учитель нужен? - С такой-то манерой общения он тебе душевно необходим. «Такое сочетание слов не случайно», – вспышкой возникла мысль у Макса. - Что ж у всех вокруг за привычка меня жизни учить? Льюис, я разговариваю так не потому что не могу иначе, а потому что не хочу. Не надо лезть ко мне в голову, там давно всё на замках. - Замки ещё никогда не были надежной защитой. - Уже много лет они мой главный якорь. - Не думал отплыть и продолжить путь? - Ты слишком метафоричен. - Беру пример с тебя. - Нашел с кого. - Я и не искал. - Всё высказал? - Останешься – что-нибудь придумаю. - Ты навязчив. - Только сейчас заметил? Немая пауза. - Я останусь, - и Макс ещё не знал, к чему это приведет. *** Их обрубки диалога едва ли можно считать беседой. Да и Макс действительно давно не вел «душевных» разговоров. С кем? С семьей, перед которой он вынужден притворяться сильным и независимым? С Кристианом или Хельмутом, для которых он – очередной успешный проект, актив, в который выгодно вложиться? С психологом, ненадежным и высасывающим душу, чтобы потом трепаться о ней со своими коллегами? Гонщик давно замкнулся в своей комнате из одиночества и самодостаточности и прекрасно её обустроил. Он не был несчастлив, напротив – брал от жизни всё. Пил каждый момент, каждую секунду, но всегда держал всё при себе. Потому что надёжнее себя не существовало никого. - Ты слишком много думаешь, - снова рвущий ниточки мысленной беседы голос. - Тебе бы тоже стоило, говорят, полезно. - Макс, ты остался здесь, чтобы огрызаться? - Я остался здесь, потому что тебе нужна нянька и подушка, в которую ты изольёшь душу, жалуясь на мировую несправедливость. Тебе хочется иметь рядом безмолвную куклу, которой можно пожаловаться на жизнь, на усталость, на горестное существование 6-кратного чемпиона мира. Хотя, готов поспорить, уже в этом году ты доберешься до Михаэля. Жаль, что это тебе не поможет. И непонятно, с каких пор я – прекрасный кандидат на такую должность. Льюис немного помолчал, а в глазах вдруг появилась загнанная печаль. Макс недоуменно стал всматриваться в обычно жесткое и уверенное лицо чемпиона, никогда прежде не позволявшего себе обнажать душу перед кем бы то ни было. - Значит, таким ты меня видишь? – тихий, безумно тихий голос осколком карбона прорезал глухое молчание. - Я вижу лишь маску, которую ты показываешь остальным. У меня нет цели копаться в твоих мыслях, нет и желания. - Но ты веришь в это? Веришь, что я не человек, а лицемерный кусок дерьма? - Да, - четко и ясно промолвил Макс. И не солгал: он никогда не видел в Хэмилтоне альтруиста. Жестокого и самовлюбленного эгоиста – да. Доброй души самаритянина – никогда. – И мне плевать, ошибаюсь я или нет. Ты мой соперник, я твой. Нам нечего делить и нечего друг другу показывать. Так объясни мне, с чего ты решил, что вызвать меня на душещипательный разговор – отличная идея? - Я ошибся, - два слова, почему-то сильно резанувшие Макса по сердцу. – Ты свободен. Парень пожал плечами и встал с кресла, захватив бутыль шампанского. Приблизился к двери, дернул за ручку, но обернулся, еще раз отрезав: - Знаешь, каким бы ты ни был, лучше никогда и никому не показывай этого. Особенно человеку, способному использовать это против тебя. Считай за услугу, что я не стал копаться в твоей душе, чтобы потом больнее ударить. В следующий раз такой шанс я не упущу. Льюис поднял усталые глаза, на дне которых плеснулся солнечный луч. - А будет следующий раз? Тишина. Хлопок двери.