Записки из папки с драконом

1 сентября. Нарцисса: Осенний дождь немилосердно хлестал, не прекращаясь ни ночью, ни утром. От холодного ветра не спасал даже поднятый воротник пальто. Стоя у вагона «Хогвартс-Экспресса» в гордом одиночестве, ожидая разрешения на посадку и упрямо сжимая окоченевшими пальцами ручку чемодана, я не могла думать ни о чем, кроме того, как я ненавижу себя и как тесно мне в этом платье. Как можно было за лето так разъесться... Точнее разожраться, чего подбирать для себя сдержанные выражения… Нужно быть честной хотя бы с собой. Ведь питалась также, как вся семья, мучное и десерты втихаря не таскала. Тем более, у меня бы и не получилось, потому что проход на кухню и общение с кухонными эльфами нам с сестрами до сих пор строжайшим образом запрещено. Однако, когда я начала собирать чемодан в Хогвартс и мерить платье за платьем, то ужаснулась. В одном было тесно в груди, второе в талии… И так было почти со всеми платьями, которые я должна была взять на учебу! Вышла к ужину заплаканной, из-за чего получила выговор от отца за неподобающий вид. Ведь леди не следует показывать свои чувства. А так трудно бывает выходить на люди, когда тебе плохо и, стискивая зубы, играть роль… Великое умение в свете! Матушку можно смело назвать магистром науки «лицемерия во благо». Андромеда, моя самая старшая сестра, не уступает ей, и при гостях настолько хорошо играет роль, что незнакомые люди смело записывают ее в барышни образцового поведения. Они не догадываются насколько хорошей актрисой является моя гениальная сестра и что на самом деле твориться на ее мятежной душе. Впрочем, мы и сами этого толком не знаем. Мне так хочется стать такой же как она, перестать быть похожей на открытую книгу, которую может прочитать каждый желающий... Когда же мой взгляд и внешний вид покинут юношеская неловкость и наивность… Наконец, разрешили пройти в вагоны, тут же и поднялся такой гомон, от которого хотелось зажать уши. Я быстро пробралась, и заняла место у окна в темном углу, не желая быть никем замеченной. Благородный аромат чистоты и прохлады проник в мои легкие, вытесняя тяжелый запах улицы и дождевой влаги, которыми казалось пропиталось и сукно моего пальто, и кожа, и волосы... Я отчего-то была уверенна, что ненавистные изменения в моем теле заметит каждый, кто захочет даже просто поздороваться со мной, и каждый мысленно осудит меня, Нарциссу Блэк, которая распустила себя. Которая не может контролировать собственное тело. Которая способна только рыдать от любого даже случайного косого взгляда и жалеть себя. Которая не более, чем неповоротливая трусиха. Быстро осознав, что от таких умозаключений снова навораяиваются слезы, я испуганно метнулась мыслями туда, где было светло, тепло и беззаботно… В воспоминания о детстве... До поступления в Хогвартс мы часто играли все вместе. Любимой игрой Андромеды был театр, и она часто правдами и неправдами заставляла нас с Беллой играть в то, что нравилось ей. К слову, куклы для театра у нас были невероятной красоты, отец заказал их на семилетие сестры. Из лица и ручки были сделаны из белого фарфора, искусно расписаны, а пышные одежды расшиты и даже украшены натуральными драгоценными камнями. Мы никогда не вредничали и не отказывались играть "в театр" , потому что сами не умели выдумывать такие необыкновенные сказочные сюжеты, какие придумывала наша сестра, и всегда было интересно, куда же нас заведёт ее фантазия на этот раз. Андромеда всегда брала самые сложные роли: глупого короля, злого чародея, принца, волшебника, а Белла предпочитала злодеев. Самой любимой куклой у нее был дракон, будучи маленькой она даже спала с ним в обнимку и таскала с собой на прогулку в парк. А мне больше всех нравился волшебник с роскошной шевелюрой из настоящего шелка и в синей мантии, вышитой серебряными звездами. Помню, что даже лишний раз трогать его боялась и больше любовалась. Иногда даже в тайне от сестёр разговаривала с ним по вечерам и даже засыпала, глядя на него, раскинувшегося на туалетном столике и смотрящего в темноту нарисованными слабо поблескивающими глазами. До сих пор перед внутренним взором стоит яркая живая картинка: полутьму детской разрезают лучи весеннего солнца, уроки окончены, учителя ушли. А мы снова играем в театр. Игра так увлекает всех нас, что реальный мир словно меркнет и теряет какое-либо значение. Белла хочет накинуться со своим драконом на волшебника, падает на нас с Андромедой едва ли не с высоты своего роста. Так долго строимый нами шалаш из маминой старой меховой накидки рушится. Свалка. Белла воет, потому что ударилась носом,мне заехали по затылку то ли пяткой, то ли кулаком. Андромеда ругается на нас, размахивая кулаками и вдруг быстро, но ясно и осмысленно произносит словечко, которому научил ее братец Сириус, снабдив предупреждением, что при родителях это говорить нельзя. И в этот самый миг распахивается дверь за которой стоит отец, похожий на грозную тень. Возможно он и не хотел нас ругать зв шум, а просто разнять... Но отчётливо произнесенное Андромедой грязное ругательство мгновенно меняет его мирное настроение на черный гнев. После его прихода наказаны все трое. И даже мой оправдательный лепет не помогает. Заперты по разным комнатам, прописываем: «Я должна быть благовоспитанной леди» сто раз без использования магии. После этого, когда к нам наконец снова приехал Сириус, Андромеда знатно оттаскала его за волосы. Но так, любя. Чтобы впредь язык за зубами держал. Так бывало весело играть, когда приезжал Сириус!… Он разносил все на своем пути. Таких игр которые придумывал он, больше никто не мог изобрести! Жаль, что мы так отдалились друг от друга, когда он пошел в Хогвартс… Хотя, кажется, я заранее знала, что он попадет на Гриффиндор, уже в тот момент, когда братец поднялся с места, вызванный по списку профессором Макгонагалл. Поэтому для меня это не было таким уж неприятным сюрпризом, как для всех остальных. Тогда отношение к нему изменилось и со стороны его собственных родителей, и со стороны наших. Белла почему-то начала его презирать, дразнила и задирала при каждом удобном случае. Ну с нашей Беллой вообще лучше не шутить… А Андромеда просто отстранилась и замкнулась. Хотя и сам Сириус как-то закрылся от нас с появлением новых друзей из Гриффиндора. Я обижалась на него, ревновала. Ведь когда рядом были Поттер и Люпин (про которого ходили слухи, что он оборотень), Сириус не замечал меня вообще, ииногда даже не здоровался. Мне тогда даже казалось, что он стыдится меня или того факта, что он мой родственник... За что?... Чем я могла обидеть его? Что я сделала не так... Вообще до Хогвартса будто бы было проще. А в одиннадцать лет мы все по очереди теряли не только детство, но и право на ошибку. Из задумчивости меня вывел веселый выкрик чуть ли не на весь вагон: – Привет, птичка моя! Как я рада тебя видеть! Я оглянулась и слегка улыбнулась. Это была конечно же Шарлотта Честертон, первая красавица нашего курса и моя лучшая подруга. Все у нее были «птички», «кошечки», «зайчики» и плевать она хотела на сдержанность, когда искренне радовалась встрече. Я даже не знаю за что она полюбила меня, неторопливую молчаливую девочку, которая даже могла показаться малознакомым людям угрюмой, нелюдимой или же неловкой и смешной. Может, просто жалела? Не хотелось бы так думать... Она пристроилась рядом, цветущая и нарядная в своем пыльно-розовом элегантном пальто и широкой шляпке, которая вся была покрыта круглыми дождевыми каплями. Меня тотчас окружил тонкий аромат духов, которые Лотта обожала, смешанный с запахом осенней влаги. Подруга сняла шляпку, и моему взору открылась ее золотисто-белокурая головка. Волосы девушки были заплетены по последней моде, словно она собиралась не в школу, а на бал или светский прием. В моей груди стало слегка тесно. Была ли это зависть? Нет. Или да. Но не к наряду, не к взбитым по моде локонам. Скорее к той легкости, которой дышало все существо нежной ангелоподобной Шарлотты. Впрочем, обида на себя слегка померкла в моей душе, когда подруга ласково приобняла меня и поцеловала в щеку: – Что ты такая грустная? Новый год начался, столько интересного предстоит! Затем девушка быстро окинула глазами входящих и рассаживающих по своим местам слизеринцев и почему-то выглянула за изрезанное дождем стекло на перрон, украдкой поправляя выбившийся из прически локон: – Кого-то ждешь? – тихо поинтересовалась я, перехватив ее взгляд. – Да, – кокетливо опустила темные ресницы Лотта. – Неужели Малфоя? – снисходительно усмехнулась я, вспомнив как в конце прошлого года подруга усиленно строила глазки старшекурсникам и как в мае разыграла сценку с поврежденной острым камнем ногой, чтобы старшие не отказали в беде раненой даме и донесли ее до Хогвартса на руках: – Его, – усмехнулась девушка – Я знала, что тогда запала ему в душу. Мы все лето состояли в переписке… Сколько он стихов знает! Еще и на разных языках! – Перед тобой мало кто устроит, – попыталась искренне улыбнуться я – Не удивлюсь, если в ближайшее время у вас завяжутся отношения.... – Кстати, а отец мог бы и брак наш благословить в будущем, – еще тише добавила Шарлотта и прикрыла глаза – Но это будет не скоро, не скоро… Я так молода еще! Да и ты тоже, птичка моя! Она игриво подтолкнула меня локтем в бок: – Мы и тебе пару найдем! К Хэллоуину! В горле сильно царапнуло, дыхание будто прервалось на мгновение. Милое обещание показалось насмешкой. Я отвернулась, изо всех сил сдерживая слезы, не давая им потечь по щекам и еще сильнее обезобразить мое и без того отвратительно округлившееся лицо: – Птиченька моя, ну чего ты? Я что-то не так сказала? – виновато залепетала Лотта, пытаясь заглянуть в мое лицо, – Ну что с тобой? Скажи, а то и я заплачу! Собравшись с духом, я оглянулась на нее: – Шарлотта, скажи, я очень поправилась? –с трудом спросила я слегка сиплым от слез голосом. Лотта замерла, задумчиво оглядывая меня. Ее молчание показалось мне красноречивее ответа. Видимо, я заметно набрала вес, и подруга не знала, как поделикатнее мне об этом сказать: – Давай я спрошу так. Тебе тяжело двигаться, мучает одышка при подъеме на лестницу? – наконец спросила она, сжав мою руку и заглядывая в мои влажные глаза. – Нет… – выдохнула я – Только платья все тесными стали... – Тогда не так страшно! – авторитетно заявила Лотта – Во-первых, ты сейчас учиться начнешь, уверена, от тебя ничего не останется. Во-вторых, как доберемся и устроимся, что-нибудь придумаем. А хочешь, я дам тебе на первое время плотный корсет? – О, была бы очень благодарна! – проговорила я, вытерла ладонью выступившие слезы и доверчиво положила голову на ее плечо. Разрешила себе то, чего не позволяла делать даже с родными сестрами. Не то, чтобы я поверила Шарлотте и разделила ее энтузиазм... Однако от ее поддержки стало как-то теплее в душе, которую я сама себе истерзала обидой на себя и сомнениями за вчерашний день и сегодняшнее утро. Поезд словно глухо кашлянул и тронулся. Вокзал за мокрым стеклом медленно поплыл влево. Лотта снова нервно оглянулась: – А Малфой так и не появился… 1 сентября. Люциус: – Повеса! Шаги отдавались в голове болью. Я поморщился, отворачиваясь словно пытаясь защититься от неприятного звука. Словно с возмущенным шепотом отдернулись тяжёлые шторы, и спальню затопил мрачный тусклый осенний свет. Конечно, снова дождь... – Жалкий кутила! – этот выкрик прозвучал уже практически над ухом. Зачем так орать… Голова и так раскалывается… Да, опоздал на поезд – велика беда! Старик в ярмолке теперь пальчиком погрозит, вот жалость-то! Зато как хороша была эта ночь!... Каменные пальцы сомкнулись на воротнике моей рубашки и рванули меня вверх. Послышался треск рвущейся ткани, пара пуговиц отлетела на пол. Я с трудом разлепил опухшие веки. Неумолимый, как Судный день, и злющий, как драккл, отец навис надо мной, раскинувшимся в немыслимо странной позе на диване в собственных покоях. Кажется, я даже слышал, как лязгают его мелкие мерзкие желтые зубишки. Хотя, скорее всего, это звенела массивная цепь медальона, который родитель всегда носил на шее: – Где ты был ночью? Отвечай! – рявкнул он, снова тряхнув меня, как безвольную тряпичную куклу. Откуда только столько силы нашел... Я язвительно улыбнулся в ответ прямо в эту недовольную физиономию. За что тотчас получил по лицу. Сквозь звон в ушах и острую боль, пронзившую череп, с трудом разобрал: – Ровно в час чтобы был уже в нижнем холле. Фридерик доставит тебя в Хогвартс через Хогсмид. Дверь хлопнула. Я с трудом приподнялся и оглянулся на себя в зеркало, висящее на стене. Тонкая струйка крови под правой ноздрей, стекающая по губам, определенно добавляла мне мужества. Хотя припухлость все же значительно портила вид. Да еще и покраснение век, и плачевное состояние волос... Так и будет меня до окончания этой чертовой школы пытаться удержать меня на поводке? А после окончания школы, чтобы не глотнул свободы, он точно женит меня, и тогда точно – ни шагу в сторону! Ведь я еще не знаю, кого этот идиот готовит мне в невесты, хотя он постоянно об этом говорит и, разумеется, об этом втихаря хлопочет. Если выберет богатую дуру с кривыми зубами и короткими ногами… Впрочем, какая несусветная нелепость! Чтобы Абраксас Малфой, маниакально любящий все дорогое и красивое, выбрал в невестки гоблиниху? Я слишком хорошо его знаю, старого кретина и скрягу! И четко знаю, что с младенчества рос в золотой клетке условностей, и мне не вырваться из нее, даже достигнув восемнадцатилетия. И потому, я буду досаждать хотя бы тебе одному, разу уж так глупо рассчитывать досадить всему заносчивому свету. Все равно что идти против дракона с одной лишь волшебной палочкой... Я снова прикрыл глаза, ясно представляя себе этого дракона – серебряная чешуя, перепончатые крылья, заслоняющие небесный свет, горящие злым огнем глаза, пасть, полную острых зубов и изрыгающую смертоносное пламя... Жаль, что мысленное чудовище не может уничтожить меня самого к чертям, чтобы глаза мои не глядели на все это. На мою жизнь, хозяином которой я на самом деле не являюсь. Подчинившийся «акцио» собранный наполовину чемодан подлетел и с грохотом обрушился рядом с диваном. На сборы оставалось около двадцати минут. Клянусь Мерлином, моим единственным поводом вновь отправиться в эту школу были редкие книги, которых не было даже в нашей древнейшей библиотеке… И может быть, чуть в меньшей степени, Честертон.