Интермеццо

— Маг едва знаком с нотной грамотой, но это не страшно, у него очень хорошая память, — сообщил Азирафаэль, не останавливаясь. — А вот Шедвелл — это просто какое-то наказание. Честное слово. Он ни разу не работал в ансамбле, и в этот тоже не должен был угодить. — О, уверен, ты можешь с ним справиться… о да, черт, вот так! Кроули толкнулся назад, прижимаясь к паху Азирафаэля, принимая его глубже. От его жара Азирафаэль едва не потерял нить повествования. Он ухватился за нее так же крепко, как за бедра Кроули. — Но Хастур хуже их всех. Ты слышал — боже, Кроули, притормози, если хочешь, чтоб я продержался — ты слышал, что он мне сегодня сказал? Кроули уронил голову на сложенные руки, что-то неразборчиво отвечая. Азирафаэль продолжил. — Каждый раз, когда я о чем-то прошу, его перекашивает так, будто я несу полнейшую чушь. А сегодня он минимум дважды нарочно ускорял темп, после того как я отчитал его за невнимательность. Только и ждал, чтобы я это заметил. Детский сад какой-то. — К слову об ускорении темпа… — Терпение, дорогой мой. Ну так вот, он сознательно идет вразрез с моим руководством. Подрывает мой авторитет, и это уже не в первый раз. Кроули ответил разочарованным стоном. Азирафаэль впился большими пальцами ему в поясницу, удерживая на месте. — Он меня не выносит, я в этом уверен. Но я был с ним исключительно вежлив. Он всегда таким был? Кроули пробубнил что-то в подушку. — Что? Кроули повторил бубнеж. Азирафаэль наклонился ниже, прижимаясь грудью к его взмокшей спине. — Прости, я опять не расслышал. Говоришь, дело не в ненависти? А в чем же тогда? Сегодня он огрызнулся на меня, словно какой-то бешеный зверь. Кроули поднял голову с подушки. Его волосы влажными прядями прилипли к шее. — Я сказал, что, скорее всего, он тебя не выносит, потому что он мой бывший. Так и не смирился с тем, что я его бросил давным-давно. Азирафаэль замер. — Он твой кто? — Нет-нет-нет, не останавливайся, я уже вот-вот!.. Азирафаэль отстранился и сел на лодыжки. — И ты намеревался сказать мне об этом во время соития? — Что? Нет! Ты сам это начал! Думаешь, я в такой момент хочу говорить о гребаном Хастуре? Азирафаэль скрестил руки. Кроули подтянул под себя ноги и перевернулся на спину. — Умоляю. Давай всё обсудим потом. Ну же, Фелл, у меня же сейчас упадет. Он указал на свою пока невредимую эрекцию. Азирафаэль закусил губу, но уголки его рта предательски дрогнули. — Дорогой мой, надо ли напоминать, что это ты настоял на многозадачности? Если мне не изменяет память, когда мы вернулись с репетиции, я предложил отчитаться о наших успехах на кухне. Мирно и цивилизованно, как водится, за чашечкой чая, но ты сказал… — Я сказал «я буду слушать» и затащил тебя в спальню, да, знаю-знаю, но можем мы просто вернуться к сексу и разобраться со всей драмой потом? Судя по улыбке в глазах, никакой драмы он на самом деле не ожидал. Азирафаэль позволил ему еще немного полебезить, и Кроули охотно ему подыграл, надув губы и как следует похлопав каштановыми ресницами. — Ладно. Но если ты еще хоть что-нибудь скажешь, всё кончено. — Что? Это же ты завел разговор о Хас… — Не произноси его имя, — прошипел Азирафаэль. Кроули растянул губы в этой своей негодяйской ухмылке, от которой у Азирафаэля таяло сердце. — Ты всегда можешь… ну знаешь… просто заткнуть меня. Убедиться, что я случайно не сболтну лишнего. И он совершенно излишне подмигнул. Азирафаэль оглядел спальню, пол которой был завален недавно сорванной одеждой и несколькими стопками книг. На одной из них сидела слегка скучающая Хильдегарда, но Кроули давно стал привычен к ее присутствию. Азирафаэль вздохнул. — А я говорил, что пора уже перевезти сюда что-нибудь из твоей… экипировки. Он с тоской подумал о целом ящике кляпов всех цветов и материалов в квартире Кроули. — Или ты можешь раскошелиться на свои собственные игрушки, — проворчал Кроули, не удержавшись. — У меня полно игрушек, милый, так что помолчи, если не хочешь, чтобы я заткнул тебе рот при помощи дилдо. Угроза не оказала желанного эффекта: Кроули лишь ухмыльнулся, с вызовом приподняв бровь. — Ну или можем использовать это. Он указал на тартановую бабочку, которую сам сорвал с шеи Азирафаэля минут двадцать назад. — Прошу прощения, вообще-то это Ральф Лорен, и он на метр не приблизится к твоему болтливому рту. — Ладно, — Кроули закинул руки за голову и откинулся на подушки, выгнув спину. — Придется мне просто и дальше рассказывать о своих бывших. Первым был Рич, мы встречались в школе. Он был немного задротом, прямо как ты, но мне наскучило общаться с его приятелями из шахматного клуба, и я его бросил. Потом был Эван, он танцевал моррис — кошмар, знаю — и… В этот момент Азирафаэль заткнул его единственным известным ему способом, упав на Кроули и прижавшись губами к его губам, растворяя смех в поцелуе. Сердце билось в горле куда сильнее, чем полагается в этой нелепой ситуации, и ему не приходилось особо задумываться, чтобы понять, что это значит. Кроули охотно приоткрыл рот, все остатки веселья испарились под жаром момента. Он обхватил Азирафаэля за талию, перекатывая их обоих одним молниеносным движением. Прижатый к матрасу, Азирафаэль наслаждался этой демонстрацией силы. Он обожал, когда Кроули показывал, на что на самом деле способны его щуплые руки и узкие плечи. Он взял ладони Азирафаэля и прижал их к подушке над его головой. — Отчет официально закончен, Фелл. Вернемся к делу. Он отпустил руки Азирафаэля, но тот оставил их наверху, скрестив запястья. Кроули взял его член, вновь доводя до полной твердости, прежде чем на него опуститься, вбирая его до тех пор, пока Азирафаэль не оказался вновь поглощен его тесным жаром. Кроули прикрыл глаза и слегка распахнул влажные губы, покачиваясь взад-вперед. Пока они искали свой ритм, Азирафаэль блуждал взглядом по его телу, усыпанной золотинками веснушек коже, обтягивающей мышцы торса, полутвердому и покрасневшему члену. Это все еще казалось чудом — видеть его таким, без лоска, за которым он скрывался на публике. Азирафаэль зажмурился, чувствуя, как напрягается и покрывается испариной тело, а удовольствие проносится по нему, как лесной пожар. Оно и к лучшему. Сейчас не время разбираться в хрупких чувствах, которые норовили вывернуть ему душу в самый неподходящий момент. Вместо этого он позволил себе потеряться в физических ощущениях. Дыхание Кроули внезапно обожгло ему ухо. — Ты единственный, знаешь? Забудь об остальных. Един… Конец фразы потонул в глубоких, обрывочных стонах: Кроули ускорился, преследуя собственное удовольствие, одной рукой обхватив свой член, а другой тяжело опираясь на плечо Азирафаэля. «Ты тоже единственный», — мелькнула мысль, но Азирафаэль был слишком поглощен моментом, чтобы заговорить. Окружающий мир померк, нетронутыми остались только их с Кроули тела, разгоряченные и потные, двигающиеся все быстрее, пока наконец Кроули не кончил ему на грудь. Азирафаэль последовал за ним секунду спустя, выплескиваясь глубоко внутрь него, бедра дрожали, дыхание обратилось в долгий, бездумный стон. Еще пару минут они лежали потным, неряшливым нагромождением конечностей, с бьющимися друг о друга сердцами, пока мир возвращался в прежнюю форму. Кроули первым пришел в себя, потянувшись к тумбочке за салфетками и вытерев их обоих. — Я благодарен. — Кроули подтянулся и сел, оперевшись на подушку у спинки кровати. Легкое шипение и возня оповестили о борьбе кошек, решивших подраться за место между его раздвинутыми ногами. — В смысле, за дирижерство. Без тебя была бы полная катастрофа. Азирафаэль рассмеялся, пока не успев отдышаться. — Ну, ты же меня знаешь. Мне только дай покомандовать. Он подобрал Иоганна одной рукой, чтобы самому расположиться между ног Кроули, ложась ему на грудь. Кот удалился, недовольно дернув хвостом. — Нет, правда. Я не представляю, как ты это делаешь. Ты такой терпеливый. И у тебя правда здорово получается. — Быть терпеливым? Должно быть, это всё месяцы практики в твоей компании. — Дирижировать, жопа ты этакая. На твоем месте я бы всерьез задумался о том, чтобы бросить карьеру музыкального критика. Дирижерство же гораздо приятнее. Ну, продуктивнее. Уж точно лучше, чем гадить на чужое творчество дни напролет. — Разумеется. Что бы я делал без твоих ценных советов по вопросам карьерного роста? — Бля, просто прими комплимент, а? Азирафаэль улыбнулся и оперся подбородком о плечо Кроули. Он хорошо справлялся с ансамблем, даже несмотря на стычки с Шедвеллом и Хастуром. До премьеры осталось три недели, а они уже вовсю дошлифовывали исполнение. И, как ни странно, ему это нравилось. Такая работа с музыкой была гораздо более непосредственной, чем то, к чему он привык. Тот факт, что Кроули сочинил одно из самых завораживающих музыкальных произведений за последний десяток лет, определенно помогал делу. И что доверил Азирафаэлю его исполнение. Зрители и не представляют, что их ждет. — Мы с тобой отлично сработались. Даже мадам Трейси так говорит. — Ага. — Кроули вздохнул. — И прости за Хастура. Не думал, что он будет так досаждать. Он всегда был ревнивым козлом, даже двадцать лет назад. Я надеялся, что он поутихнет. Я поговорю с ним на следующей неделе. Хастур. Точно. Теперь его поведение стало гораздо понятнее. — И что скажешь? Все это… между нами… все еще предположительно тайна. Хотя я сомневаюсь, что мы так уж хорошо скрываемся. Почти уверен, что у Пеппер наберется несколько минут пленки с тем, как ты на меня пялишься. Кроули рассмеялся, водя пальцами по груди Азирафаэля. — Ну я же не виноват, что ты такой охренительно сексуальный, когда дирижируешь. Серьезно. Тебе вообще нельзя брать в руки палочку. Ох блин… Я, наверно, не переживу, когда увижу тебя на премьере во фраке. — Хм. У меня, вообще-то, нет фрака. — В каком это смысле — нет фрака? Ты посмотри на себя. Разумеется, у тебя где-то есть фрак. — Нет, нету. Как-то ни разу не пригождался. По крайней мере, со времен дирижирования студенческим оркестром. Да и если б он знал, где находится тот пиджак, вряд ли бы он теперь в него влез. — Так, — объявил Кроули тоном, который всегда предшествовал какой-нибудь безумной затее, — пошли-ка по магазинам.

***

Самое приятное, что Азирафаэль мог сказать о крошечном бутике мужской моды, в котором они оказались — это что здесь было сухо. Снаружи Лондон бравировал своей лучшей осенней погодой: патентованной смесью дождя и ветра, наслаждаться которыми лучше всего было в кровати, с чашечкой чая в одной руке и книжкой в другой. Но увы. Он даже пожалел Кроули, который неловко стоял рядом, засунув руки в карманы, пока Азирафаэль не мог выбрать между двумя практически идентичными черными костюмами в руках продавца-консультанта, профессионально скрывающего раздражение за образцово бесстрастной улыбкой. — У этого ткань с шелковистым блеском, — объяснял он, поднимая вешалку в левой руке, — а этот немного более сдержанный. Азирафаэль переводил взгляд между предложенными вариантами. Ему очень нравился шелковистый блеск. Сердце забилось быстрее, стоило только представить, как он выйдет на сцену во время премьеры: фалды развеваются за спиной, а зрители затихают, глядя на него с ожиданием. И Кроули в первом ряду — вальяжно развалившийся в кресле, скрывающий волнение за привычным фасадом хладнокровия. Консультант кашлянул, возвращая Азирафаэля из грез. — По какому случаю новый костюм? — Он будет дирижировать в Альберт-холле, — ответил Кроули, и Азирафаэль растаял от нотки гордости в его голосе. — Ясно. — Консультанта это, похоже, вовсе не впечатлило. — Тогда, думаю, вы можете позволить себе немного экстравагантности. Примерьте оба и решите, какой вам понравится больше. Он протянул вешалки, и Азирафаэль забрал их с собой в единственную примерочную в глубине зала. Она была обставлена не менее богато, чем весь остальной магазин: большое зеркало в золотой раме, обитое бархатом кресло и яркое освещение, не оставляющее ни единого шанса скрыть «гусиные лапки» вокруг глаз. Кроули продолжил нервно возиться по ту сторону тяжелой занавески, отстукивая ступней резвую барабанную дробь на натуральном паркете. — Прекрати, Кроули, а то я тоже начну волноваться. Стук тут же прекратился. Азирафаэль разделся до нижнего белья, разглядывая оба костюма, подвешенных к крючкам на стене. За занавеской Кроули начал шаркать ногой. — Осталась всего пара недель. Гребаный Альберт-холл. Нас покажут по телику. И моя мама там будет. Что, если все полетит в пизду? Если опять будет как с «Евой и яблоком»? Азирафаэль поморщился при воспоминании о том, какую роль сам сыграл в музыкальном крушении Кроули чуть более десяти лет назад. Он отогнал эту мысль. Теперь все было иначе. Он решил сначала примерить блестящий костюм и стал натягивать черные брюки, удерживая равновесие на одной ноге. — Все будет просто замечательно, дорогой мой. Твоя музыка великолепна, и ансамбль уже правда хорошо ее понимает. У них все получится. Шарканье прекратилось, сменившись щелчками, в которых Азирафаэль распознал звук без конца складывающихся и раскладывающихся солнцезащитных очков. Он поспешил надеть весь костюм целиком и ненадолго замер, залюбовавшись собой в зеркале. В рубашке с высоким воротником, в черном поясе и накрахмаленной белой бабочке он выглядел весьма эффектно. — Не понимаю, как ты остаешься таким спокойным, — сказал Кроули, вздыхая. — Я верю в тебя и в твою музыку. Он отдернул занавеску. Брови Кроули взлетели на лоб, и он издал звук, похожий на застрявшее в горле кряканье. — Еб твою мать. — Лучше уж меня самого, дорогой. Хотя, к сожалению, с этим придется обождать до дома, консультант очень внимательно за нами приглядывает со своего места. Кроули шагнул ближе и повис на карнизе, на котором держался занавес. — Пока ты в этом костюме, музыку никто и слушать не станет. Азирафаэль цокнул языком. — Ну нет, так не пойдет. Но на твою удачу, из зала будет видно только тылы. Он повилял попой и ускользнул обратно в примерочную, задергивая штору, заглушившую хохот Кроули. — Справедливо, — заметил тот, как только восстановил самообладание. — Фалды — это, конечно, страшно горячо, но они и правда прикрывают твой главный козырь. — Огромный мозг — мой главный козырь, милый, как мы установили еще полгода назад. — Ага, продолжай жить самообманом. Азирафаэль улыбнулся сам себе, пытаясь подавить волну теплоты, которая подымалась в груди. Он снял пиджак и брюки и вернул их на вешалку, висевшую рядом с другим, чуть менее блестящим и совсем непривлекательным облачением. Однако за ним на том же крючке оказался еще один костюм — вероятно, оставленный предыдущим покупателем. Азирафаэль снял его и приложил к подбородку, просто чтобы оценить, как он будет смотреться. Он словно только его здесь и ждал. Как и первый наряд, который он только что снял, этот состоял из фрака с длинными фалдами и брюк со стрелками. И, по счастливой случайности, — всё нужного размера. Брюки были чуток длинноваты, но его портной запросто это исправит. Азирафаэль надел его, поправил бабочку и торжественно распахнул занавеску. У Кроули отвисла челюсть. Он стянул с носа солнцезащитные очки и окинул долгим, пристальным взглядом неловко подвернутые штанины, отутюженные стрелки брюк, белые пуговицы пиджака и шелковую бабочку. Весь наряд сверкал белизной, пронзительно яркий, как из рекламы «Персила». Прошло несколько секунд, а Кроули так и не промолвил ни слова, скользя вверх и вниз по, надо признать, действительно весьма нелепому облачению. Азирафаэль поежился, внезапно почувствовав неуверенность. — Полагаю, этот и правда несколько претенциозный, — смиренно признал он, — даже для Альберт-холла. В таком скорее уж в Вегас, да? Он отступил обратно в примерочную, потянувшись к занавеске, чтобы ее задернуть. Кроули остановил его, поймав за руку. — Нет, — произнес он совершенно нечитаемым тоном, как-то слишком уж растянув «н». — То, что надо. Он идеален. Азирафаэль нахмурился, искоса глянув в зеркало и чуть не ослепнув от трех слоев белизны. Он и правда был очень ярким. — Тогда почему ты выглядишь так, будто тебя сейчас на него вырвет? Кроули пожал плечами, с трудом сглотнул. Отпустил его руку и засунул пальцы обратно в карманы. Само воплощение неловкости. Азирафаэль еще ни разу не видел его таким уязвимым. — Просто… ты похож на ангела. Вот и всё. И он развернулся и вылетел из магазина, оставив онемевшего Азирафаэля в одиночестве. Азирафаэль переоделся обратно в свою одежду и купил белый костюм, широко улыбаясь, пока продавец прятал его в чехол и протягивал чек, заученно напоминая о возврате в течение двух недель. И когда Азирафаэль наконец нашел Кроули за рулем машины в плотно сидящих на носу солнцезащитных очках, то сел рядом с ним без единого слова. Хрупкое чувство в груди разливалось жаром и остротой, возрастая так неуклонно, что скоро он совсем не сможет его игнорировать.