Ты – лишь жертва!

Темнота… Единственное, что улицизрел Дим-Димыч, когда пришёл в сознание… Он оглядел место, в котором находился: это было просторное помещение, в котором было не мало окон: все были закрыты жалюзями и решотками, которые, как казалось, были из настоящего металла. Ещё несколько спешных взглядов — и Дима понял, что он чуть ли не парализован, находится на медицинской койке. Словно, он попал в аварию или другую мощную катастрофу, и находится в каком либо госпитале… Запах, точно был как из больницы. Вдруг, Дима заметил дверь с защёлкой, что была открыта. Мальчик, посмотрел на своё тело: он был привязан к койке полностью… Его ноги, руки и пояс были обмотаны толстой верёвкой, да так, что было болезненно двигаться. Дим-Димыч понял, что крик — его единственное спасение, но очень рискованное. Была ни была. По комнате раздался громкий и длинный крик, словно в комнате кого то режут. Однако, мальчик понимал, что его похитили — он не на школьном уроке, где за крик могут двойку влепить. Не дождавшись результатов, Дима крикнул ещё, но менее громко, ведь итак секунду назад прокричал во всю силу. Вдруг, он краем уха услышал шаги… В мыслях, он понимал: либо это спасение, либо наказание. Пятьдесят на пятьдесят. Но почему то, Дима ожидал спасения… Не мог он осознать весь пиздец данной ситуации, психика не закрепилась на такое. Вдруг, шаги приблизились, как бы становясь громче, но интервал между ними был длиннее. Вдруг, скрип двери… Дим-Димыч, уверен, что это скорее всего полиция, или другие органы служб… Дверь распахивается, и становится виден силуэт. В мыслях Димы уже произошло облегчение, и сам мальчик тоже шумно выходхнул. Этот силуэт принадлежал знакомому Димы — Профессору Чудакову. Было легко распознать его по неряшливой причёске и особой фигуре. Дима, взглядом поприветствовал профессора, поняв, что он и правда полностью привязан и зафиксирован данными верёвками. Но учёный же его развяжет? Наверное, того неприятного мужика что оглушил Диму уже орестовали, а Гений Евгеньевич пришел спасти мальчика. Как бы ни так. Внезапно осветивший всю комнату свет, ослепил Дим-Димыча. От этого он прищурил глаза, которые за всё время стали чуть ли не стеклянными. Вдруг, силуэт окончательно взял себе внешность и фигуру Чудакова, двинувшись прямо к Диме. Мальчик, не мог его разглядеть: свет сильно слепил ему щурившиеся глаза. Но вдруг, Гений Евгеньевич в перчатках, самостоятельно приоткрыл веки Димы. Он, не давая на это согласие, уже сам закончил открывать свой глаз, посмотрев на профессора со странным поведением: — Профессор Чудаков, не м-могли бы вы меня р-развязать? Учёный, лишь улыбнулся на такую глупую выходку школьника: — Ты тут будешь до своей смерти. Сбежать не получится. Понял меня, сука? У Дим-Димыча отпала челюсть; «Значит, этот выродок заплатил тому парню, чтобы он вырубил меня? Сука… Тогда это ещё больнее пиздецки…» крутил в мыслях напуганный мальчик, которого предательски покарали слезы, что уже добрались до ледяных щёк. «Только не это… всю свою оставшуюся жизнь я проведу в этой ёбанной комнате…». Дима не понял Чудакова. Он подумал, что профессор оставит мальчика и уйдёт. Нет, всё не так, и это нужно понимать. Профессор дал знать ему это, заикаясь от превосходства: — Ты не понял меня, червь. Я говорю о том, что твоей жизни осталось немн-ного ходить… идти недолго, в общем… Да, профессор и правда долго готовился к злополучному дню, каждый день облизываясь, замечая из своего окна Дим-Димыча, шагающего в школу. Сам он видел парня лишь несколько раз, а про его характер ему рассказывал Дедус, что слышал эту информацию от своих двух непослушных и озорных внуков. Он готовился к этому, тайно от Фиксиков и даже от Лизоньки. Проводил учения над бездушными маникенами. И всё это, ради ощущений, что скоро будут бить профессору в мозг. Даже не бить, а втыкать в голову учёного холодное оружие. Это только начало новых чувств. Совершенно новых и чужих… Чудаков плавно и медленно, наслаждаясь моментом, стал облизываться: — Если ты, сука, ещё раз заорёшь, мне придется заткнуть тебя, — ухмыляясь, одновременно грубо прорычал профессор, — надеюсь, ты будешь послушным мальчиком. Слезы шли чуть ли не струёй из глаз мальчика, он пытался остановить этот поток своими веками, что не хотели опускаться. Гений Евгеньевич улыбаясь, наблюдал за плачущей добычей: «тебе будет больно. Тебе будет мерзко. Тебе будет всё, только не приятно… девственник!» — крутил учёный у себя в похотливых фантазиях, что скакали у него в голове словно лошади которым воткнули копьё в зад до гривы. Эти чувства Чудаков никогда не испытывал, они казались ему чужими и… приятными. Он хотел тянуть время, которого у него было сполна: тн желал сделать всё по оптимистичней, а это предпологало немаленькое время действий… Учёный поднес свои шершавые губы к дрожащему лицу паренька, что пытался брыкаться, но мог лишь в спешке моргать и двигать расстеряной головой. Чудаков, сильно и больно укусил мальчика за губу: своими зубами он впился в его нежную и сухую кожу, которая чуть ли не молила чтобы её увлажнили. Дима никогда не прикусывал больно губу: он выдавил из себя глухой крик, что предпологал из себя слёзы. Так и случилось, к огромному сожелению для гордого Дим-Димыча. Огромный и нескончаемый поток слёз усилился. Чудаков, закончивший кусать губу Дим-Димыча, облизнул его хлынувшую кровь: теперь губам не была нужна влага. Алая и свежая кровь всё увлажнит сама… Сумасшедшому профессору понравился привкус крови, и он, также медленно поднося свою голову к щекам парня, облизнул уже его слёзы. Они были солёными, но сладостными. От наслаждения, сумасшедший Чудаков издал звук отрыжки в лицо мальчика, ведь последний показывал явное неуважение к профессору, неугомонно тряся головой. Чудаков процедил кровавыми зубами: — Мразь, ты ещё мне попляшешь! — Хватит, прошу! — Молвил Дим-Димыч, мечтая о прекращении насильственных действий. Но профессора уже было не остановить… он ждал ради этого момента года, месяца, недели… и вот, перед ним сексуальный объект над которым можно безнаказанно проводить опыты… Закрытые глаза… Шприц… Боль… Это всё, что осознавал Дима. Всё остальное было словно в замедленной съемке: его глаза. Его рука, что тянется к вене мальчика. Его грозный оскал… И долбанный запах от отрыжки, над которым не было смешно. И снова… Боль… Шприц с неизвестной жидкостью внутри, вонзился в мальчика… Было больно, словно тысячи ножей проткнули его тело; но похоже, в шприце была вода, а грубый и больный укол для запугивания. Хотя даже это Дим-Димыч не мог соотнести… Ему было больно, ему было страшно, слёзы нескончаемо шли… Солёные капли, со вкусом словно стакан воды из мёртвого моря, текли на койку, которая уже была вся в них. Профессор Чудаков, обходя юное тело, лизал его и прикусывал. Было не сильно больно, так как Дима был в одежде. Но вот, с него сильным и резким рывком снимают его пиджак с рубашкой. После этого, учёный порвал брюки на теле мальчика. На нём остались лишь мокрые (?) трусы. — У него не стоит!.. Это нужно срочно исправить! Молодой парень уже не мог сдерживать слёзы и маты. Он молил о пощаде, говоря «я сделаю всё, что скажите» или «если я буду послушным, вы меня выпустите?..». Конечно, эту добычу никто не собирался выпускать из виду, поэтому на все возгласы парня, Чудаков лишь дразнил его и делал вид, что плачет вместе с ним. От этого, Дим-Димыч плакал ещё сильнее, ведь все его мольбы и просьбы коверкались. «А единственное безболезненное наказание, что получил столь юный раб была отрыжка. Боже, такая бредятина…» было в голове у профессора. Ему хотелось новый дозы удовлетворения, он хотел больше страданий! Именно поэтому, он снова подошёл в тёмный, незамеченный Димой угол комнаты, и взял оттуда уже не шприц а острые, словно веретено, ножницы. Сразу же, мокрые и воняющие мочой трусы Димы с машинками были обрезаны, и кинуты за поле зрение мальчика. — ОС-ТАН-НОВИТЕСЬ!!! СУ-К-КА, СТОП!!! Но на мольбы Димы учёному было насрать. Он дал сильную пощёчину пленному, приблизив свои ножницы к опущенному и мокрому члену парня. Один «чик», и комнату заполнил ледянящий крик ужаса, боли и осознания — это точно не шутка… Да. Вы всё правильно поняли. Чудаков кастрировал Дим-Димыча, самым болезненным и страшным способом. Ножницы и пленник — всё, что было нужно. Дима, уже глотал свои слёзы, пытаясь вырваться из плена верёвок. Но чудак (не зря же у него такая фамилия) не намерен останавливаться на кастрации. Это лишь часть его плана, грозного и жестокого плана убить Кудыкина… Дима без остановки кричит что есть сил, и, очень зря… Обезумевший учёный ушел в какой то угол комнаты, и вернулся с мятыми трусами парня. Мальчик понял, что сейчас его крик был самым идиотским решением, что он когда либо совершал… Но все мысли тут же разбежались кто-куда, когда в мокрый и открытый рот Димы была запихнута его мокрые и мерзотно-влажные боксеры… В его ротовой полости, оказалось его же мокрое нижнее белье, от которого было очень тошно. Было поздно пытаться блевануть, мальчик задыхался от всего, что только можно было: от трусов, от боли, от слёз, от долбанного страха, что не покидал его, словно птенчик в своём гнезде… И сквозь всю эту эмоциональную суматоху, были слышны возгласы удолитворённого (но далеко не до конца) учёного. Он, взял бинт и на скорую руку перебинтовал кровавое место кастрации, когда крик Димы был уже не только от боли, ну и от того, что он захлёбывплся в своей же блевоте… После срочной «реанимации» кровавого в области паха тела Кудыкина, учёный снова подошёл в угол комнаты и взял уже другое холодное оружие, это был недавно поточенный нож… И снова, Диме, что чуть ли не теряет сознание, слышна речь: — Итак, продолжим!