Лондонский мост крепко стоит.

Ремусу Люпину много чего не нравилось в его жизни. Особенно сама жизнь. Ему не нравился вкус кофе по утрам: он казался слишком кислым, а кипяток обжигал язык. Ему не нравилась толпа, собирающаяся в общественном транспорте, и очереди супермаркетов, раздражали стрелки́ сигарет и откровенно выбешивали подростки, всюду таскающиеся с магнитофоном. Ведь популярная музыка Ремусу тоже не нравилась, так же, как и громкий шлейф тянущейся за ней беззаботности. «Да тебе хоть что-нибудь нравится?» — как-то раз в шутку спросил один из его немногочисленных приятелей. Ну, Ремусу могли понравиться некоторые вещи. Например, темное пиво или Лу Рид. Но с небольшой поправкой на то, что пиво — из конкретного паба, а песни принадлежат ранним альбомам, вроде самого первого или «Transformer». Ремус был очень переборчивым человеком, и друзей его можно было пересчитать по пальцам одной руки, причем два из пяти непременно выделялись для книг, а еще один — для бармена, который всегда наливал со скидкой. Ремус не знал его имени — бейджа тот не носил, а их короткие разговоры сводились к приветствию, «тебе как всегда?» и прощанию. По мнению Ремуса, все невзгоды падали на его голову из-за ее уродливости. В детстве он не очень удачно поиграл с соседской собакой, и белые кривые полоски пожизненно зарезервировали себе местно на и без того не самом красивом лице. Его взгляд всегда был тяжелым, даже в моменты радости, а губы плотно сжатыми. Саркастично отзываясь о длинноволосых модниках, он брился под несколько дюймов, сам, ведь посещение парикмахерской сулило очередные контакты с мнительными личностями, к тому же там предлагали просиживать долгие минуты перед зеркалом, то еще испытание… «Ты похож на маньяка» — хмыкал тот же самый приятель. Иногда Ремусу хотелось порвать с ним все связи, потому что тот никогда не говорил ничего хорошего и приятного. Будто сам Ремус когда-то говорил. В рабочей рутине он не замечал собственноручное подгребение под слоями негатива. Его не увольняли, но и не поощряли, другие рабочие с ним связей не поддерживали — за станком особо не поболтаешь. После работы он забивался в последний вагон метро и ехал домой, в пустую, холодную однокомнатную конуру, где включал на фон BBC и читал очередную библиотечную книгу до тех пор, пока та не вываливалась из заснувших рук. Горячий душ, снимающий кожу с натруженных мышц, вечерний кофе — в сотню раз вкуснее утреннего —, и лучшая компания в лице самого себя. Ну, и иногда бутылка темного пива. Он старался пить не чаще двух раз в неделю, потом трех. Спор внутренних Ремусов был недолгий, но жаркий: с одной стороны журил страх спиться, как многие Люпины, с другой подначивал бес, жалующийся на адскую усталость и недостаточную расслабленность. — Да ты к нам зачастил, — заметил бармен вечером субботы, когда Ремус пришел четвертый раз за неделю. — Никак не налюбуюсь той чепухой, что ты сотворил у себя на голове. Ремус привык мелким черным кудрям, спускающимся на плечи дурашливым каскадом. На этой неделе бармен появился за стойкой с неумело выжженными до цыплячьей желтизны прядями, как у панков. Увидев это, Ремус не сдержал смеха и долго давился маскировочным кашлем. В тот день скидки ему не сделали. — Договоришься, я вообще тебе наливать перестану, — насупился бармен. Ремус видел только верхнюю его половину, в пестром джемпере и пиджаке с широкими плечами. — Только деньги потеряешь, — пожал он плечами. Его наряд был куда скромнее и монохромнее, большая часть гардероба хранилась со времен семидесятых. — Потеряю больше, если ты когда-нибудь помрешь от печеночной недостаточности. Бармен отвернулся и взял откуда-то снизу две пустых бутылки, приставляя горлышки к нужным кранам. Пиво задорно зашипело, а Ремус задумался. Расплатившись, он покинул наполняющийся людьми бар, немного прошелся и присел на велосипедную стойку с единственным велосипедом. На самом деле, для столь короткого похода он собирался ужасно долго, в сравнении с самим собой, конечно. Он поставил трещащую от десятков прослушиваний пластинку «Transformer», докликал до предельно допустимой соседями громкости, и приступил к подготовке. Высунувшая нос крыса по достоинству оценила третий по счету образ, по-иному перекомбинованное старье; многодетная семья тараканов порадовалась забытому на столе куску бутерброда. Ремус смотрелся в разбитое, замыленное зеркало в ванной, слишком маленькое, чтобы понять, как в действительности он выглядит, и злился оттого, что никакая мишура не приведет его в приглядный вид. Обыкновенно выходные он проводил, не выходя из дома, но пятничный гомон пьяниц под окном вверг его в такое уныние, что, проведи он субботу в одиночестве, непременно бы полез на полуголую стену с ободранными обоями. Однажды, в приступе вдохновения он сорвал их, думая выкрасить стены в какой-нибудь яркий цвет, вроде желточного, но запал быстро пропал, и банка краски третий год пылилась под крохотным кухонным столом. Сидевший на велосипедной стойке Ремус пил холодное пиво и медленно курил сыреющую сигарету, воображая себя героем фильма про крутых парней. Дождя в привычном понимании не было, но мелкая морось затуманивала все в пределах десяти ярдов. Блюр окрашивался рыжими фонарями и бело-голубыми фарами проезжающих мимо автомобилей, визжащих на повороте шинами. Самое то для внутренних терзаний. Все казалось глупым. Его дом, его работа, его однотипные дни, загоняющие в безвыходный лабиринт страха перед людьми. Из бара слышались веселые голоса. Возможно, будь он смелее, часы, проведенные у шкафа, не прошли бы даром, и он бы разделил веселье вместе с другими. Температура пива в запотевающей от ладони бутылке точно не предполагала распития на улице. Ремус злобно шмыгнул носом и пнул катящуюся от ветра жестяную баночку газировки. — Спутник взлетел прямиком в небеса… — мотивчик «Satellite of love», которую он сегодня несколько раз ставил на повтор, вертелся на языке, и Ремус низко заговорил строчки себе под нос. Пение свое он не любил, а в этой песне можно было особо над ним и не стараться. Пиво давно кончилось, пустая бутылка стояла рядом с отбивающей по луже ритм ногой. Вторая бутылка покоилась в сумке, Ремус не решался ее открывать. В пачке осталось две сигареты. Группки смеющихся людей время от времени выходили из маленького паба, разноцветный свет из окон лился на дорогу. За полночь и паб закрылся, погасив гирлянды. — Спутник любви… Уходить домой не хотелось. Там, как и здесь, в принципе, его никто не ждал, только разочарование в себе и пробегающей мимо жизни. Мрачные мысли победно одолели мозг, Ремус сгорбился и потянулся к сумке. Повторяющиеся два слова финала непроизвольно повторялись и повторялись им до бесконечности. — Спутник любви… — О-о-о-о! — кто-то сбоку подхватил вторую, высокую партию. Прокляв свет на валлийском, Ремус подскочил и взмахнул облаченными в потертую курточную кожу граблями. Сумка грохнулась на асфальт, но, к счастью, звона стекла за этим не последовало. — Обожаю эту песню, — заявил довольный бармен, вертящий на указательном пальце ключи. — А ты чего тут? Он сделал неопределенный жест и отомкнул защиту с велосипеда. Из-под пришедших в движение колес брызнула грязная вода, паренек поспешно извинился. — Да просто, — Ремус снова пожал плечами и одернул себя — оправдываться ему никогда не нравились. Но и сказать было нечего. — Ждешь кого-то? — хитро прищурился парень, не спешивший седлать велосипед. Он был гораздо ниже, чем казался за стойкой. Наверное, там находилось что-то вроде ступенек. — Этот засранец безбожно опаздывает. Ремус хотел соврать, что да, он кого-то ждет, но это после часов раздумий это казалось бессмысленным. — Нет, просто наслаждаюсь улицей, — со значительными паузами изрек он. — Провожу философские дебаты с самим собой. — О, ну из тебя правда бы вышел неплохой философ, — фыркнул парень. — Только в горные пещеры, пожалуйста, не уходи, мне туда тяжеловато будет пиво доставлять. А вот в бочку… Ремус хрипло рассмеялся. Он считал бармена другом, хотя они даже не представлялись. Несмотря на досадное упущение, оба не спешили знакомиться. Вместо этого Ремус достал последние две сигареты, поджег, и предложил одну охотно принявшему подарок собеседнику. Это ощущалось невероятно странно, говорить с кем-то просто так, не по делу. Прохожие даже на пустые вежливые фразочки с ним не разменивались. Ну и что, что у него дурацкие волосы, местами напоминающие краску под его кухонным столом? И что, что с его лица не сходит радушная мина? Что он рад всякой незначительной ерунде? — Ты до утра собираешься здесь торчать? — затянувшись, парень перекинул ногу через красную раму. — Нет. Просто пока мне не хочется никуда идти, — признался Ремус. Он поднял сумку и встал с перекладины, которая успела больно впечататься в ягодицы. — А со мной выпить не хочется? — сквозь затяжку предложил тот, кивая на одну пустую бутылку. — Если мне не изменяет память, у тебя должна быть еще одна. Но это неважно, у нас дома много выпивки. — У «нас»? — волнительно оживился Ремус. Выходные предрекали развернуться в нечто большее, чем одинокие блуждания по ночным улицам. — Да, я живу с приятелями, — докуренный до основания бычок шлепнулся рядом с поваленной на бок бутылкой. — Сохатый наверняка дрыхнет, но Хвост, может быть, присоединится. А там и Лили с ночной смены подтянется… — Разве я не похож на маньяка? — саркастично перебил его Ремус, проведя пальцами по щеке. — Перебью всех в вашем логове, моргнуть не успеешь. — На маньяка? — расхохотался парень, а стушевавшийся Ремус что-то замычал в ответ. — Кто тебе такое сказал? Давай, хватит молоть бред, поехали! Он шлепнул по микроскопическому багажнику позади себя. Ремус с недоверием оценил его и свои габариты. — Ладно, — вздохнул он. — А далеко ехать-то? — Меньше мили. — Нахрена тебе велик тогда? Он с трудом пристроился позади и взялся за мотоциклетную куртку в районе талии. Оттолкнувшись от тротуара, парень описал очень кривую, неровную дугу и неспешно выехал на мостовую. — Знаешь, — глубокомысленно крикнул он, и ветер разнес это «знаешь» вдоль всей улицы. — Я чертовски обожаю мотоциклы, просто всей своей черной душонкой. Но денег хватило только на велосипед — обычное же дело. Но когда-нибудь… — А почему душонка черная? — так же громко продолжал сыпать вопросами Ремус, неспособный насытиться общением. — Потому что я Блэк. Сириус Блэк.