Nasty

Подол мантии некомфортно мотается в районе щиколоток. Чонсу не привык носить настолько свободную одежду. Ощущение, будто он прячет себя от окружающих людей, закрывается, желая, чтобы любопытные глаза в его сторону даже не поворачивались. Парень чувствует себя чёртовой невидимкой, никем, пустым холстом, висящим в Лувре в окружении произведений искусства. Повсюду разукрашенные блёстками и искусственной кровью физиономии. У Чонсу кружится голова от обилия красок. Яркие наряды — откровенные, пугающие и просто завораживающие — раздражают глаза. Он здесь лишний. Ему хочется выделяться, хочется, чтобы каждая душа, находящаяся в этом доме, смотрела только на него. Или хотя бы на мгновение обратила внимание. Но, когда Чонсу проходит мимо толпы, все смотрят только на идущего рядом Джисока. Ещё бы, вы только взгляните на то, какой Чонсу ему наряд подобрал! Как его накрасил! Какие аккуратные волны из его волос он сделал! После вечеринки Чонсу точно сожжёт свой костюм. На удивление, музыка, заполняющая гостиную, звучит не так уж громко, как обычно это бывает на вечеринках. Люди вокруг спокойно беседуют, попивая пиво. Тухловато на этот раз. — Эй, Сынмин! — звучит справа. Джисок с широкой улыбкой машет парню в точно, блять, такой же мантии, что и у Чонсу. Только на груди красуется эмблема Гриффиндора. У него что, один наряд на все случаи жизни? Сынмин устремляет взгляд в сторону парней. Только изначально он фокусируется почему-то не на Джисоке, что его позвал. Он фокусируется на Чонсу. Лицо заученно растягивается в дружелюбной улыбке. Нужно быть с ним максимально приветливым. Костлявая кисть взаимно машет. Сынмин направляется в их сторону. И чем ближе он приближается, тем явнее Чонсу ощущает давление внутри грудной клетки. Зубы тревожно впиваются в пухлую губу, заставляя маленькие глаза сузиться от тупой боли. Почему Чонсу так нервничает? Почему чувствует себя так неуверенно? Он всегда умел показать себя с хорошей стороны (по крайней мере, в самом начале общения), умел флиртовать, умел привлекать внимание. Чонсу скидывает всю вину на наряд, мешковато висящий на его фигуре. — Джисок? — тонкие губы Сынмина обнажают широкую улыбку. — Ага. — Привет. Твой друг? — лисий прищур направляется в сторону блондинистой головы. — Да, это Чонсу, знакомься. Длиннопальцевая кисть плавно протягивается. Чонсу секунду хлопает глазами, не понимая, почему он первый получает Сынминово рукопожатие. Их кожа соприкасается. Чужое тело холодное, словно у ещё не разложившегося трупа. Наверное, у парня анемия. Чонсу чувствует костлявость руки. Контраст забавляет. Они с Сынмином в этом полные противоположности. Ладони Чонсу — мягкие, насыщенные теплом мяса и венозной крови. — Я — Сынмин. Приятно познакомиться! — уголки губ растягивают тонкий рот. Тёмные брови приподнимаются. Тоже пытается быть дружелюбным. Какой молодец. — Взаимно, — произносит Чонсу. Ладонь Джисока пожимают следом. Хочется выпить. Пива, шампанского, водки — неважно. Всё, что попадётся, Чонсу готов влить внутрь себя. Ему срочно нужно расслабиться, чтобы снова стать уверенным и открытым, как прежде. Эти двое что-то обсуждают, однако парень даже особо не слушает. Сзади Сынмина резко появляется чья-то фигура. На тонкую лебединую шею ложится блеск металлических лезвий. Справа показывается голова в коричневой шляпе. Зубы незнакомого Чонсу парня блестят наигранным сумасшествием. — Раз, два, Фредди заберёт тебя, — чужие губы почти вплотную приближаются к ушной раковине Сынмина. Слова проникают прямо внутрь слухового канала. Парень едва заметно вздрагивает. Ну конечно, какой же Хеллоуин без хотя бы одного Фредди Крюгера! — Гониль! — нежно-персиковая голова резко поворачивается вправо. Выражение лица наполнено не то негодованием, не то весельем. Весёлым негодованием. — Чего пугаешь? Парень на вопрос отвечает еле слышным хихиканьем. Рука его прикрывает тонкие губы. — Прости, прости! — взгляд Гониля осматривает две малознакомые фигуры. Одну из них осматривает с особым интересом. — Не познакомишь нас? На Чонсу снова перестают обращать внимание. — Да, конечно. Это Джисок, — ладонь Сынмина мягко ложится на худющее плечо. — Я тебе про него рассказывал. — Рад знакомству! — взгляд Гониля практически не отрывается от больших карих глаз. — Приятно видеть таких прекрасных клыкастых юношей в нашем скромном жилище. Ну ещё бы! Глазные яблоки Чонсу раздражённо закатываются. Джисок на такое не поведётся. Справа звенит лёгкий смешок. — А мне приятно почтить своим присутствием вечеринку столь красивого психопата-убийцы. Блондинистая голова встряхивается в недоверии. Чонсу не послышалось? Джисок сейчас флиртовал? Джисок! Парень, который порно-то не смотрит, дрочит лишь на свой компьютер. Парень, у которого ровно нулевой опыт в отношениях (по крайней мере, так он рассказывал). Парень, который даже не целовался ни разу за свои двадцать лет (ему же двадцать?). Чонсу, конечно, знал, что его друг — фанат фильмов ужасов всяких, но чтоб настолько! Раз Джисока можно привлечь лишь образом жестокого маньяка с лезвиями, ему бы обратиться к врачу… Но Чонсу обсудит это с ним дома. Сынмин странно, с непонятно-неловкой улыбкой, смотрит на этих двоих. Кажется, он тоже понимает, что тут что-то нечисто. Парень прочищает горло. — Джисок, ты принёс, что обещал? Ах да! Чонсу совсем забыл, под каким предлогом они вообще сюда пришли. Оказалось, что Сынмин такой же позорный фанат группы «Twice», что и Джисок. Даже карточки эти глупые собирает! И, конечно, самый простой способ договориться о встрече — обмен картоном. Джисок, правда, уверял, что ничерта это было не просто. Ему пришлось принести в жертву карту, с которой он не очень-то хотел расставаться. Но ведь ради друзей периодически приходится чем-то жертвовать, верно? В любом случае, Чонсу согласился позже возместить ущерб. — Конечно! Может, сядем? Гониль ведёт их троих в дальний угол помещения, в котором, словно в наказание, уставлены два небольших дивана, обитых флоковой серостью. Сидящие на одном из них полупьяные люди в костюмах феи, врача и древнего римлянина (компания как в плохом анекдоте) сразу же поднимают взгляды. Широко улыбнувшись, Гониль прогоняет их вежливой просьбой. Убийцы в нынешнее время не забывают о манерах, похвально! Рядом с Гонилем, упавшим на самый край дивана, моментально приземляется Джисок. Слева от него усаживается Сынмин. Чонсу ничего другого не остаётся, как потесниться рядом с Гриффиндорцем. Пора расчехлять бондари ! Или как они эти альбомы для карточек называют?.. Обмен произошёл слишком быстро, Чонсу даже уследить не успел. Гониль с Джисоком начинают активно что-то обсуждать, с завидной периодичностью хихикая друг другу в уши. Это начинает уже немного раздражать. Парень не думал, что когда-нибудь будет чувствовать себя так неловко. Джисок так же себя ощущал, когда сидел рядом с Джуёном и Чонсу? Ужасно. — Эй, может тебе принести пиво? Чонсу поворачивает голову вправо. Сынмин мило ему улыбается, приподняв брови в ожидании ответа. — Да, если можно. Похлопав по чужому бедру, парень удаляется в сторону такой же серой, как диван, двери. Откуда тут столько серости? Место прикосновения начинает навязчиво зудеть. Вроде, какими-то приятными чувствами. Но, возможно, это просто самовнушение. Сынмин появляется буквально спустя минуту вместе с двумя стеклянными бутылками, уже открытыми. Пока его не было, Чонсу успел раз пять закатить глаза от происходящей рядом с ним несправедливости. Его! Абсолютно! Никто! Не замечает! Джисок совершенно позабыл, кажется, что пришёл вместе с другом. Лишь один Сынмин уделяет ему внимание, что удивительно. В руку протягивается коричневая бутылка. Сынмин оставляет у себя изумрудно-зелёную. Пухлых губ касается холод стекла. По глотке начинают стекать раздражающие горло пузырьки и неприятная горечь. Физиономия невольно морщится. Это же просто американо, если бы было пивом. — Что, не нравится? — уголок тонких губ приподнимается в лёгкой усмешке. — Да нет, нормально, пить можно. Чонсу делает показательный глоток, дабы убедить Сынмина и самого себя в том, что в действительности всё в порядке. Он не слабак, он способен выпить и американо, и горькое пиво, и водку. И вообще всё, что ему предложат. Во рту вяжет. Желудок урчит, противясь вливанию алкоголя в практически полное опустошение. Главное потом не наблевать. — Я же вижу, что тебе не нравится, зачем врёшь? — о нет, его раскусили. — Бери вот это. Оно светлое, так горчить не будет. Я тёмное себе возьму. Мне без разницы, какое пить. В руки Чонсу попадает зелёная бутылка. Он немо смотрит на отходящую от стекла бумажку с названием бренда. Во рту застревают слова благодарности. Они будто теряются в межзубных промежутках, не желая выходить на свет. В душе перемешиваются противоположные эмоции. Чонсу приятно, безусловно приятно. Но что-то будто бы не даёт ему полноценно порадоваться. Вероятно, чувство, что он этого не особо-то заслуживает. Сынмин его не знает, и Чонсу пока ещё не сделал ничего хорошего (даже наоборот, планировал сделать кое-что немножко, совсем слегка плохое). Зачем он так заботится? Парень вливает себя светлое фильтрованное. Действительно, оно гораздо вкуснее (точнее, менее невкусное). Только почему-то тошнота будто усиливается. Может, Чонсу начинает тошнить от самого себя? — Сынмин, ты не знаешь, где тут покурить можно? — вырывается у парня само собой. Чонсу, честно, не хотел курить при Сынмине. Чаще всего это людей отталкивает (а может, он как раз и хочет оттолкнуть?), но в данный момент чувствуется особая необходимость. Если парень не сделает это прямо сейчас, то поедет крышей. — На балконе. Пойдём, с тобой схожу, — Сынмин в один заход вливает в себя пузырящуюся горечь, слегка поморщив нос (прямо как на той фотографии). Чонсу с приоткрытым ртом не отрывает взгляд от скачущего внутри шеи кадыка. Ему протягивают руку, поднявшись с насиженного места. Совершив пару глотков, Чонсу ставит пиво на кофейный столик. Кожа касается чужой руки, впитывая человеческое тепло. Пусть он и немного выпил, но ощущение во всём теле такое, будто в его организм залили как минимум пару литров алкоголя. Ноги отказываются твёрдо стоять, а улыбка сама по себе игриво натягивается. Парня вводят в довольно просторную комнату, насыщенную лунным светом. Лампу никто не включает. В полутьме Чонсу замечает очертания большой двуспальной кровати, спинка на которой отсутствует. — А нам здесь можно находиться? Это попахивает нарушением личного пространства, — обычно Чонсу не сильно волнуется из-за таких вещей, но его немного поражает то, с какой наглостью и уверенностью Сынмин ворвался в чужую спальню. Наверное, они с Гонилем достаточно близки. Да, это всё объясняет. — Ну, своё собственное личное пространство, думаю, я имею право нарушить, — в темноте парень не особо различает, но, кажется, Сынмин ухмыляется. — Твоё? — в голосе слышится непонимание. — Ага. Добро пожаловать в мою спальню. На лице Чонсу отражается удивление. — Погоди. То есть, вы с Гонилем вместе живёте? — факт, вырвавшийся изо рта, сейчас кажется ещё абсурднее. Гониля ведь знает весь университет. Такого общительного человека ещё поискать надо. Ни одна тусовка не проходит без его присутствия, и ни один семестр не проходит без его тусовок. Чонсу на них неоднократно присутствовал, но почему-то Сынмина не замечал. Хотя, учитывая, сколько он обычно пьёт на таких мероприятиях, это неудивительно. Он и себя-то иногда не замечает. — Да, год уже как, — мимолётно коснувшись чужого плеча, Сынмин углубляется в нутро помещения. Чонсу стоит с глупым замиранием туловища (и, кажется, сердца). Пластиковая дверь скрипяще раскрывается, приглашая в дом октябрьские ветра. Чонсу слегка ёжится, но идёт следом, оставляя за спиной приглушённый шум колонок. Восьмой этаж не так высок, на самом деле, но вид ночного пейзажа всё равно завораживает. Чонсу всегда хотел квартиру с балконом, чтобы по утрам выходить с кружкой кофе (постыдно набитой молоком, тремя ложками сахара и взбитыми сливками) и следить за тем, как просыпается город вместе с бездомными собаками. Пальцы ложатся на слегка пыльные перила. Пахнет холодом и людской бессонницей. В этих ароматах есть своё великолепие, если так посмотреть, однако Чонсу всё равно отчаянно хочет перебить их сигаретным дымом. Этот запах роднее и комфортнее в несколько раз. Изымая из кармана чёрных джинсов пачку «Мальборо» (да, банально, но Чонсу другие курить попросту не может), парень рождает пламя из дешёвой пластиковой зажигалки. Табак не сразу поджигается из-за ветра, но затем всё же поддаётся. Сынмин ведёт носом, но ничего не говорит. Какой терпеливый, просто прелесть. Маленькие глаза щурятся на стоящие практически под ногами опустошённые горшки с засохшими корками грязи. Они тут будто не совсем к месту, но умудряются создавать приятную домашнюю атмосферу. Чонсу помнит, как пытался уговорить мать завести хотя бы парочку растений, чтобы их переполненную пластиком холодную квартиру хоть как-то преобразить. Но она ответила строгим отказом: — И кто будет за ними ухаживать? Я? Пару дней ты с этими своими растениями повозишься, а потом тебе надоест, и полетят они в мусорное ведро. Помнишь Дори? Вот то же самое будет. Не хочу тратить деньги на твои глупые хотелки! Дори парень до сих помнит. Никогда не забудет. Когда Чонсу было лет двенадцать, он попросил у мамы рыбку на день рождения. Так хотелось о ком-то позаботиться! После часа уговоров мальчику рыбку всё же купили. Большую бирюзовую акару. Он ухаживал за ней как мог — кормил, аквариум мыл раз в три дня (хотя нужно было раз в неделю), фильтр прочищал. И смотрел. Бесконечно, иногда часами, смотрел на неё, любовался и проникался безграничной любовью. Всё закончилось в один день. Мальчик тогда приехал от отца, у которого гостил пару недель. Чонсу был уверен, что Дори мама покормит, ну не могла же не покормить! Она ведь ответственная взрослая. Каково же было удивление Чонсу, когда он услышал от матери, что его рыбку (его родную Дори!) смыли в унитаз. Кормить она её, как оказалось, не собиралась, и спустя неделю «вонючую дохлую рыбёшку» успешно отправила в свободное плаванье. Боже, как же Чонсу тогда плакал. Он никогда так не плакал. И никогда так не ненавидел собственную мамочку. К счастью, сейчас он понимает, что это была его вина. Она действительно не обязана была брать ответственность за жизнь его питомца. Не обязана же была? Верно? — Вы что-то сажали? — спрашивает Чонсу с интересом. — Что? — Горшки, — указательный палец тянется вниз. — А, ты про это. Да. Гониль летом хотел выращивать базилик на балконе, но садоводы из нас никакие, семена даже не взошли, — Сынмин подбирается почти вплотную, опираясь руками о сияние металла. Взгляд его касается профиля Чонсу. Тонкие губы отчего-то улыбаются. Наверное, на парня начинает действовать алкоголь. Блондинистая голова отворачивается в сторону горизонта, стараясь перебороть чувство неловкости. — Может, расскажешь о себе что-нибудь? — а лучший способ побороть неловкость — начать диалог. — И что ты хочешь обо мне знать? — тон чужого голоса кажется Чонсу игривым и слегка опьянённым. Парень уже готов, так что можно начать действовать. Глаза устремляются на Сынмина. Веки расслабляются, приспускаясь. Пухлые губы натягивают заученную наизусть улыбку из особой коллекции «для флирта». — Я бы очень хотел знать, что у тебя под мантией, — рта касается фильтр сигареты. Носоглотка наполняется горьким дымом. Лицо Сынмина задумчиво хмурится. — Да ничего особенного — брюки, рубашка, галстук. О! — тонкие пальцы касаются подола мантии, длина которой достигает пола. На глаза Чонсу показываются бесчисленные тираннозавры, трицератопсы и, кажется, кто-то ещё. — И носки с динозаврами. Классные, правда? Гониль на прошлое Рождество подарил. Брови Чонсу подпрыгивают, доставая до блондинистой чёлки. Сигаретный дым застревает в бронхах. Парень давится. То ли никотином, то ли собственным удивлением. Не такого ответа он ожидал. Расчёт был либо на ответный флирт, либо на взгляд, полный осуждения. Чонсу точно, чёрт возьми, не думал, что Сынмин будет перечислять всё, что на нём сейчас надето. Настолько непробиваемые люди встречаются редко. Это будет тяжело. А стоит ли вообще стараться? Кажется, Чонсу только время теряет. — Ага, очень классные, — нервно рассмеявшись, парень устремляет свой взгляд в сторону соседнего здания, на котором красуется рекламный щит с какой-то особо стойкой краской для волос. — Мой вопрос, — Сынмин опирается рукой о перила, придерживая ладонью покрасневшую щёку. — О чём ты мечтаешь? Чонсу закусывает побледневшую от холода губу, не отрывая глаз от улыбающейся женщины с роскошной брюнетоподобной шевелюрой. О чём он мечтает? Да Чонсу сам не знает. В детстве парень хотел стать музыкантом, играть на рояле в театрах, петь перед сотнями человеческий лиц. Но мать на его просьбы об учёбе в музыкальной школе закатывала глаза, в итоге отправив своего ребёнка в математический кружок. — Это тебе хотя бы в жизни пригодится, — утверждала она. Чонсу тогда не спорил. Не стал спорить и позже, когда она вынудила его поступать на экономиста. Не то чтобы парень жалеет об этом. Пускай ему это не сильно интересно, но в будущем он хотя бы получит хорошее образование и престижную профессию. Как его мама и хотела (а хотел ли он?). — Ни о чём не мечтаю, — ответ тяжестью выходит наружу. — Не может быть такого. Все о чём-то мечтают. — Ну а я — нет, — сделав глубокую затяжку, Чонсу старается держать самообладание. — Может, есть хотя бы какое-то небольшое желание? Возможно, ты что-то давно хотел попробовать, испытать на себе? Чонсу хочет попробовать дожить хотя бы до двадцати пяти. — Какой же ты любопытный. Дай мне подумать… Когда задают подобные вопросы, все мысли словно прячутся по углам сознания, не давая до себя добраться. Внутри головы тишина. Чонсу много чего хотел в детстве, но чаще всего это были лишь бесполезные импульсивные порывы души, которые не стоили ни времени, ни денег на их исполнение. Однако есть одна незначительная вещь, которую парень до сих пор хочет попробовать, но она такая глупая, что даже стыдно. Хотя Сынмин, по сути, ему никто. С ним можно поделиться. Вряд ли он вообще завтра о Чонсу вспомнит. — Знаешь, я всегда хотел прокатиться на колесе обозрения. — А ты не катался?! — чужой повышенный тон ударяет по ушным перепонкам. Чонсу невольно морщится. — Нет. Мне не с кем, а одному как-то стрёмно. — Родители тебя не водили в парк аттракционов, что ли, ни разу? Ни в парк аттракционов. Ни в кинотеатр. Ни в цирк. Куда ещё родители обычно водят своих детей? — Нет. Мама считает это пустой тратой денег. И, в целом, я с ней согласен. — Неправда. Ничего и не пустая! — Ну а какая она, по-твоему? — маленькие глаза щурятся с вызовом. Слышится тяжёлый вздох. Углекислый газ выходит из чужих губ вместе с влажным паром. — Смотри, чисто теоретически, в старости ты будешь вспоминать то, какой классный и навороченный холодильник когда-то приобрёл или день, когда ты сходил на концерт любимой группы? — чужие зрачки будто ковыряют саму душу в ожидании ответа. А что Чонсу скажет? Что будет вспоминать про холодильник? Да нет, конечно, он же не совсем поехавший! Только вот и концерты душу ему не грели. Парень был на парочке вместе с Джуёном, но посещал он их исключительно за компанию. На любимые группы Чонсу не ходил ни разу. Легче вообще не отвечать. — К чему клонишь? — в принципе, парень так и поступает. — Развлечения не дают как таковой практической пользы — это правда. Но дают нечто большее — воспоминания. «Полезные» вещи приходят и уходят, а воспоминания остаются с тобой навсегда, Чонсу, — указательный палец ложится на нежно-персиковый череп. — Вот здесь, — тонкая рука перемещается к чужой широкой груди, касаясь скрытого плотью сердца, — и вот здесь. Чонсу через мантию чувствует жжение от прикосновения. Хочется одёрнуться, отойти подальше, чтобы не ощущать такое количество странных смешанных эмоций, которые парень даже трактовать толком не может. Голова наполнена полнейшей кашей. Тело упрямо не желает двигаться, удерживая Чонсу в ступоре. Дышать становится тяжело. Пухлогубый рот может лишь жадно глотать воздух в попытке насытить организм кислородом. И всё пропадает, стоит только чужой ладони исчезнуть. Чонсу резко выдыхает. И наконец замечает, что его колени дрожат. До мозга доходит смысл чужих слов. Зародившаяся тревога начинает разгонять неприятный зуд по всему организму. Принимать правоту Сынмина совершенно не хочется, ведь тогда получится, что родители Чонсу всё это время ошибались. Что ошибался он сам. Но всё звучит, чёрт возьми, слишком логично! Даже никаких контраргументов найти не удаётся. Сделав глубокую затяжку, Чонсу вместе с дымом глотает своё негодование. — Может, и так. Локоть резко сжимают. Дёрнувшись, парень теряет тлеющий пепел в потоке ветра. — А давай я с тобой схожу, — лицо Сынмина горит воодушевлением и яркой улыбкой. Чонсу не может не улыбаться в ответ. — Ты знаешь меня меньше часа, но уже готов сводить на колесо обозрения? Странный этот О Сынмин. — Мне несложно. Если это исполнит твоё желание, я буду рад составить тебе компанию. Чонсу заглядывает в чужие глаза, пытаясь найти хоть малейший намёк на подвох, но видит лишь наивный взгляд и отражение десятка тусклых фонарей, что внутри бездонных зрачков кажутся скоплением угасающих звёзд. Красиво. — Спасибо тебе. — Да не за что. Левое предплечье напрягается от нежного поглаживания синтетической ткани. Вдалеке слышится вой скорой помощи. Помогите Чонсу, пожалуйста. — Есть за что, Сынмин, — тело отстраняется от прикосновения. Отчего-то хочется кричать. Хочется рвать рот широкой улыбкой. Хочется сдирать с корнями сухие волосы. Хочется скакать от радости. Хочется забиться в угол и плесневеть, как несвежий обрубок хлеба. Чонсу радостно и тревожно. Тишина слишком громко звенит в голове. Даже вой сирены больше ласкал слух. Взгляд отстраняется влево. Сынмин мирно стоит, уткнувшись глазами в чужие ладони. Кожа на впалых щеках розовит, прекрасно смотрясь с персиковыми волнами, трепыхающимися от холодного дуновения. — Дашь попробовать? — неожиданно произносит парень. — Что попробовать? — ресницы Чонсу по-глупому порхают. — Сигарету. Правая бровь изгибается. — А ты до этого курил? — Нет. — Ну вот и нечего начинать, — парень знает по себе, как обычно это бывает. Сначала ты пробуешь одну, потом ещё одну, а после уже не замечаешь, как скуриваешь целую пачку за день. — Я сам за себя могу решить, — на чужое лицо натягивается серьёзность, однако тон голоса остаётся таким же мягким и спокойным. Сощурив глаза, Чонсу кидается лёгкой усмешкой. Сынминова упрямость забавляет. Видно, его не так просто прогнуть под себя, но так даже лучше. Это подогревает интерес. Кошке ведь веселее играть с живой мышкой, нежели с пустышкой, набитой поролоном. — Как скажешь, — поудобнее сжав сигарету между пальцами, Чонсу останавливает фильтр напротив тонких губ. Маленькие глаза смотрят в ожидании чужой реакции. Дыхание на мгновенье останавливается. Если Сынмин поддастся — это точно будет означать зелёный свет. На Чонсу смотрят. Смотрят интересом, наивностью, искрами глаз. Смотрят и принимают табачный дым с его рук. Сынмин на секунду прикрывает чёрные ресницы, втягивая никотин. Какие же у него великолепные черты. Вблизи парень кажется ещё более красивым, чем на фотографии. Хотя, казалось, что он и так прекраснее некуда. Чонсу не может оторвать взгляд. Чужое лицо резко морщится, а тонкая глотка режется кашлем. — Какая же гадость, — ладонь машет из стороны в сторону, отгоняя серые облака, словно мух. Хлопнув пару раз по худощавой спине, Чонсу взрывается ярким смехом. — Видел бы ты сейчас свою физиономию! Нельзя тебе курить, приятель. Левого плеча касается лёгкий шлепок. Чонсу же смеётся ещё больше, давясь своими эмоциями. Чужие белые зубы обнажаются в ответном немом смешке. Для Чонсу он звучит слишком громко. Как приглашение внутрь его собственного сердца. Дискомфортно. Прочистив горло, парень тушит остатки сигареты о балконную сталь. — Давай я выкину, — покрасневшей руки касается чужая кожа, отбирая свежий никотиновый труп. — Ой, какой ты холодный. Замёрз? Я сейчас плед принесу. Чонсу хочет возразить: «Ну какой плед, можно же просто вернуться в квартиру!», но тёмная мантия моментально скрывается за прозрачной дверью. С другой стороны, назад пока не особо-то хочется. Не проходит и минуты, как Сынмин возвращается. Не один, а с огромным чёрно-бархатным пледом, который тут же накидывают на блондинистую макушку. Сухие пряди моментально электризуются и неприятно прилипают к ткани. — Ну вот, отогревайся, — обернув парня теплом, Сынмин мягко улыбается. — А ты? — А мне не холодно. Чонсу недоверчиво щурится на покрасневшие щёки и еле уловимую дрожь в чужом голосе. Обвести вокруг пальца его не так просто. Край пледа огибает худое туловище. Пальцы Чонсу с особой аккуратностью укутывают Сынмина с головой. На лице невольно образовывается улыбка, которую парень тут же старается подавить, поджимая губы. Как же неловко… Теперь он стоит совсем рядом. Чонсу слышит его дыхание, ощущает на себе косвенное касание его конечностей, чувствует его взгляд. Почему это так будоражит сердце? Почему Чонсу трясёт так, будто он болен? А может, он действительно болен? Глаза падают на небо. На тусклое сияние городских звёзд. Такая жалкая картина. Искусственно-слепящий свет грязных фонарей практически полностью захватывает людское внимание, отвлекая его от чего-то поистине прекрасного. От чего-то поистине настоящего. От мнимой бесконечности, от пугающего величия, от мыслей о бессмысленности их жизни, от мыслей о неизбежности их смерти. Всё конечно, даже звёзды. Что-то такое Чонсу слышал от своего отца, когда они вместе наблюдали за космосом с телескопа. Парню было от силы лет шестнадцать. Тогда ему казалось, что папа говорит на каком-то непонятном и незнакомом языке. «Какая же глупость! Как можно думать о таком, просто смотря на небо?». Сейчас Чонсу, кажется, начинает осознавать — ему просто не хотелось думать. Да и до сих пор не хочется. Легче жить своей собственной привычной рутиной, не задумываясь, насколько в масштабах вселенной она незначительна. Но если она действительно незначительна, может, ничего страшного не произойдёт, если Чонсу просто будет делать то, что хочет? Не взорвётся одна из сверхновых, если он пойдёт по своему собственному пути. Чёрная дыра не проглотит Землю, если он начнёт радовать себя «бесполезными» мелочами. Вселенная не сожмётся до одной крохотной точки, если он оставит нынешнюю жизнь позади. Правда ведь? Тогда почему Чонсу кажется, что если он решит стать счастливым, весь его мир разрушится? Левая рука ощущает касание. Парень резко поворачивает голову, сталкиваясь с чужим обеспокоенным взглядом. — У тебя ладони ледяные, — произносит Сынмин, мягко оглаживая сухую кожу. Тело охватывает ступор. Чонсу не знает, что делать — отстраниться или стоять в ожидании того, что будет дальше. Происходящее кажется неправильным. Здравый смысл кричит о том, что нужно отойти от Сынмина подальше. Кричит о том, что не стоит позволять ему слишком много. Кричит о том, что не стоит позволять слишком много себе. Но как же Чонсу хорошо! Ему слишком хорошо. Он не должен так себя чувствовать рядом с человеком, о котором знает от силы пару дней. Ладони Сынмина накрывают трясущиеся руки прикосновением. Он плавно приподнимает их к своему лицу, делясь согревающим воздухом из собственных лёгких. Маленькие глаза смотрят, не отрываясь. Тёмные ресницы по-глупому моргают. Чонсу чувствует себя странно. Его даже мама так никогда не грела. Почему это делает почти незнакомый парень? На лице рождается смущённая улыбка. Грудную клетку переполняет слишком много эмоций. Кажется, будто она вот-вот лопнет. Чонсу не может больше держаться, не может больше бороться с самим собой. Ему нужно почувствовать больше. — Сынмин, мне очень хочется тебя поцеловать. Можно? — голос наполнен невинностью и надеждой. Как же хочется заполучить себе чужую любовь. Чонсу так не хватало нежных взглядов, ласковых прикосновений, чужой заботы. Он так по этому скучал! Хотя как вообще можно скучать по тому, чего по-настоящему никогда не испытывал? Джуён давал Чонсу лишь малую часть того, чего тому действительно не хватало. Парень классно целовался, у них был прекрасный секс, но чего-то более возвышенного, того, что может утолить потребность в любви, Чонсу не получал. Заботился Джуён тоже по-своему — он дарил подарки, оплачивал общий счёт в заведениях, водил на концерты, но это сейчас кажется всё настолько несущественным… Ведь в действительности Джуёна никогда не интересовало, в чём Чонсу на самом деле нуждается. Даже немного смешно от того, насколько быстро незначительные, казалось бы, даже банальные вещи заставили Чонсу почувствовать так много. Сынмин резко замирает. Кажется, его лёгкие перестают работать. Пальцы больше не ощущают на себе чужое дыхание. Мир Чонсу балансирует на тонкой нити тишины. Только бы его не отвергли, только бы не унизили… Большие карие глаза опускаются в пол. Уголки тонких губ приподнимаются. — Ну, если хочешь — целуй, — едва слышно произносит Сынмин. Чонсу пару секунд потерянно стоит, не до конца веря своим ушам. Глаза перемещаются на тонкие губы. Радостно и в то же время страшно. Нервно выдохнув, парень плавно приближается к лицу Сынмина. Руки вместе с чужими опускаются вниз. Мягко огладив хрупкие костяшки, Чонсу касается поцелуем тёплой нежной кожи. На губах горячо из-за чужого дыхания. Парню сразу же увлечённо отвечают. Создаётся ощущение, будто Сынмин ожидал этого момента даже больше, чем сам Чонсу. Но это глупости, вряд ли такое возможно. Почему всё так странно? У Чонсу не сносит крышу, не взрываются внутри фейерверки (или как обычно в литературе описывают поцелуй?). Он просто чувствует себя хорошо, уютно, безопасно. И, чёрт возьми, это в сотню раз лучше. Парень будто снова оказался в утробе матери. Руки жадно обхватывают тощую талию. Чонсу впивается в тепло, исходящее от чужого тела. Хочется прижаться к Сынмину ещё ближе, хочется раствориться в нём полностью. Блондинистые волосы начинают ощущать неприятное скольжение. В пряди резко вплетается ветер. Сынмин невольно улыбается в пухлые губы. Мгновенно ухватив скатывающийся плед, он цепляется пальцами за его концы и обвивает конечностями чужую фигуру. Во рту вкус табака и пивной горечи. Раньше Чонсу с отвращением бы разорвал поцелуй, но не сейчас. Сейчас почему-то на это плевать. Он бы ещё хоть час целовался, но Сынмин решает отстраниться. Губы его влажные и покрасневшие, глаза наполнены сиянием. — Вау… — выходит из парня. Глупая широкая улыбка растягивает его рот. Чонсу прыскает тихим смехом. Ощущение, будто Сынмин вообще в первый раз целуется. — Ага, — светловолосая голова опускается на чужое плечо. От Сынмина пахнет остаточным сигаретным дымом и отдалёнными нотами цитрусового парфюма. Чонсу утыкается носом в пульсирующую шейную вену. Подушечки пальцев через ткань мантии оглаживают позвонки. Хочется простоять в обнимку с Сынмином вечность. Персиковый череп опускается на чужую макушку, потираясь холодной щекой о ломкие волосы. — Пойдём в комнату? — звучит рядом с левым ухом. Тяжело вздохнув, Чонсу с трудом отрывается от чужого тела. Он устало кивает, направляясь в сторону двери. Звёздный свет остаётся где-то за спиной. Только войдя в помещение, парень начинает осознавать, насколько сильно замёрз. Обхватив себя руками, он принимается тщательно тереть конечности. Сзади слышится тихий хлопок. Чонсу не спеша оборачивается. Как же по-детски мило выглядит сейчас Сынмин — пальцы его сцеплены на уголках пледа, персиковые волосы разлохмаченно торчат из-под синтетической ткани. В голову залетает мысль, глупая идея, которую Чонсу хочет осуществить прямо сейчас. Подобравшись к своей будущей жертве, парень обнажает хитрый оскал. Сынмин же отвечает улыбкой — наивной и невинной. Попался. Угодил прямо в ловушку. Схватив верхний край пледа, Чонсу резко тянет его вниз, прямо к полу. Улыбка перекрывается плотной темнотой. — Эй! — глухо вскрикивает Сынмин. Костлявые руки мотаются по краям, видно, в попытке найти виновника преступления. Выглядело бы жутко со стороны, зайди сейчас кто-нибудь в комнату. Хотя Джисок, может, прямо в этот же момент разделся бы и прыгнул на кровать, учитывая его нездоровый интерес ко всяким монстрам и маньякам. — Теперь это костюм Дементора, — довольно осматривая результат собственной работы, Чонсу скрещивает руки на груди и победно смеётся. Но проходит не всё так гладко, как он думал. Его в эту же секунду хватают за талию и роняют прямо на кровать. Нужно было молчать и отходить подальше, но, к сожалению, уже поздно. Лёгкие в следующую секунду душит нехватка воздуха. Чонсу укрывают пледом с головой, а на бёдрах начинает ощущаться тяжесть чужого тела. Довольно интимно. — Тогда я тебя поцелую и высосу твою душу, — прямо перед лицом блестит хитрозубая ухмылка. Внизу живота чувствуется щекотка. Ладони нетерпеливо сжимают хлопковую простыню, следом плавно перемещаясь на чужие ноги. — Ну попробуй. Сынмин молча смотрит в маленькие глаза, отчего-то застывая на несколько секунд. Чонсу задерживает дыхание в ожидании. Костлявые пальцы ложатся на потеплевшие щёки. Парень плавно склоняется, касаясь кончиком носа чужого. Тонкие губы утягивают Чонсу в нежный поцелуй, впуская в его рот горячий воздух. Ресницы тут же опускаются, прикрывая веками глазные белки. Ощущение, будто это всего лишь сон. Не может ведь быть всё так прекрасно. Такое чувство, будто Чонсу вот-вот проснётся на своём скрипящем диванчике и будет, как обычно, час глупо смотреть в потолок, слушая громкий храп Джисока. Но пока Чонсу наслаждается каждой секундой рядом с Сынмином. Под пледом ужасно жарко, дышать становится нечем. Парни делят между собой остатки кислорода, уже начиная задыхаться. Чонсу хватается за чужие плечи, тут же бросая Сынмина на смятую простынь и разбросанный по кровати плед. Персиковые пряди красиво приоткрывают лоб, по которому скатывается одинокая капля пота. Сынмин жадно ловит ртом воздух, кидая на парня удивлённый взгляд. Чонсу обнажает хищную улыбку и льнёт к чужим губам, моментально углубляя поцелуй. Мокрый язык оглаживает верхнее нёбо. Сынмин мычит в чужой рот, кладя ладони на крепкую шею. — У тебя есть презервативы со смазкой? — выдыхает Чонсу, оторвавшись от губ. Лицо Сынмина будто бы изображает испуг. Чонсу не может до конца разобрать в темноте. — Н-нет, — чужой голос дрожит. И непонятно — от страха, от волнения или от возбуждения. Брови Чонсу подлетают вверх. — А ты занимался сексом когда-нибудь? — Ну, не совсем… — тонкую губу слегка прикусывают. Походу, реально волнуется. Чонсу не понимает, что значит это «не совсем», но вопросов не задаёт. Не его дело. Его дело — сделать так, чтобы Сынмину было комфортно и хорошо. Если это его первый раз, то Чонсу в лепёшку расшибётся, но доставит удовольствие, о котором парень будет вспоминать с приятными эмоциями. Свой первый раз парень предпочёл бы забыть. — Тебе, получается, никогда не отсасывали? — ухмылка растягивает пухлые губы. Вопрос риторический. Чонсу знает на него ответ, но как же ему, чёрт возьми, нравится смущать робких парней! Сынмин теряется, кажется, окончательно. Глаза потерянно бегают по комнате, стараясь смотреть куда угодно, но не на чужое лицо. — Нет… — произносится совсем тихо. Чонсу не может сдержать усмешки. — Всё бывает в первый раз, не так ли? Язык пробегает по нижней губе. Сынмин нервно сглатывает, сжимая в ладонях синтетическую мягкость пледа. Нежный поцелуй ложится на впалую щёку. Кожа лица чертовски мягкая. Сынмин явно за ней ухаживает. Постепенно спускаясь ниже, Чонсу касается губами тонкой шеи. На месте поцелуя появляется след от зубов. Слышится сдавленный стон. Пальцы ловко расстёгивают пуговицу, обнажая белую рубашку с полосатым галстуком, что в следующую секунду улетает вместе с мантией куда-то за пределы кровати. Чонсу ощущает себя персонажем второсортного фанфика по Гарри Поттеру. Парень неторопливо вскрывает белый хлопок, избавляя чужой торс от одежды. Маленькие глаза оглядывают смуглое тело — худощавое, красивое, эстетичное. Такое, о котором Чонсу мечтал всю жизнь. Такое, какое он, наверное, никогда не получит. Зато хоть можно полюбоваться на чужое. Грудь Сынмина тяжело вздымается, пока по ней проходятся дорожкой поцелуев. Когда губы оказываются внизу живота, в блондинистые волосы проникают тонкие пальцы. Ладони ласково гладят худые бёдра через плотную ткань штанов, плавно перемещаясь на тазовую кость. — Я могу снять? — спрашивает Чонсу, внимательно вглядываясь в чужое лицо. — Да, снимай, — отвечает Сынмин довольно уверенно. Это сбивает с толку. Парой минут ранее, казалось, он ужасно стеснялся. Ширинка послушно разъезжается. Тонкие ноги показываются из-под узких штанин. Проведя ладонью по оголённой коже, Чонсу устраивается между чужих бёдер. — Погоди! — резко присев, Сынмин вытягивает руки в попытке остановить процесс. — Что такое? — на лице Чонсу читается недоумение. — А ты… Не разденешься? — чужие брови складываются домиком. Так жалобно на Чонсу даже Джисок не смотрит, хотя манипулировать своими большими глазками любит до безумия. Из парня выходит тяжёлый вздох. Главный минус секса — это оголение. Чонсу бы с удовольствием просто отсосал Сынмину, сделал ему приятно, а дальше удовлетворённо нежился бы в его объятьях. Как же некомфортно показывать собственное тело… Но если Сынмину хочется, Чонсу отказать не в силах. Только бы он не посмотрел на него косо. — Ну, раз просишь, — нервно усмехнувшись, парень стягивает с себя лишнюю (для Сынмина) одежду, бросая её куда-то в сторону. Позже найдёт. Чонсу усаживается на край кровати в одних боксёрах, ловя чужой заинтересованный взгляд. Желание прикрыться возрастает с каждой секундой. Но, кажется, лицо Сынмина не выражает никаких отрицательных эмоций. Как раз наоборот. Он по-глупому улыбается. Но почему?.. — Ты очень красивый. Что он только что сказал? — Что?.. — всё, что может выдавить из себя Чонсу. Нервно моргая, он наблюдает за чужим приближением. — Говорю, ты красивый очень, — оказавшись в паре сантиметров от Чонсу, Сынмин прикладывает свои ладони к мягким покрасневшим щекам. Обнажив зубы в нежной улыбке, парень касается своими губами чужих. Все внутренние органы в эту секунду будто бы падают вниз. Чонсу на автомате отвечает на поцелуй, сглатывая горечь, образовавшуюся внутри горла. Джуён ему никогда не говорил такого во время секса. Ни разу. Да он обычно вообще не разговаривал в этот момент. Максимум пыхтел и делал комплименты навыкам отсоса. Не то чтобы Чонсу на это жалуется, просто, оказывается, так приятно, когда ты искренне кому-то нравишься… Наверное, искренне. — Ты тоже. Оторвав от себя чужое тело, парень бросает его на простынь. Он не может больше терпеть. Он хочет, чтобы под ним извивались, чтобы под ним стонали. Устроившись между ног, Чонсу касается губами худых бёдер. На смуглой коже расцветают покраснения. Ладонь слегка сжимает чужое возбуждение, скрытое нижним бельём. Из губ Сынмина вылетает еле слышный стон. Чонсу нужно больше. — Я сниму? — пальцы поддевают резинку. Парень глядит в большие глаза, ожидая разрешения. Смущённо закусив губу, Сынмин послушно кивает. Он изо всех сил старается не сталкиваться с чужим взглядом. Чёрные боксёры какого-то неизвестного бренда скатываются по ногам, высвобождая вставший член. Он чуть меньше, чем у Джуёна — значит, делать минет будет гораздо удобнее. Чонсу сцепляет пальцы вокруг влажного от предэякулята ствола, замедленно проводя ладонью по всей длине. Сынмин тяжело дышит, как полумёртвое животное. Забавно, что одно небольшое касание доводит его до такого состояния. Это даже мило. Склонившись, Чонсу проводит языком по выступающим венам. Пухлые губы ложатся на член, запуская набухшую головку в ротовую полость. Тонкие пальцы цепко сжимают край пледа. Сынмин нетерпеливо мычит, борясь с желанием толкнуться в узкую глотку. Блондинистая голова начинает движение. Чувствовать горячие стенки рта — это совершенно новый и чертовски приятный опыт для Сынмина. Сдерживать стоны становится для него слишком сложной задачей, но нужно быть тихим. Иначе десятки ушей за дверью что-то заподозрят. Сынмин же этого не хочет? Рука Чонсу начинает приподниматься и опускаться, размазывая дорожку слюны по возбуждённому органу. Пальцы на ногах Сынмина сжимаются. Всё тело постепенно охватывает приятное напряжение. — Чонсу, боже, я сейчас… — скуля произносит Сынмин и кладёт ладонь на чужие сухие волосы. Низко опустив голову, Чонсу почти касается носом лобка. Член погружается даже глубже, чем парень ожидал. Ресницы слипаются от выступивших слёз. Горло неприятно жжёт. Сжав пальцы вокруг основания ствола, Чонсу приподнимается. Горячая сперма вытекает на ладонь. На коже вязко, липко и некомфортно, но он уже привык. Маленькие глаза падают на чужое лицо, искривлённое удовольствием. Персиковые волосы небрежно взлохмачены, а тёмные брови сведены к переносице. Грудь внезапно заполняет непреодолимое чувство нежности. Уголки пухлых губ невольно растягиваются в улыбке. Чонсу мягко касается поцелуем чужой щеки. — Понравилось? — Да, очень, — взгляд больших глаз отводится в сторону лунного света, спадающего из окна. Сынмин смущённо улыбается. — У тебя есть салфетки? — Да, на столе посмотри, — указательный палец направляется вправо, в самый тёмный угол комнаты. Чонсу моментально встаёт с кровати. Конечности, однако, затекли. Не спеша переставляя ноги, парень параллельно ищет глазами хоть что-то, напоминающее салфетки. Стол Сынмина отличается таким же хаосом, что и их с Джисоком. Сколько бы Чонсу не пытался создать хотя бы видимость порядка, на следующий день, однако, всё возвращалось на круги своя — разбросанные конспекты, погрызенные ручки, баночки от энергетиков и кружки из-под чая. Первое время парень с Джисоком даже ссорился, но, в конечном счёте, привык. У Сынмина беспорядок же немного другого плана — его стол заставлен книжками, коллекционными фигурками и, что самое удивительное, дисками (кто вообще ими сейчас пользуется?). И всё расположено настолько хаотично, но аккуратно, что создаётся впечатление, будто бы у всего этого есть некая система, которая для мозга Чонсу непостижима. Поймав взглядом нужную упаковку, парень моментально хватает её и возвращается на кровать. Кинув слова благодарности, Сынмин принимается оттирать собственное тело от спермы. Лунный свет падает прямо на его тонкие изгибы. Чонсу хочется стонать уже только от одного вида этих длинных ног, в меру накачанных рук и прекрасного плоского живота. Целое произведение искусства. Даже сложно поверить, что Сынмин — настоящий живой человек, заполненный кровью и внутренними органами. Выглядит он словно греческая скульптура, не иначе. Как же хочется его трогать, гладить и, чёрт возьми, целовать! Хочется бесконечно целовать эти изящные пальцы, выступающие тазовые кости, нежную карамельную кожу. — Ты чего так смотришь? — чужой голос заставляет выпасть из собственных мыслей. — Да просто, — скрестив руки на груди, Чонсу смотрит исподлобья. Поскорее бы одеться. Внимательно заглянув в маленькие глаза, Сынмин подбирается вплотную к чужой фигуре. Пальцы ложатся на мягкое бедро. На шейной коже начинают ощущаться нежные поцелуи. Чонсу невольно дёргается от противоречивых чувств. Чужие прикосновения распаляют, заставляют полностью раствориться в ласке, позабыв о реальности. В то же время где-то внутри, в самой глубинной точке сознания, постепенно растёт ком из сомнений и тревоги. Вырезать бы его, как доброкачественную опухоль, и выбросить, забыть, как страшный сон. Но, к сожалению, это так не работает. — Могу я тоже сделать тебе приятно? — звучит шёпотом в правом ухе. Хотя Чонсу может попытаться от этого абстрагироваться. Ради Сынмина. Ради себя самого, в конце концов. Разве он не имеет право тоже получить удовольствие? Блондинистая голова неуверенно кивает. — Ложись, — просит Сынмин, одарив Чонсу лёгкой улыбкой. На позвонках начинает приятно ощущаться мягкость пледа. Перед глазами возникает чужое лицо. Чонсу смотрит на него снизу вверх завороженно. Дыхание перехватывает, а на коже рук расцветают бесчисленные мурашки. Быть снизу Чонсу обычно не особо нравится. В такой момент человек, с которым ты спишь, имеет огромную власть над тобой и твоим телом. И ты понятия не имеешь, как он этой властью воспользуется. По этой причине Чонсу предпочитает сам брать контроль, ведь прекрасно знает, как подстраиваться, знает, как сделать так, чтобы его партнёру было максимально хорошо. Но почему-то Сынмину хочется довериться. На пухлые губы ложится поцелуй. По бёдрам Чонсу, кружа, бродят чужие пальцы, будто бы не решаясь подняться выше. Кажется, что Сынмин боится или всё ещё смущается. Приземлив руки на тонкую шею, Чонсу притягивает парня ближе к себе и нагло проникает языком в чужой рот. Значит, он подтолкнёт его. Коснувшись чужой ладони, Чонсу приподнимает её к области собственного паха. Медлить он не любит. — Раздень меня уже, стесняшка, — парень хитро скалится, неотрывно смотря в большие глаза. На лице Сынмина рождается лёгкая улыбка. Расширенные зрачки устремляются куда-то вправо. Снова он отводит взгляд. — Хорошо. По ногам скользит хлопковая ткань. Оголённые участки кожи целует прохлада. Чонсу вздрагивает. Отчаянно хочется впитать в себя тепло чужого тела. Сынмин пробегает глазами по лежащей под ним фигуре, не двигаясь и будто бы даже не дыша. По такой реакции сложно понять, какие мысли сейчас кружат в его черепной коробке. Мышцы напряженно покалывает до тех пор, пока чужая рука не ложится на возбуждение. Тёплая ладонь не спеша проходится по стволу, вызывая у Чонсу лёгкий тремор. Веки расслабленно опускаются, а пухлые губы выпускают из себя громкий выдох. Он и забыл, насколько это приятно. Рука начинает ускоряться, следуя какому-то собственному непонятному ритму. Неопытность Сынмина слегка заметна, но то, как старательно он пытается доставить удовольствие своему партнёру, перекрывает всё остальное. А удовольствие Чонсу действительно получает. Первый секс с Джуёном ощущался не так. Чонсу тогда совершенно не мог расслабиться, хотя и его партнёр этому никак не способствовал, если говорить откровенно. С Сынмином же наоборот до безумия спокойно и уютно. Так, как и должно быть при хорошем сексе. Жаль, что Чонсу осознал это так поздно. — Сожми сильнее, пожалуйста… — просьба вылетает из пухлогубого рта вместе со всхлипом. — Хорошо. В момент, когда пальцы плотнее сцепляются вокруг члена, Чонсу наконец начинает ощущать приближение оргазма. От стен отражается отзвук негромких стонов. Пальцы на ногах непроизвольно сжимаются, всё тело напрягается. В конечностях ощущается дрожь. Рот Чонсу выпускает из себя последний стон. Раскрыв глаза, парень ловит на себе чужой завороженный взгляд. Тонкие губы растягиваются в улыбке. — Ты прекрасен, — нежно-персиковая голова приземляется на плечо Чонсу. Кожу жжёт горячее дыхание. Маленькие глаза сверлят взглядом темноту потолка. Ладони ложатся на чужую оголённую спину. Подушечки пальцев плавно спускаются вниз, лаская каждый выступающий позвонок. В горле застревает противная горечь, которую хочется выплюнуть, изрыгнуть из себя. Белки глаз становятся слишком влажными. Чонсу тяжело сглатывает. Хочется сжать чужое тело в своих объятьях и позорно расплакаться, как обычно дети плачут в своих матерей, желая, чтобы их пожалели. Только вот мама Чонсу его не жалела, лишь орала, чтобы тот наконец заткнулся. Маме его слёзы были не нужны. Нужны ли они будут Сынмину? Вряд ли. Пройдясь костяшкой пальца по глазу, парень стирает накопившуюся влагу и начинает вдыхать так глубоко, как только может. Отношение Сынмина обескураживает. Чонсу не понимает, почему тот о нём заботится, говорит комплименты, дарит столько нежности. Для парня так много даже бывший партнёр не делал. И Чонсу его совершенно не винит. Он ведь всё равно всего этого не заслуживает. Ничем. У него нет выдающейся внешности. Умным его назвать тяжело, талантливым тоже. Может, он добрый и хороший человек? Здесь тоже мимо. Чонсу — последний, кто заслуживает любви. Завалившись набок, Сынмин хватается за пачку салфеток, мирно лежащую на краю кровати, и случайно вытягивает сразу две. Но он будто бы этого не замечает, принимаясь вытирать ими чужую кожу. Его лицо не отражает ни отвращение, ни раздражение. Большие глаза лишь внимательно глядят на обнажённое тело. Чонсу лежит, не двигаясь и не дыша. Он совершенно не знает, что в таких ситуациях делать и говорить. Лучше, наверное, просто проигнорировать. Парня укрывают тёплым пледом и приобнимают, подарив перед этим лёгкий поцелуй в область виска. Тонкие пальцы принимаются медленно оглаживать грудную клетку Чонсу, постепенно вгоняя того в полусонное состояние. В сознание непроизвольно проникают воспоминания сегодняшнего вечера. Они вспышками пляшут перед глазами, как отрывки из какого-то фильма. Будто бы киноплёнку разрезали и склеили обратно, позабыв вставить несколько кусочков. Вот Сынмин пожимает его руку, вот отдаёт Чонсу своё пиво, вот курит с его рук, вот они целуются и занимаются сексом. Ощущение, будто бы это всё случилось не с Чонсу. Будто он лишь вселился в чьё-то тело и принялся наблюдать за тем, как живёт нормальный человек, в которого по-настоящему кто-то влюбляется и который сам по-настоящему влюбляется в кого-то. До этого казалось, что с Чонсу такого точно произойти не может. Но вот он здесь, лежит на чужой крови в обнимку с самым чудесным парнем, что встречал за всю свою жизнь. Казалось бы, вечер лучше некуда! Только вот на его месте должен был быть Джуён. Это он должен был целовать Сынмина, обнимать его, принимать его любовь и ласку. Это ведь он влюблён в него, не Чонсу. Чонсу лишь преследовал свои отвратительные эгоистичные цели, по сути, воспользовавшись человеком и ситуацией. Но ведь Сынмин не заслужил этого. Да и Джуён, если честно, тоже. Чонсу в очередной раз лишь всё испортил. Осознание этого выворачивает парня наизнанку. Тошнота навязчиво подступает к горлу. Сердцебиение ускоряется. Дыхание затрудняется настолько, что парню становится сложно втягивать носом кислород. Пухлогубый рот приоткрывается в попытке не задохнуться. Парень подскакивает, резко скидывая с себя чужое тело. Маленькие глаза бешено прыгают по полу, ища нужную одежду. И почему он не положил её аккуратно на стул? — Эй, ты чего? Что случилось? — сзади слышится обеспокоенный голос. — Извини, мне нужно домой, — голос позорно дрожит, но Чонсу плевать. Он лишь хочет убраться поскорее, скрыться от людских глаз и забиться в угол собственной комнаты. — Я что-то не так сделал? Тебе было неприятно? Сердце яростно колет чувство вины. Сынмин теперь думает, что дело в нём. Чонсу бы очень хотел его переубедить, сказать ему хоть слово, только страх того, что он расплачется прямо здесь и сейчас, слишком велик. Застегнув пуговицу на мантии, парень направляется прямиком к выходу из комнаты. Глаза упорно стараются не смотреть в сторону кровати. — Чонсу! — последнее, что произносится Сынмином, прежде чем дверь со скрипом закрывается. В гостиной ужасно душно и громко. От танцующих радостных тел несёт адской смесью пота и спирта. Чонсу чувствует подступающую к горлу фантомную рвоту. К счастью, блевать ему всё равно нечем. Разве что желчью. Глаза оглядываются в поисках знакомой фигуры. Чонсу пробирается сквозь туши пьяных вампиров, зомби, медсестёр и других непонятных тварей. Джисок находится даже слишком быстро. Он, оказывается, всё ещё сидит на том сером диване. И совершенно не один. Искусственные лезвия оглаживают румянец на его бледных щеках. По его пухлым губам проходится чужой язык, следом проникая прямо в рот. Чонсу невольно морщится от этой картины. Целующиеся люди со стороны выглядят, однако, странно. Что ж, видимо, Чонсу поедет домой один. Вытянув телефон из заднего кармана джинсов, парень открывает приложение для вызова такси. Параллельно следуя к выходу, Чонсу вводит нужный адрес. Когда на широкие плечи падает тяжесть шерстяного пальто, входная дверь приоткрывается и выпускает на волю дрожащее от плача тело. Никто не замечает его ухода. Никто, кроме одного человека.