Nasty

У Чонсу косятся ноги. Виски рвёт головная боль. Ему плохо. Нет, ему просто отвратительно. Указательный палец давит на оправу очков, чтобы те перестали спадать. Перед глазами темнее, чем обычно, но синяки скрывать как-то нужно. Чонсу приходится щуриться, чтобы хоть что-то перед собой разглядеть. Поправляя разлохмаченные ветром блондинистые волосы, он проникает в какофонию звуков: шум пара, бесконечные слова, что выплёвывают десятки человеческих ротовых полостей, приглушённая музыка, которая на фоне остального раздражает меньше всего. Ему улыбаются широкие усталые рты измученных работников. Чонсу ни за что не хотел бы работать в общепите. Он здоровается. Без особого энтузиазма, но вежливо. Всё же мама привила ему некое подобие уважения к людям. Глаза оглядывают помещение в поисках того, ради кого Чонсу вышел сегодня из дома. Знакомая длинноволосая макушка опущена над заполненной чем-то белой чашкой. Чонсу подкрадывается, как большая хищная кошка. Но он упускает тот факт, что ходит не на мягких лапах, а на огромноподошвенных кроссовках, которые выдают «хищника» с потрохами. Чужая голова плавно оборачивается. Чонсу мимолётно оглядывает самый красивый парень, что когда-либо встречался в его жизни. И как повезло, что принадлежит этот парень никому иному, как самому Чонсу. — Блин, я хотел тебя напугать! — он разочарованно надувает губы, плюхнувшись по соседству. — Как видишь, не вышло, — чужое лицо бесчувственно отхлёбывает молочную пенку. Чонсу не обращает на его холод никакого внимания. Зато на стоящую перед ним большую чашку чёрного кофе ещё как обращает. — Джуён, сладкий, ты купил мне мой любимый американо? Американо Чонсу ненавидит, к слову. Но никому не нужно об этом знать. — Купил, — когда длинноволосая голова отрывается от своего (как на то похоже) капучино, она упрямо пялится на Чонсу, что пытается сильно не морщиться от вязкой горечи. — А ты чего в солнечных очках? На улице темень. Пил, что ли, опять всю ночь? Пухлогубый рот в удивлении округляется. Лопнувшие капилляры выглядывают из-под очков. — Какого ты обо мне плохого мнения! Я писал конспекты. Джуён усмехается. — Ты? Писал конспекты? — Представляешь, я умею писать! — Я думал, ты умеешь только списывать. Чонсу давится возмущением, но ничего разумного сказать в ответ не может. Ведь в действительности он всю ночь копировал конспекты, что ему так любезно предоставил его одногруппник Хёнджун. Было скучно. Было тоскливо. Поэтому, само собой, Чонсу пропустил пару бокальчиков дешёвого вина. Ну может и не парочку. Он не считал. — Что-то ты без настроения. Разве ты не на свидание меня позвал? — палец увлечённо кружит по краю огромной кружки. В ней миллилитров пятьсот, не меньше. Чонсу очень сомневается, что ему хватит сил влить в себя такое количество горького пойла. — Вообще-то, я хотел с тобой поговорить. Обычно, когда такое произносят — это не означает ничего хорошего. Чонсу напрягает пальцы ног, которые начинает сводить из-за жмущих кроссовок. Губы отхлёбывают из чашки чуть больше, чем нужно, намеренно обжигая нёбо и щёки. Взгляд карих глаз леденеет. Каменная стена возвышается над эмоциями, укрывая страх от лишних глаз. Чонсу такое людям не показывает. Не привык показывать. — О чём же? — чем прохладнее звучит вопрос, тем лучше. — Нам надо расстаться. Руки резко опускают белое стекло со звонким стуком. Часть американо выплёскивается на деревянный стол. По стенке с внешней стороны не спеша скатывается тёмная капля. Прямо по эмблеме кофейни. Чонсу немо приоткрывает рот, не понимая, какие слова из себя выпустить. Внутри организма начинает неприятно жечь. Главное, чтобы это была не изжога. Хочется воскликнуть, перевернуть стол вместе с чёртовыми кофейными чашками, треснуть по начищенному стеклоочистителем окну. Хочется разрушить человеческое спокойствие. Чонсу скрещивает руки на груди, опускаясь на спинку стула. Лицо его не выражает ни одной эмоции. Старается не выражать. — Почему? — Мне понравился другой парень, — видно, как Джуён напряжён. Его пальцы нервно постукивают по белому стеклу, а челюсть сжата до предела. Кажется, будто вот-вот захрустят его начищенные до блеска зубы. — Хорошо. И кто он? Чонсу старается смотреть прямо в глаза. Твёрдо, неотрывно, серьёзно. Он хочет защититься. Хочет подавить. Хочет взять власть в свои руки. Джуён прогибается под тяжестью чужого взгляда, отведя свой сторону стойки бариста. Двое из них, зевая, обсуждают, кажется, что-то личное, а третий докладывает десерты, с жадностью смотря на аппетитные кусочки Красного бархата. — Какая разница? Это тебя не касается. — Касается. Я имею право знать, — Чонсу старается сделать голос чуть мягче. Хороший способ выбить информацию. — Парень с нашего универа. Зовут Сынмин. Доволен? — Джуён всё же ловит глазами чужой взгляд. По его глотке нервно течёт слюна. Непредсказуемость Чонсу не раз заставала его врасплох. Теперь же он готов к чему угодно. — Понятно. Горечь застревает во рту. То ли из-за разговора, то ли из-за кофе. Чонсу хочется помыть с мылом рот. Вскочив со своего места, парень направляется к выходу. Он не прощается ни с Джуёном, ни с персоналом. В данной ситуации, в целом, можно пренебречь воспитанием. Обычно после сцен расставания главные герои в фильмах предаются слезам, Чонсу же плакать не хочется от слова совсем. Внутри него разгорается злость, которую ужасно хочется выплеснуть. Его снова бросили. Его снова оставили одного. Остановка пустующе тихая. Вокруг лишь немногочисленные автомобили и шум жёлтых листьев. Зубы начинают болеть от сильного сжатия челюсти. На ладонях проступают следы-полумесяцы от ногтей, крашеных аквамариновым. Буквально через пару минут Чонсу видит на горизонте цифры нужного автобуса. К счастью, полупустого. Запрыгнув на самое дальнее сиденье, парень ограждает себя от лишних звуков наушниками в попытках успокоиться.

***

Тишину квартиры сотрясает хлопок тяжёлой двери. На полку летят кроссовки сорокового размера. Куртка падает на крючок вешалки. По соседству аккуратно висит тёмно-синее пальто с прилипшим на рукав чёрным волосом. Чонсу дома не один. — Джисок, это пиздец! — отлетает эхом от стен. Темноволосый парень, увлечённо печатающий что-то на клавиатуре компьютера, тяжело выдыхает, кидая взгляд в сторону приоткрытой двери, выходящей в коридор. — Что случилось на этот раз? — мысленно закатывая глаза, Джисок приобнимает коленки и опускается на мягкую спинку стула. Колёсики еле заметно сдвигаются вместе с телом. Схватившись за баночку энергетика, Джисок наполняет своё нутро щекочущими пузырьками. Он уже готов к тому, что придётся около часа слушать чужой незатыкаемый поток негодования. — Ты, блять, не поверишь, — пара ног влетает в гостиную. Лицо Чонсу выражает привычную Джисоку злость. Парень падает на разложенный диван, на котором уже успели расстелить постельное бельё. Прямо в уличной одежде. Джисок невольно хмурится. — Поверю, рассказывай. Перевернувшись на бок, Чонсу устремляет взгляд на друга. Ноздри пропускают через себя аромат гипоаллергенного стирального порошка. — Джуён меня бросил. Газированная жидкость чуть не проходит мимо нужного горла. Джисок вздрагивает, отчаянно пытаясь не закашлять. Глаза его наполняются удивлением. Ресницы резко подлетают вверх. — Да ты гонишь! А он сказал, почему? У вас же, вроде, хорошо всё было. — Было. Пока он не влюбился в Сынмина, — рот Чонсу искривляется в горькой усмешке. — Что за Сынмин? — Парень из нашего университета. — Хм… А из какого он факультета? Джисок крутится на стуле, подъезжая к компьютеру. На красные от недосыпа белки ложится яркий свет монитора. — Да не знаю! Я не спрашивал. Как услышал имя, сразу ушёл. Вот чем я хуже, Джисок? Я некрасивый, да? — голос Чонсу слегка вздрагивает. На долю секунды. Но Джисоку хватает этого, чтобы резко развернуть голову в сторону дивана. — Дурак что ли? Красивый ты. Даже не думай, что причиной вашего расставания стала твоя внешность. — А какой могла быть причина тогда? — Не знаю я, погоди. Дрожащие из-за кофеина руки хватаются за мышку. Джисок внимательно пялится в экран, подушечками пальцев касаясь нужных букв на клавиатуре. — Что ты там делаешь? — поднявшись с дивана, Чонсу щурит глаза в сторону сайта их университета, красующегося на мониторе. Любопытство смешивается с непониманием. Парень подкрадывается к другу сзади. Колени с лёгким хрустом сгибаются. Глаза поворачиваются на профиль Джисока, а тот будто не замечает рядом с собой никакого движения. — Хочу найти этого Сынмина. — Ну и зачем? — Чонсу кривит лицо. В голову приходит осознание того, что, скорее всего, ему придётся не раз столкнуться с новым объектом влюблённости его бывшего. Возможно даже видеть, как те жмутся по углам университета. К горлу подступает тошнота. — Тебе разве не интересно, на каком факультете он учится? — Для чего, скажи, мне эта информация? — Ну, как минимум, ты будешь знать, кого стоит избегать. В целом, доля здравого смысла в словах Джисока есть. Чонсу может узнать расписание Сынмина и просто спокойно обходить его стороной. Только вот станет парню от этого легче? Очень вряд ли. Однако попробовать стоит. Перед двумя парами глаз пролетают бесконечные списки направлений различных факультетов. Начать они решают с поиска среди второкурсников. Джуён, в основном, тусуется среди ровесников. И вероятность того, что его новая пассия того же возраста, что и он — высока. Минута за минутой тянутся невероятно долго. Чонсу успевает полностью потерять концентрацию. Перед его глазами начинают плыть бесконечные имена и фамилии. Оторвавшись от компьютера, Чонсу кидает своё тело на кровать с жалобным стоном. Безумно хочется спать. И есть. — Джисок, ты кушал что-нибудь сегодня? Вливая в себя последние глотки энергетика, Джисок молча продолжает листать сайт университета. Левая рука вяло трёт большой глаз. Изо рта выходит зевок. — Джисок! — тон Чонсу повышается, заставляя парня подпрыгнуть на месте. Звучит визгливый скрип стула. — Что?! — к Чонсу поворачивается недовольное лицо. — Повторю ещё раз. Ты кушал сегодня? — Да, сэндвич в столовой взял, — кинув безразличный взгляд, Джисок возвращается к своему занятию. — Сэндвич он в столовой взял! — Чонсу выпускает из себя кричащий шёпот. Его уже начинает дико раздражать неспособность друга думать о своём здоровье хотя бы немного. Приходится следить не только за собой (что Чонсу делает с переменным успехом), но ещё и за большим ребёнком, что, как назло, является его соседом. Скрипнув дверцей холодильника, парень вглядывается в его леденящую пустоту. На полке стоят лишь горчица (вероятно, уже просроченная), кетчуп и десяток яиц, которые Чонсу купил вчера, лишь бы утолить голод перед сном. Выбор не велик. На сковороде начинает шипеть масло. В разогретое дно падают четыре яйца, сразу окрашивая его поверхность в молочно-белый. Повар из Чонсу такой себе, но базовые блюда у него всегда выходят отменно. Приправив ужин специями, парень накрывает его крышкой. По тональному крему, щекоча блестящую кожу, скатывается капля пота. Агрессивность пламени понижается. На тёмно-деревянный стол ложатся тарелки, по соседству падают погнутые в одном и том же месте вилки. Вот куда выходит агрессия Чонсу. Джисок подозрительно тих. Хотя, казалось бы, к этому времени он должен был уже откопать этого Сынмина. Но, видно, не вышло. Чёрт с ним. — Пошли есть, задрот! Я не хочу потом лечить тебя от гастрита! — крик разносится по всей квартире. Синее пламя тухнет. Пахнет так, что у Чонсу желудок сжимается. За весь день в его рту не побывало ничего, кроме фильтрованной воды и американо. В каждую тарелку ложится по два желтка. Один из них лопается, извергая из себя жёлтое содержимое. Слышатся шаги. Джисок, не отрывая взгляда от экрана телефона, садится за стол. Пальцы его что-то увлечённо печатают. Чонсу укоризненно щурится. — Может, ты поднимешь свои глазищи уже? Что ты там делаешь? В рот проскальзывает вилка с насаженным на неё белком. Слегка пересолено, но, в целом, неплохо. Главное, что без скорлупы. — Да так, с Сынмином переписываюсь. Чонсу замирает, как травоядное, уловившее шорох. Карие глаза удивлённо пучатся. — Если ты сейчас прикалываешься надо мной, то это не смешно, — у парня нет привычки говорить с набитым ртом, но в данной ситуации он прощает себе такое поведение. Белок скользит внутрь, заставляя живот удовлетворённо заурчать. — А я и не шучу. О Сынмин, 20 лет. Истфак. Умный парень, походу. — Дай сюда! Руки Чонсу цепко хватаются за чужой телефон. Джисок не успевает даже моргнуть. — Эй! Взгляд скользит по странице Фейсбука. А Джисок не соврал. Чонсу действительно видит перед собой профиль некоего О Сынмина. Постов в нём почти нет, одни лишь фотки. Многие из них явно старые. Видно, человек не особо открытый. Палец касается самой последней фотографии. На Чонсу начинает смотреть парень с нежно-персиковыми волосами. Дыхание отчего-то на секунду перехватывает. Чужие карие глаза искрятся радостью. Это чувствуется даже через экран. Чёрт, какие же у него красивые глаза. — А как ты его нашёл? — На сайте универа, как ещё? Не зря же я списки эти минут пятнадцать листал! — А Фейсбук? — Зная фамилию, имя и место жительства человека, найти его соцсети труда не составляет. Брови Чонсу подлетают к чёлке. Парень даже не знает, восхищается ли Джисоком или боится его. Взгляд возвращается к экрану. От широкой улыбки у Сынмина сморщен аккуратный нос. Выглядит мило. Тело его заключено в чёрную мантию с вышитым гербом, а тонкая длинная шея завёрнута в легко узнаваемый красно-жёлтый шарф. Форма Гриффиндора, забавно. Фотография сделана будто на каком-то фестивале (ещё один задрот). Чонсу заносчиво фыркает, но глаз отвести не может. Есть в этом Сынмине что-то необыкновенное, что невольно цепляет. Чонсу теперь Джуёна понимает. В этого парня не влюбиться — это надо постараться. Красивый, наверняка умный парень, раз на историческом факультете учится. И с виду кажется милым. Чонсу ощущает укол ревности. Сердце неприятно щемит. Он не хочет всё это чувствовать. Не хочет чувствовать себя жалким, брошенным, преданным. Злым. По крайней мере, не хочет чувствовать это в одиночку. Он хочет, чтобы Джуён ощущал это вместе с ним. В голову залетает идея, которую Чонсу даже не пытается прогнать. Она навязчиво крутится в голове. Снова и снова. Чонсу поступит плохо, если так сделает. С другой стороны, с ним ведь тоже поступили плохо. Почему он не может? Он ранит чужие чувства своим поступком. Но все мы друг друга раним, это просто неизбежно. Мама учила его защищать себя, учила отстаивать себя и свои интересы, учила не позволять вытирать об себя ноги. Ну разве он может подвести маму? — Я хочу с ним переспать. Длинные ресницы Джисока потерянно хлопают. — С кем? С Сынмином, что ли? — Да, — в голосе Чонсу слышится решительность. — Извини, хочу тебе напомнить, что за ним, вроде как, ухлёстывает твой бывший, если ты забыл! — тонкие маленькие пальцы резво выдёргивают телефон из рук Чонсу, который даже и не сопротивляется. — Знаю, поэтому и хочу. — Для чего? Мести ради? — Ну не совсем, — Чонсу пожимает плечами, чувствуя себя слегка неловко под напором тяжёлого взгляда. — Это чисто из любопытства, честно! Мне хочется узнать, взаимны ли их чувства. Если Джуён Сынмину нравится, то он и не станет заниматься со мной сексом, верно? А если это случится, то Джуён хотя бы поймёт, что зря бегает за этим парнем. — Чонсу так успешно врёт, что даже сам начинает верить собственным словам. Становится действительно интересно узнать, влюблён ли Сынмин. А если нет, то, может, Джуён вернётся? Тёмные волосы на макушке чешут мозолистые от гитарных струн пальцы. Джисок, вроде как, чужую логику понимает. Только вот мысль о том, что что-то здесь не чисто, слишком навязчиво звенит в черепной коробке. — То есть, ты собираешься потрахаться с парнем, в которого влюблён Джуён, а потом рассказать ему об этом? Я правильно понял? — Я сделаю так, что Сынмин сам всё расскажет. — Ну и каков твой план, Ромео? Будешь зажимать его прямо в университете на глазах у других студентов? Джисок впервые за день хватается за вилку. Остывшее яйцо разделяется на несколько частей, позже оказываясь внутри пухлогубого рта. Язык проходится по розовой коже, слизывая остатки желтка. Удовлетворённо замычав, парень прикрывает глаза. Домашняя еда, хоть и очень простая, всё же в разы лучше, чем сухой столовский сэндвич. — Нет, конечно. Скоро Хеллоуин. — Ну, и? — Что «ну, и»? Вечеринка у Гониля, алло. Там и подкачу к нему, — глаза Чонсу раздражённо закатываются. Тон его голоса будто бы говорит: «Это же очевидные вещи!» Джисок, вроде бы, себя глупым не считает (как раз наоборот), только вот ход мыслей его друга порой застигает врасплох. Кажется, что Джисок не видит логики там, где она, по идее, должна присутствовать. — Звучит, конечно, отлично, только вот ты не учитываешь две вещи. Первая — там может быть Джуён. Он же много с кем общается и тусуется. Вторая — с чего ты взял, что Сынмин туда пойдёт? — Всё очень просто, Джисок. Джуён общительный, конечно, но большие шумные компании не любит. Вряд ли мы его увидим на вечеринке. А вот со второй вещью ты мне как раз-таки поможешь. — Я? — Ты, — из рук Чонсу исчезает вилка. Локти его опираются на стол, а подушечки пальцев касаются друг друга. Джисок ловит дежавю. Чонсу выглядит сейчас в точности как злодей, замышляющий хитроумный план. — Ты затащишь его к Гонилю, а там уже я разберусь с ним. — То есть, мне придётся идти с тобой? Ну нет, ни за что. Ты же знаешь, я такие мероприятия не перевариваю! — Я задоначу тебе в Лигу Легенд, — на лице Чонсу расцветает ухмылка. Он прекрасно знает все слабые места Джисока. А, значит, и знает, куда лучше надавить, чтобы добиться своего. По глотке Джисока нервно скатывается слюна. — Это, — тонкий палец устремляется в сторону Чонсу. Лицо его принимает довольный вид, ведь он знает, что Джисок попадётся. Обязательно попадётся, — чистой воды манипуляция! — Это, друг мой, деловое предложение. От которого, между прочим, грех отказываться. В сторону Джисока протягивается дрожащая от недоедания рука. Большие глаза падают на чужую ладонь. В них читается колебание. Впрочем, недолгое. — Да блять, ладно, я попробую. Чёрт с тобой! Прохладная кожа обоих сцепляется в рукопожатии. Лёгкая тревога от хитрого оскала, искривляющего бледное лицо Чонсу, начинает скручивать желудок. Есть Джисок уже не хочет.

***

Руки, трясясь, наносят увлажняющий люксовый крем на кожу, испорченную недосыпом и периодическим голоданием. Отпечатки пальцев и засохшие капли смазывают отражение проросших под ресницами синяков. Чонсу не может не смотреть на себя без отвращения. Во что он превратился? Почему он — это он? Кажется, будто его тело — не его вовсе. Будто это не его мягкие пухловатые щёки, которые не уходят, даже если не есть ничего неделю. Не его узкие маленькие глаза, которые практически полностью исчезают с лица, когда улыбка искажает его физиономию (Чонсу ненавидит улыбаться). Не его смуглая кожа, которую приходится перекрывать двумя слоями самого светлого тонального крема. Не его крупная фигура, которую ни при каких обстоятельствах не сделать хрупкой, тонкой, как у фарфоровой куклы. Хочется разбиться об зеркало. Ровно через час начнётся вечеринка, а Чонсу уже минут пятнадцать пялится на то, что является им. На физическую оболочку, набитую мясом, костями и внутренними органами. По сути, Чонсу — лишь мозг, который не может жить самостоятельно без всего этого кожаного мешка, переполненного лишним мусором. Тогда почему Чонсу не мог родиться в мешке покрасивее и поэстетичнее? Почему нельзя пересадить мозг? Нервно вздохнув, парень кидает взгляд на два наряда, что аккуратно уложены на чёрном диване. Перед его глазами красуются уже ненавистная ему мантия с гербом Слизерина и притягательный ведьминский наряд с неприлично короткой юбкой. Чонсу от него в восторге, а вот Джисок упорно настаивает на первом варианте. — Слушай, чтобы соблазнить парня, нужно выглядеть сексуально, понимаешь? Какой мне смысл от этой мантии? С таким же успехом можно надеть костюм монашки, — зрачки Чонсу задумчиво ползли вверх. — Хотя в том случае можно натянуть чулочки, кстати. — Это ты меня послушай! Я пообщался с этим твоим Сынмином, и он явно не тот тип парней, который на подобное клюнет. Поверь мне, чтобы привлечь его внимания, ты должен разделять его интересы. Хотя бы притвориться, что разделяешь! — Джисок начинал закипать от чужой непробиваемости. — Как я, по-твоему, должен уверенно флиртовать с человеком, будучи в чёрном мешке? — Я думал, ты в этом деле профессионал. Но раз тебе мешает такая мелочь, видимо, я поспешил с выводами. Губы Чонсу растянулись в ухмылке. — Учишься манипуляции, Квак Джисок? Большой глаз уверенно подмигнул. — Ну, я подумаю, — сказал Чонсу ради приличия. Глубоко внутри себя он уже всё решил. Ну, ему так казалось. Сейчас же он смотрит на своего отзеркаленного близнеца, чьи бёдра еле прикрывает чёрная плотная ткань и отчего-то чувствует подступающую к глотке тошноту. В перепонках шумит вода, ударяющаяся о керамику ванны. Джисок моется уже минут двадцать, а это значит, что у Чонсу где-то полчаса на выбор наряда и на макияж. Глаза упорно рассматривают каждый сантиметр отражения. Фигура кажется больше, хотя ест парень от силы раз в день. Иногда вообще не ест. Он поправился? Или это лишь искажение, вызванное его восприятием? В данный момент это не так важно. В груди, где-то посередине, начинает ощущаться взрыв. Плавный, смертоносный, разносящий жжение по всем органам его измученного тела. Чонсу чувствует приближение истерики. Он хочет кричать, но его искривлённый рот выдаёт только жалкие хрипы. Он не может. Джисок дома. Стянув с себя юбку, Чонсу бросает её на кровать. Руки приоткрывают шкафчик их компьютерного стола, стараясь бесшумно достать мирно лежащие ножницы. Чик-чик. Чёрному вельвету наносят яростные порезы. По юбке разбрасываются беспорядочные сквозные дыры. Частицы ткани летят на пол. Зрачки фокусируются на ножницах. Парень тяжело дышит. Перед глазами начинают возникать картинки, от которых Чонсу одновременно очень хорошо и очень плохо. Руки словно в реальности оттягивают кожу бёдер, поднося острые полотна ближе. Кольца ножниц смыкаются. Чонсу смаргивает пару капель с уголков глаз. Если бы всё было так просто. Ножницы летят на мягкость дивана, чтобы не создавать лишний шум. Холодные ладони закрывают покрасневшее лицо. На коже ощущается влага. Чонсу старается не всхлипывать, не выть, как подбитое животное. Если Джисок услышит, Чонсу будет готов провалиться сквозь землю. Раздвинув средний и указательный, парень стеклянными глазами смотрит на плод своих трудов. Искалеченная юбка за пятьдесят долларов трупно валяется на деревянном паркете. Пухлые губы сжимает мокрая рука. Хочется выпустить рыдания наружу, но Чонсу старается их проглотить. Нужно всё убрать, пока Джисок не увидел! Вытерев слёзы, Чонсу поднимается с пола вместе с юбкой (точнее с тем, что от неё осталось). Мусорное ведро, стоящее под столом, наполняется кусками вельвета. Ноги несут парня на кухню. Кран включается, выливая из себя тёплую воду. Чонсу смывает с себя остатки нервного срыва, глубоко вдыхая и плавно выдыхая. — Эй! — слышится из ванной. Видимо, на Джисока полилась холодная вода. Чонсу прочищает горло, стараясь звучать как можно спокойнее: — Извини! Ну, что ж, теперь единственный вариант — это форма Слизерина. В целом, в «чёрном мешке» Чонсу будет себя чувствовать не менее комфортно, чем в сексуальном наряде. Скорее, даже более комфортно. Из ванной слышится шум фена. Джисок скоро выйдет. Вернувшись в гостиную, парень выуживает из ящика комода свой скромный запас косметики. Пора приступать к макияжу.

***

Слышится хлопок двери. — Чонсу, скажи, чем я был накурен в тот момент, когда соглашался покупать вот это? — Джисок, сгорбившись, пробирается в комнату. Лицо его отражает неловкость. Чонсу оценивающим взглядом проходится от лохматой, ещё слегка влажной, макушки, до ступней, скрытых носками с утятами. На мизинце виднеется дырка. При виде этого закатываются глаза. Однако, когда зрачки повторно фокусируются на самом наряде, Чонсу теряет дар речи. Взгляд из раздражённого изменяется на восхищённый. На Джисоке блуза цвета слоновой кости. Лёгкий шифон украшен воздушными воланами и бантом, а пышные рукава обшиты на концах милыми рюшами. Брюки-палаццо на высокой талии, что скрывают тонкие джисоковы ноги, струятся тёмной вискозой. Когда Чонсу видел эти вещи по-отдельности, он уже был в восторге. Но вместе они смотрятся просто невероятно. Особенно на таком худощавом маленьком теле. — А что не так?! — Чонсу откровенно не понимает. — Да просто когда я говорил про образ вампира, я думал, это будет что-то типа чёрного костюма, плаща со стоячим воротником, искусственных клыков. Ну ты понял. Тяжёлый вздох выходит из лёгких. — Это уровень детского сада. Нелепо и смешно. — Ну хорошо! А в этом разве я нелепо не выгляжу?! Если бы ты знал, как ты красив на самом деле, чёртов Квак Джисок. Чонсу подбирается практически вплотную к другу. Уже высохшие ладони касаются бархатных щёк. Джисок непонимающе моргает. — Ты выглядишь отлично, ясно? Буквально как влажная мечта любителей викторианских вампиров. В 19 веке ты бы разбивал сотни сердец юных дам и прекрасных юношей, — рот Чонсу растягивает искренняя тёплая улыбка. — Чего, правда, что ль? — Джисок наигранно ухмыляется. — А в этом веке? — Тоже мог бы, если б зашивал дырки в носках. И выходил из дома хоть иногда. Большие глаза падают вниз. Неловкая улыбка натягивается на лицо Джисока. — Ты всё же выбрал форму? — бровь парня выгибается, когда взгляд проходится по скрытой мантией фигуре. — Да. Я подумал и понял, что ты, наверное, всё же был прав. — Ну, конечно, я прав, — лицо Джисока искрится самодовольствием, — Ой, совсем забыл о самом важном! Вылетев за дверь, парень пропадает буквально на мгновение, позже возвращаясь с чёрно-изумрудным шарфом в руках. На шею Чонсу ложится мягкое тепло. — А почему Слизерин? Мне не идёт зелёный. — Да просто ты такой же противный и вредный, как и все слизеринцы. Глаза Чонсу показательно закатываются. Пара ног направляется прямиком к столу, на котором наваленно лежит куча косметики. — Садись давай, нам ещё тебя накрасить надо и волосы уложить. У нас осталось двадцать минут от силы.