Вайб

Идти нам всего ничего, но… Где-то в устье двора слышно шум (рёв) мотора, а потом вспыхивают и мечутся огни фар. Тротуар — узкий, но безопасный, — рядом. И нам бы убраться, от греха подальше. Я не успеваю испугаться. Ну, почти… Пока я рефлексирую, Олег реагирует: одним ловким движением он переставляет меня за высокий бордюр и почти сразу же взбирается следом. Буквально через пару мгновений за его спиной проезжает тачка — раза в два быстрее положенных сорока пяти кэмэ и явно в поисках свободного места на этой импровизированной парковке под открытым небом. Хотя, кто знает… Может, у этого полуночного гонщика здесь есть своё собственное? С такой-то самоуверенностью. — Шумахер, блядь… — комментирует это непотребство Шепс. Голос спокойный, но его пальцы на моём запястье чуть подрагивают. — Ты как, Заяц? Адреналин. Олег держит крепко, даже с перебором, но я не сопротивляюсь. Это соприкосновение наполнено тёмным, густым электричеством — и это приятно. — Я в порядке, — и это почти правда. — Твоими стараниями, Олень… Я растерялась, а ты нет. Даю ему понять, что мы можем идти дальше, и мы идём. Медленно, будто гуляем под лунным светом, то и дело ныряющем сюда, в портики подъездов и галереи между ними, заросшие лианами девичьего винограда. — У меня неплохая координация, — соглашается Шепс, но я чувствую, что он всё ещё нервничает. — Тело многое помнит со времён, когда я занимался муай тай. И делал успехи, знаешь ли… — Страна потеряла крутого бойца ММА? — это даже не подкол, а попытка разрядить обстановку. Почти получается, потому что Олег смеётся. — Шепс… — И обрела очередного бесполезного телеэкстрасенса, да… Слушай, я просто получил травму спины и надолго выпал из этой темы. Не знаю, смогу ли вернуться… Но очень хотелось бы. Там же целая философия! В глубине души я тот ещё гедонист, поэтому немного аскезы и дисциплины мне не помешает. — То есть, мне ты достался уже без тормозов? — интересуюсь без задней мысли. Впрочем, догадка о том, насколько двусмысленно это звучит, догоняет меня, спустя мгновение. С опозданием. Он снова смеётся. — С сорванной спиной и стоп-краном, детка… Как тебе? Попала, куда целилась? — Очевидно, в твоего внутреннего гедониста, которому всегда и всего мало. На этот раз Олег притормаживает, чтобы посмотреть мне в лицо. Будто сомневается в том, что я действительно сказала именно это. — Иди сюда… Он притягивает меня к своей груди, но целую его я сама. Мне хочется, чтобы в этой красивой голове не осталось никаких связных мыслей хотя бы на эти сладкие пару минут. — Олежек… — выдыхаю навстречу его улыбке. Вырвалось-таки. — О как! — говорит Шепс, подхватывая меня почти как там, в зеркальном коридоре клуба, и я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. В прямом и переносном смысле. — Вот никогда ты так меня не называла, и что же случилось? — Ничего. Просто… — придётся признаться, но я ловлю себя на том, что говорить с ним по душам подозрительно легко. Приятно. — На языке крутилось с тех пор, как услышала от Саши. Эй… Тебе не тяжело? Спина, все дела… — Что было, то прошло, — отзывается по-прежнему улыбающийся Олег. Я смотрю на него сверху вниз, а он чуть медленнее, но всё так же уверенно несёт меня к нужному подъезду. — И своя ноша, она нифига не тянет, Заяц. Я же сам пригласил тебя покататься на Олене, помнишь? Не так давно… Проблемка у меня была в шейном отделе, а не в поясничном. Так что… Держись крепче, ладно? И я держусь, дополнительно прихватывая его бока коленками. Олег вздыхает, не без плохо скрываемого удовольствия. Его руки именно там, где надо. Опять. — Саша, Саша… — поминая своего персонального идола всуе, он почти богохульно ухмыляется, а я беру в ладони его лицо, приглаживая большими пальцами его густые тёмные брови. — Саша так меня называет, когда хочет укусить побольнее или мамочку включить. И то, и другое — так себе удовольствие. — Прости, я больше не буду… — Будешь, — тут же говорит он. — Ты будешь, Рит. Потому что мне нравится, как ты говоришь. Правда, нравится. Олень, Лёлик, Олежек… У тебя это что-то про нежность. Что-то… неподдельное. Мы рискуем свалиться, но я целую его снова. И это снова про нежность, и совершенно точно неподдельное. «Ведь это любовь, я это утверждаю», — почти что звучит у меня в голове. Снова. *** Пассажирский лифт в этом почти новом ЖК, талантливо замаскированном под старую Москву, мог бы вместить и рояль. Мне же, въехавшей в него на Олене, он кажется почти тесным. Олег прислоняется к зеркально отполированной стенке, но не выпускает меня из рук. Его взгляд снизу-вверх щедро отражает его же кривую усмешку. Попалась. — Нам на двенадцатый, — сообщает он вполне закономерно. Его руки по-прежнему заняты мной, и на кнопку нажимаю я. — Серьёзно, ты никогда здесь не была?! Дерзко. Если верить дисплею, мы где-то между вторым и третьим, и мне хочется нажать на «стоп», чтобы прояснить уже этот деликатный момент. Но нет. — Оба раза была не моя смена петлички навешивать, — изрекаю между пятым и шестым. И это правда. Олег вскидывает бровь, но его губы по-прежнему кривит улыбка. — Ты же знаешь его тысячу лет, — говорит он ближе к восьмому. – Как так вышло-то? — Долго не значит близко, — отвечаю ещё до девятого. — А ещё я знаю своё место и уважаю чужие границы. — И где же оно, Заяц? — мы почти на десятом, а этот вопрос уже почти исчерпан. — Твоё место? Я знаю, чего он добивается. И знаю, каких слов он ждёт от меня. Пафос в духе: «В твоём сердце» был бы вполне в стиле Шепсов, а «в твоих руках» — слишком самонадеянной правдой, выдающей меня с головой. И то, и другое было бы одинаково приятно и сказать, и услышать. Но нет. Склоняюсь к его уху, на пару мгновений уходя с прицела этих внимательных глаз. — На бэкстейдже, Олень, — выдыхаю почти в унисон мелодичному звуку, с которым открываются створки дверей лифта. И почти сразу отшатываюсь обратно. Включаю заднюю, практически. — Может, отпустишь меня? Мы приехали, но выход маячит где-то позади меня. Олег вздыхает, закатывая глаза. Видя его таким (красивым), я не могу не улыбаться. — Рит, ну говорил же… Не проси невозможного. Не дожидаясь моих протестов, он шагает в неизвестность у меня за спиной. Я не очень-то возражаю, чуть крепче прихватывая его за плечи. You’re behind the wheel tonight — играет у меня в голове. Музыкальная цитата родом из моей глубокой юности. И всё, что происходит сейчас — это что-то (неподдельное) из области почти бессознательного, когда действия не вызываю желания противодействовать. Что-то из моей персональной терра инкогнита — из сферы тёмной нежности, пока ещё неизведанной для меня. Чтобы справиться с замками на двух дверях, Олег удерживает меня одной левой. Видя, как проступают тяжи напряженных жил на его (многострадальной) шее, я почти бездумно провожу по ним пальцами. Шепс взмахивает ресницами, не отвлекаясь, но его плотно сжатые сладкие губы трогает едва заметная улыбка. Всё же, шея — слабое место не только у тельцов, но и у борцов. — Дай угадаю, — включаю недоэкстрасенса пополам с доморощенным мануальным терапевтом. — Твоя травма… Второй шейный позвонок? Зубовидный отросток? — Бинго… Олег пытается казаться серьёзным и не терять концентрацию, но ему нравится то, что я говорю и делаю. В очередной раз замечая это, я млею. Ещё минута — и Шепс аккуратно ссаживает меня на комод в прихожей. Не слушая моих возражений, он аккуратно снимает мои кроссовки. — Это очень странное чувство… — признаюсь сходу, чтобы заполнить образовавшуюся паузу. — Меня никто не разувал, примерно, с детства. Впрочем, соскучиться я не успеваю. Уже через пару минут ладони Олега уже снова лежат у меня на талии, то и дело опускаясь чуть пониже. Я ерзаю, но не в попытке отстраниться, а разминая затёкшие ноги. А ещё старательно отвожу взгляд, чтобы вот так, сразу, не оказаться пойманной снова. Я тронута его заботой. Непривычно для меня. — Я всё думаю… Как ты узнала? — спрашивает он, почти так же точно пытаясь отвлечься, разуваясь без помощи рук. Не успеваю переспросить, как меня догоняет догадка. Наша самаритянская телепатия в действии. Улыбаюсь, касаясь кончиками пальцев его влажных губ. — Про травму? Ты сам подсказал, — признаюсь сразу и честно. — В смысле? — В шейном отделе всего семь позвонков, Олег Олегыч. Они все занятные, со своими бугорками и отростками. Но только второй на латыни называется аксис.* — И? — Шепс вскидывает бровь. Эта задачка со звёздочкой наверняка пришлась бы по вкусу его матушке, врачу-эпидемиологу. О которой я, само собой, наслышана, но не имею чести личного знакомства. Кто знает, быть может, она сочла бы меня хорошей девочкой? «Но это не так», — пропевает моё подсознание елейным голосом Dima Roux. — Ты не поверишь, — вздыхаю: мне и самой нравится это (случайное?) совпадение, и я хочу им поделиться. — Дело в том, что аксис это ещё и такой олень. Он фыркает. Во взгляде мелькает что-то вроде недоверия, которое почти сразу разрешается удивлением. — Ты серьёзно?! Олег подвисает на пару мгновений. Он впечатлён. И я серьёзно. — Индийский пятнистый. Кормовая база бенгальского тигра, — уточняю, тут же добивая эффект. — Сращиваешь? Смотрю в светлые глаза напротив и понимаю: это комбо. — Надеюсь, что за десять лет срастил уже, — отшучивается Олег. Но тут же делается серьёзным. — У меня нет слов, Заяц… Это кто, бля, из нас экстрасенс? — Вообще, это я должна была сказать… Он притягивает меня ближе, вклиниваясь глубже между моих коленок. Впрочем, я совершенно не возражаю, запуская пальцы в его непокорную шевелюру. Усталость уже вовсю целует его внимательные глаза, залегая тенями в подглазьях, и мне немного совестно, что мы всё ещё вот так тискаемся в мягком полумраке прихожей. Кто-то должен быть умнее. Кто-то, но не я. Не сегодня. Это опять Dima Roux и я почти пропеваю эти слова в своей голове. Прижимаюсь лбом к его лбу, окончательно проваливаясь под лёд его мутного взгляда. Наши губы почти соприкасаются… Так уже было, но меня ведёт даже сильнее, чем в первый раз. И дело не только в его загребущих ладонях у меня пониже спины. Я тону. Призрак волжского омута маячит где-то на изнанке сознания: мне очень знакома эта сладкая усталость, когда тяжело даже дышать. Но сейчас это другое. Сейчас я — другая. И мне почти не страшно. Почти. — Как можно быть такой… — Олег мотает головой, роняя на лоб пару тёмных прядей. Буксует в словах и эмоциях. — Офигенной..? Он смотрит на меня с нежностью, и я в восторге. Ох уж этот сияющий взгляд! — Это ты спирит, — я едва ли не впервые использую этот термин без иронии, и это немного странно. — А я просто… Просто почувствовала. Тебя. Забавное совпадение, правда? Так ведь бывает? Олень утыкается горячим лбом мне в шею, роняя голову ко мне на плечо, чуть наваливаясь. Он напряжён так, что почти гудит, и я просто принимаю его, откидываясь назад. Олег тяжёлый, но это уже знакомая и очень приятная тяжесть. «Своя ноша, она нифига не тянет», — припоминается мне. — Так бывает, да, — соглашается он. — Тело врать не умеет, тут всё по-честному. А ещё… Походу, ты эмпат, детка. Этого только и не хватало. Мои пальцы сами собой соскальзывают на тыльную сторону его шеи. Сейчас, когда я знаю то, что знаю, они даже нежнее, чем прежде. — Звучит, как диагноз… Слушай, Олень, а спирит и эмпат — это как дельфин и русалка? — интересуюсь, машинально переводя всё в шутку. Беспроигрышный способ разрядить ситуацию. — В смысле, не пара? Он смеётся, и его выдох щекочет мне кожу. Его скрипучая куртка всё ещё на мне, но даже в тепле знакомо-незнакомой квартиры меня пробирает дрожь. Олег медленно (некуда спешить) скользит губами вниз по моей шее. Это слишком приятно, и я умолкаю. — Как хлеб и «Rama», Заяц,— отвечает Шепс, наконец. — В смысле, созданы друг для друга, я это утверждаю. Знаешь… Чувствовать меня не всегда легко и приятно. У меня случаются и настроения, и состояния, в которых я сам себе не нравлюсь… Детка, я классный, но могу быть не-вы-но-си-мым, — произносит он нараспев, прежде чем замолчать. И я слушаю наше дыхание, будто оно у нас одно на двоих. Олег не говорит ничего конкретного, но этот его глухой (снова) голос… Шепс звучит так всякий раз, когда мы оказываемся в нашем маленьком заповеднике откровений и откровенности. Здесь, в тесном кольце наших рук. Всякий раз, когда он такой, я будто звеню изнутри. Ловлю себя на мысли, что мне хочется залипнуть в моменте, когда мы вот такие — на самом краю какой-то нашей общей необратимости. Когда смутные предчувствия щекочут ноздри и нервы, а под обострённо чувствительной кожей растекается тёмный огонь. — Да я и сама не пикник на пляже, Олень, — усилием воли беру себя в руки, когда дыхание Шепса замирает в ямке между моими ключицами. Он слушает меня даже сейчас, и это подкупает. — И не из тех девочек хороших, которые попадают в рай. Я для этого слишком грустная и острозубая. — Знаю, Заяц… — говорит он, и я чувствую движения его губ на своей коже. — Я знаю. И это очень, очень круто, что так. Потому что только сучки попадают туда, куда захотят. — Ты прямо как экстрасенс говоришь… Неуклюже отшучиваюсь, потому что мне заходит. Даже слишком. Но Олег качает головой: он готов поспорить, хотя знаю, что он улыбается. Чувствую это. — Как мужчина, — уточняет он, как будто одно исключает другое. Я уже готова в своей обычной манере поинтересоваться, настроение это у него или состояние, когда Шепс тихо, но отчётливо добавляет: «Влюблённый по уши». И я прикусываю язык. — Рита… Глянь на меня, — Олег отстраняется и касается моего подбородка, удерживая, а я неумолимо проваливаюсь во влажную черноту его расширенных зрачков. — С этой твоей эмпатией закрываться тебе будет сложнее. — Малыш… — касаюсь его губ кончиками пальцев, уклоняясь от логичного продолжения наших гляделок. — Хотела бы я чего попроще, так согласилась бы, чтобы Гецати меня посмотрел. — И пришлось бы мне бить ему морду, — выдаёт Шепс, усмехаясь. — Тут и сказочке конец. — Дурак, господи… Мы смеёмся, и мне хочется сохранить этот момент, а потом повторить его снова. Я смотрю на Олега и не могу оторваться. Он почти не мигает, глядя на меня. Мы вязнем в этой заполненной неосязаемым смехом и усталыми выдохами паузе. Вязнем друг в друге. — Не боишься трудностей, значит, — говорит Шепс, наконец. — Моя супергёрл… В сознание буквально врывается призрачно мерцающая сбивка, с которой начинается одноименная песня Reamonn. И меня прорывает словами, которые приходят, кажется, сами собой. — Знаешь, что? Я вот ненавижу, когда меня молчанкой наказывают. А тебя нельзя отлучать от касаний, — мои пальцы будто живут собственной жизнью, очерчивая его ухмыляющийся рот. — Никогда. Даже если ты в моменте козёл, а не Олень. Тебя нужно обнимать, даже если ты всем своим видом транслируешь невыносимость. Твоя тактильность не слабее сенсорности. Ну и как? Похоже на правду? Я говорю, а он делает — обнимает крепче, притягивая ближе. Тревожность перехватывает моё горло в последний раз, прежде чем сойти на нет. Почти ласково. — Ммм… С той лишь разницей, что поговорить я тоже уважаю. Я всегда открыт для диалога, детка. Даже на повышенных тонах, — говорит Олег. — Но… Откуда ты знаешь? Пожимаю плечами. Понятия не имею. Чувствую? Его вопрос без иронии и без интереса — этакий задел на подумать на досуге. В другой ситуации я обиделась бы, но от мужчины (влюблённого по уши) это звучит как-то особенно трогательно. — Тогда я скажу, — выдыхает он. — У тебя это не от ума, а от сердца. Красиво, как и ты сама… Как и всё в тебе. — Всегда говоришь так, что хочется тебя слушать, Олень… — Ты же аудиал, Заяц, — напоминает Олег. — А эмпатия — это твоя суперспособность. И, да… — он прихватывает губами кончики моих пальцев. — Ты ещё и кинестетик. И твой тактильный голод ничуть не меньше моего. Как-то так… — Что ещё скажешь? — я бы действительно послушала ещё, но вполне отчётливо чувствую приятную напряжённость момента. Олег лукаво усмехается. — Да я, в общем-то, всё сказал, — говорит он, переходя от слов к действию. Давая мне время на вдох, прежде чем наши губы встречаются снова. Очень сладко и весьма предсказуемо. Мне нравится. Шепс позволяет мне соскользнуть с комода, но только чтобы я оказалась в его загребущих руках. Забирается ладонями под куртку, обхватывая за талию. Притягивает к себе, удерживая. Утоляет тактильный голод. Я чувствую слабость в коленях и что-то вроде предчувствия. — Дверь, — говорю первое, что приходит в голову. — Закрой дверь… И это даже логично. Но мои действия далеки от того, что я говорю. Ловлю в ладони его лицо, и его гладкие щёки — отдельный сорт удовольствия. Олег подаётся вперёд, и мы едва не сталкиваемся лбами. Под моими пальцами на его виске бьётся пульс. Учащённо. — А ты… Ты отпустишь меня, Рита? — вымучивает Шепс, наконец. Его серо-зелёный взгляд в расфокусе, но он серьёзен. От его глухо звучащего голоса я в три слоя покрываюсь мурашками. Как аудиал-кинестетик. Мы больше не играем: это всё очень важно — и его полушутейный вопрос, и ответ, которого он ждёт от меня. Моя женская интуиция подсказывает, что речь сейчас вовсе не о том, чтобы разомкнуть объятия на пару минут — ровно столько нужно, чтобы запереть обе двери в это драконье логово. Его вопрос глубже, но правда в том, что я ни в каком из смыслов не хочу его отпускать. Осталось только сказать это вслух. Спросить его сейчас, экстрасенс ли он — почти обидеть. Потому что на высоких оборотах глохнет даже шестое чувство. Прямо сейчас он идёт по приборам. Тем важнее ему слышать, а не только знать… — Не отпущу. Даже если… — успеваю я выдохнуть ему в губы. Он закрывает мне рот поцелуем, на долгие пару мгновений выключая из реальности. И это значит, что никаких «если» нет и просто не может быть. — Тогда держи крепче, — говорит Шепс, едва получив такую возможность. Спустя пару мгновений я уже обнимаю его за плечи, сцепив кисти в замок и прижимаясь грудью к его спине, пока он ловко управляется с замками. Силюсь оторвать взгляд от его чуть смуглых пальцев, унизанных кольцами, но не могу. — У тебя так сердце колотится, Заяц… — говорит он, оборачиваясь ко мне лицом, приобнимая, но оставаясь в кольце моих рук. И я держу, таков был уговор. — Это круче любых слов, — его взгляд опускается с моих глаз на губы, падает до ключиц и возвращается через губы к глазам. — Ты такая красивая… Сотни колких мурашек от его слов. Я невольно поёживаюсь, и Олег помогает мне снять мой почти бесполезный рюкзак, а потом и куртку, которая тут же перекочёвывает на вешалку. Ныряет ладонями под мой свитшот, прихватывая за талию, и медленно, но уверенно, увлекает меня за собой — туда, вглубь неизвестной мне и даже слишком знакомой ему квартиры. Мы будто танцуем медленный танец здесь, в сгущающейся темноте. В кармане Олега настойчиво вибрирует телефон. И в этом тихом полумраке, простреленном световыми всполохами с улицы, тревожный зуммер кажется даже слишком громким. — Это Саша, — бездумно озвучиваю я свои мысли. Щекотное ощущение предчувствия тает на языке вместе с послевкусием знакомого имени. Олег усмехается. — Стопудово, — отзывается он, хотя совершенно не спешит ответить на звонок брата. Жужжание утихает, но уже через три секунды начинается заново. — Если не возьму я, он перезвонит тебе. Олег смотрит вниз, усмехаясь. Будто намекает на мой смартфон, чей краешек вызывающе торчит из переднего кармана джинсов. — И он будет в ярости… — По-любому, — соглашается Шепс. — Но с тобой он будет мягким, как маргарин. Даже, сука, в ярости. Так-то, Маргарита… Я вздыхаю. Маргарита и маргарин. Шутник, блин. — Очень смешно… Ответь ему сам, сделай милость. Притормаживая, Олег опирается о стену и неторопливо вынимает айфон. Ядовитая улыбка джокера кривит его сладкие губы, и мне хочется зажать ему рот ладонью. Но он уже принимает звонок, включая громкую связь. А я держу его за пояс, стараясь быть ближе. — Мы, вроде, уже попрощались, — говорит младший старшему вместо приветствия. — Что случилось? На том конце провода слышно, как старший берёт вдох, но тут же выдыхает. — Ты на громкой? — Я на верном, — парирует ухмыляющийся Олег. — Конечно, я на громкой! Как будто ты не знаешь, что я не один… — Не помешал? — уточняет он неожиданно мягко. Представив себе контекст этого уточнения, я закусываю губу. Младший Шепс притягивает меня к своей груди одной левой. Срисовал, потому что подумал ровно о том же. — Да не дождёшься… — Марго, ты там? Слышишь меня? Киваю, и только потом до меня доходит, что Александр никак не может меня видеть. Вздыхаю. — Да, Саша. Моя уверенность в том, что прямо сейчас старший Шепс улыбается, обнажая клыки, почти железобетонная. Я просто слышу почти неуловимый призвук смешка. Я чувствую это так же точно, как стук сердца его младшего. — Саша просто хочет убедиться, что у вас там всё хорошо. Потому что кое-кто вечно забывает отзвониться и сказать, что он добрался без приключений. — Потому что кое-кто уже взрослый мальчик, видимо, — отвечает Олег. — Да ладно?! — Саш, серьёзно… Я в курсе, что ты можешь прямо сейчас рассказать с десяток историй моих детских факапов. И, блядь, я даже не против, чтобы ты это сделал как-нибудь при случае, — Олег смотрит на меня сверху вниз: видя его смеющийся взгляд, я понимаю, что он говорит чистую правду. — Но давай не сегодня? Это всё дофига утомительно… И да, ты не представляешь даже, о скольких своих приключениях я тебе не докладывал. — Стоп, ты о тех, что были после твоего эпичнейшего обсёра в новой машине дяди Кости? — привычно ироничная интонация в низком голосе старшего Шепса меняется на откровенно глумливую. Младший картинно воздевает глаза к потолку. — Разумеется, — говорит он абсолютно спокойно, даже чуть посмеиваясь. — Ты совершенно напрасно дразнишь моё иезуитское любопытство, малыш. И зря со мной не делишься. Иногда я могу дать дельный совет. — Важное уточнение, что иногда, — Олег шумно выдыхает. — Хорош… Ты уже убедился в том, что мы добрались. Только не говори, что ты снова будешь мне мозг на тему Самары клевать! Давай, вали уже под бочок к Череватому, и много не закладывай. А то будет и у тебя эпичнейший обсёр, только на камеру. Александр смеётся. — Знаешь, я ведь могу и передумать. Возьму и вернусь ночевать домой, составлю вам компанию. Возможно, даже с Череватым. — Это было бы вполне в твоём стиле. Так что? Ставлю чайник? — невозмутимо интересуется Олег. Шах и мат. — Малыш, ну как можно? Не беспокойся, я в поезде посплю, — примирительно выдаёт старший Шепс. — Давай там, в рот пилюлю, на горшок и в люлю, ладно? Тебе завтра работу работать, человека выручать… Маргарита Юрьевна, ты слушаешь? — Да, Александр Олегович, — говорю очевидное, понимая, что могу услышать в ответ что угодно. Это же Саша. — Пожелай мне удачи, — эта просьба кажется мне какой-то нервной, почти неловкой. — Пожалуйста… В образовавшейся паузе слышно, как Олег цокает языком. — Она тебе ни к чему, Саша. В этом испытании ты априори сильнейший. Судя по прерывистому вздоху, — в точку. — Будь как дома, Ритуль, — говорит старший Шепс почти нежно, окончательно сменяя свой напускной гнев на милость. — А дорогой мой братец пусть помнит, что он в гостях. Нескучной вам ночи, молодёжь. Олег сбрасывает вызов, тут же переводя телефон в авиарежим. Мысль о том, что он собирался лететь домой, заставляет меня невольно поёжиться. И младший Шепс очень кстати сам заговаривает об этом. Считывает моё волнение по невербалике, в который уж раз… — Это в его системе ценностей называется заботой — говорит он, прикрывая глаза. — Доверяет, но проверяет. Меня, тебя… У него предчувствие, видишь ли. Беспокоится, что я попрусь-таки в Самару, если ты меня продинамишь. И обязательно на нож там налечу, где-нибудь на Вертолётке… Это пугает, правда? Особенно, в Сашином драматичном изложении… Он ведь и тебе это всё рассказал. Страшную сказку о мёртвом Олене в родных курмышах. Чтобы точно проняло… Его усталый голос успокаивает мои нервы совсем чуть-чуть. — Эй… — касаюсь пальцами его высокой скулы, и мне совсем не хочется убирать руку. — Лёлик, ты остаёшься в Москве, даже не думай. Олег улыбается, не открывая глаз. — Конечно, — говорит он. — С тобой. — Живой, — отвечаю я в рифму без единого намёка на шутку, тыкая его, большого и тёплого, под рёбра. Слушая, как он смеётся в ответ. Позволяя ему завладеть моими запястьями, а потом и вовсе оказываясь в его обезоруживающих объятьях. Он стискивает так, будто это я собиралась куда-то улететь. Я действительно боюсь за него. Потому сейчас, когда всё вот так просто и так головокружительно хорошо, это ощущается особенно остро. Мгновение — и мне некуда деваться от его пристального взгляда из-под тяжелеющих век. Олег смотрит прямо в душу и, кажется, на полном серьёзе, плавно сокращая расстояние между нами до поцелуйного. — С тобой, Заяц. Слышишь? Не важно, в Москве, в Самаре или на Юпитере… Моё место — рядом с тобой. — Шепс… — Он самый, детка… Самый младший из нашей дивной породы, как говорится, last but not least**, — отзывается Олег. — Так роскошно, как ты, ко мне ещё никто не подкатывал, Олень. Мне хочется привычно петросянить и дальше, но под этим его взглядом так решительно невозможно. Он легонько бодает меня лбом, и я ловлю в ладони его лицо. Гладкость его щёк в этой горячке ощущается почти что мраморной. — Привыкай, Заяц, — отзывается Олег вот так, запросто. — Спорим, я знаю, о чём ты хочешь, но не решаешься спросить? А вот это вряд ли, Олень. Я знаю своё место, что бы ты ни придумал на этот счёт. — На что спорим-то? На желание? — мои палевно подрагивающие губы уже кривит торжествующая улыбка, но я очень стараюсь не выложить свой импровизированный флеш-рояль сразу. Он кивает. — Тогда удиви меня, папочка… Олег склоняется ещё чуть ближе. Его дыхание касается моей щеки, спускается ниже и замирает в уголке рта, прежде чем он произносит вполне ожидаемое, но такое огненное: «Ты же знаешь, как меня попросить». И я не ломаюсь, нет… Растягивая этот момент, я в очередной раз проживаю дивное ощущение правильности происходящего. Разве это не значит, что моё место — здесь? Я целую его в полуоткрытые губы — и внутри меня всё заходится от восторга. Так же, как и в самый первый раз, господи ты боже мой… Взаимность — худший из наркотиков. Разве я не знала этого прежде? Время, кажется, останавливается. С другой стороны, нам решительно некуда спешить здесь и сейчас. Шепс позволяет мне немного инициативы: это его игра и его правила, но мне тоже нравится. Мне нужен хотя бы один полноценный вдох, но Олег нужен больше. И мы мучительно сладко зажимаемся здесь, в темноте, заполняя гулкое пространство пустой квартиры звуками поцелуев и прерывистого дыхания. — Ммм… Уговорила, — хрипло сообщает Олег, тут же срываясь в серию коротких поцелуев. Ныряю всей пятернёй в его тёмные волосы, пытаясь удержать себя или его… Но кого я хочу обмануть? Он ведёт, а я ведусь. И мы ещё на пару минут влетаем во влажную темноту, где не нужны и почти невозможны разговоры. В моей голове не остаётся ни одной связной мысли, и я решительно без шансов победить в нашем импровизированном споре. — Шепс… — выдыхаю я при первой возможности. И это что-то среднее между мольбой о пощаде и заклинанием. Олень улыбается, и прямо сейчас с этими яркими губами он — абсолютный хищник. — Всё ещё я, Заяц. Так вот… У тебя есть персональный тактильный триггер, — мягко прихватив мои пальцы, он проводит ими вдоль своей щеки. — В тебе изрядно южных кровей, и ты должен быть колючим, Олень. Но нет, — говорю я. И тут же почти вздрагиваю от неожиданности. Он угадывает. И это уму непостижимо. Мне действительно нравится его гладкая кожа, но спрашивать об этом в лоб мне всегда казалось чем-то не слишком уместным. И я тщетно силюсь сформулировать вопрос, достойный глубины моего удивления. Я смотрю на Олега во все глаза. Я, которая была почти уверена в том, что он занесёт мне что-то о том, где на самом деле (ни разу не на бэкстейдже, Заяц) моё место. Это было бы логично. Это следовало из нашего разговора. Это… — Это вообще законно? — говорю, наконец. — Вот так постоянно угадывать… Он смеётся. — Первое правило телеэкстрасенса — быть максимально внимательным к деталям. Гибкость ума и никакого мошенничества, Рита. У меня было дофига времени, чтобы понаблюдать за тобой. Ну, из френдзоны… — Перестань, а? — Перестал, перестал… Касаюсь его лица снова, проводя пальцами длинную (нежную) линию от скулы до подбородка. Мой тактильный триггер, да. Чистое удовольствие. — Такой кайфовый… Чистая правда, говорить которую мне (прав был классик) легко и приятно. — Бреюсь прямо перед выездом на съёмку, Заяц. Вот и весь секрет, — признаётся Олег. — Уже утром буду колючим. Может, тебе даже понравится. — Как будто ты в этом сомневаешься, Олень… В ответ на его улыбку, я чуть задираю подбородок. Это не провокация. Ну, почти… Скорее, что-то вроде защиты. Прямо сейчас утро кажется чем-то далёким и почти несбыточным. Мысль о том, что я только что проспорила желание, намного реальнее. Внезапно, это приносит мне облегчение. Он прав. Он главный, и мне не нужно ничего решать. В том, что Олег срисовывает и это, я уверена. Потому что вместо ответа он молча притягивает меня к себе, позволяя уткнуться лицом в его одурительно пахнущую шею. Нам не нужно занимать паузу неловкими репликами: и ему, и мне вполне комфортно просто залипать вот так. Раз за разом моё усталое сознание пронзает мысль, да даже не мысль, а остро переживаемое мной ощущение правильности происходящего. Может, оно инспирировано нашими недавними разговорами, но раздумывать об этом мне не хочется. Как и впервые не хочется оставаться только лишь на бэкстейдже, занимая созерцательную позицию. Я в дзэнском спокойствии. Но эта благость такая хрупкая, будто мы стоим не в московской квартире, а в оке шторма. Там, вне пределов этих объятий, может быть что угодно — паника, реальные или ирреальные страхи, скандалы, интриги, расследования… Здесь и сейчас есть только мы. Там, где должны быть. — То, что я чувствую сейчас… — он подбирает слова на вдохе. — То, как ты боишься за меня… Бесценно, Рит. Это так осязаемо, что меня буквально штормит. — Ты устал, Лёлик. Это был очень длинный день… — я совершенно безыскусно пытаюсь соскочить. Впрочем, без единого шанса продолжить. — Ага, и охренительно длинный вечер, — говорит Олег, и я слышу улыбку в его голосе. — Просто признай очевидное. Мне будет приятно. Зная, что он не может сейчас видеть моего лица, я могу (резать глубже) говорить больше. И мы словно снова там, на заднем дворе Дома Стахеева. С той лишь разницей, что мне уже не обязательно быть осторожной и я уже точно знаю вкус его губ не с сигаретного фильтра. Но это всё равно нелегко. — Да, да, да… — говорю, как есть. — Ты волнуешь меня. И да, я боюсь за тебя, Олег… И дело не в страшных сказках. А в том, что ты — это ты. Прости, что я так долго… — Была на бэкстейдже? — уточняет он вместо меня. Френдзонила, ага. Мне не надо видеть его лица, чтобы знать: Олег сейчас улыбается. Он берёт меня за руку и укладывает мою ладонь к себе на грудь. Его сердце стучит под моими пальцами. Так уже было, и от этого дежавю мне становится нервно. — Вот оно, — говорит Олег в унисон моим мыслям. — Твоё место… — Рядом с тобой, — говорю я, прошивая горячим дыханием ворот его рубашки. Не хочу (не могу) с ним спорить. Хочу, чтобы он был прав. — Это ты прости, Рита. Каюсь, была у меня идиотская идея рвануть-таки в Самару — и будь, что будет. Знаешь, как в детстве, когда хочется посмотреть, кто именно на твоих похоронах заплачет… И я подумал: может, всё обойдётся? А потом Заяц принесёт мне апельсины в больничку, чем чёрт не шутит? — Или сразу на Рубёжное, на свежий холмик, — в моих словах больше беспокойства (того самого), чем иронии. Зная, как он относится к играм со смертью, я в шоке. — Приехала бы? — настырно уточняет Олег. Но улыбка из его голоса никуда не девается. Киваю, вжимаясь в него. Не хочу отпускать. Это правда. Он выдыхает у меня над ухом: «Спасибо». Мне почти физически больно думать о том, что с ним могло случиться что-то непоправимое. И что эта развилка судьбы была так близко: билет на самолёт на имя Олега Шепса с точкой прибытия «международный аэропорт Курумоч» вполне реален, и им даже ещё можно воспользоваться. Мой скепсис растаял, не оставив даже послевкусия. — Прости, что я так долго берёг своё самолюбие, Заяц,— говорит он глухо. И это тоже правда, сказать которую в глаза довольно непросто. — Всему своё время, Олень, — выдаю я печальную (банальную) мудрость родом из Книги Книг. — Можно, теперь я его буду беречь? — Нужно, — отзывается Олег. — Встречная просьба, не против? — Пожалуйста, — я чуть отстраняюсь, потому что, после всех этих откровений, у меня невыносимо острое желание видеть его лицо. Шепс устало усмехается, роняя твёрдый подбородок в мои ладони. — Я приберегу своё выигранное желание? — он мягко целует моё запястье, не сводя с меня глаз. — Сегодня я уже счастливее некуда. В данный момент я хотел бы заняться тобой. — Ммм? Я не просто заинтригована, а откровенно польщена. Вместе с тем, я испытываю сложный микс облегчения с беспокойством. Невыполненное желание — это джокер, которого можно разыграть в любой момент. Но могу ли я не доверять ему теперь? — Начнём с небольшой экскурсии, — говорит Олег. — Мою комнату в этом Доме дракона ты уже видела, но это ещё не всё. Расскажу, где прячется душ, выдам тебе чистую футболку и полотенце. И далее, следуя рекомендациям Александра Олеговича, постелю тебе в его комнате. Хочешь чего-нибудь? Могу сделать чаю, ибо с кофе в этом доме традиционно напряжёнка. — Мы же ещё поболтаем сегодня? — Если захочешь. А потом ты поспишь, ладно? — А ты? Он склоняется ближе, прижимаясь лбом к моему лбу. Не удержавшись, я коротко касаюсь губами его немного кривой улыбки. Олег судорожно втягивает воздух через нос, но он кремень. А я сучка. — А я продолжу считать твои веснушки, Рита. С того места, где остановился… «Обниму крепко и никуда не отпущу, пока не выспишься», — вспоминается мне. Помнится, от душевных щедрот Саша велел младшему брату располагаться на диване, но это вряд ли. Потому что его место рядом со мной. И одна только мысль об этом приводит меня в трепет. ________________________________ *Аксис (лат. axis) — второй шейный позвонок у человека и других позвоночных. Также аксис (лат. Axis axis) — представитель семейства оленевых, индийский пятнистый олень. **Last but not least (англ.) — Последний по счёту, но не по важности.