Вайб

Всё же, Владик прав ещё кое в чём. Мне нужен какой-то внятный режим, что-то более или менее предсказуемое. Потому что прямо сейчас я неиллюзорно чувствую, что моё спонтанное выступление стоило мне слишком дорого. Я решительно без сил, я выжата как лимон. День начался слишком рано и был слишком долгим, а удивительный этот вечер совершенно незаметно мутировал в ночь. Я без понятия, который сейчас час: по моим внутренним ощущениям — час или два после полуночи. Но могу ли я верить своему восприятию времени? И горло моё молчит. Благо, хоть не паничка, уж больно часто поминаемая всуе сегодня. Саша прекрасно чувствует моё состояние, что не удивительно. — Ну и зачем? — говорит он сварливым тоном, хотя минуту назад благодарил меня за выбор песни, в которой он узнал и себя тоже. — Спела бы про синий туман, который похож на обман… В самом деле, Марго. Как маленькая! Улыбаюсь, но как-то бессмысленно. — Не сыпь мне соль на рану, Саш, — пытаюсь отшутиться и остаться в реальности одновременно. На мгновение мне и правда кажется, что я вот-вот потеряю сознание, но Александр всё ещё приобнимает меня, по-прежнему не давая упасть. Пристраиваю подбородок к нему на плечо, вздыхая. — Голова тяжёлая, — не спрашивает, а утверждает. Это у них семейное. — Шея болит… Шепс скользит ладонью вверх от моих лопаток, безошибочно выбирая ноющее от напряжения место у основания шеи. Мягко прихватывает холодными пальцами чуть выпирающие позвонки…. От лёгкого (диагностического) прикосновения мороз по коже, но тупая боль отступает, будто бледнея. Чем бы ни был этот неведомый официальной науке анестетик, но он работает. — Надеюсь, ты не на себя это дерьмо всегда берёшь, — я тоже не спрашиваю, и Саша цокает языком, стопроцентно закатывая глаза. Потому я улыбаюсь снова. На этот раз чуть более осмысленно. Я в сознании, но оно будто подёрнуто дымкой. Сучкой в любом состоянии оставаться проще. И безопаснее. — Я закончу, можно? Помолчи, сделай милость… Послушно умолкаю, позволяя ему работать руками. Прячусь за тяжёлыми шторами век, чтобы наверняка. Я бы и рада совсем ни о чём не думать, но мои мысли крутятся вокруг зажатых в кулаке ключей от чужой квартиры. Всяко, это лучше любого из самокопаний. Убираю ключи в карман куртки — просто, чтобы не выронить невзначай. Минимальный заряд моей внутренней батареи становится чуть больше. И если это иллюзия, то весьма впечатляющая. Почти осязаемая, как запах кофе, с которым у меня ассоциируется какое-никакое подобие бодрости. Когда я открываю глаза снова, моя шея уже не болит. Совсем. А ещё я вижу Олега. Он не идёт к нам — он почти летит, отшвыривая с пути стул. Чуть бледный, взволнованный… Красивый. Мне так сильно хочется сказать это вслух, что я закусываю губу. Оказываясь рядом, Олег делает всё молча: оттирает старшего брата, мягко завладевает моими запястьями, укладывая мои руки к себе на плечи, заглядывает в глаза. Сканирующее внимание почти сразу сменяется тёмной нежностью. Меня немного ведёт, но уже не настолько, чтобы отключиться. Его тёплое дыхание касается моей щеки. И я подаюсь навстречу чтобы сказать то, что должен услышать только Олег, прямо ему в лицо: «У меня нет сил оторваться от тебя». Это ни больше ни меньше цитата из «Сумерек», и он усмехается, отзываясь одними губами: «И не надо». — Забери её отсюда, — говорит Александр. Его обычно гипнотический тембр сейчас бессилен, в нём отчётливо слышно усталость и раздражение. — Валите оба… Ключи у Марго. Не выпендривайся, ладно? Олег кивает, не отрывая от меня взгляда. — Ладно, — соглашается он подозрительно легко. — Ммм… Ключи? Какие ещё ключи? — От моей квартиры, Олежек. До твоего съёмного гадюшника на Святоозёрской вы остаток ночи добираться будете, — я не могу видеть Сашиного лица, но его ирония вполне очевидна. — Мой диван всегда в твоём распоряжении, братец. А гостье постели в большой спальне… В общем, ты сам знаешь что и где лежит, не маленький. И пожалуйста, — старший Шепс делает многозначительную паузу. — Пожалуйста, никакой Самары на этих выходных. — Да понял я, — говорит младший чуть раздосадовано. — Притом, с первого раза… — Крис подмени в Мастерской завтра, — продолжает Александр свои наставления. — Она привезёт мне вещи и инструменты к поезду, а потом сразу туда, на кушетке неудобной досыпать. Будь человеком, хотя бы к полудню появись… — Конечно, я всё сделаю. Не волнуйся. Мои смешанные эмоции выливаются в один долгий прерывистый выдох. Где-то в самом его конце я говорю что-то вроде: «Саша, спасибо тебе». Почти бесцветно и очень тихо. Так, будто всерьёз боюсь быть услышанной. Но он слышит. — Да не за что, Марго…— отзывается старший Шепс, небрежно-ласково проходясь рукой по моим волосам. — Перестань, я и так становлюсь слишком сентиментальным из-за тебя! Давайте, валите уже оба, — Александр пытается перевести всё в шутку, но усталость в его голосе придаёт этой шутке горький привкус правды. — Пока я не передумал… Я прекрасно знаю, что он не передумает. Олег, с трудом сдерживающий улыбку, тоже. Но нам действительно пора. Резко развернувшись на каблуках своих пижонских туфель, Саша возвращается к столу, где по-прежнему сидят Влад и Дима. Матвеев смотрит на нас во все глаза, и мне кажется, я знаю, о чём он думает. Свалить или остаться. По моим ощущениям, у него есть минут десять, чтобы решиться. Впрочем, я могу дать ему фору. — Гадюшник на Святоозёрской? — интересуюсь, переводя взгляд на Олега. Он улыбается. — Серьёзно, Олень?! — Ты же не думаешь, что я со своим старшеньким живу? — отвечает он вопросом на вопрос. — Не в этом сезоне, Заяц! Ну да, я снимаю квартиру в Косино. Был момент, когда одному накладно было — с друзьями снимал. Сейчас, бывает, кто-то из них у меня кантуется, когда я в Самару надолго мотаюсь. Эй… Что тебя так забавляет? Из смеющегося он делается серьёзным, и мне совсем не хочется мучить его подозрениями. — Лёлик, просто… Я живу на соседней улице, — щедро делюсь своим удивительным открытием. Судя по смеху, искрящемуся в его взгляде, он не удивлён. Ни разу. Склоняясь, Олег прижимается лбом к моему лбу, тихонько говоря: «Я знаю». Самоощущаюсь то ли глупенькой, то ли не очень-то внимательной. Но это не слишком-то приятное чувство искупает нежность наших объятий. — Нормальное такое совпадение, — говорю, просто чтобы забить послевкусие. — И давно ты знаешь? Не из-за меня же он забрался на восточную окраину Москвы, в самом деле! — Давненько, Заяц, — говорит Олег, всё ещё улыбаясь. — И это не совпадение, это судьба… Когда узнал, сразу так и подумал. Теперь вот жалею, что мы на районе ни разу не встретились — такое у тебя сейчас лицо… — Какое? — Офигевшее, — он отвечает даже быстрее, чем я успеваю додумать, что с моим лицом может быть не так. — И красивое очень. Эти твои веснушки, я не могу… Мне безумно приятно слышать то, что он говорит. То, как он это говорит — ещё приятнее. Но я смущена и самую малость раздосадована, и дело не в нём, а во мне. — Ладно… Один вопрос, можно? Наверняка, он тебе покажется глупым, но… — Всё ещё интересно, чем вечер закончится? — говорит Олег, и я закатываю глаза. Подловил, что уж. — Не настолько глупый, — уточняю, хотя мы оба готовы укатиться в любимые наши смехуёчки. — Почему ты не рассказал мне раньше? Ну, про Святоозёрскую… Он вскидывает тёмную бровь. — А смысл? Чтобы что? Сойти за сталкера? Нет, у меня была и такая мысль, конечно… Но тебе-то чем эта инфа помогла бы? Стала бы другими тропами петлять? Он опять смеётся, и я вместе с ним. Олень-сталкер, я не могу! — Там не очень-то много троп, Лёлик… И в то время, когда я возвращаюсь с работы, лучше ходить проверенными. Если бы я знала… Мне было бы приятно. Просто знать, что ты где-то рядом. — Лёлик… — повторяет он, будто пробуя собственное имя на вкус. Сгребает в охапку, выдыхая куда-то мне в волосы. — Детка, я не поисковик, а ты — не кадровик и не редактор программы, чтобы знать, где я обитаю… Но даже если бы ты как-то этим сама поинтересовалась, — он вздыхает, и я в который раз корю себя. — Прописан-то я в Самаре, Заяц. И по месту пребывания зарегистрирован у Александра свет Олеговича. Так что ты не могла знать. А я не хотел тебя напрягать. — Мне было бы приятно, — упрямо повторяю, прижимаясь к нему теснее. Набираю побольше воздуха, попутно набираясь смелости, чтобы сказать то, что действительно стоит. — Но сейчас даже приятнее. — Правда? — этот его осторожный, но искренний интерес режет меня без ножа, но я продолжаю. — Правда. Потому что ты не где-то там, на Святоозёрской, а… вот. — Твой? Это не вопрос, а пахнущий сладко-табачной мятой выдох. Слишком кайфово, чтобы повторить это вслух. И я киваю, зажмурившись. Мой. Ощущение взгляда со стороны странное, будто внезапный зуд между лопаток. В который раз ловлю себя на мысли о том, что становлюсь слишком чувствительной в этой компании. И что только рядом с Олегом, — вот так, — чувствую себя защищённой. «Олежа, ты как стена бетонная», — припоминается вполне себе кстати наблюдение Череватого. Будто отзываясь на мои мысли, Олег притягивает меня ближе. — Тоже чувствуешь это? — говорит он, и я слышу усмешку в его голосе. — Вот, сейчас будет… Три, два, раз — и… «Олег!» Его шёпот опережает реальный окрик Александра всего на пару секунд. — Олег! — тут же раздраженно повторяет старший брат. — И что я говорил? — риторически констатирует он вполголоса (для меня). И уже достаточно громко спрашивает в ответ: — Чего тебе, Саш?! — Ты стоишь, а часики идут, — ехидно отзывается Шепс. — Или тебе чего-то мало? — В самом деле, Олень? — тихонько поддакиваю я, показывая Олегу кончик языка, зажатый между зубами. — Ага, мне мало, — отвечает он брату. И добавляет ещё тише, уже сугубо для моих ушей: — Ночи… Младший Шепс смотрит на меня, и улыбка щедро плещется в его светлых глазах. Под его взглядом у меня дрожат губы — и это ещё одно (очевидное) предчувствие. Потому что уже в следующий момент он впервые целует меня при всех, откровеннейшим образом прихватывая за зад. А я и не думаю его останавливать. Мы не палимся, нет. Всё уже давно очевидно для всех присутствующих. Но моё сердце всё равно ухает вниз, а потом колотится быстро-быстро, словно у пойманной птицы. Замирает и колотится снова. Краем уха я слышу восторженное улюлюкание. Матвеев, блин… — Его можно понять, — говорит Олег, едва только получает такую возможность. — Он так-то шипперил нас с самого начала сезона. — Откуда же он знал? — интересуюсь смеха ради, примерно зная ответ. И Олег не разочаровывает. — Диман — победитель Битвы Экстрасенсов. И у него пунктик на всём телесно-ориентированном, — говорит он, подмигивая. — В курилках я о тебе не трепался, если ты об этом. Младший Шепс смотрит куда-то поверх моего плеча, чуть улыбаясь. — Мне даже стыдно, Заяц, — говорит он. — Я же вижу, что Диман хотел бы откланяться. Дружище мой… Просто, чтобы в этой банке с пауками не оставаться. И я мог бы предложить ему уехать вместе с нами, — Олег запинается, а потом переводит взгляд на меня. — Я мог бы, да. Но так не хочется… — То есть, ты хочешь оставить нашего главного фаната в… банке с пауками? Он смотрит на меня, и я предсказуемо залипаю под его взглядом. — Я хочу вызвать тачку бизнес-класса, потому что к ним прилагаются предельно вежливые и молчаливые водители. А ещё, — Олег сглатывает, а я не могу оторвать взгляда от его губ, — хочу ехать на заднем. С тобой. Чтобы в каждом окне ночная Москва, и твоё дыхание — на моей шее, Рита… А Диман пусть меня извинит. Когда угодно, но не сегодня. Его способность выхватывать такие вот тонкие детали убивает меня. Если чуткие пальцы Александра немного притормозили стремительно наваливающуюся на меня усталость, то слова Олега прямо сейчас наполняют мои вены огнём. И я ловлю себя на мысли, что первый раз в моей жизни кто-то настолько красиво напрашивается на шею в засосах. Кто-то настолько красивый, как он — внешне и внутренне. Прямо сейчас я будто бы вижу его впервые. Таким он мне нравится ещё больше. — Значит, Олень, у тебя есть план… — начинаю, но закончить мне не судьба. Олег качает головой, по-прежнему улыбаясь. — У меня планы, Заяц. На тебя и далекоидущие, — он облизывает внезапно пересохшие губы, и продолжает, переходя на волнующий шёпот. — Не на Порше, и не за рощи, но заберу я тебя совершенно точно. Наш общий музыкальный цитатник в очередной раз умиляет меня. Когда мы на пару минут возвращаемся в остальным, чтобы забрать вещи, Олег крепко держит меня за руку. У меня есть минуты полторы, чтобы уткнуться в совершенно позабытый смартфон, пока младший Шепс действительно вызывает такси, попутно совершенно беззлобно препираясь со старшим. Не нахожу ничего интересного или срочного — тупо смотрю на ворох открытых вкладок и счётчик непрочитанных сообщений. То, что еще несколько часов было чем-то важным для меня, сейчас кажется совершенно незначительным. Матвеев в какой-то благости просто наблюдает за этим подобием сборов, даже не пытаясь напроситься в компанию. Допускаю, что дело тут в его природном такте, а может, у него ожидаемо случился перебор всех этих бурляще-пьянящих энергий. Гиперстимуляция, как известно, снижает восприимчивость. Мне бы выключить телефон к чёртовой матери, но мерцающий экран гипнотизирует меня, как свет фар — оленя. Возможно, Максим отписался, что живой, в чём я, собственно, никогда и не сомневалась. Быть может, отец интересуется, жива ли я, что вряд ли. Может статься, что это так часто поминаемый сегодня всуе Господин-Какое-то-Княжеское-Имя. Впрочем, это уже из области фантастики. Мне кажется, что я что-то упускаю, но мне очень и очень хочется подумать об этом завтра. Желательно, не раньше полудня. Мы почти выходим из зала, когда меня окликает Саша. Прежде, чем обернуться, успеваю заметить, как Олег закатывает глаза, одними губами говоря: «Достал». Чертовски сложно не согласиться… Александр не говорит ни слова, просто жестом показывает мне что-то вроде «пожалуйста». Как будто я могла забыть, о чём он меня просил! Вдогонку моим собственным мыслям меня клюёт в темечко воспоминание об опасности — тайной или явной, мистической или реальной, — которая угрожает Олегу в родном городе. Я чувствую металлический привкус во рту и, кажется, окончательно просыпаюсь, сбрасывая накатившее оцепенение. Олег обнимает меня сзади, несмотря на висящий на одном плече рюкзак, притягивая спиной к своей груди. — Заяц, — выдыхает он мне в ухо. — Что бы ты ему ни обещала… Забей, ладно? Я тебе разрешаю. И погнали уже отсюда… Ну и как с ним спорить? А главное, зачем? И мы сваливаем, оставляя Матвеева допивать в этой чуть тёплой компании. Лично я надеюсь, что у него будет хоть сколько-то годная дискуссия о чернокнижии с его вечным оппонентом. С которым, надо признать, вне камер он цапается куда реже, чем это бывает в кадре. Саша говорил мне, что мечты его младшего брата имеют свойство сбываться. Но я всё равно удивляюсь, насколько сегодня точны совпадения: спустя четверть часа мы садимся-таки в «Мерседес-Бенц» пятого поколения, и этот призрак, серо-синий, как мокрый китовый бок, увозит нас в московскую ночь. В салоне играет стерильный лаунж, но меня преследует созвучный ситуации затяжной мотивчик. Я плыву на заднем через ночной город… Мои музыкальные дежавю иногда смахивают на какой-то стрёмный симптом, но так уж устроен мой разум. Впрочем, я могу поклясться, что Олег с лёгкостью продолжит слова куплета, если я напою. Мы на одной волне… Возможно, дело не только в нашем «самаритянстве». А ещё и в том, что мы теперь даже слишком близко. Я чувствую на себе его взгляд, даже когда смотрю в окно, за которым чинно проплывает старая Москва Басманного. Мне не приходится изображать интерес — это действительно красиво, все эти огоньки и витрины на подложке из пульсирующей, обитаемой городской темноты. А ещё я прекрасно знаю: стоит мне отвернуться от окна, я окажусь в поцелуйной ловушке затаившегося Оленя. В этих шёлковых силках и в тщетных попытках вернуть (отнять) дыхание. Это неотвратимо, и мысль об этом доставляет мне почти болезненное удовольствие. Мы так близко, что я чувствую гулкий бит его пульса, бьющего мне в лопатки. Мне нравится это ощущение. Нравится, что Олег позволяет мне залипать в его объятиях, устроившись поудобнее. Нравится чувствовать, как он касается губами сперва моей макушки, потом виска, а потом и шеи за ухом. Нравится, что он просто делает то, чего хочет. И то, как он это делает. Я не пизжу себе, чтобы потом себе не ныть (Никогда) Спотыкаясь об очередную музыкальную цитату откуда-то со дна моего подсознания, я примерно понимаю, почему избегала этого тягучего, как мёд, и такого же сладкого контакта так долго. Любовь ранит. Страсть сжигает дотла. И обе две они способны очень сильно разочаровывать. Но думать об этом сейчас, когда меня накрыло вот так — форменное кощунство. У меня даже слишком много вопросов к себе самой, и я планирую ответить на каждый из них, но не здесь. И не прямо сейчас, когда мне так хорошо, что хочется раствориться, навсегда оставаясь на изнанке Города, который никогда не спит. В лучших традициях дорамы, всё решает поворот головы. Сперва смешиваются наши дыхания, а потом встречаются губы — и я лечу, но не вверх, а вниз. Будто бы падаю в Волгу с крутого берега — там, где прошло моё (и его) детство. Кажется, я опять забываю, как дышать, а моя голова становится лёгкой, как одуванчик. Я с трудом нахожу в себе силы и волю, чтобы оторваться. Впрочем, только за тем чтобы повернуться к Олегу лицом, успевая увидеть усмешку на его мягких губах, а потом и коснуться их (сладких) кончиками пальцев. Его лицо так близко, и теперь я тону в его светлых глазах с влажной темнотой зрачков. — У тебя такой взгляд, Заяц… — он сглатывает, и у меня тянет внутри от желания поцеловать его снова. Своё «какой?» я заталкиваю поглубже, позволяя ему сказать самому. И Олег продолжает. — Холодный, как лёд. Но как же он сияет… — Сейчас? — уточняю со всей серьёзностью, тут же чувствуя себя непроходимой дурой. Олег улыбается мне — нежно и снисходительно одновременно. Я беру его гладкие щёки в свои ладони, удерживая. Будто и вправду боюсь, что он так и не объяснит. Или что уйдёт от ответа, — хитрый Олень, — в этой его неподражаемой манере, отнимая дыхание и путая мои мысли. Но он словно наслаждается моим смятением, пока его взгляд прихотливо соскальзывает с моих глаз на губы, а потом снова возвращается к глазам. — Всегда, Рита, — говорит он, наконец. — Холодный, как лёд, да… Но когда это и кого останавливало? С того самого дня, когда я впервые тебя увидел… Я будто лечу на свет. И, знаешь, что? — Олег усмехается, притягивая меня ближе. — Помнишь песню у Stereophonics? Которая «Secret Smile»… — я киваю, и он продолжает. — Был момент, когда я решил, что этот твой взгляд — особенный. И свет — особенный. Только для меня одного. Эксклюзивный вариант. У меня беда, какое богатое воображение, в общем. У меня нет слов, в который уж раз за сегодня. Поэтому я просто прижимаюсь к нему, стискивая так сильно, как только могу — почти до хруста. Вдыхаю так глубоко, что выдох становится почти бесконечным… Как и всегда, язык тела честнее любых слов: лишённый витиеватости, он много ближе к сути. Всё, что я делаю, говорит только об одном. Это ты особенный, Олень. На языке крутится предательски сладкое «мой», но сказать это вслух вот так, запросто, мешает какое-то полусуеверное чувство, что теплится внутри. И я максимально красноречиво молчу об этом. Пока. — Самый холодный взгляд, Заяц… Он у тех, от кого по-настоящему горячо, — говорит Олег на одном дыхании. — Такие дела. — Есть вопрос, на который ты можешь и не отвечать, если… — Валяй, — быстро отвечает он. — Стопудово, он начинается с «почему» и растёт не из простого любопытства. Давай, спрашивай… По его красивому лицу пробегает тень смятения. Это так трогательно, что у меня перехватывает дыхание, и Олег щедро (рот-в-рот) делится своим. Для попытки отмолчаться он слишком дерзко орудует языком, и я, кажется, забываю порядок слов да и сами слова. — Целых полгода! Олег Олегыч… — только и говорю я, выходя из этого поцелуйного клинча. — Почему я не знала?! Шепс улыбается, сминая мою нижнюю губу подушечкой большого пальца и тут же прикусывая свою. Собрался. Взял себя в руки. Готов. — Да дольше, Рит… — выдаёт он. — Почему? Ну, было бы больно узнать, что я тебе нужен, как киту значок. Честно! И, блядь… Я ненавижу быть только другом! Утыкаюсь лицом в его шею. — Слышишь, когда это ты был «только»? — пихаю его в грудь, будто пытаясь освободиться, но его захват становится только крепче. Говорю чистую правду: этот мой друг всегда был особенным. Волга-бой. Мистер «Всё окей, не важно», мистер «Всегда с вами рядом» Его кожа под моими губами чуть солёная, а пульс почти зашкаливает. — Детка… — Олег шумно выдыхает у меня над ухом, зарываясь лицом в мои волосы. — Ну серьёзно, ты френдзонила меня, самую малость. Так, на пол шишечки… Знаешь, а ведь я остался бы другом, будь это единственным свободным местом рядом с тобой, — говорит он тихо.— Может, я дурак… Говорят, если любишь, нужно отпустить. Но я так не могу. Это моя очередь говорить: «И не надо». Вместо этого я целую ещё — туда, где (я знаю точно) ему особенно приятно. И где уже проступила первая отметина. Если не остановиться сейчас, шея младшего Шепса расцветёт багровыми засосами самое позднее к утру. Но он и не думает меня останавливать… Ведь это любовь. — Я быстрее возьму за горло, чем отпущу, — добавляет он с умопомрачительно шершавым придыханием. Невольно напоминая мне, что Олег любит пожёстче. Звучит почти как обещание. Я старше его лет на пять. Почти на шесть, если быть совсем уж точной. Но прямо сейчас это не имеет никакого значения. Мы летим не по Садовому, а по Третьему транспортному кольцу, и нам летит навстречу московская ночь. *** Выбираемся из такси в самом начале изрядно запаркованного двора, по моим ощущениям, где-то в Таганском районе. Здесь достаточно камерно, чтобы не слышать вечный движ крупной транспортной артерии, вроде ТТК и, возможно, не видеть её даже из окон последнего этажа. В том, что диковинная птица по имени Александр Шепс обитает на самом верху, я отчего-то не сомневаюсь. — Бывала здесь раньше, Заяц? — спрашивает Олег, и я качаю головой отрицательно, немного поёживаясь от звучания его голоса и свежего, чуть влажного ветра. Чистая провокация. В непритязательной трешке старшего Шепса бывала наша съёмочная группа, но оба раза, по счастью, без меня. — Видела по телевизору в финале твоего сезона, Олень… Ты был мрачным, а Саша как-то некрасиво петросянил, потому я переключила, не досмотрев до истории про твою комнату в этих хоромах. Олег смеётся. Пытаюсь увернуться, чтобы не быть пойманной, но попытка обречена на провал: спустя мгновение я оказываюсь-таки в его руках. Шепс большой и тёплый, и я залипаю… Тем более, что он прижимается лбом к моему лбу, вперившись бездонными глазами в мои. Кривая улыбка Джокера кривит его сладкие губы. — И откуда тогда? — интересуется он вполне резонно. — Эдиты из ТикТока, — отвечаю я драматичным шёпотом. При этом мы оба изо всех сил стараемся не заржать. Его чуть вьющиеся волосы треплет ветер, будто целуя там, где совсем недавно целовала я сама. Убираю тёмные пряди от лица, намеренно растягивая это короткое прикосновение, наполненное небрежной нежностью. У меня её целое море — куда той Анапе… Пальцы сами собой соскальзывают ниже, привычно уже проходясь по тыльной стороне шеи Олега. Шепс прикрывает глаза от удовольствия: даже в неясном свете уличных фонарей я вижу, как вздрагивают крылья его носа. — Я устала… — признаюсь (сдаюсь), почти повисая на его широких плечах. — Знаю, — отзывается он, не открывая глаз. — Я знаю, но… Хочу сохранить момент. Момент дивный, что уж. Но мне почти физически нужно договорить, чтобы сделать этот самый момент практически идеальным. — Я устала бегать от тебя, Шепс… Смотрю на него во все глаза, но он только загадочно улыбается, поглядывая на меня из-под тяжёлых век. Сладкий. Ему заходит, но он держит себя в руках. И от этого я проникаюсь к нему ещё больше. Рядом с ним я по-прежнему чувствую себя в безопасности. И это офигенное, хотя и новое для меня, чувство. — А ты беги ко мне, Рита, — говорит Олег в масть. – Беги ко мне… И я улыбаюсь в ответ, чувствуя, как дрожат губы. Опять. Шепс прихватывает меня за подбородок. — Эй… Ты ведёшь себя так, будто мы ещё не целовались, — от его голоса, ставшего вдруг глухим и шершавым, меня забирает ещё сильнее. — А я от этого завожусь… И нам бы валить уже с этого пятачка, но, Заяц… — Олег запрокидывает голову, выдыхая, и мой взгляд невольно скользит по красивой линии его шеи с выступающим мысом кадыка. Спустя мгновение он снова смотрит на меня, добавляя этаким доверительным полушёпотом: — Если подумать, в лифте места будет ещё меньше. А вариантов, чем занять руки, — хоть отбавляй. — Ты всегда можешь спрятать их в задних карманах моих джинсов, папочка… Я говорю (то, что хочу) первое, что приходит в голову. Но Олег почти сразу ловит меня на слове, параллельно пытаясь поцеловать. Предсказуемо, ему удаётся и то, и другое — и не без удовольствия. Вернуться к разговору нам обоим стоит некоторых усилий. Его «беги ко мне, Рита» всё ещё звучит где-то во мне. — А ты что будешь делать? — шепчет он мне в губы, едва сдерживая улыбку. — Заяц… Он знает, что я отвечу. И для этого ему сверхспособности не нужны. — Ну ты же экстрасенс, Олень… — и я снова делаю вид, что хочу выпутаться из его объятий, а он снова удерживает. Действительно крепко, возвращая мне это удивительное чувство защищённости. — Целовать тебя в шею, конечно же… — Тогда мы точно оттуда до утра не выберемся, — смеётся Олег. — Но было бы супер. Договорились! Киваю, но это выглядит и ощущается так, будто мы мило бодаемся лбами. Я буду, Лёлик. Всё буду… И дуреть от твоего невозможного запаха тоже. От твоих властных замашек. От тебя самого. — А у тебя есть водолазка? Ммм? Шарф тоже подойдёт… Он усмехается, притягивая меня ближе. — Беспокоишься о моей репутации? Так мило… Но ты же знаешь, что я всё равно спалюсь. Я знаю. Потому что его палят не следы на нежной, чуть смуглой коже, которых и так уже достаточно. А этот вот сияющий взгляд, который мне хочется прикрыть ладонью. Мой. — Замёрз? — интересуюсь, чтобы спрыгнуть с темы, но Олег молча качает головой, не сводя с меня глаз. — Лёлик… — Лёлик… — повторяет он. — Ты делаешь меня счастливым, Рита. Как никто. Как я могу замёрзнуть, когда ты оттаяла? Снежинка самарская. Ветер щиплет меня за щёки, мгновенно зализывая влажную дорожку от уголка глаза вниз. Мне хочется спрятать лицо, хочется сказать что-то развесёлое, в духе наших обычных шутеек… Но я действительно дурею от этого пристально-нежного взгляда. От нагретого шёлка под моими ладонями. И от слов Олега, каждое из которых (внезапно) значит для меня непозволительно много. — Ты плачешь, что ли?! Заяц… — в его голосе звучит неподдельное изумление, и мне ещё больше хочется что-то привычно спетросянить в ответ. Но вторая слезинка стремительно догоняет первую. А я совершенно не хочу комкать свою мучительную нежность к нему. — Сам же сказал, Олень… — слова даются с трудом, но теперь уж я ничего не оставлю сидеть занозой внутри. — Я таю. Из-за тебя и второй раз за вечер, блин… Шепс трогает мои мокрые щёки самыми кончиками пальцев, и у него такое выражение лица, будто это что-то очень важное. И очень личное. Почти как то, что я хочу (должна) сказать. Здесь и сейчас, когда ветер пахнет дождём, сентябрь без пяти минут апрель, а под нашими ногами, кажется, вот-вот расцветут первоцветы прямо на московском асфальте. — Я таю, — повторяю уже сказанное, чтобы просто начать, — потому что… От тебя мне по-настоящему горячо, Олег. И я не знаю, магия это или… — Тссс… Он сгребает меня в охапку, утыкаясь лицом в мои волосы. Я чувствую всё и сразу: собственное смятение и трепет, короткое прикосновение его губ к моей макушке, его горячий прерывистый выдох… Его ладони, почти ледяные, забираются под полы моей (его) куртки, прихватывая меня за талию. Это смахивает на попытку погреться, и это плюс пятьсот к моей тревожности здесь и сейчас. Молча глотаю воздух, вкусно пахнущий его кожей. И мне мало. — Солнце моё… — говорит Шепс, наконец. И эта знакомая, но по-прежнему непривычная нежная интонация в его чуть хриплом голосе неиллюзорно берёт меня за горло. — Ты и есть магия. А это… Это просто любовь. Пойдём? Просто любовь, к которой ни у кого из нас нет никакого иммунитета. Эти слова в моей голове звучат так, как если бы их сказал сам Олег. И почти его голосом. От осознания нашей (самаритянской) почти телепатии меня слегка потряхивает. А ещё у меня странное ощущение, напоминающее предчувствие. Будто ничего уже как раньше не будет. Я впервые так остро ощущаю течение времени и осязаемость пространства. И точку невозврата, которая вот-вот.