Боги не карают за любовь

*** — Я не хотел тревожить тебя так поздно, но думаю, что тебе следует знать. Я получил это только сейчас. Джон протягивал ей письмо, и Санса испуганно взглянула на чёткие буквы. А когда прочла, с выдохом опустилась в резное кресло. — Я знала, что он подлец, но убить собственного отца… — То есть ты тоже считаешь, что никаким вином Русе Болтон отравиться не мог? — спросил Джон, расхаживая по комнате. — Конечно! Я провела с Рамси не так много времени, но убедилась, что его интересует только власть, причём неограниченная. Уважение к семье — не про него. Санса осеклась, вспоминая, как Рамси обходился с мачехой. Подсчитав в уме, она воскликнула: — Ну конечно, — тут же добавив: — готова поспорить, что леди Болтон произвела на свет мальчика! — Толстая Уолда была беременна? В донесениях не было ни слова о том, что у Русе родился наследник. Да и о рождении дочери обычно сообщают, ведь это кровь великих домов. — Она должна была бы разродиться вот-вот. Когда я сбежала, то есть когда Эдд спас меня, её срок еще не наступил, но сейчас… Господи, что же он сделает с младенцем! — Санса закрыла лицо руками. До неё постепенно начало приходить осознание, какого рода слухи могли ходить о Рамси, раз они заставили Джона вмешаться в её судьбу. Не зря ведь у Болтонов такой жуткий герб… Они оба умолкли, каждый думая о своём. Санса вспомнила о крошке Риконе, которого она так любила качать в колыбельке и кормить с ложки. А ведь новорождённый малыш ещё беззащитнее… Когда она вообразила, что могла бы сама родить Рамси ребёнка, который бы его не порадовал, её стала бить дрожь. Она обхватила себя руками и принялась раскачиваться вперёд и назад, чтобы успокоиться. — И мы позволим этому чудовищу распоряжаться Севером? — наконец произнесла Санса, когда страх уступил место чувству несправедливости. Она ожидала чего угодно, но только не сияющей улыбки. Джон подошел к ней и протянул руки, а когда она встала рядом с ним, обнял за плечи и ответил: — Нет, не позволим. В Винтерфелле всегда должен быть Старк, помнишь? Он добавил что-то ещё, но все слова растворились в воздухе, едва достигая ее сознания. Так было теперь каждый раз, когда Джон касался её — стук сердца отдавался почти болью, а в ушах шумела кровь. Сколько раз она засыпала, мечтая еще раз оказаться в его руках!.. Только они в целом мире, вот что имело для неё значение в эти моменты. Затерянные на самом краю света, на пороге Долгой ночи, только они могли спасти друг друга. Джон прижался лбом к ее лбу, и ей хотелось осмелеть и потянуться вперед, чтобы подарить ему — и себе — последнюю радость перед будущими сражениями… Но он, словно почувствовав, отступил от неё на два шага, и Сансе осталось только вдохнуть воздух, разделявший их. Неужели ему так легко отказаться от неё?.. — Это не всё, — услышала она, когда снова смогла дышать. *** Новости, которые Санса узнала в тот вечер, оказались сложными и запутанными. Джон рассказывал, расставлял фигурки по карте, убеждал, но всё, что её заботило — пульсация внутри, блуждавшая от груди к животу и обратно. Голова кружилась, а к горлу подступила тошнота. — Ты хочешь, чтобы одичалые и лорды Севера сражались вместе под твоим началом. Допустим, одичалые послушают тебя, но как ты убедишь Дастинов, Сервинов, Хорнвудов?.. — Я уже убедил их, — но гордая улыбка больше не радовала Сансу. Всё вдруг стало ей противно, давнишняя тоска, которую нечем было утолить, затопила с головой. Всё шло так хорошо, пока не прилетел этот дурацкий ворон с его вестями! И теперь им снова нужно идти навстречу опасностям, сражаться, выживать… Раздражение и обида, кружившие под кожей с того мига, как Джон разорвал объятия, искали выхода — и наконец вырвались наружу. — И что же ты сказал им, что они предпочли бастарда Старков бастарду Болтонов? Джон дернулся, словно она его ударила. От улыбки не осталось и следа, а во взгляде показалась боль напополам с удивлением. “Что я наделала”, — пронеслось в её мозгу, но она не выдала отчаяния. А он тем временем совладал с собой, сделав несколько шагов и остановившись как можно дальше. — Бастарда Старков, миледи, больше не существует. А лорд-командующий Ночного дозора созывает знаменосцев для защиты и от имени единственной законной хранительницы Севера. Каждое слово звенело морозом, сказанное нарочито вежливо, почти с издёвкой. Ей показалось, что Джон сжимает кулаки, но он тут же убрал руки за спину. И с лёгким поклоном поинтересовался: — Могу ли я ещё что-то прояснить для вас, леди Старк? Упрямая гордость подхлёстывала Сансу пойти до конца. Он не хочет её нежности и тепла, так зачем тратить их? Но это “леди Старк” резало ей сердце без ножа. Таким же тоном он обращался к её матери, учтиво, но холодно подчёркивая разницу между ними. Вдруг полено в камине с треском разломилось, вспыхнув. Оранжевый отблеск подсветил черты Джона, и она явственно вспомнила, как он бредил в горячке — беззащитный, нелюбимый, одинокий. Санса пересекла комнату в одно мгновение. Она обвила его руками так крепко, чтобы не дать отстраниться, и поцеловала. Почти невесомо, на мгновение прижавшись к губам и тут же оборвав поцелуй для короткого: — Прости меня… Сталь всё ещё сквозила в его взгляде, когда она прижалась к его губам снова. На третий раз он ответил ей яростно, жестоко, вжимаясь в неё всем телом и терзая губы. Так, как она хотела больше всего. *** Как напомнить себе о том, что правильно? Он взрослее, он мужчина и именно он должен прекратить это безумие — но вместо этого раскрывает её губы, дрожа от нетерпения. И о боги, она позволяет ему всё: остервенело целовать, сминать грудь под корсажем, посасывать влажный язык… Когда Санса стонет, у него щемит в паху от желания. Её пальчики гладят ему скулы, зарываются в волосы и тянут ближе, ближе… И Джон спешит податься вперед и прижаться напряженной плотью к её бедру, провести губами по фарфорому уху, придерживая за затылок. Вот так, ещё мгновение, он украдёт у судьбы всего одно сладкое мгновение. Она выдыхает его имя между стонами. У него не так много опыта, но он видит, как её глаза туманит желание, подмечает, что именно ей нравится. Это игра, всего лишь игра, ведь правда? Можно вобрать в рот нижнюю губу и прихватить зубами, чтобы она захныкала от удовольствия. Попробовать прокатить сосок под плотной тканью между кончиками пальцев… Санса вскрикивает, будто он сделал ей больно, и он приходит в себя. Медленно отпуская Сансу, убирая руки с её тела, Джон понял, что ей было так же горячо и сладко. И видят боги, он чувствовал бы облегчение, если бы было наоборот. Лучше бы она продолжала бросаться оскорблениями, выпустила свои коготки. Или окатила его презрением и ушла, приняв за похотливого мужлана. Но нет, в её глазах плескалось возбуждение и нежность, и Джон боялся потерять самообладание. Они всё ещё стояли слишком близко, смешивая дыхание. Санса положила руку ему на грудь, её вопрос прозвучал почти нелепо: — Что не так? Отказаться от неё сейчас подобно смерти, но он уже однажды умирал. Шаг назад дался невероятно сложно, и голос дрогнул: — Всё. Мы не должны… Как объяснить ей — и себе? Где найти слова, чтобы охладить хотя бы их разумы, раз уж тела не подчиняются никакому контролю? — Пожалуйста, — прошептала она и потянулась навстречу, как в его самых смелых снах. Убирая её руки, Джон тоже перешёл на шёпот: — Ты не знаешь, о чем просишь. Осознание того, что именно едва не произошло, наконец проступило наружу леденящим ужасом. Невинная, доведённая до края его похотью, эта девушка была так беззащитна, что он казался себе преступником. — В пекло, Санса! Я не Джейме, мать его, Ланнистер! — Джон рванулся к выходу, пока не стало слишком поздно. Хлопнувшая дверь заглушила звук, похожий на женский плач. *** Земли Дара лежали не так далеко, чтобы опасаться пути. Джон доскакал туда в одиночку, быстрее, чем ожидал. Подхлёстывавшая его горечь отдавалась на языке, когда воспоминания стучали в висках. Он оскорбил Сансу, оставив вот так, без единого слова прощания, и не впервые. Спутать её желание было невозможно ни с чем другим, но разве мог он уступить?.. Завидев на горизонте дома, он пустил коня шагом, чтобы тот остыл. Мерное покачивание навевало грусть, а у грусти был привкус сожаления. Он не зря вспомнил Ланнистеров в тот миг — годами они испытывали отвращение к их способу укрепить семейные узы, и за считанные месяцы стали такими же сумасшедшими... “Нас не растили как одну семью”, — напомнил себе Джон в поисках оправдания. Ухватиться за эту мысль казалось спасением. Если он и видел в Сансе дочь своего отца, пусть и не равную себе, то она воспринимала его как чужака, вроде принятого в семью воспитанника. Они взрослели поодаль, пока не стали теми, кем есть. И эти израненные люди, прошедшие через столько испытаний, не умеют доверять и разучились любить. Никому и никого, кроме своих. “Не зря волки всегда выбирают пару из собственной стаи”, — думал он, приближаясь к поселению. А в Даре всё оказалось проще, чем он ожидал. Бородатый король одичалых пригласил его в шатер, налил в огромную кружку какого-то хмельного пойла и выслушал самостоятельно, не собирая вече. — Так которая из них, ты говоришь, настоящая хозяйка? Та, что поцелованная солнцем, или та, что любит драться? — только и переспросил Тормунд, когда узнал в чём дело. Джон всегда любил, как его друг описывал рыжеволосых. — Первая. Только её волосы не как у тебя, а цвета листьев чардрева, — он не скрыл нежности в голосе. — Я не могу держать её в Чёрном замке и никуда, кроме дома, вернуть тоже не могу. — Держать такую женщину среди ворон? Да ты, никак, сбрендил, парень! Удивляюсь, как её не украли у тебя из-под носа и не сбежали с ней подальше на юг! — Мои вороны, — ответил Джон, — давали некоторые обеты, если ты помнишь. — Что, и даже главный воронёнок? То-то же ты его сдержал! — раскатистый смех Тормунда был ему добродушным упрёком. А тот, когда отсмеялся, добавил: — Хорошая она была девчонка, смелая. Если твоя сестра вполовину так хороша, мы вернём её домой. Мы все перед тобой в долгу. — А что, если я скажу — она куда лучше? — Джон впервые заговорил о Сансе с кем-то, кто знавал Игритт. — Тогда я решу, что ты сам хочешь её украсть. Наступила очередь Джона засмеяться: — Эх ты, Великанья Смерть! Да ведь я только что рассказал тебе, что уже украл её с самой свадьбы. — Что ж, такие тебе всегда и нравились. Высокие и гордые. Настоящий мужчина не боится взобраться на женщину побольше, это я тебе говорю! — Тормунд стукнул рукой по столу. Смутившись, Джон поспешно возразил: — Неужели не ясно, что я с тобой шучу? Она всё-таки моя сестра. Не знаю, какие у вас порядки, но мы на Севере не женимся на собственных сёстрах. — На Севере, — с нажимом ответил ему Тормунд, — мы берём в жёны тех, кто для этого подходит. И выбираем самостоятельно. Это вы, южане, слушаетесь своих папочек, даже если те уже срутся под себя. Прихлебнув из кружки, он продолжил: — Вот я украл для себя невесту из соседнего племени. А когда подрос мой младший брат, это племя воевало с нами смертным боем из-за жирного пастбища. Так что тащить оттуда бабу, у которой чёрт-те что на уме, не решился. И что? Позвал за себя собственную тётку. Видал бы ты, какие крепкие у них получились дети! Джон всегда знал, что у вольного народа особенная мораль, но не ожидал, что слова Тормунда будут так похожи на его собственные мысли.